Наши руки — земля, наши тела — глина, а наши глаза дождливые лужи; мы не знаем, живы ли мы еще. Э. М. Ремарк. На западном фронте без перемен
1878 год
Открыть глаза катастрофически не получалось. Будто кто-то сшил веки вместе, как зашивают глубокую рану, пропуская шершавую нитку через два ресничных ряда. Закатное солнце плавило щеки и потрескавшиеся губы, которые, дрожа и вытягиваясь, безмолвно просили воды. Приходя в себя постепенно, он всё же открыл глаза, но ничего не увидел. Картинка ужасно расплывалась, размазывалась красно-серыми, чёрными красками. Из всего месива очертаний он мог различить только землю, на которой лежал, не ощущая ни температуры её, ни рельефа. Тогда он снова прикрыл глаза и поморщился, почувствовав острую боль, пробившую оба виска. Ещё немного. Немного. Немного. Я обязан. Надо прийти в себя и тогда… Он попробовал прислушаться, но услышал лишь лёгкий, ровный звон, а за ним — ничего. Будто вымерло всё вокруг него. А, может, не жило оно никогда… Внезапно со звоном смешался искажённый звук извне. Затем он почувствовал холодное прикосновение двух пальцев к своей шее. Совсем слабый голос навис над ним: — Живой… Кто-то взял его и посадил на землю, заставив резко открыть глаза от неожиданности. Височная боль моментально сдавила голову, он услышал свой надрывный стон откуда-то издалека. Правый бок ошпарило кипятком изнутри. Он почувствовал, как все мышцы его начинают сокращаться, безостановочно дёргая плечи, предплечья, кисти, пальцы… Человек рядом с трудом поднял его на ноги и с силой побил по щекам. Бесполезно. Невыносимо. Поражённое болью сознание ускользало, как песок сквозь пальцы. Последнее, что он смог разглядеть — это чью-то неестественно вывернутую ногу в чёрном сапоге с засохшей на подошве сухой грязью… Вновь он пришёл в себя в темноте. Она позволила открыть глаза и рассмотреть перед собой не небо, как он ожидал, а деревянный потолок. Спустя минуту, начиная думать, он с удивлением понял, что лежит на кровати. Боль в боку всё ещё терзала, просыпаясь вместе с ним, но, ослабшая, была терпима. Левую щёку грел слабый огонёк, вероятно, свечи. Это стало понятно ещё и по танцующему колыханию света, падающего на стену справа. Он повернул голову медленно и взглянул на полуобнажённого человека, сидящего напротив. Мужчина, спасший его, туго перевязывал свой торс чем-то похожим на старую, застиранную, и уже далеко не белую простыню. Пятно крови прямо посередине расползалось нещадно быстро, пропитывая тонкую ткань. Словно под ней и нет ничего — чёрная дыра вместо кожи, мяса и костей. Услышав чужое шевеление, мужчина поднял голову и слабо улыбнулся: — Живой, Мэтт? Ну и тяжёлый же ты, собака! Как я рад! — Лейтенант… Грин? — прохрипел Мэтт, прищуриваясь, чтобы лучше разглядеть лицо человека, ставшего его спасителем. — Оливер. Теперь мы с тобой только Мэтт и Оливер, — лейтенант тихо и нервно рассмеялся и поморщился, завязывая тугой узел на талии. Кровавое пятно продолжало расползаться. — Сука… Они замолчали. Мэтт медленно приходил в себя, скользя пустым взглядом по тёмной комнате. Он не мог вспомнить, когда в последний раз так туго соображал. Кроме кровати, столика и стула со спинкой, на котором уместился лейтенант, никакой другой мебели здесь не было. Лишь по чёрным контурам Мэтт мог различить валяющийся по углам непонятный мусор, сваленный в кучи. Прямо напротив кровати находилась дверь, ведущая на улицу. Дверь без единого замка. Противные мурашки пробежались по коже Мэтта, когда он понял, насколько здесь тихо. Одиноко. Как на заброшенном кладбище… Прокашлявшись, чтобы голос перестал быть таким хриплым, Мэтт осторожно обратился к лейтенанту, предугадывая ответ: — Все остальные?.. — начал он, приподнимаясь на локтях. Лейтенант ответил не сразу. Поджав бескровные губы, произнёс: — Да… Я несколько часов искал хоть кого-нибудь, пока… не нашёл тебя, — Оливер Грин вновь поднял на него глаза, и Мэтт вдруг заметил нездоровый блеск их. Он увидел, как бледен этот мужчина, как капли холодного пота стекают по его телу. От того и влажными были его русые волосы. — Притащил тебя и хотел вернуться, но темнотища страшная… сука, хоть глаз выколи. Да и сил не осталось… Подумал, если они, не дай Бог, всё ещё рыскают там — мне живым не уйти, а за тобой… некому было бы приглядеть. Он замолчал. По его потерявшему улыбку лицу было видно, как сильно он жалеет о своей ране, мешающей ему отправиться на поиски выживших. Боль душевная была гораздо сильнее физической — она засела внутри, как паразит, сжирающий плоть. Чума. Лихорадка. Она стоном повисла между мужчинами, потерявшими своих сослуживцев. Своих друзей… Между тем она не могла сравниться с тобой болью, которая приходит после… полного осознания. Мэтту показалось на секунду, что лейтенант разыгрывает его. Что они оба — в разведке, на секретном задании. Оставили свой отряд и ушли вперёд, чтобы заблаговременно предупредить людей об опасности и избежать многочисленных жертв. Ведь лучше два человека, чем… весь отряд. Весь отряд. Тревога холодными лапами вцепилась в сердце так, что Мэтт мог слышать его учащённые удары. Не подав виду, он сел на кровати и тупо уставился на жёлтое пламя парафиновой свечи, стоящей на небольшом деревянном столе. Здесь же покоились пропитанные кровью тряпки и небольшой использованный шприц. Каждый солдат всегда носит такой с собой. Тяжелое дыхание лейтенанта Грина шумело в ушах, провоцировало на то, чтобы самому вдыхать глубже этот прохладный летний воздух, пробирающийся в комнату из разбитого крохотного окошка напротив стола. Как им повезло, что сейчас лето. Как им повезло, что… Мэтт положил холодную руку на живот под рубахой и понял, что лейтенант перевязал и его: — Где мы? — тихо спросил, стараясь успокоиться и оценить ситуацию трезво. — Дом лесника, по всей видимости, — ответил Оливер, откидываясь на спинку деревянного стула и тяжело выдыхая. Медленно моргнул. — Нашёл случайно — уже с тобой на спине. Думал, придётся… прятаться в кустах всю ночь, чтобы… не нашли, — он хмыкнул. — Бог знал, что есть у меня на уме, не иначе… Помог. Мэтт кивнул. Вид лейтенанта Грина всё больше и больше настораживал его. По мере того, как Мэтт приходил в себя, симптомы большой кровопотери товарища становились для него всё более явными. И как он только смог дотащить его…на себе?.. — Ложись на кровать, — сказал Мэтт, неосторожно и слишком быстро вставая, поморщился. Всё же он тоже был ранен. — Я вижу — тебе гораздо паршивее. — Да брось, — отмахнулся лейтенант и вновь усмехнулся, однако от предложения не отказался. Схватившись за плечо Мэтта, он с трудом поднялся, сдерживая стон боли, полоснувшей жаром его живот, и медленно лёг на кровать, выдыхая. — У тебя пуля навылет прошла, вроде ничего не задела. Это отлично, отлично… Мэтт сидел и молчал, с тревогой смотря на белого лейтенанта. Капли крови просачивались сквозь свежую повязку — рана не хотела затягиваться. Всё было плохо. Плохо и очень плохо — Мэтт понимал это. От того сердце его, будто тоже простреленное, обливалось кровью. Он прикрыл глаза ладонями, сдерживая эмоции, рвущие изнутри. Сил скрывать их, как он всегда это делал, почти не осталось. Только сейчас, медленно, как крадущийся к жертве паук, к нему начинали возвращаться воспоминания, всплывая чередой кошмарных картин. Приходило то самое… осознание. Они молчали какое-то время. Лейтенант Грин дышал и дышал, дышал и дышал, цепляясь за жизнь, оглушая Мэтта. Ему было тяжело слушать эти хриплые, надрывные выдохи, но в то же время они были тем, что держало его на плаву, уберегало от мыслей, необратимо скатывающихся в пропасть. Он не мог поднять головы. Не мог понять, что ему сказать. Что ему делать… делать, делать, делать, делать… — Отлично, — прошептал на этот раз Оливер Грин, словно силы покидали его с каждой минутой. Смех всегда был его защитой в стрессовых ситуациях, но и он теперь пропал. — Послушай меня, Мэтт. Я вколол… тебе морфий, долго он действовать… не будет, ты… знаешь. Да, Мэтт? Слушай. — Да, — глухо отозвался Мэтт, не отнимая ладоней от глаз. — Слушай внимательно, — продолжал лейтенант с придыханием, пиля его своими блестящими глазами. — Ты должен добраться… до замка. Сам. Один… И доложить ситуацию двору. Ты… понял, Мэтт? Слышишь? — Да, — повторил он, как загипнотизированный. — Я не знаю, успел ли кто-нибудь… ускользнуть и доложить, я… сам никого не успел отправить. Они перебили всех лошадей, хотя… хотя… возможно, что и нет. Может одна ходит… где-то вокруг… Дай Бог… Тебе нужна лошадь, Мэтт. Ты знаешь, как её позвать… Если пойдешь прямо сейчас, к утру доберешься до той… небольшой деревушки. Помнишь? На берегу реки Виты. Возможно, оттуда ещё не все успели уйти… — Стой, Оливер, — Мэтт выпрямился, словно точно сейчас понял, о чём говорит с ним лейтенант. Взглянул ошарашенно. — А как же ты? — Я не жилец, Мэтт, — вновь нервно усмехнулся лейтенант, поднимая дрожащую кровавую руку с перевязанного живота. — Я не буду тебе… грузом, даже не проси. — Ты с ума сошёл?! — вспылил Мэтт, сжимая кулаки. — Ты спас мне жизнь, чтобы я бросил тебя и побежал докладывать обо всём королю, который уже наверняка в курсе произошедшего? Да даже бежавший отсюда лесник уже мог рассказать… — Именно для этого я тебя… и спас, — тверже, насколько мог, ответил Оливер. Капелька вязкого пота стекла по его носу и, запнувшись о губу, остановилась. Лейтенант нервно слизал её. — Только тебе… я могу довериться. Я знаю, ты, пёс, выживешь… Ты доберёшься. — Я не оставлю тебя здесь, — уверенно покачал головой Мэтт. — Понесу на себе, а там — деревня, как ты и сказал. Оставлю у местных, если они там. — Времени нет, — лейтенант слабо отмахнулся кровавой рукой, постепенно теряя силы на то, чтобы продолжать этот спор. — Это приказ, если тебе угодно. Можешь стоять на ногах? Тогда иди. Прямо сейчас… Не делай из меня дурака, ты сам знаешь, что… без еды и воды нам тут не протянуть в ожидании, пока моё брюхо решит внезапно… затянуться. Этого… не будет. Мэтт промолчал, потому что ему нечем было возразить. Он знал это, видел, чувствовал. Вместе с потом по коже лейтенанта Грина стекала его жизнь. Взгляд терял ясность, а голос — силу. Как будто он все эти мучительные часы копил энергию на то, чтобы поставить Мэтта на ноги и отправить на очередное задание. И сейчас, в один момент, выплеснул её всю. Только это и держало его на ногах, заставляло тащить тяжелое тело друга, пока из открытой раны хлестала горячая кровь. — Ты же понимаешь, что это… значит. Что всё это значит, Мэтт, — тихо продолжал Оливер, облизывая пересохшие губы. — Король готовился объявить мир, но его предали. Нас… предали. Мэтт кивнул, тяжело опуская голову на руки снова. Не было сил смотреть на лейтенанта и видеть надежду в его глазах, доверие, ожидание. Ему уже приходилось наблюдать, как умирают его товарищи, приходилось переживать боль утраты, ощущать на языке привкус горечи. Но никогда, никогда в жизни он и не мог представить себе, что безглазая, беспощадная смерть в один момент придёт за всеми разом. Кроме него одного. Ничего нельзя сделать. Ничего, ничего, ничего… — Иди, — вновь заговорил Оливер, набирая больше воздуха. Белая грудная клетка его вздымалась и опускалась. — Ты знаешь дорогу. Иди, Мэтт. Лейтенант замолчал, прикрывая глаза. Он медленно, но верно проваливался в темноту, но заставлял себя держаться. Он хотел дождаться момента, пока Мэтт послушается его и уйдёт, чтобы не видеть ещё одну смерть. Чтобы удостовериться, что он исполнит его последний приказ. Мэтт видел это в его взгляде, уже помутневшем, но осмысленном. Оливер Грин смотрел на него, как на собственного сына. Оливер Грин не боялся умереть. У всех умирающих были эти глаза. С проблеском вселенского понимания. Ничего не отвечая, Мэтт осторожно поднялся и огляделся в поисках одежды. Одевался так же молча. Лейтенант Грин наблюдал за ним с легкой болезненной улыбкой. Одевшись, Мэтт отыскал на деревянном полу остатки простыни и осторожно перевязал Лейтенанта снова, всё так же вслушиваясь в его прерывистое дыхание и стоны, которые было невозможно сдерживать. Кожа его холодила пальцы. Давно он стал таким тощим?.. Подняв шпагу Оливера, Мэтт прикрепил её к портупее. И застыл, нависая над умирающим. Начальником. Сослуживцем. Другом… — Vale et me ama, — сказал вдруг лейтенант Грин, заставив Мэтта внутренне содрогнуться. Почему он сделал это? Почему не сказал «Благословит Господь», как это было всегда?.. Мэтт сжал его холодную ладонь — Оливер подал ему чистую, не испачканную в крови — и направился к двери, чтобы в следующую секунду выйти в темноту леса и раствориться в ней, не оглядываясь.***
Как и предсказывал Оливер, к утру Мэтт, уставший и обезвоженный, добрался до реки Виты, воды в которой было лишь по пояс, и небольшой, отрезанной от мира деревни, насчитывающей от силы семьдесят человек. Тишина, поселившаяся среди этих узких улиц, говорила об одном — люди покинули свои дома, стремясь подальше уйти от горячей линии фронта. Несколько месяцев назад, когда их отряд проходил здесь, часть встревоженных местных уже собирали самые ценные свои вещи в повозки. Люди тепло встретили их и накормили, позволив переночевать. Новость о возможном мирном договоре, которую принёс лейтенант Грин, обрадовала их, но не успокоила. Мэтт облегчённо вздохнул. Здесь он точно сможет найти немного воды, а может даже и еды. Несмотря на то, что в округе не было слышно ничего, кроме пения птиц, Мэтт предусмотрительно не шумел. Огляделся в поисках колодца и почти сразу нашёл его на пересечении двух главных улиц. Он, каменный и такой желанный, стоял здесь как будто специально для него — для Мэтта — чтобы избавить от удушающей жажды. Старое деревянное ведро с привязанной к нему верёвкой валялось рядом, как будто брошенное кем-то в спешке. Уже вытягивая полное ведро воды, Мэтт думал о том, что, возможно, так оно и было. Опустив в воду ладони, Мэтт с наслаждением напился и умылся, а затем, подумав, засунул в ведро всю голову, покрываясь мурашками. Июнь в этом году раскошелился на солнце, что жадно целовало Мэтта в чёрную макушку, поэтому стон наслаждения от долгожданной прохлады сам собой сорвался с его губ. Вылив остатки воды на землю, он наполнил ведро заново и, схватив покрепче, огляделся в поисках подходящего дома. Все дома в деревне были маленькими и деревянными, их почти нельзя было отличить один от другого. Разве что некоторые из домиков выглядели более свежими — возможно, здесь ещё месяц назад жила молодая семья. Мэтт помнил, что местные жители редко запирали свои дома, потому что никто из них не осмелился бы красть друг у друга. Выбрав один из них, он остановился у порога: — Простите за вторжение, — пробормотал и толкнул дверь, пригнувшись, чтобы войти. Мебели здесь было немного: стол, несколько стульев, две односпальные кровати и небольшой шкаф с умирающими комнатными растениями и книгами из жёлтой от старости бумаги. На столе лежала покрытая пылью серая скатерть, словно хозяева вот-вот собирались завтракать. Мэтт подошёл, сел на один из стульев и опустил на пол ведро с водой. Сняв верхнюю одежду, принялся осторожно развязывать наложенную лейтенантом повязку. Мэтт поморщился от сильной боли и запаха крови, что въелся в нос вместе с пылью, летающей в воздухе. — Чёрт, — пробормотал он, осматривая продолжающую кровоточить рану. Накладывая новую повязку из серой мокрой скатерти, Мэтт стиснул зубы. Мысль о том, чтобы поискать еды, казалась разумной и неразумной одновременно. Время, данное ему лейтенантом Грином, безжалостно утекало. В то же время мысль о том, что путь его до королевского замка займёт еще несколько дней без еды и нормального крова, не давала покоя. Какой смысл во всём этом, если он на середине пути умрёт от голода? Натянув рубаху, Мэтт принялся ходить по небольшому домику, выискивая что-то, что послужило бы ему ёмкостью для воды. Не найдя ничего подходящего, он пошел в соседний дом. Наконец, в одном из наиболее, как казалось Мэтту, богатых жилищ, он нашёл флягу и не без удивления повертел в руках. Настоящая армейская фляга. Откуда она здесь? Возможно, кто-то из отряда оставил её тогда, когда они пришли… Мэтт помрачнел, застывая посреди комнаты. Стоило ему закрыть глаза, как белое лицо Оливера Грина всплывало перед ним, как маяк в ночном океане. А затем — тела. Тела его товарищей, их крики и стоны, запечатлевшиеся в памяти ещё до того, как самого Мэтта отбросило взрывной волной, оглушило, выбило дух… — Где лейтенант Грин?! — кричал парень, хватая Мэтта за руку. Он, как мог, старался перекричать звук стрельбы и отчаянного вопля погибающих солдат. — Что?! — криком переспросил Мэтт, ближе наклоняясь к перепуганному парнишке. Выпученные глаза его горели голубизной неба, что было тогда над ними. Такое приветливое, яркое и такое неуместное… — Они нас!.. — оборвался голос вместе с оглушающим выстрелом. Парнишка замолчал, открыв рот. Взгляд застыл где-то на уровне бровей Мэтта. А затем он резко, как мешок картошки, упал на землю, поражённый выстрелом в голову… Мэтт стремительно вышел из дома и направился к месту своего временного пристанища. Наполнив флягу водой, пристегнул к поясу слева, чтобы случайно не схватить её вместо шпаги, если придётся драться. Хотя один он даже с её помощью против целого вражеского отряда ничего не сможет сделать. Лейтенант Грин, почему, ну почему же Вы не носили с собой револьвер… Свернув остатки простыни в рулон, Мэтт запихнул его в карман, а затем присел на стул снова, переводя дух. Потеря крови, боль, голод и бессонная ночь лишили его былых сил. Мэтт прижал холодные кончики пальцев к вискам, собираясь с мыслями и вспоминая местоположение дороги, где он точно смог бы встретить того, кто помог бы ему добраться до столицы. Возможно, взять с собой, возможно, дать лошадь. Да, лошадь была бы куда лучше, лучше всего… Мэтт уже сейчас слышал привычное с самого детства ржание… Стоп. Мэтт открыл глаза и застыл, прислушиваясь. Ржание повторилось, только теперь оно смешалось с недовольным мужским голосом. Слов было не разобрать. Мэтт вскочил со стула, поморщившись от боли, и подошел к двери. Осторожно взглянул в окно из мутного стекла, которое выходило как раз на тот самый колодец. Вдруг он заметил двух всадников, появившись из-за низкого домика, мимо которого час назад прошел Мэтт. Мэтт тихо выдохнул и моментально напрягся, узнав в этих мужчинах солдат вражеской армии. Униформа тёмно-серого цвета уже успела намозолить ему глаза. Да, глупо было надеяться, что он успеет убраться отсюда до их прихода… Они неспешно приблизились к колодцу и опустились на землю. Один мужчина с густой светлой шевелюрой раздражённо дернул поводья, подводя лошадь к колодцу, на что та заупрямилась, уперлась передними копытами в сухую землю и потрясла головой, недовольно фыркая. — А она у тебя строптивая, — насмешливо хмыкнул второй солдат, наблюдая эту картину. Он показался Мэтту несколько старше и выше первого. — Ты смейся-смейся, я вот возьму и подстрелю твоего жеребца! Выдадут клячу старую, будешь каждый час останавливаться, чтобы она отдохнула от твоей жирной задницы, — недовольно ответил блондин, оставив попытки заставить лошадь себя слушаться. — Чёрт! — Шёл бы ты лучше на поиски какого-нибудь ведра, а то я и мой конь быстрее помрём от жары, чем от твоей пули, — посмеиваясь, ответил солдат. — Где я, по-твоему, должен его искать? — блондин раздражённо всплеснул руками, совсем как мальчишка, а не солдат. — Везде, — хмыкнул старший. — Это же деревня, тупица. Быстро! Продолжая ворчать что-то себе под нос, блондин неохотно отдал поводья товарищу и специально медленно направился… к дому Мэтта. Мэтт втянул носом воздух и быстро огляделся. Мысль спрятаться под кроватью и переждать показалась здравой, но… что если сейчас сюда заявятся весь отряд? А то, что это рано или поздно произойдёт, Мэтт не сомневался. Им просто необходима была новая неприметная стоянка после того, как они разгромили отряд лейтенанта Грина и продвинулись вперёд. Ближе к сердцу Сирении — к столице. Мэтт прижался к стене рядом с окном, ожидая противника. Расчет был на то, что тот не сразу его заметит. Тем временем блондин подошёл к дому, рывком открыл дверь и зашёл внутрь, топая и громко сопя от недовольства. Остановился посреди комнаты. Дверь, поскрипывая, закрылась сама собой. Под наплывом негативных эмоций он не сразу заметил стоящее на полу ведро с водой и лежащую на столе одежду… солдата. Блондин нахмурился, подошел ближе и открыл рот, чтобы позвать старшего, но вдруг почувствовал, как в затылок ему больно уперся острый, как жало пчелы, кончик шпаги лейтенанта Грина. — Только пикни — я продырявлю твою башку, — хладнокровно сказал Мэтт, понизив голос. Солдат напрягся. Громко, тяжело сглотнул: — Мы же вас всех перебили там, — зашипел он. Мэтт видел, что он боится даже шелохнуться, а о том, чтобы оказать сопротивление, не шло и речи. — Я сам лично… — Много на себя берешь, — резко оборвал Мэтт. Скосив глаза на пояс мужчины, он заметил поблескивающую ручку начищенного револьвера. Вытащив его, положил в свой карман, оставив соперника совершенно безоружным. Или нет? — Нож есть? — Так я тебе и сказал, сука, — ответил солдат и сразу же почувствовал, как кончик шпаги на безумно болезненный миллиметр вонзился ему под кожу. — Сапог! Правый Сапог! Мэтт нагнулся, не сводя глаз с чужого затылка, и просунул руку в правый сапог солдата. Достал он охотничий нож небольшого размера, покоившийся в кожаных ножнах, и засунул в свой сапог. — Ну и что ты там притих? — крикнул вдруг второй солдат, словно почуяв неладное. — Вздремнуть приспичило? Выползай! — Один выкрутас — ты труп, понял меня? — вновь предупредил Мэтт, медленно разворачивая напряжённого блондина за плечо и ведя к выходу. По шпаге тонкой струйкой потекла капля крови, но Мэтт только сильнее сжал эфес, заставив солдата вздрогнуть. Он не испытывал к нему никакого сочувствия, никакой жалости, никого страха перед ним. На войне чувства не имеют смысла. Не могут существовать. — Толкни дверь и вытяни руки перед собой. Не опускай, — продолжил Мэтт. Солдат, тяжело дыша от страха и, вероятно, гнева, послушался и открыл дверь. Они вышли на улицу. Улыбающийся солнцу второй солдат не сразу понял, в чём дело. Но, увидев побелевшее на такой жаре лицо товарища, тут же потерял улыбку и окаменел. Мэтт остановился и ловко переместил шпагу, плотно прижимая лезвие к чужой шее прямо под дергающимся кадыком. Вытащив из кармана револьвер, положил палец на спусковой крючок и приставил дуло к прямой спине. Мэтт отлично знал, где находится сердце. — Ты ещё кто такой, чёрт возьми? — холодно спросил старший солдат и медленно потянулся к револьверу. — Подними руки, — громко приказал Мэтт, не выражая никаких эмоций. — Иначе твой друг лишится головы. — Джон, он забрал мой револьвер! — не выдержав напряжения, прикрикнул блондин, за что получил новую царапину — точно поперёк шеи. Названный Джоном медленно поднял руки, но оставил их на уровне своей груди. Мэтт пробежался по нему глазами, гадая, где у него может быть нож. В нагрудном кармане? В рукаве? Он явно умнее и опаснее этого сопливого мальчишки. — Чего ты хочешь? — спросил Джон, совершенно открыто, без страха смотря в холодные и черные, как обсидиан, глаза Мэтта. — Где ваш отряд? — процедил Мэтт. — Сколько вас? Как вы узнали наше расположение? — И что ты будешь делать с этой информацией? — усмехнулся Джон. — Живым тебе все равно отсюда не уйти. Хотя, может, если ты сдашься в плен и ответишь на наши вопросы, то командир тебя пощадит. — Джон, — снова залепетал блондин, нервно сглатывая почти без остановки. — Мой же собственный револьвер упирается мне в спину, чёрт бы тебя подрал! — Заткнись! — прорычал старший солдат, метнув взгляд на блондина. — Я прострелю вас обоих и глазом не моргну, — вновь посмотрев на Мэтта. — У нас таких, как этот, предостаточно! Думаешь, я беспокоюсь за его несчастную жизнь? Нас было вдвое больше, чем вас. Оно и понятно, все расслабились после новостей о мирном договоре. Если бы вы, идиоты, меньше радовались и не отозвали бы своих разведчиков, то заметили бы наших неподалёку, — он вновь усмехнулся. — Правда, вряд ли бы это спасло вас. Быстро опустив руку, Джон схватился за револьвер и, не целясь, выстрелил Мэтту в голову. Мэтт быстро отклонился в сторону, но пуля успела обжечь его ухо. Лошади оглушительно заржали, встали на дыбы, и умчались в сторону леса — вон из деревни. В тот же миг Мэтт выставил руку с револьвером вперёд, целясь в Джона, потерявшего бдительность из-за испугавшихся лошадей, которые едва не задавили его. Собравшись, он поднял револьвер на пару секунд позже и надавил на спусковой крючок. Прогремел второй выстрел. Мэтт попал Джону прямо между глаз. Джон отклонился и с глухим звуком упал на спину. Блондин, прижатый стальной хваткой к горячему телу, истошно завизжал и задергался, натыкаясь белым горлом на лезвие. Рыкнув, Мэтт рассёк ему горло одним сильным движением. Схватившись за запястье Мэтта, солдат повис в его руках, теряя кровь, силы и свою жизнь. Мэтт оттолкнул его и мигом отошёл, чтобы пыль не застелила ему глаза в тот момент, когда и второе тело грузно рухнет на землю, заливая кровью всё вокруг себя. Мэтт тяжело выдохнул и поморщился, чувствуя настоящий пожар в районе левого уха и правого бока. Из-за резких телодвижений возобновилось сильное кровотечение. Но гнев, напитавший Мэтта, притуплял всё остальное — даже голос разума, приказывающий остановиться. Солдат знал одно — здесь нельзя было оставаться. Вражеский отряд, возможно, был совсем неподалёку… Они могли слышать выстрелы. Подобрав шпагу, Мэтт вложил её обратно. Подобрал револьвер Джона и проверил барабан. Пусто. Затем, обыскав два трупа, Мэтт нашёл патроны для револьвера и ещё один охотничий нож. Сложив к себе всё награбленное, он огляделся, прислушался, надеясь услышать только шум леса и журчание реки Виты. Поняв, что находится в относительной безопасности, Мэтт быстрым, насколько мог, шагом направился к лесу — искать испуганных лошадей. Они не могли уйти далеко. Сегодня его спасла сама госпожа удача… Пепельно-вороной конь Джона вышел на небольшую поляну. Ему приглянулась трава, высохшая на солнце, но ещё не утратившая до конца свой светло-зелёный оттенок. Мэтт торжествующе улыбнулся, забывая о жгучей боли. Она сковала его торс плотным кольцом, постепенно перемещаясь и на бедро. Вместе с ней по венам бежал адреналин, опережая, блокируя. Осторожно подойдя к коню, Мэтт вытянул руку и остановился напротив, чтобы животное привыкло к нему. Конь поднял на него большие блестящие глаза, в которых можно было увидеть своё отражение. Не подошёл, но и не двинулся с места. Тогда Мэтт сделал шаг и положил чистую ладонь на теплую лошадиную шею. Поняв, что конь не боится ни его самого, ни сильного, тошнотворного запаха крови, Мэтт обошёл его и, похлопав по спине, не без усилия забрался верхом. Конь повертел головой, но не разозлился. Животному, похоже, было все равно, кто на нём ездит. — Давай, родной, отдай долг своего хозяина, — тихо и мрачно заговорил с ним Мэтт, хлопнув пятками по лошадиным бокам. — Отвези меня к королю.***
Холодный, проливной дождь обрушился на спину и на голову, смывая присохшую к коже кровь. Молнии, поддерживаемые громом, неистово царапали тучи. Сегодня был тот день, когда все фермеры выходили на улицу, попадая прямо в руки природной стихии, и кланялись небу до земли, как монарху. Как Богу. Мэтт скакал, ослабевшими руками держась за поводья, сквозь ветер и льющуюся за шиворот воду. Пустой желудок ныл едва ли не сильнее кровоточащего брюха, которое он только недавно перевязал снова. Конь не останавливался, продолжая скакать вперёд, вперёд и вперёд сквозь апокалипсис, словно внезапная кара небесная нисколько не взволновала его. Мэтт запрокинул голову и открыл рот в отчаянной попытке поймать живительную влагу на высохший язык. В попытке заглушить чувство голода он выпил всю воду из своей фляги. Закрыв глаза, понял, что голова его начинает кружиться, как волчок, которым он играл, когда был совсем маленьким мальчиком, не знавшим, что такое мир. Что такое дождь. Что такое… война. А ведь это было так давно, так давно… Интересно, если у него есть кровный предназначенный, чувствует ли он что-то? Открыв глаза, Мэтт, сощурившись, попытался вглядеться в горизонт. Солнце село, оставив после себя ярко-оранжевый мазок на краю мира, что стремительно смешивался с серыми грозовыми тучами, приближая неминуемый конец дня. Приближая ночь. Напрягшись всем телом, Мэтт хлопнул коня пяткой ещё раз, заставляя ускориться, пролететь мимо лесов, деревень — к столице. Превозмочь. Преодолеть. Рычащий стон боли сорвался с губ и потонул в этом вездесущем шуме водного потока. Природа не слышит его. Но Бог услышит, как сказал бы Оливер Грин. Кого сложнее найти, лейтенант Грин? Бога или короля?.. Стоны неба пробуждали ярость в глубине души Мэтта. Он потерял свой отряд, он потерял своих товарищей, он потерял своего командира, он потерял своего друга… Выполнить последний приказ лейтенанта Грина — вот, что теперь волновало его больше всего на свете… Мэтт вцепился в поводья и нагнулся ближе к шее пепельно-вороного коня своего врага. А затем закричал, что было сил.***
— Ну и ливень ночью прошёлся, — сказал гвардеец, обращаясь к одному из своих напарников. — Ага. Видел ребят, что дежурили ночью? — ответил его напарник, хохотнув. — Мокрые насквозь, холодные и злые. Не позавидуешь. Из-за дождя ещё и жрать хочется, как волку оголодавшему. — Во-во! Зато жара спала, — кивнул гвардеец. — Я уже подумывал прийти на службу в одном белье! — Стой, — вдруг насторожился напарник, круто повернувшись к лесу. — Слышишь шум? — Какой? — удивился гвардеец, посмотрев туда же. — Да, брось, сова, наверное. Кому придёт в голову шастать на лесной границе? — Да смотри! — невольно вскрикнул его напарник, поразившись увиденному. Навстречу им из густого леса на солнечный свет вышел конь. Удивленные гвардейцы пригляделись и увидели всадника, вцепившегося в чёрную гриву. Он не поднимал головы. Когда конь подошёл ближе, они разглядели широкие пятна крови, намертво впитавшиеся в ткань простой белой рубахи этого человека, и напряглись. — Стой! — крикнул второй гвардеец, вскинув оружие. — Ты находишься на лесной границе королевского замка! Остановись немедленно, или мы будем вынуждены открыть огонь! Всадник не отвечал и не поднимал головы, не двигался. Конь остановился сам и фыркнул, вглядываясь в гвардейцев огромными чёрными глазами. Мужчины переглянулись. Тронувшись с места, они оба подошли ближе, держа наготове своё оружие. Тогда они увидели крепкие руки всадника, которые, казалось, намертво вцепились в лошадиную гриву. Лоб его прижался к тёплой шее коня так, словно этот человек был не в состоянии сам держать голову. Одному из гвардейцев показалось, что он вообще спит, но это было не так. Человек, услышав их, медленно открыл уставшие красные глаза. — Король… — прохрипел Мэтт, глядя куда-то свозь гвардейца. — Мне нужен король… А затем, ослабев окончательно, отпустил жесткую гриву и соскользнул с коня, грузно рухнув на траву.