His Empire of Dirt

      В первых трех таксофонах либо забиты монетоприёмники, либо обрезаны провода. Прохожие метают в него подозрительные взгляды, и Майк понимает, что Ад это не просто Лондон, это Лондон сразу после войны. Майк ведет грустного мальчика по улице примерно двадцать минут. Он едва узнает улицы, некоторые из которых будут замощены асфальтом в будущем, но каким-то образом, он находит и ведет ребенка к знакомому месту. — Мы пришли, — говорит он и, фыркая, перепрыгивает через ограду, которая отделяет берег от тротуара. Мальчик сомневается, смотрит себе под ноги, но любопытство берет верх, и он позволяет Майку перенести себя через забор. Майк садит мальчика на плечи, и тот издает смешок (неуверенный и тихий, словно случайно вырвавшийся с губ). Они спускаются по влажному холму, пока не оказываются под Лондонским Мостом. Папа водил его сюда однажды, когда Майк был ещё ребенком, и не знал животного страха или презрения перед отцом. Тот тогда продемонстрировал очередную вещь, в которой был, несомненно, хорош — это пускать блинчики по воде. Они стояли прямо на этом месте, под мостом. Папа подобрал и кинул в воду несколько плоских камешков, и они вместе смотрели как они тонут в воде. Они не обменялись ни одним словом тогда, но впервые за долгое время, Майк чувствовал себя в безопасности рядом со своим отцом. Уильям, конечно, не мог отругать или избить его у всех на виду. Он ждал, пока они не вернутся в отель, а пряжка его ремня не станет ужасно холодной, почти такой же ледяной, как его глаза. Однако здесь, под мостом, напряжение сглаживалось, и Майк был в порядке. Папа так и не научил его пускать блинчики, но Майк уже тогда привык наблюдать и запоминать. Сейчас он берет камешек и показывает мальчику. — Моя… мама научила меня одному трюку, — движением запястья он кидает камень, тот ударяется три раза о поверхность, а затем исчезает под гладью воды. — Хочешь попробовать? — Хорошо! — мальчик с предвкушением берет камешек, но, когда тот тонет, а не волшебным образом отскакивает от воды, он хмурится, потирая носки своих ботинок о грязь. — Ничего страшного, попробуй ещё раз. У меня тоже не сразу получилось. — Я не люблю, когда у меня что-то не получается, — признается мальчик, а затем, чуть тише: — Отец недоволен, когда у меня что-то не получается. — Ну, твоего старика сейчас здесь нет. Зато здесь я, — Майк приседает на его уровень, чтобы предложить помощь. Немного подумав, мальчик кивает. Майк берет его маленькую руку в свою и показывает, как правильно метать гальку. Через несколько попыток, камень мальчика подпрыгивает над водой шесть раз. Тот ехидно улыбается ему, Майк даже немного завидует. — Так, что ты делал там один, малыш? — Дедушка умер, — он говорит об этом так обыденно, словно обсуждает погоду, — и мы пошли на похороны. Мне не нравятся мертвые вещи. Я сбежал, когда отец не смотрел. Я не заметил, как далеко ушел, пока не увидел мост. — Оу, жаль твоего дедушку. Мальчик пожимает плечами: — Всё в порядке, — он запускает еще один камень, а потом поворачивается к нему и смотрит прямо в глаза. Выражение его румяного лица, наконец, уже не несчастное, а скорее отстраненное. — А что вы здесь делали, сэр? — Ко мне можно на ты, малыш. Но если честно, — он чешет затылок, — я не уверен. Вообще-то, я был дома. — Где твой дом? — Соединенные Штаты Америки, — мальчишка смеется, но теперь смех звучит натужно, как у школьных хулиганов, которые наконец нашли свою жертву. Майк начинает немного нервничать, но он игнорирует этот тревожный звоночек и продолжает кидать блинчики. — Я хочу поехать туда однажды, — мальчик смотрит вдаль. — Хочу поехать туда, где тише. Туда, где нет отца. — Что не так с твоим отцом? — мальчик молчит, и Майк моментально понимает его. Он приседает рядом с ним и показывает свое предплечье. — Мой старик часто избивал меня, малыш. Иногда ремнем, но чаще просто руками, — (Майк не говорит, но иногда папа, особенно когда напивался, водил ножом перед его лицом, а порой даже проводил у его горла, захлебываясь безумным смехом). — Просто твой отец сильнее и больше тебя, это не твоя вина. Это никогда не твоя вина. Мальчик кивает, в его глазах внезапно собираются слезы, он роняет голову на руку Майка: — Однажды, — шепчет он, его голос такой тихий, что Майк едва слышит его, — Отец не будет сильнее и больше меня. — Они молчат пару минут. Тишину нарушает только шум проезжающих мимо машин. — Я могу поехать в Америку с тобой? Майк издает удивленный смешок. Он последний человек на Земле, который способен быть отцом. Он совсем не умеет общаться с детьми, и у него и так ворох собственных проблем (и Майк уверен, он не заслуживает счастья, ни в прошлой жизни, ни в этой, ни в какой-либо возможной). Сейчас он даже не знает сколько ему лет или что с собой делать. — Прости, малыш. Ты не захочешь пойти со мной. Я не хороший. — Что ты имеешь в виду? — Я… — Майк вздыхает, и ребенок прижимается к нему ещё сильнее. Он обнимает его одной рукой. — Я плохой человек, — он не знает, зачем он говорит это маленькому мальчику. Слова вылетают изо рта сами собой. Мальчик пожимает плечами: — Мне кажется, ты славный. Твой отец заставил тебя чувствовать себя так? Он ненавидит, как этот ребенок понимает его, не потому что он против компании, а потому что он никогда, никогда не желал кому-то того, что он сам пережил. — Отчасти. Но ещё я сделал кое-что очень плохое. Хочешь совет, малыш? Просто будь достойным человеком. — Будь достойным, — повторяет мальчик, выговаривая каждый слог. — Отец вернулся другим после войны, — потом, задумчиво, как обычно дети говорят что-то неожиданное, он продолжает: — Я ненавижу мертвые вещи. — Ну, я точно выгляжу живым, да? — впервые за много лет, это действительно правда. Мальчик поднимает голову и улыбается ему, кивая. — Давай, малыш, пора идти. Я знаю, твой отец плохой, но тебе правда надо домой. Ты не можешь оставаться на улице. — Мне не холодно, честно-честно. — Я знаю, малыш. Однажды, это всё будет казаться тебе одним плохим сном. — Всё не так плохо, — ребенок широко улыбается. — Например, я встретил тебя, Майк! — Майк смеется. Мальчик берет слишком много камней в свой пухлые руки и дает несколько ему. Остальные он бросает в воду. — Спасибо, что добр ко мне. Здесь не так много добрых людей. — Ты найдешь их, если будешь искать в правильных местах. Я же нашел тебя, верно? — мальчик кивает, его холодное выражение лица сменяется тихой радостью. Когда камешки кончаются, Майк поднимает ребенка на руки. — Так, все телефоны не работают. Ты знаешь свой адрес, малыш? — Заячья улица, 93, — говорит мальчик отрепетировано, как, очевидно, повторяли ему его родители. — Имение Афтонов. — Хорошо, ты… Сердце Майка уходит в пятки, он почти роняет мальчика на землю. В один момент он снова в бассейне с шариками, его отец пытается добраться до него. В другой, отец снова бьет его. И в третий, отец говорит ему: «Ты всегда будешь жалким червяком, Майкл». — Как… как ты сказал тебя зовут? — его голос сухой, он потеет как ненормальный, мир вокруг размывается. — Уильям Афтон, — мальчик звучит слегка раздражённым, и Майк вцепляется в него, словно вот-вот умрет. — Ты в порядке? Уильям Афтон. Имя ядом растекается в голове Майка, как опухоль, паразит, от которого не избавиться, как первобытный страх перед тьмой, который укоренился в людях на многие поколения. Уильям Афтон, сооснователь «Freddy Fazbear’s Entertainment», который был под подозрениями в связи с делом пятью пропавших детей. Уильям Афтон, которого в последний раз видели по дороге в ресторан, без вести пропавший. Уильям Афтон, 1938-1993. «Я всегда возвращаюсь.» Майк ставит мальчика на землю, дрожа как осиновый лист. Его сердце словно вот-вот лопнет и выпрыгнет из груди, он издает горький смешок. Конечно, он, должно быть, в Аду, или он круглый идиот. Во-первых, он думал, что может помочь кому-то. А во-вторых, полагал, что способен исправить что-то без вмешательства Уильяма, мать его, Афтона. — Ты в порядке, Майк? «Ты мог не узнать меня, но я уверяю тебя, это всё ещё я.» — Ты, ты… Ты Уильям Афтон? — проясняет Майк, в горле его встает ком. Мальчик кивает. Майкл действительно в Аду, иначе быть не может. Это его кармическое наказание за то, что он был таким чудовищем. Однажды он прочитал где-то, что десятки людей прыгают с мостов каждый день в надежде покончить с собой, и их тела никогда не находят. Он уверен, тысячи тел покоятся на дне Темзы, и ему следует пополнить их число прямо сейчас. Он должен спрыгнуть с моста, или просто войти в воду и не оглядываться, оставляя маленького Уильяма Афтона позади. Оставить монстра, являющегося в кошмарах каждого ребенка, и погрузиться в пучины Ада и безумия и… Нет. Майк качает головой, смахивая слезы. Он не позволит отцу победить. Он уверен, это всё — порождение его отца, который был точно уверен, что Майкл достаточно глуп, чтобы поверить во всё происходящее, а маленького мальчика перед ним сейчас переполняет безумным смехом и криками. «Ты будешь бояться меня.» Больше нет. Он больше не боится отца, он снова жив и здоров. Он смотрит на ребенка, на Уильяма Афтона. Теперь Майк больше и сильнее его. Он может наконец-то сломать чертову шею отца одной рукой, и даже если это не прошлое, он наконец убьет его, убьет чудовище, уничтожит, наконец-то будет свободен, наконец-то он отомстит. Майк был обречен жить со своим отцом, следовать по его пятам, покончить с ним, умереть в руках Уильяма Афтона и обрести покой. Это не покой. Это Ад. Ему плевать. Он мог бы сломать шею Уильяма и выбросить крошечное тело в реку. Или даже вытащить на улицу на всеобщее обозрение и со слезами на глазах, но так радостно заявить: «Я наконец-то сделал это». Он приседает перед мальчиком, перед чудовищем, и улыбается, потому что он наконец сделает то, что всегда должен был. На секунду его переполняет абсолютное счастье, такое, что его вот-вот стошнит. Это то, что чувствовал папа: эта эйфория, блаженство, смотреть на беспомощного ребенка и убить его голыми руками. Он убивал детей, избивал собственного сына, а теперь Майк стал таким как он. Может, это и вправду Ад. Может, он сейчас превратится в психопата в костюме кролика и будет преследовать маленьких детишек, и ему всё будет сходить рук, даже смерть не станет для него концом. Но у Майка больше нет сил это выносить. Уильям Афтон забрал у него так, так много, что уже не имеет права на жизнь, даже если он ещё ребенок. Он поднимает руку, чтобы сдавить горло мальчика, он сделает это, он даже сможет почувствовать восторг, убивая монстра. Он спасет пятерых детей, он спасет всех остальных, может, он спасет Лиззи и Эвана, Боже, он не заслуживает счастья, но он так, так устал… Он дергается. Мальчик кладет камешек в его раскрытую ладонь и обнимает его. — Спасибо, Майк, — бормочет он, прижавшись к нему, — за то, что был добр ко мне. За всю свою жизнь Уильям Афтон никогда никого не благодарил. Майк издает дрожащий вздох и просто не может сдержать слез. Папа должен был убить его. Майк заслуживал агонии, любого Ада, любого наказания, которое отец ему приготовил. Если это и есть самая изощренная пытка, на которую способен Уильям Афтон, то Майк заслуживает этого и даже больше. — Прости, — Майк рыдает и не может остановиться — Прости за Эвана. Прости, что я такое разочарование. Прости… — За то, что всегда мешал. За то, что ты ненавидел меня. Мне жаль, что я плохой. Мне жаль, что я монстр. Он не может ни дышать, ни видеть, ни чувствовать. Он тонет, он всегда тонет, и никто никогда не вытянет его из бесконечного, давящего круговорота воды. — Спасибо, что ты жив, — шепчет Уильям. Это последняя капля, которая ломает Майка. Потому что он никогда, никогда не был благодарен за то, что жив. Но эта пара слов успокаивает его бешено стучащее сердце. Это спасает жизнь Майкла Афтона прямо сейчас, и слова эти исходят от Уильяма Афтона. — Я думаю, я готов идти домой, — Уильям отходит от него на несколько шагов, изучая глазами человека, чьим отцом ему суждено будет стать, и улыбается, не как хищник, а как улыбаются обычные дети. Дети, которых он будет убивать. — Уже поздно, пойдём домой. Уильям берет его за руку, мгновенно перехватывая контроль над ситуацией, как всегда, но Майк просто не может заставить себя сдвинуться с места. Его отец благодарен Майку, это нечто совершенно парадоксальное. Настолько, что он не может сделать ни вдоха. — Мистер? — Ты… — Майк начинает, но он всё ещё не может дышать. — Мистер Майк, все хорошо! М… — Уильям шарит в своих кармашках в поисках чего-то, чтобы утешить своего спасителя. Вместо камешка он кладет в руку Майка деревянную вещицу. Майк, борясь за каждый вдох, наконец видит и рассматривает предмет у себя в руке. Это маленький деревянный фиолетовый кролик. — Я выиграл его, — объясняет Уильям. Майк чувствует себя далеко-далеко, вокруг нет ничего, кроме голоса Уильяма и кролика у него в руке. — Это мой любимый цвет и мое любимое животное. — По… Почему? — заикается Майк, он чувствует себя таким беспомощным, таким чуждым, таким потерянным. Уильям пожимает плечами: — Не знаю, почему фиолетовый, но кролики… они очень ловкие. Они не попадаются лисам. И они… они милые. Попробуй держаться за него. Это помогает мне быть храбрым! Ты тоже можешь быть храбрым, Майк. Я верю в тебя! Я верю в тебя. Я всегда возвращаюсь. Я верю в тебя. Я всегда возвращаюсь. Я верю в тебя. Я всегда возвращаюсь. Майк судорожно выдыхает. К черту. Он всегда будет стремиться быть лучше, чем был его отец, даже если это убьет его. Он зажимает кролика в руке и берет ладонь Уильяма в другую. Он кивает ему, он здесь. Впервые за всю его жизнь кто-то верит в него. Если это Ад, если он не может сбежать от Уильяма Афтона, он, по крайней мере, может дышать. Дышать. Этого достаточно. Он уводит Уильяма с моста, и они идут по оживленному городу в сторону Заячьей улицы, домой. — Спасибо, Майк. Спасибо. Это, должно быть, сон. Майк впивается ногтями в ладонь, чтобы проснуться, но ничего не происходит. Он здесь, в ночи, со своим юным отцом, с фиолетовым кроликом в руке и тем, кто наконец верит в него.