— Майки, — они с Шарлоттой играли в баскетбол во дворе у дома дяди Генри, когда она спросила его: — Ты в порядке?
Чарли, кажется, была единственной, кто беспокоился о Майке после инцидента. Мама совсем замкнулась в себе, она тенью ходила и убиралась по дому, словно один из папиных аниматроников. Она бессознательно готовила на кухне и ела, только когда её муж заставлял её. Ночью на первом этаже слышалось, как играет музыка. Папа пытался расшевелить маму, но она просто сидела, глядя в пустоту.
Намного позже Майк поймет, что возможно сломал свою мать гораздо сильнее, чем его отец.
Лиз сторонилась Майка. Он потерял своего единственного союзника в этом доме из-за своей непростительной ошибки, и он это заслужил. В школе все обходили его стороной и шептались, обсуждали ресторан и Укус, и что
Майкл Афтон убийца, как не повезло его бедной семье.
Но Шарлотта понимала его. Она осталась его единственным другом во всем мире. Она никогда не говорила про Укус, не вспоминала Эвана. Она позволяла ему сидеть рядом с ней на крыльце, молча склонив голову на её плечо, и плакать, скорбеть по младшему брату, хотя он и не имел на это право.
Майк пожал плечами. Прошло несколько недель после инцидента, и ярость отца не знала предела. Иногда Майку казалось, что его старик проводит сутки в своей мастерской, исключительно придумывая новые методы психологических пыток, такие, что даже ФБР бы позавидовали.
— Сама знаешь, — прошептал Майк. Он кинул мяч обратно Чарли, не глядя в её сторону. В этот момент машина дяди Генри заехала во двор. Шарлотта вприпрыжку побежала в объятия отца.
Сердце Майка заныло от зависти при виде Генри, целующего макушку Чарли. Он шептал ей что-то и обнимал так крепко, словно она исчезнет, если он отпустит её.
Иногда Майк ненавидел дядю Генри (
иногда Майк чувствовал только ненависть). Он ненавидел дядю Генри, потому что он делал папу счастливым, потому что так сильно любил свою дочь, потому что был светилом Харрикейна.
Но больше всего Майк ненавидел дядю Генри, потому что он не был его отцом, потому что не любил его так, как должен был.
— Майк! — дядя Генри отпустил Чарли и позвал своего племянника. Майк выдавил из себя слабую улыбку и помахал ему. Дядя Генри полез в карман и достал оттуда небольшую коробочку. — Это для тебя, сынок.
— П-правда?
— Правда-правда, — дядя Генри присел перед Майком и улыбнулся так тепло, как папа никогда не мог. Папа, кажется, родился холодным. Даже его руки были ледяными. Иногда Майку казалось, что его отец — ходячий мертвец, который не может обрести покой (
он и не знал, насколько точны станут эти мысли).
Майк осторожно открыл коробку. В ней оказались очень дорогие цветные карандаши.
— Ты… ты купил их для меня? — тихо спросил Майк со слезами на глазах.
Дядя Генри ласково улыбнулся и положил руки на его плечи:
— Майкл, послушай, — он улыбался, даже когда Майк начал плакать. — Прости, что не был рядом, когда был нужен. Не могу представить, через что ты сейчас проходишь. Это была не твоя вина, хорошо? Ты сделал кое-что плохое, но это не твоя вина, что челюсть Фреда сломалась тогда. Я должен был проверить его за ночь до этого. Это не твоя вина, ты понимаешь?
— Папа говорит по-другому, — неосознанно признался Майк, он резко покраснел и отвел взгляд.
Лицо дяди Генри исказилось:
— Что это значит, Майкл? Всё хорошо, ты можешь мне сказать. Это будет нашим секретом.
— Всё в порядке, дядя Генри, правда.
— Майкл, всё хорошо…
— Я сказал, я в порядке! — закричал Майк и, когда он потянулся за карандашами, его длинный рукав сполз на локоть. Дядя Генри взял его за запястье и повернул, обнажая синяки, распухшие на коже. — Дядя Генри…
— Уилл сделал это с тобой? — осторожно спросил дядя Генри, так мягко, словно он никогда прежде не говорил. — Твой папа бьет тебя?
— Нет, всё нормально, дядя Генри, — Майк надрывно улыбнулся и прижал карандаши к груди, словно цеплялся за них. — Я заслужил это.
Улыбка дяди Генри испарилась с лица, его сердце защемило, он прижал Майка к себе с такой силой, что в глазах почти потемнело.
— Никогда не думай так, сынок, — строго сказал Генри, качая головой, из его глаз потекли слезы. — Никогда не говори, что ты заслужил подобное.
— Дя…
— Майк, прошу, пожалуйста, не думай так, — дядя Генри вытер слезы с щек и посмотрел на него. — Я не могу потерять ещё одного ребенка, хорошо? Я не могу потерять тебя тоже, Майк, не из-за этих мыслей.
Майк тогда не понимал, что его любимый дядя имел в виду, но все равно кивнул. Он не хотел никого подводить.
Майк остался с семьей Эмили на следующий день. Когда фиолетовый Форд Тандерберд отца подъехал к дому, сердце Майка грозилось вырваться из груди. Дядя Генри сказал ему и Шарлотте спрятаться у неё в спальне. Но любопытство, конечно, взяло верх, поэтому они слегка приоткрыли её дверь.
Генри открыл входную дверь, но не пригласил отца внутрь. Он сам зашел в дом неровной походкой. Было видно, что он пил, его галстук был ослаблен, походка была немного неуверенной, но помимо этого он выглядел безупречно. С каждым шагом в доме Эмили, он расширял контроль над ещё необузданной территорией, и вскоре Майк стал очередным слугой в его вечно растущем королевстве.
— Уилл, — дядя Генри строго сложил руки на груди. — Нам надо поговорить с тобой снаружи.
— Ах, а где мой сын, друг? — сказал отец, улыбаясь, как превосходный актер. — Я очень за него волнуюсь…
— Мы дали друг другу обещание никогда не лгать, — сказал дядя Генри с ноткой угрозы в голосе. — И не следует нарушать его сейчас, дружище.
— Любовь моя, — сказал папа, подходя к Генри так близко, что они почти касались друг друга. — Я бы никогда тебе не солгал.
«Любовь?», подумал Майк, глядя на них сверху. Что это значит? Дядя Генри и папа были лучшими друзьями. Лучшие друзья называли так друг друга? Майк не знал. Они с Чарли никогда так не говорили. Папа звал так только маму.
Любовь?
Майк не знал, что его отец способен любить.
— Тогда скажи мне откуда у Майка синяки, Уилл? Почему он сказал мне, что заслужил их? Что, черт возьми, ты сделал с мальчиком?
Улыбка так и не сошла с лица отца. Наоборот, она превратилась в нечто устрашающее, темное, злое.
— Хен, — мягко сказал он. — Я не понимаю, о чем ты говоришь.
— Не неси бред, — резко отрезал дядя Генри. — Не смей.
— Генри… — плечи папы поникли, он опустил глаза. — Я знаю… я был груб с ним в последнее время, но… когда я смотрю на него я вижу кровь, я вижу Эвана. Он убил моего сына, любовь моя. Он забрал у меня Эвана.
Он разрушил то, что было моим.
— Я знаю, — Генри подошел к нему и положил руку на плечо. — Но это не значит, что ты должен бить его. Он не должен страдать как мы.
Взгляд отца стал резким, словно он хотел сказать: «Почему нет?», но он просто кивнул.
— Конечно, приятель. Ты как всегда прав. Ты приглядывал за мной, да? Чтобы я не сорвался. Мне жаль, Хен. Просто всё валилось из рук в последнее время. С Лиззи, и ещё моя жена почти не реагирует на меня.
— Я понимаю, но ты должен быть лучше. Не так, как твой старик…
—
Не говори мне про него, — огрызнулся отец, на секунду его идеальная маска сломалась. Словно дьявол вселился в него — или скорее, он крылся в нем всё время. Генри опешил, и тут же папа расслабился. — Мне жаль. Ты знаешь, я не люблю говорить о нем.
— Я знаю, Уилл, — Генри втянул папу в объятия. — Всё будет в порядке, дорогой. Я не дам тебе сорваться. Но Майку лучше остаться с нами на пару дней. Пока ты не прочистишь голову.
— Прочищу голову… — всё ещё зажатый в объятиях дяди Генри, папа поднял глаза к комнате Шарлотты. Майк хлопнул себя по губам, ожидая, что отец взглянет на него, и в его глазах будет кружиться ярость из самых глубин ада.
Но взгляд папы был прикован только к Чарли, словно гениальная и одновременно чудовищная идея зародилась у него в голове.
***
Через несколько дней Чарли позвали на день рождения Сьюзи, это означало, что Майк возвращался к себе домой. Он вышел на улицу, там отец уже ждал своего старшего (и единственного) сына. Майк держал карандаши крепко, словно они были священным писанием. Он широко улыбнулся Чарли и ушел.
Майк затаил дыхание и сел в машину. Папа неестественно улыбался ему, улыбка была мягкой, а не злой.
— Привет, Майкл, — сказал папа почти по-доброму, почти по-отцовски.
Почти.
— Привет, папа.
Папа не открывал глаза от дома Эмили, пока они выезжали на дорогу.
— Ты не рад меня видеть, сынок.
— П-прости,
— Все в порядке. Я последовал совету Генри, Майкл, и прочистил голову. Я понял, что я и ты, сын мой, можем полагаться только друг на друга. Мы обязаны защищать твою маму и Лиз, и раз мы их любим, мы обязаны избавляться от тех, кто хочет причинить нам боль. Кто хочет сломать нас. Вот почему я злился на тебя.
Ты сломал то, что было моим.
— Мне жаль…
— Не извиняйся, — улыбка спала с его лица, он сжал руль так крепко, что костяшки побледнели. Потом он улыбнулся вновь, повернулся к сыну и похлопал его по плечу (Майк очень старался не вздрогнуть, но у него не получилось). — Ты хочешь помочь мне?
Майк поднял глаза и резво кивнул.
— Во-первых, слушай меня. Знаешь, в чем проблема Генри, Майкл? Он совершенно не понимает настоящего блага. Он живет, словно никогда ничего не терял. Он думает, что всё знает, но на деле слеп. Он забывает, что я познал суть истинной цели. Я знаю, как сделать нас
бессмертными. Он думает, что якобы высшие силы сделают всё за нас, — папа фыркнул. — Он верит в
Бога, но он должен верить в меня. Ты понимаешь?
— Я… я не знаю, пап…
Папа вздохнул:
— Все в порядке. Я и не думал, что ты поймешь. Так вот как ты можешь помочь мне, Майкл.
Доверься мне, делай то, что я говорю.
— Это всё?
Папа кивнул:
— Это. Всё.
Майк не совсем понимал таких серьезных слов как «искупление», но то, о чем папа говорил, звучало похоже на это. Майк улыбнулся и кивнул, обещая папе слушать его. Всё-таки, это был его единственный шанс.
***
На улице лило как из ведра. Майк смотрел, как капли стекают по стеклу и представлял, что они соревнуются на скорость. Из ресторана, где праздновался день рождения Сьюзи, горел свет. Папа остановил машину снаружи. Он заглушил машину и наклонился к Майку: — Я
скоро, — он похлопал его по плечу.
— Хорошо, папа.
Папа кивнул и вышел. Майк провожал его взглядом, пока он неторопливо шел к ресторану, его королевству, в сторону черного входа. В темноте он увидел едва различимый силуэт маленькой фигурки, которая подпрыгивала вверх и вниз, когда папа подошел к ней. Папа взял её за руку, и они исчезли за углом…
…а потом папа достал что-то блестящее из-за пояса, и всё залилось брызгами алого, и Майку показалось, что он слышал папин смех.
Через несколько мгновений папа вернулся в машину, молча глядя в ночь. Улыбка на его лице была такой искренней, как у ребенка в магазине игрушек, а лицо и руки были усеяны красными каплями.
— П-папа? — отец разогнался на машине быстрее обычного. — Ты…
— Майкл, — сказал папа, он не мог перестать улыбаться, не мог перестать смеяться. — Сейчас ты должен довериться мне.
— Х-хорошо. Я просто хотел спросить в порядке ли ты.
— О, Майкл, — ответил папа, его смех был таким громким, каким Майкл никогда прежде не слышал. — Я чувствую себя великолепно.
***
И Майк, и папа одинаково не любили больницы. Единственным утешением Майка в стерильном белом здании был его отец, и, ах, как чудесно было для его отца быть его отдушиной. Папа мягко улыбнулся ему, как улыбаются все папы.
Они приехали домой. Папа смыл с себя капли крови. А затем зазвонил телефон. Дядя Генри был напуган, но папа не сказал ему почему. После этого они с Майком поехали в больницу.
— Майкл, — медленно произнес папа, наклоняясь к нему. — Ты должен делать то, что я скажу, понял?
Майк кивнул:
— Да!
Папа обрадовался:
— Когда дядя Генри спросит, что мы делали сегодня вечером, ты скажешь ему, что мы были целый день
дома. А теперь, Майк, где мы были сегодня вечером?
— Мы были дома, весь день, —
мы не ездили в ресторан, у тебя не было ничего острого, ты не смеялся. Ты мой папа, и я тебе доверяю.
— Молодчина. Дядя Генри будет очень, очень грустным, мы должны быть храбрыми ради него, ладно?
Майк хорошо умел притворяться храбрым. Он надул грудь и отдал отцу честь. Они с папой пошли по коридору.
Дядя Генри плакал, когда они его встретили. Его глаза были опухшими от слез, очки валялись на полу. На кровати в палате позади, на кровавых простынях кто-то лежал.
— Пап? — Майк потянул отца за рукав. — А где Ч…
— Тише, Майк, — прошептал папа, незаметно показывая в сторону палаты. — Её больше нет.
— Н-нет? — тело под простынями больше никогда не встанет, и Майк с ужасом понял, что у него больше никого нет.
Майк был один… Нет, нет, у меня есть папа. Теперь папа гордится мной.
— У-Уильям… — зарыдал дядя Генри, падая в руки папы, он дрожал и плакал, и едва стоял на ногах. Папа потирал его по спине, нахмурившись. — Я не з-знаю, ч-что я б-буду делать б-без неё.
Что мне делать…
— Тише, Хен, — сказал папа. Майк плохо слышал, что прошептал папа на ухо Генри, но ему послышалось: — Я соберу тебя обратно.
Позже, в зале ожидания, дядя Генри немного успокоился. Он подошел к нему, осторожно, словно боялся, что кто-то мог их увидеть.
— Майкл, — он присел рядом, кладя руку ему на плечо. — Ты должен ответить мне честно.
— Д-да, дядя Генри? — Майку казалось он сейчас упадет в обморок. Он всегда был плохим лжецом.
— Где ты и твой отец были сегодня вечером?
Майк сделал глубокий вздох и посмотрел на дядю со слезами на глазах:
— Мы были дома весь день. Мы смотрели
Бессмертного и Неугомонную по телевизору. Там… — Майк сглотнул, у него кружилась голова. — Там шел повтор.
Что-то в дяде Генри схлопнулось и встало на место в одно мгновение.
— Спасибо, сынок. Спасибо тебе, спасибо.
Именно в этот момент Генри Эмили сломался, и только спустя много лет Майк узнает, что это он забил последний гвоздь в крышку гроба.
— Майк, — улыбка на лице папы была чем-то между маниакальной и заботливой, он присел перед Майком и заключил его в объятия. —
Я так горжусь тобой. Я люблю тебя, сынок.
Это был единственный раз, когда отец говорил ему, что гордится им и любит его. Майк мог только смотреть за плечо отца на холодное тело Шарлотты. Майк никогда не считал себя особо умным или сообразительным, но даже он мог сложить два и два. Кровь + папин смех =
папа убил Чарли.
— П-папа? — прошептал Майк, он не мог дышать,
он тонул. — Почему ты…
— Тихо, Майкл, — зашипел отец ему на ухо, он почувствовал, как оскал появился на его губах. — Ты должен доверять мне. Я люблю тебя, Майк. Я сделал это, чтобы защитить нас, — он отстранился и вытер слезу, пробежавшую по его щеке. — Вместе мы построим империю, сын мой.
Что за империя, Майк не знал и не хотел знать. Он не хотел быть королем или Богом, как папа.
Он просто хотел вернуть Эвана и Чарли. Но теперь папа наконец-то любил его. Папа наконец-то гордился им. Это было, чего Майк всегда желал.
— Давай поедем домой, — папа похлопал его по спине и повел к выходу, но перед глазами Майка ещё стояло тело Чарли, а в голове — сломанный силуэт дяди Генри.
С тех пор Майк тонул вместе со своим дядей, которого он невольно толкнул в воду.
