Генри уходит в церковь утром, и Майк составляет себе небольшой список дел:
1. Ослепить себя. Уксусом или белизной. А если не сработает, то просто воткнуть нож себе в глазницы.
2. Сжечь квартиру. Это самое практичное решение. Он почти сжег своего отца два раза в конце концов. Бог любит троицу, может в этот раз у него всё выйдет.
3. Поговорить с собой перед зеркалом. Он не сумасшедший из-за того, что думает, что гораздо хуже, если папа и дядя Генри занимаются этим.
4. Повторить много раз: «Папа и дядя Генри не занимаются этим» (он НЕ может заставить себя произнести это слово), и может мысли станут явью.
5. Покричать в подушку.
6. Немного поплакать, как всегда.
7. Посмеяться, это всё правда немного забавно, не так ли?
8. Еще раз поплакать. Сильнее.
9. Это пиздец, папа и дядя Генри любовники? Фу, фу, фу, фу, фу, он не может выразить свое омерзение в полной мере.
Фу.
10. Помолиться, чтобы его мозг хоть раз в его проклятой жизни позволил ему подавить травматичное воспоминание.
Заметка: список действий выше представлен не в хронологическом порядке. Майк едва может заставить себя встать с постели по утрам, пожалейте его.
Перед тем, как Генри уходит в церковь, он ловит Майка и начинает извиняться.
— Мне так жаль, Фриц, — говорит он. — Я не хотел, чтобы ты…
— Всё в порядке! — перебивает его Майк, потому что он очень,
очень не хочет говорить об этом.
— Ты… ты уверен?
— Да! На все сто!
— Правда? Хорошо. Я… я боялся, что тебе будет противно…
— Не. Не-а. Нет. Все отлично.
— Я просто… я даже не
знал. Ты понимаешь, когда смотришь на какую-то девушку и думаешь
«Вау»? Так вот, что я думал, когда… когда пришел смотреть квартиру… а потом он стал вести себя ужасно, и я уже решил, что всё бесполезно. А теперь… теперь мне ещё
страшнее, — при виде Генри, Майк наконец успокаивается. Самый важный для него человек сейчас расстроен, и это важнее, чем осознание того, что папа и Генри… Не-а, он не может закончить эту мысль.
— Что ты имеешь в виду?
— Ну… ты понимаешь, нельзя… нельзя
быть таким. В моем городе есть церковь, и однажды там узнали, что был кто-то… он предпочитал
мужчин. Даже собственные родители отвернулись от него. Он покончил с собой, но все знали, что это было не самоубийство. Он бы не сделал такое с собой, никогда. Мы знали,
кто-то сделал это. Я… я не могу представить, чтобы кто-то в моем родном городе узнал, что они подумают, что моя семья подумает. Я должен быть старшим братом, примером для подражания. Я не могу быть
таким. Но с Уильямом… это так легко. Как будто это нормально. То есть, не пойми неправильно, это было всего один раз и очень быстро, но он… он был другим. Он позволил мне прикоснуться к нему. Он никогда прежде этого не делал.
Майк никогда об этом не думал. Девушки, с которыми Уильям встречался, не смогли бы даже замахнуться на него. Значит, он был уверен, что они не причинят ему вред, не унизят его. Он был в порядке. Но Генри доказал, что может ударить Уильяма в ответ (
а ещё в будущем он докажет, что тоже может убить одного из детей Уильяма, что может сжечь его так, как никто не мог). Почему Уильям позволил себе быть таким уязвимым с Генри? Только если это один большой план, чтобы начать манипулировать им, что вполне правдоподобно.
Но прошлым вечером, когда Уильям шутил про суд Божий, он не казался надменным. Он был похож на школьника, который влюбился в кого-то, кого не должен был.
— Ты не неправильный, просто потому что тебе нравятся мужчины, Генри, — отвечает Майк. — Это ужасно, что ты не можешь быть самим собой. Это не твоя вина. Ты просто родился таким.
— Ты… — Генри кажется таким хрупким сейчас, несмотря на свой рост. — Ты уверен?
— Я клянусь, —
Майк не может больше лгать Генри. — Я клянусь тебе, Генри. Ты не попадешь в Ад, за то, что любишь кого-то.
— Откуда ты…
— Я просто знаю, ладно? — он заталкивает сомнения подальше и начинает подыгрывать. — Почему тогда Бог сделал тебя таким? Разве не все Его создания идеальны?
Генри замолкает, обдумывая его слова:
— Ты… ты прав, я думаю. Но я… я всё равно не буду никому говорить. Только тебе, — Генри поднимает голову, в уголках его глаз стоят слезы, но губах самая искренняя улыбка. — Я знаю, я как заевшая пластинка, но спасибо, что ты мой друг, Фриц. Это много для меня значит.
Генри уходит, а Майк стоит, не в силах пошевелиться. Он друг Генри, но этого недостаточно. Он оглядывается на комнату Уильяма, где тот заперся. Этого не должно быть просто много. Это должно спасти жизни.
Майк вздыхает.
Достаточно просто.
Майк стучит в комнату Уильяма. Угроза увидеть аниматроника, в которого превратился отец, стала для него более экзистенциальной и далекой, как глобальное потепление или ядерная война. Он не может остановить это, он может только жить здесь и сейчас. Он может только удостовериться, что Уильям Афтон достойный человек.
Но именно в этот момент Майка озаряет: всё уже должно было сработать.
Только если его опять не затянет в будущее — или настоящее, без разницы — прямо перед тем, как отец совершит все свои злодеяния, тогда всё уже должно было сработать. Майк не должен быть мертв в будущем, дети не должны быть убиты. Уильям Афтон — любящий отец, который и мухи не обидит.
Неважно, что я делаю. Он уже строит Бонни. Он уже встретился с Генри. Он не меняется, даже если я здесь.
У Майка начинается паническая атака. Может, он слишком себя накручивает. В конце концов, он не понимает и никогда не поймет логику путешествий во времени. Но это парадоксально. Если он исправит прошлое, он никогда не отправится в прошлое, и ничего из этого не произойдет. Может, он
всегда падает в бассейн с шариками.
— Это всегда… это всегда происходит… — Майк не может дышать. Майк всегда был частью жизни папы, он понимает —
папе просто плевать. Он всегда был монстром.
Майк не может дышать. Черт, это не последняя его паническая атака, и он их ненавидит. — Это должно было… должно было сработать…
— Иду, иду, — говорит Уильям изнутри. Он открывает дверь, по лбу у него стекает пот. Уильям всегда тренируется по утрам, разминает ноющие мышцы, оглядывает их в поисках несовершенств. Он цокает языком о сломанный зуб, теперь острый, смертельный, словно он способен вцепиться в чью-то глотку и разорвать на куски. — Фриц? Ты в порядке?
— Ты… — Майк моргает один раз, и он снова в ресторане, нет, нет, он снова дома, он убил своего брата, и он заслуживает наказания. —
Пожалуйста, не бей меня.
Он не помнит сколько раз он молил отца об этом.
Уильям поднимает руки и делает шаг вперед, а Майк отшатывается назад.
— Я не буду, Фриц. За кого ты меня принимаешь?
Психопат. Убийца. Монстр.
— Почему… — он отчаянно цепляется за настоящее, только чтобы перестать
т о н у т ь. — Почему ты даешь Генри прикасаться к себе?
Уильям закатывает глаза.
— Когда два человека очень любят друг друга…
— Нет, нет, ты… ты не даешь людям трогать себя, я видел. Только на свиданиях или когда ты трогаешь их первым. Ты не… ты не…
— Я, — Уильям краснеет, — мне нравится его компания. Я сразу подумал, что он красивый, когда встретил его. И он… он смотрит на меня как… — он замолкает, а Майк напрягает все свои извилины, чтобы закончить предложение:
Генри относится к Уильяму как к человеку.
Никто кроме Майка не относился к Уильяму как к человеку. Ни его родители, ни соседские мальчишки.
— А что… с Кларой? С Изабеллой?
— А, это? — Уильям усмехается. — Я не против, что он встречается с ней. И я планирую встретиться с Кларой. Только это нам позволено в подобном обществе, Фриц. Ты должен понимать.
Так ты начал ломать маму? Ты лгал ей? Ты заставлял Генри лгать ей в лицо?
— Ты не должен… не должен обманывать её так.
Он вздыхает:
— Я не обманываю её. Это совершенно нормально, если тебе нравятся разные люди, Фриц. Серьезно, приятель, что с тобой? Ты похож на труп, — он хотел бы посмеяться над иронией, но не может.
Он не может даже дышать. — Боже, что твой старик творил с тобой…
— Всё! — кричит Майк, он не может остановиться. Он хочет убить Уильяма, но не может, он падает на диван, прижимая руки к себе. — Он делал
всё. Даже если нет, даже если он делал только одну вещь, как и должен был, я заслужил…
—
Хватит, — Уильям смотрит на Майка, хватает его за воротник и заставляет посмотреть на себя. Майк готовится к удару, но за холодными глазами Уильяма ещё не висит тяжесть всех его грехов. — Не смей говорить, что заслужил это.
— Но я…
— Разве
я заслужил это, Фриц? Разве кто-то из нас заслужил этого? Нет, а? Так что делает тебя таким особенным?
—
Я убил его! — Майк кричит, потому что Уильям уже знает. Уильям должен наказать Майка за отвратительный поступок, который он сотворил.
Уильям должен просто убить его. — Я заслужил это, я заслужил, ты ещё никого не убил, но
я убил, я…
— Фриц.
В такой ситуации было бы неловко с кем угодно, но вот Майк сидит рядом с молодой версией его отца, который в первую очередь довел его до такого состояния. Он знает этого Уильяма всего месяц. Они ладят, но не более. Они не те, кто разделит друг с другом свои самые сокровенные секреты, и точно не те, кто умрут друг за друга. В лучшем случае, они хорошие приятели, в худшем — надоедливые сожители. Уильям Афтон не тот, кто способен обеспечить комфорт, а Майкл Афтон не тот, кто примет его.
Вся ситуация и без того парадоксальная, но Майк не может не вздрогнуть, когда Уильям садится рядом и неловко оборачивает руку вокруг его плеча.
— Хочешь поговорим о чем-нибудь другом?
Майк кивает.
— Ну, у меня не так много приятных воспоминаний, но я попробую. Так… когда я был маленьким, у меня был воображаемый друг, — сердце Майка замирает, его голова болит, он снова в поствоенном Лондоне, становится самым первым другом Уильяма Афтона. — Я был уродливым ребенком. Людям я не нравился. Мой отец бил меня, а мать даже не хотела называть своим. Кто вообще захотел бы быть моим другом? Я был застенчивым и отталкивающим, со страшными мыслями. Так что мой мозг придумал мне воображаемого друга. Я не помню, как я его звал. Я даже не помню, как он выглядел. Однажды мы сидели на берегу Темзы и кидали блинчики, я не… — Уильям замолкает. — Я очень боюсь смерти, Фриц, очень. Я никогда не хотел умирать, но… но это был момент в моей жизни, когда я на самом деле жил и хотел жить. У тебя когда-нибудь такое было?
Майк неуверенно кивает.
— С… с Джереми…
— Ах, типично. Фриц, почему ты такой добрый? —
он просто вытягивает информацию из меня, чтобы «исправить», потому что он думает, что мы похожи, потому что… — После того, через что мы прошли, я не могу заставить себя.
— Я не могу быть жестоким. Я не могу быть злодеем.
— И почему это?
— Я… я
убил…
— Нет, не говори об этом.
Не говори о смерти, — это новый закон вселенной: Никогда Не Говори о Смерти Перед Уильямом Афтоном. — Ты убил кого-то, ладно. Но сейчас ты здесь. Ты со
мной. Разве это не считается? Ты бы не был жив.
— Я не хотел ж…
Майк захлопывает рот. Он не может говорить об этом.
Он не может.
— Оу.
Тишина такая удушающая, Майк спрашивает:
— Почему ты боишься умереть?
— Потому что смерть неизвестна, а мне не нравится, когда я чего-то не знаю. Я знаю всё здесь. Я даю тебе обещание, Фриц: мы будем жить вечно, мы переживем наших подонков стариков, и никто больше не причинит нам боль, —
Никто больше не причинит нам боль. Майк не кивает. Он ничего не делает. — Как ты можешь не бояться смерти? Это же
кошмарно.
— Потому что
я так устал, я так скучаю по ним.
Майк решает, что может поделиться этим. Ничего уже не важно,
ничего уже не изменится. Он будет работать на самый отвратительной дешевой работе снова, а потом проснется в горящем здании, и он, и его вечный враг, будут без конца убивать друг друга.
— Это чушь, — Майк вздрагивает, но не успевает ничего сказать, Уильям продолжает: — Проснись уже, черт возьми. Мы не знаем, что будет после смерти, —
после смерти маленькие дети вселяются в роботов, и пытаются убить меня, потому что думают, что я — это ты. — Ты можешь скучать по ним, но они точно не скучают по тебе. Они в земле, они даже не будут плакать по тебе, когда ты умрешь.
— Боже, ну спасибо…
— Послушай. Зачем жить ради призраков? Живи ради себя. Бери от жизни всё. Мы заслуживаем этого, потому что мы здесь, и никто не принесет нам ничего на серебряном блюдечке. Ну же, Фриц, скажи честно, чего ты хочешь больше всего на свете? Не умереть. Никто на самом деле не хочет умирать.
Это ложь. Некоторые хотят умереть.
— Я хочу… — он задумывается на секунду. Он хочет вернуть Лиз и Эвана. Он хочет обнять Джереми. Он хочет, чтобы его мама отнесла его в кровать. Он хочет, чтобы дядя Генри сказал ему, что гордится им. Он хочет, чтобы папа был хорошим. — Я хочу заслужить право быть счастливым.
— Хм. Хорошо. Я знаю, что можно сделать, — Уильям подрывается с дивана и протягивает ему руку. Когда Майк не берет её, он вздыхает, а потом, мать его, наотмашь бьет его по лицу.
— Эй! — Майк кричит, это не вина Уильяма, но удар возвращает его в детство, он вот-вот заплачет.
— Ну же, Фриц, — Уильям берет свой рюкзак и вытаскивает оттуда все вещи, потом идет на кухню и засовывает в него что попало. — Я
точно знаю, почему ты не хочешь быть счастливым.
— Да? И почему же?
Уильям лукаво улыбается.
— Потому что из-за своего прошлого, ты начинаешь строить из себя героя. К черту, это просто смешно, — он открывает дверь и предлагает Майку пойти за ним. Майк не хочет оставаться один, поэтому следует. — Давай будем злодеями.
Майка сейчас стошнит.
***
Ладно, по крайней мере они никого не убивают. Не вините Майка за то, что убийство стало для него синонимом злодейства. Он уже подумал, что Уильям позвал его охотиться за детьми забавы ради.
К его удивлению, они приходят в кампус колледжа. Уильям обращает ровно никакого внимания на своих однокурсников, проходящих мимо. Кто-то носит длинные юбки или классические брюки, свитера и костюмы, а кто-то джемперы с надписью
ВПЕРЕД ЭЛКС!
— Элкс?
— Кошмар, я знаю.
Майк чувствует себя не в своей тарелке, потому что никогда не был в колледже, поэтому слишком близко прижимается к Уильяму, пока они поднимаются по лестнице к зданию.
— Можно спросить, почему Юта? У тебя был большой выбор.
Уильям пожимает плечами.
— Здесь одни из лучших инженерных программ во всем Западе, и это далеко от Заячьей улицы. Я бы согласился жить в океане, лишь бы не возвращаться туда.
— Но
Юта?
— Да, знаю. Это не Калифорния, даже не Сиэтл. Просто счастливый случай. Фриц, сюда.
— И что мы вообще здесь делаем? — спрашивает Майк, пока они поднимаются на пятый этаж. Уильям останавливается в холле, тихо посвистывая. Мимо проходят две девушки, которые хихикают, когда он очаровательно улыбается им. Затем он заглядывает в приоткрытый кабинет, рядом на табличке написано —
ПРОФ. ТЕРНЕР.
— Я говорил, творим злодеяния, — он жестом приказывает Майку следовать за ним. После недовольного вздоха, Майк слушается. В кабинете стоят много книжных шкафов и большой стол. Этот человек, должно быть, очень важный, поэтому Майк чуть не падает без чувств, когда Уильям бесцеремонно садится в кресло и закидывает ноги на стол, а затем начинает копошиться в своем рюкзаке. — А теперь, Фриц, товарищ мой, я хотел бы заметить, что самый гнусный поступок человека — это не дать мне того, что я заслуживаю. Разве ты не согласен?
— Уильям…
— Фриц, ублюдок поставил мне четверку.
Четверку. И даже не с плюсом! — Уильям рычит и вытаскивает вещи из рюкзака, раскладывая их на столе: пищевая сода, красители, уксус, мыло и пластиковые пакеты. — Фриц, придурок, ты должен стоять на шухере.
— Это идиотизм.
— Не будь занудой, — ворчит Уильям. Он смешивает разное содержимое в пакетах, а потом начинает трясти их. — Так, подойди сюда.
—
Зачем?
— Затем, что ты самый забитый жизнью человек, которого мне только подбросила судьба, и потому что ты панически отказываешь себе в любом удовольствии в этой жизни.
— А может ты перестанешь говорить так по-британски хоть две минуты?
Уильям задумывается.
— …Нет, — Майк опускает голову и берет пакеты. — Продолжай трясти, — Майк следует указаниям, но от страха, что Профессор Тернер может вот-вот поймать их, у него начинают трястись руки, но это как бы, хороший страх? Он вроде как… взволнован? — Вот видишь! Преступления — это очень весело, я говорю.
— Ты же понимаешь, что если нас поймают, то у меня будет больше проблем? — у него только фальшивое удостоверение личности, которое Уильям сделал
сам за одну ночь. Уильям пожимает плечами, Майк недовольно стонет.
— Тогда давай быстрее. Дай сюда, — Майк отдает ему мешки, Уильям запихивает по одному в каждый ящик стола, а потом бросает взгляд на часы. — Нам нужно бежать прямо-о… сейчас, да прямо сейчас, — Уильям бежит к двери, и Майк не отстает, но на входе они почти врезаются в широкую мужскую спину. Уильям замирает и медленно идет назад, хватая Майка за шиворот. Они тихо идут по коридору, пока мужчина — Профессор Тернер, как догадался Майк — поворачивается к своему офису и открывает дверь…
…и вскоре шквал цветов обрушивается на профессора и его кабинет.
Он глядит на дверь в неверии.
— Блять, — произносит Майк. Уильям заливается громким хохотом, они бегут за угол и спускаются по лестнице, перепрыгивая через ступеньки. — Блять, Уилл!
— Давай ещё громче, а то он тебя не услышал! — Уильям не перестает смеяться, но, когда разъяренный голос профессора раздается по коридору, их уже давно нет. Майк не может поверить этому,
но он улыбается.
— Тут никто не увидит, — Майк думает, что его отец предлагает ему сигарету, а его легкие где-то тридцать лет не дышали, так что он хочет отказаться. Но тот достает из рюкзака косяк. — Что, не куришь?
С каких это пор папа курит травку?
— Удивлен, что ты куришь, — если честно, перед «случаем» с Бейби Майк был немного укурком. Он и Дж… Он вздыхает. Он и
Джереми (
наконец-то, он закончил мысль, он поверить не может) постоянно курили травку в подвале в доме его родителей, слушали Queen, The Beatles и Эллу Фицджеральд, и ещё
кое-что. Но Майк до сих пор не может заставить себя вспоминать об этом, о единственном времени в его жизни, когда он был по-настоящему счастлив.
— Правда? — Уильям достает зажигалку. Они идут по пустой улице. Многие люди в это время дня ещё в церкви. Он делает затяжку, а потом передает Майку. — Почему это?
Майк берет косяк и оглядывает со всех сторон.
Он, должно быть, отравлен, тревожно думает он, но сам же хмурится от собственных бредовых идей. Он подносит косяк к губам и делает вдох. В следующую секунду ему тут же становится легче. — Ты тот ещё сноб, Уильям, — говорит он, посмеиваясь, — я думал для тебя это сродни смертному греху.
Уильям закатывает глаза и вырывает косяк у него из рук.
— Пошел нахрен, Смит.
В этот момент Майку хочется сказать ему свое настоящее имя. Но ему нельзя. Поэтому они просто идут вместе и курят, пока не походят к апартаментам уже с покрасневшими глазами.
***
— Чем это тут так воняет? — спрашивает Генри, когда приходит домой из церкви. Майк валяется на полу и смеется, надрывая живот, а Уильям жжет еду на кухне, в бессмысленной попытке приготовить что-то съестное.
— Чем это тут так воняет? — передразнивает Уильям с ужасным американским акцентом, на что он и Майк снова задыхаются от смеха. Он вдруг приободряется, когда замечает, что Генри вернулся. — Генри!
Генри! Генри, любовь моя, иди сюда, — он говорит почти требовательным тоном и шаткими шагами идет навстречу, а затем целует Генри в щеку.
Генри краснеет и слегка отталкивает его, потому что даже не успел закрыть дверь. Как только квартира заперта, Майк с победным видом поднимает косяк в воздух и протягивает Генри.
— Д… — он затыкается.
У-упс. Он почти назвал его
дядя Генри, и вот это было бы уже совсем плохо. — Генри, попробуй.
— Ещё даже не три часа! — отнекивается Генри, Уильям кладет голову ему на плечо, посмеиваясь. Генри удается отвязаться от Уильяма. — Пахнет отвратительно. У тебя на кухне что-то сгорело?
— На моей кухне
всё сгорело, — фыркает Уильям, а Майк снова сгибается пополам от смеха.
Майк даже не думает о том, что это всё ненастоящее. Не когда папа смеется как нормальный человек, не когда Генри жив и улыбается, не когда легкие Майка снова здоровы. Это чувствуется слишком настоящим, слишком реальным, как и должно было быть всё это время.
— Мы
плохие парни, Генри, — объявляет Майк и кашляет.
— Что? Как?
— Тернер, этот мудак, — уточняет Уильям и падает на диван, забирая косяк у Майка, он делает затяжку, — поставил мне четверку, так что я подорвал его офис.
—
Уильям.
— Ну мы. Это была совместная работа, — Майк поднимает руку, Уильям недоуменно смотрит на неё. — Ты что творишь?
Майк со смехом закатывает глаза.
— Ало, дай пять? В Британии не знают такого?
— Фриц, о чем ты говоришь? — спрашивает Генри.
Майк бледнеет. Ой. Он забыл, что люди ещё не делают «дай пять».
— Это, э, популярная штука у меня дома. Мы с друзьями это придумали, — он хлопает своей ладонью, чтобы показать. — Сделай так. Это как жест победы.
Уильям с силой бьет по его ладони, аж до боли.
—
Победа, Эмили. Прямо сейчас ты смотришь на пару победителей.
По… победители?
Майк никогда прежде не побеждал.
Но здесь, в этот раз он побеждает. Он победил, заставив Генри и Уильяма подружиться. Он победил, убедив Уильяма сходить на свидание с Кларой. Он победил, став негодяем.
Может Уильям, как обычно, прав: Майк не должен быть героем, чтобы изменить что-то.
Он не может пытаться спасти мир и быть счастливым в то же время. Но его счастье не важно. Чужие жизни важны. Его счастье не стоит того.
Однако здесь, в прошлом, заливаясь пьяным смехом с человеком, который разрушит мир и в будущем дорого за это заплатит, Майк не думает об этом.
Он думает, что впервые за долгое время он может жить.
