His Empire of Dirt

Майк подслушивал, как папа читал Лиз сказку перед сном. Его, конечно, распирало от зависти, но в то же время в его груди зияла холодная пустота. Вот, что бывает, когда ты разрываешь все связи с дорогими тебе людьми. — Устала, детка? — спросил папа. Майк вздрогнул от одного голоса отца и сильнее прижался к двери своей спальни. — Ага, — ответила Лиз, зевая. Майк услышал, как папа посмеялся. Возможно, он поцеловал её в лоб на ночь и укрыл одеялом. Майк никогда не мог понять, почему папа так любил Лиз, и так ненавидел его. — Хорошо, завтра у нас большой день, верно? Мы пойдем в цирк, — почему-то Лиз никогда не называла Мир Цирковой Малышки настоящим наименованем, а просто «цирк». Лиз посмеялась и опять зевнула, послышались отцовские шаги, в комнате потух свет. — Спокойной ночи, дорогая, — папа тихо прикрыл её дверь, но Майк не успел забежать в свою комнату. Отец едва смерил его взглядом и фыркнул: — Что ты тут делаешь, Майкл? — Я п-просто шел в туалет, — запнулся Майк, он никогда не лгал папе. — Прости. Я быстро. — Да-да. Завтра мы с твоей сестрой уедем на целый день. Я надеюсь, ты будешь дома, когда мы вернемся. — Д-да, папа… — Хватит мямлить, Майкл, — отец закатил глаза. — Это неприлично. Майк нахмурился и опустил глаза в пол. Отец не пожелал ему спокойной ночи и ушел к себе. Майк подождал, пока не был уверен, что папа точно лег спать, а затем тихо пробрался в комнату сестры. Закрыв за собой дверь, он постучал один раз. — Лиззи? Ты не спишь? — Нет. Майк? — Лиз потирала глаза, её светлые волосы растрепались по подушке. Она взглянула на него, закатив глаза (к двенадцати годам она уже переняла множество привычек их отца). — Что тебе надо? — Я хочу поговорить, — Майк жестом попросил включить лампу, стоящую на тумбочке прямо под картиной с цветком (в её комнате все стены были увешаны картинами с цветами, но большинство из них были куплены, а та, что над лампой, была творением самой Элизабет Афтон). — Ты не против? Это был рискованный шаг. В лучшем случае, Лиз бы согласилась. В худшем, заныла (как обычно) и позвала папу, а тот бы грубо вытащил его из её комнаты за ухо. К его счастью, она кивнула (всё ещё закатив глаза) и похлопала по простыням на кровати. Майк подошел на цыпочках и сел на край. — Что такое? — Я… — Майк сделал глубокий вдох и зажмурил глаза. — Яскучаюпотебе. — Что? Ты говоришь слишком быстро. — Я сказал, я скучаю по тебе, — прошло чуть больше года после Эвана, год после Шарлотты. Дядя Генри всё ещё был сам не свой и выбирался в свет, только когда папа заставлял его. Мама тоже, она всё время двигалась медленно, словно под водой. У Майка не было друзей, в собственном доме он был хуже паршивой овцы, он был грязью. Большую часть времени Майк проводил с отцом. А значит, большую часть времени Майк проводил со своим монстром. — Мы живем в одном доме, болван, — сказала Лиз, по привычке вновь закатив глаза. — Как ты можешь скучать по мне? — Просто… просто папа любит тебя, и он не любит меня, Лиз. — Это не… — Лиз, серьезно. Ты папина любимица, а Эван был маминым. А я ничей. В комнате стояла удушающая тишина, пока Лиз не пробормотала тихо: — Ты был любимчиком Эвана, — от этих слов сердце Майка бы разбилось вдребезги, если бы уже не было таковым. — Я скучаю по Эвану. — Я тоже, Лиз. Я… Я скучаю по тебе. Я знаю, мы сводили друг друга с ума, но я скучаю. Я снова хочу играть с тобой. Я больше не вынесу одиночества. Если честно, ты единственная, кто понимает меня. Каково это, потерять младшего брата. — Нет, не понимаю, — она посмотрела на него суровым взглядом. — Ты убил его, Майк. Ты знаешь, какого это жить под одной крышей с тем, кто убил твоего брата? — она посмотрела на свои коленки, укрытые одеялом, и сказала тише: — Я не хочу, чтобы ты и меня обидел. — Лиз, — по крайне мере сейчас Майк понимал, какое он чудовище (он всегда это знал, но в последнее время это утверждение было всё более правдивым). — Я не обижу тебя. Я заслуживаю того, что папа делает, но не обижу тебя, нам обоим от этого будет хуже, — Майк вытянул мизинец. — Клянусь на мизинцах. Лиз ахнула. Для ребенка, который был только на пороге подросткового созревания, клятва на мизинцах была чем-то священным. Она покачала головой. — Я не знаю, Майки… — Я разрешу тебе сидеть на руле велика по пути в школу, — пообещал Майк. — И я дам тебе красить мне ногти раз в две недели. Лиз нахмурилась и оттопырила мизинец. — Раз в неделю. Майк вздохнул, сдерживая улыбку. — Идет, — они переплели мизинцы. Лиз совсем по-детски заулыбалась. — Эй, у меня есть идея, но веди себя тихо, а то нас поймают. Лиз, конечно, хотела бы, чтобы их поймали. Она любила быть в центре внимания, но изобразила, что запечатывает губы и взяла Майка за руку. Он повел её в свою комнату, поднял палец к губам, а затем достал из комода свой плеер и дал в руки Лиз. Она взяла его наушники, подключила их и включила музыку так, чтобы они могли её четко слышать, но при этом не разбудить родителей. О-о-о Ты можешь танцевать Покажи всем джайв Наслаждайся жизнью О-о-о, посмотрите на неё Не отрывайте глаз От королевы танцпола Майк и Лиз тихо танцевали в комнате, держась за руки и взявшись за плеер вместе. Впервые больше чем за год, он подумал, что наконец-то вернул себе свою семью. — Я поговорю с папой, Майки, — предложила Лиз, когда они вернулись в её спальню (уже была полночь, и, если их поймают, наказание будет ещё суровее). Она зевнула, уронив голову на подушку. — Ты сказал, что я его любимица, может он послушает меня. Я скажу ему, что мы снова друзья, и что ты меня не обидишь. Я верю тебе, Майк. Майк приободрился. — Спасибо, Лиззи. Увидимся завтра! Спокойной ночи. — Ночи, Майки. Он тихо закрыл дверь, и, оказавшись по ту сторону, вздрогнул. Но облегчение накрыло его, когда он понял, что в коридоре стояла мама, а не папа. — Майк, — мягко сказала мама. — Спокойной ночи. — Спокойной ночи, мама, — Майк не обнял её. Он не мог себе этого позволить, поэтому развернулся и пошел в сторону своей комнаты. Он наблюдал за ней через щель в двери. Она подошла к комнате Эвана, приложив голову к двери, и начала тихо стучать, как раньше она будила его по утрам. — Мой мальчик, — прошептала она. Майк закрыл дверь и ушел, не зная, что они оба плакали той ночью.

***

Мама ушла за покупками, так что Майк был один дома, рисовал в блокноте и слушал Майкла Джексона. Он подскочил с кровати, когда услышал, как открылась входная дверь. В тот день он был слишком взволнован. Лиз поговорила с папой? Папа будет мягче с ним? Майк и Лиз останутся друзьями? Чт… — П-папа? — пробормотал Майк. Папа стоял посреди гостиной, он сжимая сигарету и зажигалку, те грозились выпасть из его дрожащих рук. Его лицо было в каплях крови, а руки были покрыты ей полностью. Майк испугался. Случилась ещё одна «Шарлотта»? Что случилось что случилось ЧТО СЛУЧИЛОСЬ ЧТО СЛУЧИЛОСЬ Майк быстро спустился по лестнице, готовый к ярости отца. Его любопытство было сильнее его страха в этот момент. — Папа? Ты в порядке? Где Лиззи?.. — Майкл, — грозно перебил отец, его лицо всего на секунду исказилось от гнева. Его руки тряслись (руки папы никогда не тряслись), он поднял сигарету к губам и зажег её. — Я в порядке. — Правда? Хорошо. Я рад… — Майкл, помолчи. — Хорошо. — Майкл, — он тихо пробормотал «Прости», глядя на залитые кровью руки отца. Папа не был похож сам на себя. Его галстук был ослаблен, рубашка расстегнута сверху, волосы растрепаны, а в глазах отражалось нечто непонятное ему. Майк стоял, глядя как отец курит. — Я могу солгать дяде Генри опять, если тебе нужно, — пробормотал Майк, не вынося тишины. — Я знаю, — голос отца был таким чуждым, таким слабым, что на секунду Майк подумал, что какой-то эндоскелет украл оболочку его отца и теперь притворяется им (может, этот аниматроник будет добрее к нему). — Я буду в своем кабинете. Папа отвернулся и пошел сторону, дым медленно рассеивался по комнате. — Папа? — спросил Майк дрожащим голосом. — Где Лиззи? Папа остановился, уронив голову на стену. Не глядя на Майка, он покачал головой, а затем исчез в своей комнате. Майк наблюдал. Он думал. Он был напуган. И он ждал. Папа был тихим. Это было плохо, очень плохо. За ту неделю он даже ни разу не наказывал Майка. Он запирался в своем кабинете, и, когда Майк прикладывал ухо к стене, он слышал, как папа издает ужасные, глухие звуки. Но не плач, потому что папа не умел плакать, даже если бы захотел. Впервые в жизни он был совершенно один. Он ждал и ждал. У него это довольно хорошо получалось, думал он, рисуя в блокноте под музыку. Он сидел у комнаты Лиззи, ожидая её возвращения (скорее всего, она пряталась, потому что все, все будут смотреть на неё, когда она вернется). Он делал это несколько дней подряд, рисовал у ее двери, жевал жвачку, тихо подпевая и ждал, ждал, ждал. Однажды ночью он увидел, как мама выходит в коридор. Майк обрадовался. Впервые за пять дней он увидел маму! — Мама, — он показал ей свои рисунки. Цирковая Малышка всегда была любимицей Лиз, и Майк рисовал её, чтобы, когда она вернулась, они повесили их на стену. Папа сделал аниматроника для каждого члена их семьи (он был так счастлив, что папа даже сделал Фокси, как маску, которую он раньше носил (папалюбитменя? — спрашивал тихий голос у него в голове)). Малышка была для Лиз, поэтому он нарисовал сестру рядом с её любимым аниматроником. — Думаешь, ей понравится? Мама молча посмотрела на рисунок, и, чем дольше она смотрела, тем более безжизненной она казалась. Мама коротко кивнула и вернулась в свою комнату. Папа поднялся по лестнице. Он собирался пройти мимо, но невольно увидел рисунок Майка. Майк покраснел, когда папа взял блокнот и оглянул его. — Я нарисовал это для Лиз, — тихо признался он. — Малы… — Хватит ждать её, — резко сказал отец, бросая блокнот на пол. Майк поднял голову к отцу. Его глаза были такими пустыми, синяки под ними никогда не были такими глубокими. Папа выглядел усталым как никогда раньше. — Ты в порядке, папа? — взволновано спросил он. Папа хотел сказать что-то, скорее всего, грубое, но потом передумал. Он пошел к себе в спальню и закрыл дверь. Вновь любопытство Майка взяло над ним верх. Он присел у самой двери, заглядывая в оставленную по случайности приоткрытую дверь. Мама стояла перед большим зеркалом. Она не смотрела ни на себя, ни на всё остальное. Папа подошел к ней сзади, она напряглась, когда он положил руки на её плечи, притягивая к себе. — Я не могу больше, — прошептала мама. Папа поднял одну руку к её шее, слегка нажимая, и приподнял её голову. — Посмотри на себя, — приказал папа, не жестко, но настойчиво. Папа провел большим пальцем по её щеке. — Очаровательно. — Билл, — сказала она и начала плакать. — Я больше не могу. — Я слышал тебя, дорогая. — Я не могу смотреть на него. Он мой сын, и я не могу смотреть на него, — папа приблизил её спиной к себе и вытер слезы с её щек. — О, любовь моя, — сказал он, прижимаясь к ней. — Ты сломана, не так ли? — она кивнула, и в этот момент что-то словно щелкнуло в голове у папы. Улыбка, как яд, расползлась по его лицу, он крепче сжал руку на её шее. — Всё в порядке, любовь. Я исправлю тебя. — Билл… — Давай, скажи это, дорогая, — он аккуратно положил ладонь на её бедро и начал медленно поднимать её, приподнимая мамину юбку. — Скажи это. — Ты… — мама вздохнула, покачала головой и закрыла глаза. — Ты исправишь меня. — Открой глаза, любовь моя. Она послушно сделала это и взглянула на свое отражение. Что-то в ней сломалось. Её взгляд пополз ниже, и в этот момент она и Майк встретились глазами. Майк неслышно ахнул и побежал в свою комнату. Закрыв свою дверь, он быстро прыгнул на кровать и спрятался под одеялом. Он не знал, почему так долго наблюдал за ними, совсем не понимал, почему не мог оторвать глаз от этого странного зрелища. Может, потому что теперь он почти не видел свою маму. Может, потому что он хотел своими глазами увидеть, как папа подчиняет себе людей. Может, потому что он тоже хотел быть хранителем секретов дома Афтонов. А может, потому что подсознательно понимал, что в последний раз видит свою мать.

***

Впервые за неделю папа поехал в ресторан. Мама так и не вышла из комнаты, а Майк продолжал ждать Лиз. Он спустился на кухню, чтобы налить маме стакан апельсинового сока, потом он поднялся к ней и постучал в дверь. Она не отвечала, Майк зашел внутрь. Уже полдень, почему мама до сих пор спит? — Мам, — Майк тихо подошел к её кровати. — Я принес тебе попить. Уже поздно, пора вставать. Она не шелохнулась. Он поставил стакан на прикроватную тумбочку и ближе оглянул её (он не заметил пустую баночку из-под таблеток, оставленную около лампы). Она лежала с закрытыми глазами, но казалась бледнее обычного, и тут Майк с ужасом осознал, что она не дышит. — Мам, — Майк позвал её и начал трясти, чтобы она проснулась. — Мама. Мама? Мама, проснись. Мама, мама, пожалуйста, проснись. Мама? Мамочка, мамочка, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, проснись. Мама, прошу. Я знаю, ты не можешь на меня смотреть. Ты можешь закрыть глаза, когда встанешь, пожалуйста. Ты должна встать! Мама, пожалуйста, пожалуйста, не оставляй меня с ним. Я знаю, что Лиззи не вернется, — впервые Майк признался себе в этом, он плакал, — поэтому не оставляй меня одного с ним! Я буду хорошим! Я буду вас слушаться, я обещаю. Я не хочу быть один, пожалуйста. Я не хочу быть один с ним. Мне кажется, он хочет меня убить, мама. Мамочка, пожалуйста, Проснись, проснись… Он продолжал трясти её. Может, прошло пару минут, а может, целый час. Он не знал. Но в какой-то момент он посмотрел на ноги и увидел записку, упавшую с комода на пол. Маминым почерком, но грубым и резким, было написано: «Хватит пытаться всё исправить». Майк побежал вниз к телефону и набрал личный номер отца. — Майкл? Помедленнее, я ничего не… — Папа, пожалуйста, приезжай быстрее, она не просыпается, она не просыпается, она не проснется, прости меня…

***

Майк сидел рядом с отцом. Они были в ресторане Цирковой Малышки. Баллора танцевала на сцене с такой ловкостью, какой мог добиться от аниматроника только его папа. Папа пил пиво, и Майк удивился, когда он предложил и ему тоже. Не желая сильнее расстраивать отца, он согласился. Если честно, на вкус было отвратно, но он продолжал пить, пока у него слегка не закружилась голова, потому что он просто хотел делать то, что отец ему говорит. — Твоя мать, — сказал отец, глядя как Баллора кружится на длинных изящных ногах, его голос был таким далеким, — была танцовщицей. Лучшей из всех, кого я видел. Я создал Баллору для неё. Я создал их всех для вас. Майк подпрыгнул, когда где-то позади распахнулась дверь танцевального зала. — Уилл, — к его удивлению, это был дядя Генри. — Поедем домой. Давай, — дядя Генри подошел к ним и, нахмурившись, посмотрел на пиво в руках Майка. Он помог ему встать. — Подожди нас там, Майк, хорошо? Я скоро приду, — Майк вяло кивнул и пошел к двери. Но замер на пару мгновений, глядя, как папа падает в объятия дяди Генри, его плечи дрожали, но он не плакал. Папа вытащил из кармана записку с последними словами мамы, дрожащими руками он протянул её Генри. — Как она могла сказать мне это, Генри? Как я могу не исправить это? Как она могла предать меня? — О, Уилл, — сказал Генри, они прильнули друг к другу, словно деревья, которые сливались вместе в поисках опоры, но также воровали друг у друга бесценную воду и солнечный свет. — Как она могла сказать мне это? Я исправляю вещи, Генри. Я могу исправить её, Генри, я могу исправить их всех. Ты веришь, что я могу исправить их? Я могу, я буду, я должен. Я всё исправлю, я исправлю, исправлю… Папа не плакал. Вновь, он никогда не мог плакать, но в тот момент из его груди вырвался горестный крик, и Майку показалось, что если существует звук воплощения самой смерти, то это был именно он. — Майкл, — сказал папа после того, как дядя Генри привез их домой. Он присел перед ним и положил руки ему на плечи. — Твоя мать сказала мне не пытаться всё исправить. Но я не могу это сделать. Ты же знаешь меня? Я всё исправлю. — папа начал маниакально улыбаться. — Я исправлю, то, что ты натворил, Майк. Я изучал кое-что, и теперь я знаю, как спасти их. Твою мать, твою сестру, твоего брата. Ответь, Майк, разве ты не хочешь освободиться от всех своих чудовищных поступков? Майк был пуст. — Я хочу то, чего хочешь ты, папа. Папа начал громко смеяться, прямо как злодей из диснеевских мультфильмов, которые они с Лиз раньше смотрели… НЕ ДУМАЙ О ЛИЗ НЕ ДУМАЙ О НЕЙ ЭТО ТВОЯ ВИНА ЧТО ОНА МЕРТВА ЭТО ТВОЯ ВИНА ЧТО МАМА МЕРТВА ТЫ УБИЛ ЭВАНА ТЫ СЛОМАЛ ИХ ВСЕХ НАВСЕГДА. — Это замечательный ответ, Майкл. Видишь, ты наконец-то поумнел. Всему приходит свое время, а? — папа посмеялся, как будто рассказал их какую-то общую шутку. — Мне надо всё спланировать, конечно. Осталась всего пара месяцев до нового года, мой мальчик. Я уверен, 1985 будет превосходным годом для нас. — Почему? Улыбка папы была такой зловещей (но за ней он был сломан, сломан как его сын, как все, кого он любил), что Майку стало плохо. — Потому что я собираюсь вернуть их всех, — он прочистил горло и похлопал Майка по плечу. — Я рассказывал тебе про Остаток, Майк? — Майк покачал головой, и папа снова залился смехом, папа не переставал смеяться. — Нам нужно столько, столько всего обсудить. Но у нас полно времени. Теперь остались лишь мы вдвоем. Лишь они вдвоем. Может, мама была сломана и Лиз тоже, и даже папа, но не сильнее Майка. Вода заполняла его легкие, он принадлежал своему отцу, потому что остались лишь они вдвоем…