His Empire of Dirt

На следующий день Генри полностью поглощен своим эссе для промежуточных экзаменов, но в один момент хватается за голову, когда вспоминает, что забыл заехать к Белле. Но ему ещё нужно было съездить в церковь и помочь с тяжелыми коробками (незадолго до этого они получили большое пожертвование, чем Генри исключительно гордился, а Уильям только закатил глаза). — Зачем она позвала тебя? — спрашивает Майк. Он давится яблоком, которое жевал, а Уильям, вместо того чтобы помочь, смеется над ним, прикрываясь книгой. — Она попросила помочь с новым диваном, потому что Клара на работе, но мне срочно нужно идти, — на одном дыхании выпаливает Генри. С годами эта привычка у него никуда не денется. Он всегда будет пытаться быть в десяти местах одновременно. Он будет пытаться быть отцом для Майка, быть скорбящим на кладбище, быть опорой (и любовником) для Уильяма, владельцем Фредди и столпом города. Он никогда не сможет никому отказать, не будет ставить себя на первое место, и, как полагает Майк, будет ненавидеть себя и свою жизнь. Майк мысленно добавляет пометку «ПОМОГАТЬ ГЕНРИ ЛЮБОЙ ЦЕНОЙ» в своей миссии в прошлом. — Не волнуйся, — говорит Майк после того как откашлялся и послал Уильяма, который так и не перестал смеяться над его небольшой проблемой. — Мы с Уиллом съездим к ней и поможем, да? Не волнуйся. — Правда? — Генри отрывается от своего эссе и смотрит на него. — Вы невероятно выручите меня, правда. — Эй, ты на что меня подписываешь? — жалуется Уильям, Майк кидает в него подушку. — Ла-адно. Как всегда, мешаешь моему личному времени. — Я хочу, и я буду продолжать это делать. Не волнуйся, Генри. — О, спасибо вам, спасибо… ой, уже время! — Почему ты не можешь материться как нормальный человек? — говорит Уильям. — Скажи, «Твою мать, уже время!» или «Сука, пиздец, блять, уже время!». Глаз Генри дергается в такт каждому ругательству пока он собирает вещи в прихожей. Он резко разворачивается, словно что-то забыл, быстрым шагом подходит к Уильяму и целует того в лоб. Уильям расплывается в ленивой улыбке и вскрикивает, когда Генри в шутку ударяет его в грудь. — Я сломаю тебе ещё один зуб, если не будешь следить за своим ртом, Афтон. — Ты любишь мой рот, Эми... — Нет-нет-нет-нет-нет, — Майк закрывает уши руками, чтобы ничего не слышать. Генри краснеет как помидор и подходит к Майку, чтобы взъерошить ему волосы (Майк вспоминает как в детстве дядя Генри делал точно так же, и в эти короткие моменты Майк чувствовал себя по-настоящему любимым хоть какой-то родительской фигурой в его жизни). — Ещё раз спасибо вам обоим, — Генри машет им рукой и скрывается за дверью. Уильям недовольно стонет на всю квартиру, разминая затекшие суставы. Майк стал пристальнее наблюдать за отцом с того эпизода, который случился лишь вчера. Уильям подскакивает почти каждого шума — скрип дверцы духовки, хлопок двери, машина, подскакивающая на выбоине в асфальте — и Майк всегда рядом, чтобы напомнить ему как нужно плавать, и, когда Уильям отталкивается от воды и держит голову над поверхностью, его глаза снова становятся серыми. Майк чувствует себя немного садистом, но ему нравится, что у отца есть свои эпизоды. Он никогда не был таким человечным, как когда он напуган. С другой стороны, Майк не выносит, когда кто-то не в себе, и он не может им помочь. Уильям не говорил об инциденте с тех пор, только повторял: «Я в порядке, в порядке», — когда Майк упоминал об этом. Вместо этого он без остановки болтал про Клару: «Ну разве она не самая прекрасная танцовщица на свете? Она высокая, идеальна для меня. И она превосходно целуется. Она меня пленила, Фриц, это твоя вина. Ты будешь шафером на свадьбе», — и так далее про то, как он снова хочет с ней встретиться. По крайней мере Майк обеспечил существование себя и своих брата и сестры (только если он крупно не облажается и Генри с Уильямом не сбегут далеко-далеко, что, если честно, довольно правдоподобно, учитывая способность Майка всё портить). Также Уильям не говорил про свой дневник с того случая в магазине. Но Майк знает, что он всё ещё думает об этом. Он думает об этом, когда смотрит на Майка исподтишка, ждет, когда же он сломается. Он оставляет дневник под тем же местом под подушкой, чтобы Майк проглотил наживку. Он ждет, чтобы Майк доказал, что любопытство точно так же сжирает его, как и Уильяма. Ждет неопровержимого доказательства, что Фриц Смит и Уильям Афтон похожи, а значит у Уильяма наконец-то есть доверенное лицо для его отвратительных фантазий. Как бы Майк хотел, чтобы терапия была более распространена в этом десятилетии, потому что, да поможет ему Бог, Уильяму это очень нужно. Но пока что Майк может только изо всех сил пытаться превратить будущего серийного убийцу в образцового гражданина, который только пишет о ужасных вещах, но никогда их не совершает. — Ну почему ты должен заставлять меня быть таким добрым? — Уильям ворчит, поднимаясь с дивана и потягивая спину. — Потому что помощь другу делает тебя порядочным человеком, — отвечает Майк. Уильям отнекивается от него и снимает пиджак с крючка. Майк идет за отцом в его машину. Это ещё не фиолетовый Тандерберд, так что сидеть в ней не ощущается смертельно опасным трюком (однажды Майк чуть не пролил апельсиновый сок на сиденье, и ярость папы можно было сравнить только с силой удара ядерной боеголовки). Когда они заводят машину, небо начинают заволакивать серые тучи, и Уильям заметно опасается их. Он сжимает руль, прямо как когда он убил Шарлотту, и слегка передергивается. Майк ободряюще улыбается ему. — Всё хорошо, Уильям. — Я… да, да. — Я обещаю, всё в порядке. Тучи немного рассеиваются, и Уильям успокаивается. Затем, неестественно для него, он мягко улыбается и шепчет: — Спасибо, Фриц. Майк мог бы прямо сейчас умереть от этих слов. — Д-да. Не за что. Уильям немного удручен тем, что Клара не дома сейчас, но он всё равно надувает грудь и достает сигарету. Майк стучит в дверь. Сначала та слегка приоткрывается, но вдруг Белла распахивает её на всю и в ту же секунду бежит в ванную, не давая им возможности даже поздороваться. — П-привет, — говорит она дрожащим голосом из-за двери. Уильям совершенно слеп к беспокойству в её голосе, но Майк, конечно, всё прекрасно замечает, и его это настораживает. — Не знаю, говорил ли Генри… — начинает Майк, но Белла перебивает его. — Да, да, не волнуйтесь, он звонил мне. Спасибо, что пришли. — Верно, — Уильям снимает ботинки и пиджак, откидывает их в сторону и идёт к кучке разобранной мебели. — Ты обратилась к кому надо. Я управлюсь с диваном гораздо быстрее Генри, а Фриц пусть пока развлекает тебя как цирковая обезьянка. — Придурок, — говорит Майк, прикрываясь кашлем. Уильям усмехается и берется за детали, меньше чем за минуту раскладывая их на полу. Белла не выходит из ванной, и это напрягает Майка. Он стучит в дверь, и та моментально открывается. На лице у Беллы легкий румянец, словно она хотела смыть смущение или слезы водой. — Белла? Ты в порядке? — Д-да, — она вытирает лицо рукавом и улыбается так фальшиво, что даже Уильяму Афтону стоило бы поучиться у неё. — Всё хорошо! Спасибо вам, что пришли, — она предлагает им домашний лимонад только из холодильника и вместе они садятся на пол, чтобы подавать Уильяму детали. Майк никогда не знал о тете Изабелле больше, чем его родители и дядя Генри говорили ему. Она была доброй, почти святой, и, о, помнишь, как она держала твои волосы, пока тебя тошнило в унитаз, Клара? И конечно нельзя забыть, как она ночами работала в благотворительной столовой и преподавала преступникам в библиотеке, и как загорелись её глаза, когда она увидела Шарлотту. Шарлотта так на неё похожа, не правда ли? Изабелла продолжает жить в Шарлотте, вы знаете. Майк не знает, неужели папа был так далек от Изабеллы, что без сомнений убил её наследие. Даже пробыв в прошлом несколько месяцев, Майк так и не узнал о своей тете больше. Она не такой важный атрибут истории, думает он, и отчасти по собственной воле. Она часто проводит время с Кларой, как милая хорошая подружка. Она — любовный интерес мужчины, который во многом, конечно, этого заслуживает, но иногда нет. А через несколько лет она — мертвая мать замечательной девочки. Она тихо говорит и смеется ещё тише, её улыбка нерешительная, словно она не хочет привлечь ненужное внимание своей радостью. Она должна знать, что Майк видит её притворство. Когда он слегка сжимает её ладонь, всего на секунду она хмурит брови. Это почти мимолетно, но Майк замечает. Что-то определенно не так. — Подушку, — приказывает Уильям, и Майк передает её ему в руки. Черт, он ненавидит, когда его отец прав. У Генри заняло бы несколько часов, чтобы собрать диван настолько идеально насколько вообще возможно. Но Уильям сделал это менее чем за двадцать минут, словно его время слишком бесценно, чтобы заниматься этим чересчур долго. — Ну, — говорит Уильям, откидываясь на подушки. — Дело сделано. Он не предлагает Белле совершенно никакого утешения, как сделал бы Генри, и она, очевидно, немного удивлена этим. — О-ох, с-спасибо! — она слабо хлопает в ладоши и садится на новый диван. — Это было действительно быстро. — Вполне. Итак, Фриц, нам пора… Белла прикрывает рот ладонью, издавая задушенный всхлип. Она краснеет, смущенная тем, что плачет перед двумя малознакомыми ей людьми, но не может остановиться. Майк сразу же садится рядом с ней и мягко склоняет её голову на свое плечо. Она не говорит, что случилось, и ни Майк, ни Уильям не спрашивают. Краем глаза Майк смотрит на своего друга. Уильяму крайне некомфортно в этой ситуации, он, переминаясь, сидит на диване, дергает пуговицы на рубашке, перебирает волосы. — П-простите, — всхлипывает Белла, на что Майк качает головой. — Нет-нет, всё хорошо. — он обнимает её одной рукой. Уильям фыркает на его жест утешения, и Майк посылает ему жесткий и многословный взгляд. После ещё нескольких минут, Майк вдруг понимает, что Белла сама бы без проблем собрала диван, и позвала к себе Генри только чтобы не быть одной в плохой день. — Фриц. На пару слов. Майк строго смотрит на него. Белла снова уединяется в ванной. — Что? — рявкает Майк, и Уильям невинно поднимает руки. — Мы её едва знаем. Надо оставить её одну. — Уильям, — Майк едва сдерживается, чтобы не ударить себя по лбу и не заехать своему отцу по лицу. — Прояви сочувствие, — Уильям смотрит на Майка таким взглядом, словно тот попросил его за неделю отправить человека на Марс. — Зачем? — Что, мать твою, значит «зачем»? — С чего мне проявлять сочувствие? Мы едва знакомы. — Потому что она важна для Генри? Важна для Клары? Буквально два самых важных человека в твоей жизни, — Уильям смотрит на него пустыми глазами, явно незаинтересованный. Майк прячет лицо в ладонях и недовольно рычит, но тут ему в голову приходит мысль, которую даже этот идиот сможет понять: — У других людей тоже есть бомбы, Уильям. Уильям хочет что-то ответить, но затем хмурится в своей привычной манере: — Никто из них не пережил Блиц… — Нет, но у каждого свои бомбы. Они бы посмотрели на тебя, как ты себя ведешь, и тоже бы решили, что с тобой ничего не случалось. Я бы не смог помочь тебе, если бы у меня не было своих бомб, — Майк искренне надеется, что смог донести моральный урок, и кивает головой. — Но думаю, у тебя не хватит храбрости помочь девушке в беде. Уильям смотрит на Майка так, словно он ударил его ножом в сердце, поджег его, осквернил его могилу, а потом вернул к жизни только чтобы повторить всё снова. — Не хватит храбрости? — он фыркает, глубоко оскорбленный. — Не смей, Смит, — Майк не успевает остановить его, как Уильям стремительным шагом идет к ванной комнате и грубо долбит кулаком в дверь. Из-за двери появляется смущенная Белла, вытирающая слезы салфеткой. — Что случилось? — требует он, скрещивая руки на груди. Майк бьет себя по лбу, сдерживая вздох неверия, раздражения и сожаления. — Я… — Белла сглатывает. — У меня был… очень плохой… звонок. — Ну, — Уильям нетерпеливо топает ногой по полу, словно родитель, который ждет, когда его отпрыск уже признается, что именно он по неосторожности разбил дорогую вазу. — Расскажешь поподробнее или это всё? — Уильям… — Майк хочет отругать его, но тут Белла начинает плакать пуще прежнего. — У вас, — она захлебывается рыданиями и едва выговаривает слова, — у вас когда-нибудь было чувство, что вы впустую прожили свою жизнь? — никто из них не отвечает. Майк думает про себя: «Да, Господи, да», а Уильям, скорее всего, задается вопросом: «Чего эта янки вообще ноет?». Белла продолжает сквозь слезы: — Словно у вас было столько возможностей, но вы упустили их всех, потому что… потому что боялись? — она смеется над собой. — Я никогда не рисковала! Ни разу в жизни! Уильям внезапно для всех начинает смеяться. — И из-за этого столько слез? — Уильям! — Нет, серьезно, и это всё? — Уильям снова заливается смехом. — Это абсолютно легко исправить. Хочешь рискнуть, Барнет? Тогда ты перестанешь плакать? — Белла сдержанно пожимает плечами. — Ну ладно. Давай попробуем, — он осторожно кладет руку ей на плечо и ведет к входной двери. Пока она надевает пальто, Уильям самодовольно ухмыляется Майку, словно в один момент всего парой слов решил все проблемы бедной девушки. Майк понял, каким же исключительным придурком может быть его отец, и, Господи, он хочет его придушить.

***

Майк хочет придушить его ещё сильнее, если это вообще возможно. Придя в их квартиру, он гордым видом он демонстрирует Майку и Белле маленький пластиковый пакетик и слегка размахивает им перед их лицами. В пакетике лежит что-то похожее на квадратные бумажки с красными сердечками на них. Белла недоуменно спрашивает: — Что это такое? — Кислота! — заявляет Уильям. В этот момент Майк буквально хочет выпрыгнуть из окна головой вниз и молиться, что он снова окажется в бассейне с шариками. Уж лучше его проткнет кость аниматроника чем это. Белла бледнеет от шока, Уильям с легкостью берет пакетик и аккуратно вытаскивает содержимое. — Уильям, я не знаю… где ты вообще это достал? — Ну, один болван в моей группе подошел ко мне на днях и сказал: «Афтон, слушай, у меня дел было по горло, я вообще не делал домашку», и я сказал: «А мне какое дело?», и он сказал: «Ты принимаешь наркотики?», а я сказал: «Ты за кого меня принимаешь?», и он сказал: «Я подкину тебе немного, если закончишь эссе за меня». И вот мы здесь. Майк закатывает глаза, пока Уильям кладет одну марку на кончик указательного пальца. — Я правда не уверен, насколько это хорошая идея, Уилл. — Белла, не слушай его, он самый нудный человек, которого ты только видела за всю свою жизнь. — Но я только пила раньше, Уилл. — Ну хорошо, — он наклоняется к ней и улыбается, словно сам Сатана. — Разве ты не хотела попробовать рискнуть? — Господи, Уильям Афтон мог бы быть прекрасным отрицательным примером для школьной программы борьбы с наркотиками. — Вы с Генри... Да я сомневаюсь, что вы рискнете поцеловаться до брака, не говоря уже об этом, — Белла краснеет до ушей и со злости щелкает Уильяма по носу. — Эй! — Уильям выглядит раздосадованным, словно он тут ей безмерную услугу вообще-то оказывает (в эту секунду, Майк понимает, что похоже это способ его друга выручить малознакомого человека: предложить наркотики и грубые издевки). — Знаешь почему мы вообще ничего о тебе не знаем, Белла? Кроме того, что ты девушка Генри и подружка Клары? Потому что ты так напугана, что даже боишься быть настоящей личнос- Белла жестко врезает кулаком Уильяму по лицу, но вместо того, чтобы накричать на неё, слегка безумная улыбка расползается на его губах. Она становится ещё шире, когда Белла хватает марку с пальца Уильяма и кладет её себе на язык. Майк вскрикивает и пытается убрать её с языка Беллы, но она упрямо зажимает рот и смотрит Уильяму прямо в глаза. Примерно через тридцать лет он бы убил её за это, но сейчас он хлопает в ладоши и тоже берет марку. Приподняв бровь, он предлагает пакетик Майку: — Ну давай, Фриц. Только если ты не хочешь быть нашей нянькой на целый день. — Целый день? — удивленно спрашивает Белла. — Ну, примерно десять часов, — говорит Уильям, и Белла начинает беспокойно нарезать круги по квартире. Она начинает сбивчиво дышать от страха, а Уильям усмехается. Он подкрадывается к Майку и кладет руки ему на плечи, словно Дьявол, искушающий Еву: — Ну давай. Будет весело, Фриц. Разве ты не хочешь хоть раз в жизни хорошо провести время? Майк хочет поспорить, что он умеет хорошо проводить время, но все люди, с которым он это делал, буквально мертвы. Да и бесполезно отрицать, большую часть времени в хорошие моменты он был накурен. И какая-то его часть всегда хочет, чтобы отец им гордился. — Эх, — Майк без лишней помпы пожимает плечами и кладет марку на язык, — какого черта?

***

Чтобы убить время, они садятся играть в карты. Прошел уже час, но никто из них ничего не почувствовал. Белла снова выигрывает партию (к раздражению Уильяма) и начинает заново тасовать карты, как вдруг резко замирает и смотрит на свои руки широко раскрытыми глазами. Она судорожно показывает свои ладони Уильяму и Майку и говорит: — Ахренеть, — растягивая букву «е». Не объясняя, что такого удивительного в её руках, она заливается смехом. Её так распирает от смеха, что из глаз текут слезы. — Мне кажется… — Уильям начинает говорить, но обрывает себя, а затем вскакивает на ноги и улыбается Майку во все зубы. — О да, это великолепно. — Уилл, — Белла тоже встает и крепко обнимает Уильяма. В этом состоянии он не против и тоже обнимает её. Она смеется. — Это твоя самая гениальная идея. — Я полон гениальных идей, дорогая, — он поднимает её и начинает кружить в воздухе, пока они не падают на пол вместе, и смеются так сильно, что Майк не понимает, откуда у них столько воздуха в легких. Майк готовится выразить свое негодование по поводу того, что он ничего не чувствует, но как только он хочет поднять голову, его тело начинает казаться в тысячу раз тяжелее. Он падает спиной на пол, и все цвета в комнате — серый, в основном — начинают смешиваться в одно белое пятно, и ни с того ни с сего его прорывает на смех. Он не может перестать смеяться, его тело такое тяжелое, но в то же время до одурения легкое, Боже, он никогда не чувствовал себя лучше. Ему удается повернуть голову. Это занимает у него почти четырнадцать часов, а может всего несколько секунд, он не уверен. Уильям рисует что-то пальцем в воздухе и показывает Белле, а та поддакивает ему, словно тоже что-то видит. Майк думает какой же его папа умный. Его папа самый умный человек на Земле, разве нет? Он создает гениальные вещи. Он создает чертовых роботов, роботов практически разумных. Типа, кто ещё на такое способен? Ну, Генри, но даже Генри не смог бы сделать Фантайм-аниматроников, но стоит признать Генри тоже великолепен («Чер-ртовски великолепен», — думает Майк и задыхается от смеха). Но его папа такой такой такой такой такой умный. Майк приподнимается на локтях и садится на колени. Он указывает пальцем на Уильяма, и ему так легко, что он вот-вот расплачется. — Уильям, — говорит он, и слава Богу, что он не сказал «папа», потому что это почти сорвалось с языка, — ты такой умный. Уильям согласно кивает. — Да, да, я. — И… и Белла, И-за-бел-ла-а-а, ты просто самый хороший человек, которого я знаю. — Ну разве она не восхитительна? — Я восхитительна! — Белла радостно хлопает в ладоши. Майк кричит. Диван такой гигантский, он не понимает, как Белла и Уильям не тонут в нем. — Ребята, вы в порядке? — Фриц, я чувствую себя превосходно, — отвечает Уильям. Его голос такой громкий, что эхом отдается по комнате, уже не в первый раз. Майк осознает только то, что это говорит его отец, но в этот раз он не называет его неудачником. Его отец — это его друг. Его друг? Боже, у Майка есть друг. Вообще-то, у Майка есть несколько друзей. Это круто. Это круче всего, думает Майк. Это даже нормально, а ничего в жизни Майка не было нормальным. — Фриц, ты как? — Я чувствую себя превосходно, — повторяет он, и все они смеются так сильно, что ещё почти двадцать минут не говорят ни слова, только пьяно посмеиваются. Он выключили весь свет в квартире, Белла принесла свечу из комнаты Генри, словно для проведения ритуала. Белла потирает спину Майка, пока он плачет. Его сердце разрывается от чувств, он так благодарен, он любит всех и вся в этом мире, всё хорошо, ничего плохо никогда не случалось, Майк не чудовище, он просто под кайфом, но, да, прямо сейчас он плачет. — Мне кажется, — его голос такой далекий, словно это совсем не он говорит, — самое худшее, это то, что я люблю его больше всех. Типа, даже сейчас. Я люблю маму, и Эвана, и Лиз, и Джереми очень сильно, но больше всего я люблю папу. Это самое худшее. Белла кивает, она такая вдумчивая, а ещё у нее синяя кожа и зеленые волосы, но всё равно, она такая хорошая. — Всё хорошо, Фриц. Ты просто очень любящий человек. — Но… — ФРИЦ! — кричит Уильям и тут же понижает голос до шепота. — Фриц. Слушай, слушай, дружище, слушай меня. Послушай. Ты меня слушаешь? — Майк кивает. — К черту твоего старика. Он ужасен. Просто убей ублюдка. — Убей ублюдка, — Майк согласно кивает, это такое мудрое решение, что он кивает ещё раз, почти падая вперед на горящую свечу. — Но я не хочу никого убивать. Уильям наклоняется к Майку очень близко и кладет руки ему на плечи, глядя ему прямо в глаза. Майку кажется он видит прошлое, и настоящее, и будущее в глазах Уильяма, и всё это серое. Но по-хорошему серое. Серое, прямо как облака перед появлением радуги или… или, короче, Майк очень плох в метафорах, это просто хороший серый. Когда он говорит это вслух, Уильям улыбается и благодарит его. Это оказывается так приятно, когда отец благодарит его за что-то. Уильям серьезно хмурит брови и касается своим лбом его. — Фриц, серьезно, подумай о себе. Ты великолепен, мой друг. — Я не великолепен… — ФРИЦ! — Белла кричит даже громче Уильяма и втягивает его в свои объятия. — Нет, нет, не-не-не говори так. Ты должен быть добрее к себе, Фриц-и, мой братишка, мой друг. Я люблю тебя! Уилл любит тебя! Генри и Клара любят тебя! Будь добрее к себе! Быть добрее к себе? Внезапно эти слова появляются перед его глазами. Они такие яркие, такие правдивые. Майку вдруг хочется пробежать марафон, так что он встает и начинает бегать по комнате. Уильям падает на пол и отжимается, Белла садится ему на спину, и он ворчит, но продолжает отжиматься, пока она подбадривает его.

***

Белла и Уильям держатся за руки. — Я думаю… просто, Уильям, слушай, — и Уильям кивает, — ты будешь делать великие дела в будущем. — Я знаю, — отвечает он. Они смеются вместе, но затем Белла становится очень серьезной. — Нет, послушай. Я вижу, как ты смотришь на себя в зеркало, понимаешь? Когда ты заезжаешь за Кларой. Я думаю, ты должен… должен быть как Фриц! Просто быть собой, ты понимаешь? — Белла. Белла, дорогая моя, я расскажу тебе свой секрет, но тогда ты должна рассказать мне свой. Это же честно, верно? — Майк распластался на диване и просто лениво слушает их разговор, потому что его тело слишком тяжелое для него, и он такой счастливый, ему нужно поспать. Уильям наклоняется к ней и пытается шептать, но говорит слишком громко. — Я хочу убивать людей. Людей, которые пытаются сделать нам больно, но иногда даже больше. Белла смотрит на него ошарашенно, а потом целует Уилла в лоб. Её начинает распирать от смеха, она прикрывает рот ладонью, но Уильям убирает её и смеется вместе с ней. Майку вдруг становится страшно, потому что он вспоминает, что смеялся так же, когда убивал Шарлотту, и, ох, Шарлотта сидит рядом с Майком. Он садится ровно и машет ей рукой, она машет в ответ и улыбается, но из её шеи льется кровь… ох, о черт, мне жаль, я позволил ему… НЕТ, МАЙК, БУДЬ ДОБРЕЕ К СЕБЕ! Шарлотта испаряется, Майк судорожно вздыхает и смеется, пытаясь убедить себя, что ему весело. Белла радостно говорит: — Хочешь услышать мой секрет? — Уильям кивает. Она начинает стучать по его лбу, как по барабану, и объявляет: — Я умираю. Майк тут же приходит в себя на секунду или, по крайней мере, перестает смеяться. — Что? Белла улыбается, но по её щекам текут слезы. — Это был тот звонок, про который я говорила. Доктор перезвонил мне. Эта дрянь передается по наследству, но они не знают, что это. Им же плевать на таких, как я. Я умираю! Я уйду на небеса! Даже Уильям больше не смеется. — О чем ты говоришь? — спрашивает он. Она пожимает плечами: — Моя бабушка умерла очень рано. Она была такой худой, такой хрупкой и истощенной. Ей было всего двадцать пять, когда она умерла. Так что, может, у меня осталось только пять лет. Но они не знают. Я могу умереть в следующем году. Или через десять лет, или двадцать. Но я умираю! Ты умрешь через пятнадцать лет, думает Майк, но конечно даже сейчас он держит рот на замке. — Ты… ты умираешь? — Так точно! — И ты… ты же расстроена? — Да, думаю, — Белла дергает плечами. — Но в то же время я правда благодарна, потому что теперь я знаю, что нужно жить на полную катушку, и сегодня я впервые попробовала рискнуть. Я просто хочу жить, — вдруг Белла начинает горько плакать, она всхлипывает и прижимается к груди Уильяма. — Я просто хочу жить. Уильям начинает тяжело дышать. Он подскакивает на ноги и начинает ходить по комнате, дергая себя за волосы. — Господи, что со мной происходит? Майк резко встает с дивана и подходит вплотную к Уиллу, почти прижимается к нему телом. Он кладет голову Уилла себе на плечо и спрашивает: — Уилл, что случилось? — Бомбы? Бомбы? Бомбы вернулись? Но никаких бомб нет, только прекрасные и громкие цвета. Майк вяло улыбается. — Мое сердце болит. Мне надо в больницу, но я так ненавижу больницы, ты же знаешь. Больше всего я ненавижу больницы. Мое сердце болит, я не знаю, что происходит… — Уилл, давай по порядку. Белла сказала, что болеет, и теперь тебе плохо, да? Тебе плохо, потому что она проходит через это, или потому что ты представляешь себя на её месте? — В-второе. Майк отстраняется от него и смотрит ему в глаза со всей серьезностью. — Ты чувствуешь эмпатию. — Эмпатию? — слово кажется чуждым на его языке. Майк кивает: — Когда кому-то плохо и ты сопереживаешь им, потому что представляешь себя на их месте. Это эмпатия. Уилл медленно падает на пол и резко качает головой в отрицании. — О, нет, это невозможно, у меня никогда такого не было. — Уилл! — Белла тянет его к себе и обнимает. — Всё в порядке! Ты в порядке! — О Боже, — горько говорит он, а затем начинает смеяться, и они подхватывают его. Они смеются так легко, словно никто не умирает, и никто никогда не умирал.

***

Майк замирает. Они танцевали под музыку, но сейчас Уильям на кухне, он достает нож из ящика и садится на пол, начинает тыкать его. — Уилл, какого черта ты творишь? — спрашивает Майк. — Веселюсь, — говорит он, не отрывая глаз от лезвия. Белла перестает кружиться и падает перед Уильямом. Они заливаются смехом, Уильям играется с ножом, держит его, как ручку, и водит им перед своими глазами, загипнотизированный. Майк смеется, потому что уже не уверен, реально ли всё это на самом деле. Особенно, когда Уильям берет нож и подносит к своему горлу, а потом к шее Беллы. И от смеха её горло подергивается прямо у самого острия. — Убьешь меня, Афтон? — она дразнит его, от смеха они запыхались, пот катится по её шее. Она отмахивается от него рукой. — Я уже умираю, дорогой. Уильям щурит взгляд, а затем выкидывает нож куда-то в сторону. Он обхватывает Беллу руками, и комната погружается в молчание, невыносимое молчание. Майк думает только о том, как сильно он любит своего отца, даже если он ненавидит его, даже если страшится его. — Не смей умирать, — бормочет Уильям. — Я не справлюсь с ещё одним трупом. — Хорошо! — она оттопыривает мизинец, и сама обхватывает его мизинец тоже. Она покачивает их руки верх и вниз и повторяет: — Хорошо.

***

Генри появляется в квартире вместе с Кларой, которая хотела сделать Уильяму сюрприз, а трое её обитателей в это время валяются на полу и указывают пальцами на цвета, которых не существует (Уильям видит только фиолетовый и красный, он не может перестать смеяться). — Что тут происходит? — сдержанно недоумевает Генри, и, когда Изабелла подходит к нему и обхватывает своими руками, его лицо становится таким же алым, как тот, что видится Уильяму. Уильям прищуривается и разглядывает их пару секунд, но, когда замечает Клару, он встает на колени и смиренно смотрит на неё снизу верх, пока она держит его лицо в своих ладонях. — У тебя расширены зрачки. Вы что, накачали мою Беллу наркотой? — Да, мэм, — он обнимает её ноги и прижимается ближе. — Я говорил тебе, какая ты восхитительная, любовь моя? О, ты так прекрасна, пошли со мной в спальню, дорогая. — Фриц, когда вы успели? Что вы приняли? — Кислоту, — отвечает Майк. Всё вокруг фиолетовое, его мать такая замечательная, его дядя самый лучший человек на свете, ему хочется плакать, от того как он всех их любит. — Прошло пару лет. — Шесть часов! — поправляет Белла. Генри недовольно ворчит, но не может сдержать улыбку, когда Белла широко улыбается ему. — Кажется, сегодня мы за нянек, Клара. Клара садится на диван, Уильям плетется за ней на коленях. Когда он пытается засунуть руку ей под юбку, Клара толкает его на пол и скрещивает ноги. — Похоже на то. — Любовь моя, ты сущее зло, — ноет Уильям. Он снова ползет к дивану и кладет голову ей на колени, но в это же время не отрывает глаз от Генри. Майку кажется, он похож на волка, который жаждет их сожрать. — Одну секунду! — Майку нужны одеяло и подушка, он идет к себе в спальню и закрывает за собой дверь, чтобы немного передохнуть. Кайф уже исчезает, но цвета пока не утратили своего блеска, звуки своей прелести. Он чувствует себя любимым, ему кажется, он может любить себя, а это значит он ни в коем случае не в себе. Но он любит, любит так сильно. Черт, у него галлюцинации, он видит перед собой Уильяма, но это его папа. Он стоит прямо перед ним, такой же, как в тот момент, когда он прыгнул перед машиной и спас жизнь Майка. Майк прижимает подушку к груди, словно щит, и подходит к отцу. — Я любил тебя, — он шипит сквозь зубы и тычет пальцем в этот мираж его отца, — и ты сделал это со мной. Теперь у меня есть друзья, понял? И я буду добрее к себе. Отец наклоняет голову вбок. Он всё равно не настоящий, поэтому Майк может говорить всё, что угодно, но даже сейчас он не в состоянии. Он просто смеется от всей души, его сердце и голова полны, никакой пустоты. Он крепко обнимает отца. — Я думаю, я помогаю тебе, папа. Мы оба любим себя, представляешь? Никаких. Бомб. Только смелость. Его отец хочет что-то сказать, но в ту же секунду иллюзия исчезает, но Майк может притвориться, что его старик хотел сказать, что любит его. Сейчас Майку это очень-очень нужно. Он идет обратно в гостиную, где Уильям ставит на проигрыватель новую пластинку. Майк подходит к нему и втягивает в свои объятия. Лиловая рубашка Уильяма поглощает собой всю комнату, Майк видит только фиолетовый. Он тяжело дышит, но вздыхает со смешком, и говорит: — Ты мой лучший друг. Уильям замирает от неожиданности, но вскоре тоже обнимает Майка. — О, я знаю, болван. Майк чувствует себя гораздо яснее, но не перестает смеяться. И Уильям тоже. И Белла. Генри и Клара злобно переглядываются, но Майк забывает всё плохое, что с ним случалось. У него наконец-то есть друзья, он может притвориться, что его отец любит его и не делал с ним всех этих ужасных вещей. Может, Эван, Лиз и Шарлотта сидят в соседней комнате. Может, Джереми скоро вернется. Пускай это, конечно, неправда. Он просто под кайфом.