***
Джереми нашел Майка в столовой. Майк сидел один и ел бутерброд. В последнее время он ел только потому, что папа сказал, что он нужен был ему большим и сильным. — Эй, Майк, — Джереми поставил пластиковый поднос на стол и нахмурился. — Я слышал, про тебя говорят плохие вещи, чувак. Майк замер. Он боялся этого. — Они правы. Тебе будет хуже, если будешь дружить со мной. Джереми усмехнулся. — Не, чувак. Они говорили, что ты убил своего брата! Это же смешно… — Это правда. Между ними повисло молчание. Джереми откусил яблоко и сказал: — Ну. Ладно. Типа, это же была случайность. Мне кажется, ты классный, Майк, веришь или нет. И ещё я хочу научиться рисовать… — Джереми, хватит. Иди подружись с кем-нибудь ещё. Не разговаривай со мной больше, — Майк схватил свою еду и ушел, в попытке спасти другого человека от своего присутствия. Он съел свой сэндвич в туалете и закрылся в кабинке. Он бил себя по голове и плакал, желая, чтобы папа смог сделать так, чтобы плохие, страшные мысли ушли.***
— Черт возьми, он вернулся снова? Вечно ставит мне палки в колеса. — Уилл, что случилось? — Этот пацан, дружок Майкла. — Он не мой друг! Дядя Генри засмеялся. — Он же ещё ребенок, Уилл. Пусть повеселится. Папа фыркнул. Дядя Генри положил руку ему на плечо, и только тогда папа успокоился. Несмотря на поведение дяди Генри, под глазами у него наливались синяки, он сильно похудел. Майк не хотел об этом думать, но дядя Генри, наверное, умер бы от тоски, если бы папа не вернул его в свет. — Майкл, иди скажи ему, чтобы он проваливал. Я уже устал от него. Майк сделал неуверенный вдох. — Его зовут Джереми. — Ну, — папа закатил глаза, и дядя Генри сурово нахмурился. — Иди скажи Джереми, чтобы он проваливал… — в дверь раздался громкий стук, и Майк ринулся к ней, прежде чем папа успел бы её открыть. — Майк! Привет! Майк тихо сказал: — Джереми, я же сказал, оставь меня… — Я пришел на урок рисования, — он сам себя пригласил. Дядя Генри помахал ему, встал и протянул Джереми руку. Тот с радостью пожал её. — Генри Эмили, молодой человек. Ты друг Майка? — Да, сэр! Джереми Фитцджеральд, через «т», — Майк зарделся до кончиков ушей, ему хотелось спрятаться где-нибудь. Джереми достал потрепанный блокнот из-за пояса и показал Майку. — Он будет учить меня рисовать. Он профи! — Майк не знает, с чего Джереми так решил. Они знали друг друга меньше недели, и Джереми вообще не видел, как он рисует. — Привет, мистер папа Майка. Папа цокнул и, нахмурив брови, подошел к Джереми, как лев к беззащитной лани. — Здравствуй, мистер Фитцджеральд. Джереми и дядя Генри не замечали накалившейся атмосферы, так что Майк сам схватил Джереми за руку и потащил в свою комнату. Как только дверь за ними захлопнулась, Джереми присвистнул: — Клевые постеры, чувак. — Джереми, — зарычал Майк, вцепившись в свои волосы. — Ты должен был отстать от меня! Всё, что обо мне говорят правда, я же говорил! Когда ты уже поймешь?! Ты не должен быть моим другом! Джереми пожал плечами и тут его веселый фасад исчез, на лице появилась хмурая тень. Он посмотрел на Майка сквозь светлые пряди волос. — Я не люблю видеть, как людям одиноко, Майк, даже если кто-то вроде тебя думает, что заслуживает этого. Меня дразнили в моей старой школе. Отчасти поэтому мы переехали сюда. Слушай, если смотреть так, это была просто случайность. Это было два года назад. И в любом случае, это только твое дело, и только тебе должно быть грустно, а мне кажется, что тебе грустно по неправильным причинам. — Ты меня даже не знаешь! — Ладно. Тогда я могу тебя узнать? — Зачем? Джереми улыбнулся ему. — Я же сказал, я хочу научиться рисовать. «Мне кажется, что тебе грустно по неправильным причинам». — А есть… правильный способ грустить? — пробормотал Майк. — Ну, да! Когда мой дедушка умер, мне было очень грустно. Я хотел бить кулаками стены и постоянно плакать, и… ой, ой, черт, Майк, ты в порядке? Майк не мог остановиться и начал плакать, медленно садясь на пол. — Я н-не, — его слова тонули в всхлипах, — н-не у-успел… п-попрощаться. — Хей, Майк, всё хорошо. Они вместе сидели на полу. Двое мальчишек, которые едва друг друга знали. Один плакал, а другой утешал его, а потом они долго рисовали вместе.***
Майк дружил с Джереми несколько недель, и, Господи, как же приятно было иметь друга. В конце концов, Майк научился ездить на скейтборде Джереми и даже немного подпрыгивать, не падая при этом на землю. — Дядя Генри, смотри! — крикнул Майк, он оттолкнулся и поехал вперед по тротуару. — Отлично, Майк! — дядя Генри похлопал ему. Он подтолкнул папу в плечо и указал на Майка, словно тот только что открыл лекарство от всех болезней. — Уилл, посмотри на него. Папа наблюдал за ним, сложив руки на груди. Заметив это, Майк замешкался. Именно в этот момент он наехал на трещину в тротуаре и упал со скейтборда на спину. — Ауч. — О-о-о, облом, чувак, — Джереми подбежал к нему и достал пластырь из кармана. Он, высунув язык, как всегда делал, когда сосредотачивался, наклеил пластырь на свежую царапину на коленке Майка. Когда Джереми касался пальцами его кожи, Майк неосознанно покраснел. — Лучше? — Д-да, — пробормотал он. В этот момент, сам не зная почему, ему показалось, что Джереми самый милый человек на свете. Он внутренне затолкал эту мысль куда подальше, пока не успел слишком тщательно обдумать её. Он оглянулся на отца, он всегда оглядывался на своего отца. Он не мог понять, что скрывалось за лживой улыбкой папы, но ему показалось, что это было нечто печальное. В любом случае, он не видел этого раньше. — Джереми? — прошептал Майк. — Спасибо, что ты мой друг. Джереми лучезарно улыбнулся. — Тебе тоже спасибо, Майк.***
Ночью пошел дождь. Папа танцевал и тихо напевал себе под нос: — И я был собой… — пропел он. Он накинул пальто и развернулся к нему. — Майкл, — сказал, с улыбкой на лице. — Я ухожу. — Папа? Уже поздно, и идет дождь… — Я знаю. Не сомневайся во мне. — Я… Прости. Я просто волновался. — О, Майк, — папа подошел к нему и, присев на одно колено, улыбнулся ему. — Сегодня будет замечательная ночь для нас двоих. Ты должен быть здесь, когда я вернусь домой. Убедись, что тебя ничего сегодня не побеспокоит, сынок. — Я… хорошо! Эм, пап, можно спросить тебя кое о чем? Улыбка папы дрогнула на секунду. — Что такое? — Мне… мне очень нравится Джереми, — Майк опустил взгляд в пол. — Ты не против, если у меня будет друг? — О, Майк, — папа натянуто оскалился. — Тебе не нужен никто, кроме твоей семьи. Всё остальное неважно. — Но… но он хорошо ко мне относится… — Ну конечно, Майк. Он просто мусор, в отличие от тебя. Такие черви как он могут пробиться в свет, только привлекая кого-то сильнее них. А потом они опускают их до своего уровня, на самое дно, — на лице папы уже была не улыбка, а что-то пугающее, что-то отвратительное. — Сегодня будет лучшая ночь в нашей жизни, Майк. И тогда папа ушел. Потом он вернулся, конечно, папа всегда возвращался. Но в тот раз не совсем. Уже нет. Папа так и не вернулся. Кто-то другой пришел вместо него. Когда-то Майку казалось, он живет с чудовищем. Он ошибался. Всё это время он жил с клеткой, которая сдерживала чудовище. Чудовище, фиолетовое, покрытое алой кровью, с налившимися серыми глазами, в которых огнем горел самый дьявольский кошмар, было куда хуже.***
Майк не находил себе места. На улице бушевала страшная буря, а Тандерберд плохо ездил в дождь. Он бродил по дому, не слушал музыку, не рисовал. Он молился всему, во что не верил, что папа в безопасности. Он не смог бы жить без своего отца. Папа был для него смыслом жизни. Папа был прав. Джереми не важен. Папа был важен. Папа был единственным, что был важно. Мысли стремительно проносились в голове Майка. Внезапно входная дверь распахнулась, едва не слетев с петель. Майк вскрикнул от неожиданности. В дверях, под громыхающий рев молний, стоял его папа. Его черные кожаные перчатки сочились кровью, в крепкой и уверенной хватке он сжимал нож, Майк никогда прежде не видел его таким таким таким таким счастливым. — П-папа? — Майкл. Иди за мной. Почти манящим тоном отец приказывал ему. Майк послушался (он всегда слушался) и побрел через гостиную за папой в гараж. Судя по всему, пока Майк не видел, папа принес сюда кресло с кожаными ремнями и установил экраны. Папа положил нож на рабочий стол и повел Майка к креслу. Молча он привязал руки и ноги Майка теми самыми ремнями. — П-папа, что ты… — Тише, тише, сынок, — на лице у него была такая пугающая улыбка, что Майку хотелось умереть от страха. — Ты же сделаешь кое-что замечательное ради меня, верно? — Х-хорошо… — Ты выдержишь боль, не так ли? Ты будешь примером. Если всё сработает, тогда я повторю это с собой, и мы сможем вернуть маму, Элизабет и Эвана. А ты же хочешь этого, верно? — не дав Майку ответить, папа схватил тряпку со стола и засунул её ему в рот. — Кричи, если придется. Майк, посмотри на меня. Моргни дважды, если «да», — Майк тогда не заметил, что папа не дал ему ответа для «нет». — Ты любишь меня, сынок? — Майк моргнул дважды. — Ты доверяешь мне? — два раза. — Ты хочешь жить вечно? Нет. Я вообще не хочу жить. Майк. Моргнул. Дважды. У него не было выбора. Глаза папы были такими широкими, что были самой заметной частью на его лице, не считая безумной искры в сером взгляде. — Прекрасно, прекрасно, мой послушный сын. Мы всегда будем лишь вдвоем, Майкл. А что насчет мамы и… Мысли Майка прервал шприц, который папа достал из кармана. Он постучал по стеклу и приставил иглу к шее Майка, прямо под линией челюсти. Майк не заметил его прежде, но в этот момент где-то из глубин гаража зазвучал проигрыватель. Конечно, бывали времена, как бывает у всех, Когда я переоценивал себя. Майк кричал. Папа вставил шприц, и его тело накрыла волна боли. Его крики заглушала тряпка, но только немного. Раскаты грома и музыка перекрывали его вопли от остального мира. Он бился в тисках, слезы катились по его лицу, как ливень, ревущий на улице. Но сквозь все преграды, когда сомнения одолевали меня, Я не робел Я гордо смотрел судьбе в лицо, я был собой. ПАПА ПОЧЕМУ ТЫ ДЕЛАЕШЬ ЭТО ПРОСТИ Я СДЕЛАЛ ЧТО-ТО НЕ ТАК Я ХОТЕЛ БЫТЬ ХОРОШИМ Я БОЛЬШЕ НЕ БУДУ ВИДЕТЬСЯ С ДЖЕРЕМИ Я БУДУ ЛГАТЬ ДЯДЕ ГЕНРИ Я БУДУ ДУМАТЬ ТОЛЬКО О СЕМЬЕ Я БУДУ ХОРОШИМ ПРОСТИ ПРОСТИ ПРОСТИ ПРОСТИ ПРОСТИ МЕНЯ Я СДЕЛАЛ ЧТО-ТО НЕ ТАК? КОНЕЧНО ТЫ СДЕЛАЛ ТЫ УБИЛ СОБСТВЕННОГО БРАТА ТЫ ТУПОЙ ИДИОТ ТЫ УБИЙЦА ЕСЛИ ТЫ УМРЕШЬ ЗНАЧИТ ТЫ ЭТОГО ЗАСЛУЖИВАЕШЬ н о п а п а б у д е т с о в с е м о д и н Майк терялся в своей всепоглощающей боли, его вены засветились мутно-фиолетовым светом. Он в ужасе смотрел на свои конечности, не веря, он надеялся, что это всё — один большой кошмар. Но это было не так, боль была такой настоящей, реальнее, чем всё, что он до этого чувствовал. Что есть человек? Что у него есть? Если не он сам? Иначе — ничего. Экраны позади начали мигать. Папа положил ладонь на лоб Майка, глаза его были безумными. — Майк, у тебя всё так хорошо получается. Почти готово. Ты запомнил всю эту боль? — папа приблизился к нему, и Майк затих на мгновение, в ожидании утешения, которое так никогда и не наступило. — Ты этого заслуживаешь. Я ЭТОГО ЗАСЛУЖИВАЮ. — Я этого заслуживаю, — сказал он, но, конечно, его слова не были услышаны, они тонули в его криках. Папа не вытер слезы, которые лились по его щекам. Майк рыдал, ему казалось, его кости ломаются и срастаются обратно снова и снова, его нервы стерлись в порошок и горели адской болью. Всё, что когда-то было Майклом Афтоном, теперь, как оголенный нерв, опустошенное валялось на земле. Говорить лишь истину И не пресмыкаться перед другими. — Я всё исправлю, — сказал папа самому себе. Он ходил по гаражу, равнодушный к воплям Майка. Он залился маниакальным смехом и согнулся пополам, дергая себя за волосы. — Я исправляю всё! — он поднял руку к небу, словно бросая вызов самому Богу. — Ты слышишь, Клара?! Я исправлю всё, я исправлю монстра, и вытащу тебя обратно, ты меня слышишь?! Я здесь. Майк плакал. Он так скучал по ним всем. У него никого не осталось… Он взглянул на пластырь и почувствовал легкое прикосновение пальцев Джереми на своей коленке. Ему очень хотелось поцеловать своего единственного в целом мире друга. Ему было мерзко от себя же, но, с другой стороны, это было его последним утешением, потому что Джереми Фитцджеральд был единственным человеком, которого Майкл Афтон ещё не сломал. Я всё стерпел. Майк тяжело дышал. Его вены светились ярко фиолетовым, и тут всё прекратилось. Пот рекой катился с него, он всхлипнул, тряпка выпала из его рта. — П-папа, — захрипел он, — прости, — он сам не знал, за что извинялся, но чувствовал, что должен. Он всегда должен был, всегда. — Майкл, — напел папа, он смелся и двигался как марионетка, которую тянет за ниточки безумный кукловод и дергает в разные стороны. и я был собой Папа подпевал под музыку и наконец развязал Майка, тот тут же свалился на пол. Его стошнило, ему было так тяжело, что он не мог держать себя и чуть не упал лицом в собственную рвоту, но папа схватил его за волосы и дернул наверх, глядя ему в глаза. Майк словил собственное отражение в глазах отца. Глаза Майка засветились фиолетовым на секунду, он начал кричать, биться и плакать. Папа убрал руку и глядел на него сверху вниз, как ученый, наблюдающий за лабораторной крысой. — П-папа, м-мне страшно. — Я знаю, Майкл, — папа наклонился, сняв свои кожаные перчатки, и нежно провел рукой по волосам Майка. С одной стороны, его движения были почти заботливыми, с другой, отточенными и механическими, как у пришельца, который пытается имитировать человеческий контакт отца и сына. — Она потеряла свою собаку. Малышка Сьюзи потеряла свою собаку, а я сказал, что помогу ей найти её. Я бил её, пока она больше не могла двигаться, а потом я задушил её голыми руками. Майк, Боже, я чувствовал себя великолепно, я наконец-то был свободен, я снова счастлив… Нет, не снова, я просто счастлив. Я наконец-то счастлив, Майк. Майк хотел бы порадоваться за папу, правда. Но ему было так так так страшно, он не понимал, что папа с ним сделал. Папа должно быть заметил его беспокойство, он улыбнулся и сказал: — Я ввел тебе Остаток, Майк. Теперь ты будешь жить вечно. я н е х о ч у ж и т ь в е ч н о, п а п а — Я люблю тебя, папа, — сказал Майк, потому что это было единственной константой в его жизни. Он скорчился в клубок на полу. Папа уже давно ушел.***
Несколько недель спустя, пока все скорбели по Сьюзи, Майк подслушал, как кто-то сказал: — А теперь и Джереми пропал. Д-Джереми? Майк искал по всей школе. Его друга не было ни в столовой, ни во дворе, ни в кабинетах. После занятий Майк выбежал из школы (Господи, ему было так хорошо, он чувствовал себя как супергерой, он бежал весь день без остановки, даже не запыхавшись. Он не хотел быть бессмертным, но в конце концов это было не так плохо) прямо к Джереми домой. Он долбил кулаком в дверь, пока та не открылась, и, слава Богу, слава всем Богам, которых не существует, по ту сторону стоял Джереми. — Привет, чувак. Прости, что не пришел, я кажется прибо… Майк не дал Джереми закончить и набросился на него с объятиями. Он не плакал, он не мог, потому что его переполняло счастье. Он ненавидел себя за это, потому что это значило, что маленький Джереми из младших классов был убит Уильямом Афтоном, но Майку было всё равно, потому что его Джереми был жив. Майк не знал, что значит любить, и как жалко было влюбиться в друга, с которым он был знаком всего пару месяцев, но в кои-то веки в его сердце не было этой зияющей пропасти. Он вцепился руками в Джереми и никогда не хотел отпускать. Теперь он понимал папу, потому что, если бы он потерял Джереми, он бы вкалывал себе Остаток снова и снова и снова, пока его душа не расколется на миллион кусочков, только чтобы он мог вернуть себе своего лучшего друга. И хоть Майкл Афтон был обречен на вечную жизнь, по крайней мере, он уже не был один…