His Empire of Dirt

Майкл начал писать всякие глупости вроде Джереми Афтон или Майк Фитцджеральд на полях в тетрадях. Это было очень нелепо, но от этого на душе у него становилось тепло. Когда он впервые поцеловал Джереми, папа почти застал их. Ну, он увидел их, но уже после того, как они закончили. Джереми сильно переживал из-за предстоящих тестов. Оценки у него хромали, потому что его мысли проносились в голове слишком быстро, но Майку это в нем нравилось. Ему нравилось, что Джереми никогда не замолкает, нравилось каждое слово, которое он произносил. Джереми был в отчаянии: — Я не знаю, чувак, я не могу запомнить всё это. Я понятия не имею, когда был подписан этот дурацкий Версальский договор. Что вообще такое «Версаль»? — он говорил Версальский как «Вер-р-сай-ский». — Я сейчас сойду с ума, Майк. — Давай я помогу, — предложил Майк. Они сидели в его комнате, из бумбокса Джереми играли песни Pink Floyd, достаточно тихо, чтобы не мешать папе, но достаточно громко, чтобы они могли слышать гитарные рифы. — Я тоже плохо знаю историю, но вдвоем мы запомним хотя бы одну дату. — Нет, Майки, не говори так. Ты очень умный. Майк усмехнулся. — Нет, я совсем не умный, — это было правдой. Недавно ему исполнилось шестнадцать, а его успеваемость оставляла желать лучшего. Папа больше не проверял табеля Майка. Папа никогда не был так счастлив, как в 1985, но в то же время четверо детей были мертвы. (Каждый раз папа приходил домой с пробиркой мутно-фиолетовой жидкости в руках, покрытых кровью, и громко-громко смеялся в гараже. После пропажи третьего ребенка он схватил Майка за плечи, глаза у него были безумными. Он сказал: «Я убил его, Майк. Я убил этого паршивца Габриэля. Я проломил ему череп и задушил голыми руками. Ты же никому не расскажешь, да, сынок? Это наш с тобой секрет, секрет с твоим старым добрым папой. Ты же любишь меня, Майк? Ты любишь меня как никто другой». Он рассказывал ему, как достанет им пять пробирок с Остатком: один уже у Майка, один для папы и ещё три для Эвана, Лиз и мамы. Три, чтобы вернуть их всех. «Может, я не остановлюсь, Майкл, — смеялся папа, — потому что только теперь я чувствую себя живым. Разве это не прекрасно? Ты забрал у меня всё, Майк, но я снова живу. Ты идиот, ты убил моего сына, мою дочь, мою жену…») Джереми посмотрел на него хмурым взглядом: — Хватит критиковать себя, пожалуйста. — Я… — голос Джереми никогда не был мягче чем сейчас, слова никогда не были такими точными. — Хорошо. Я буду добрее к себе, — они оба замолчали, даже музыка затихла. Майк сам не знал откуда у него взялись силы и наглость сделать то, что произошло дальше. Майк нагнулся вперед поцеловал Джереми в губы. Они сидели так несколько мгновений, даже не дыша, пока не отстранились. На лице Джереми расплылась широкая улыбка, такая чудесная, что Майк словно наконец выплыл на поверхность и дышал. И точно в этот момент его дверь распахнулась. — Майкл… — отец стоял в проеме, скорее всего, понимая, что только что произошло между ними. Майк залился краской, а Джереми радостно лыбился, глядя на его отца на как старого приятеля. Папа откашлялся и, не глядя на Джереми (он никогда не смотрел на Джереми), сказал: — Уже поздно. Это означало: «Чтоб через секунду этого отброса не было в моем доме». — Х-хорошо, пап. — Приятно было увидеться, мистер папа Майка. Папа даже не фыркнул, ни один мускул не дрогнул на его лице. Он пялился на Майка с непонятным выражением лица, а потом вышел, хлопнув дверью. Джереми повернулся к Майку с заразительной улыбкой: — Повторим как-нибудь снова? Сердце Майка затрепетало. — П-правда? — Ага! Майк, я ждал этого типа целую вечность, — в доказательство своих слов он приблизился и поцеловал Майка снова. — Видишь? Я не лгу, Майки. — Я… да, мы… мы можем повторить. Джереми кивнул и начал собирать свои вещи. Перед тем, как уйти, он сказал: — 28 июня, 1919. Тогда он был подписан.

***

Позже в тот день Майк спустился на первый этаж. Папа был уже пьян. Он сидел, склонив голову на обеденный стол. В гостиной играла музыка, какая-то песня Эллы Фицджеральд, под которую его мама раньше часто танцевала. — К-кто-то, кто будет оберегать м-меня… — пробурчал отец, подняв голову только для того, чтобы сделать ещё один глоток. Его волосы были растрепаны, кончики липли ко лбу, рубашка помята. Раньше Майк и не думал, что папа был алкоголиком, но после смерти мамы он пил постоянно. — М-мне приготовить ужин, папа? — спросил Майк сухо. Папа поднял голову и, подумав секунду, кивнул. Майк умел готовить простые макароны с томатным соусом, и уже через двадцать минут на столе были две порции, для него и для отца. Майк молча сел и начал есть, но папа не притронулся к еде, а только глядел в свою тарелку, как в бездонную яму. — Я знаю, что тебе нравится тот пацан, — ни с того ни с сего сказал он. Майку захотелось вскочить из-за стола и убежать с Джереми на край света, только чтобы не сталкиваться с яростью отца. — О, не смотри на меня так, идиот. — П-прости. Папа встал. — Мне плевать, — он икнул и вытер лицо рукой, — что ты по мальчикам, Майкл. — О-ой. Хорошо, — облегчение должно было прийти к нему от этих слов, но его не последовало. Страх уже давно был частью него, и его ничем нельзя было смыть. Папа усмехнулся. — Ты правда думаешь, что он достоин тебя? Ты чертов Афтон, а он… мусор. — П… — Майк замялся, — пожалуйста, не говори так, папа. Папа фыркнул и снова сделал глоток спиртного. Он опустил взгляд в стакан, и в этот момент его глаза были печальнее, человечнее, он прошептал: — Он разобьет тебе сердце, Майкл. После этих слов он ушел к себе в мастерскую. Есть Майку больше не хотелось. Он знал, что папа всегда прав, но в этот раз он ошибался. Он ошибался насчет Джереми, потому что Джереми был хорошим, был ярким и добрым, он был всем. Он любил Джереми Фитцжеральда, даже если он мог разбить ему сердце. Майк позволил бы Джереми разбить ему сердце, сломать ему душу, если это значило, что он поцелует его ещё хотя бы раз.

***

Мир Майкла Афтона рухнул. Маленькая девочка, Кэссиди, пропала в ресторане. Папу и дядю Генри взяли под арест. Майк благодарил все высшие силы во вселенной за то, что полицейские решили не допрашивать его. Он точно знал, что сломался бы, и тогда папу посадили бы в тюрьму. Через некоторое время дядю Генри и папу отпустили, и Майк подумал, что всё наконец кончено. Их пять. Этого достаточно. Папа может остановиться. Господи, Майк же никому не рассказал. Он был настоящим чудовищем, не так ли? Конец 1985 года. Майк сидел дома и делал уроки. У них с Джереми всё было хорошо (но секретно, конечно). Они были вместе уже пять месяцев, Майк никогда не был так счастлив. Если бы он мог, он подарил бы Джереми целый мир. Папа ураганом ворвался в дом. Выражения его лица было странным, его то распирало от радости, то накрывало волной паники. Он даже не взглянул на Майка и побежал на второй этаж собирать вещи. Он предельно осторожно упаковал Остаток, взял один кухонный нож, пистолет и спустился вниз. Майк не мог пошевелиться от страха. Папа присел на одно колено и взял Майка за плечи, пристально глядя ему в глаза. — Ты, — дыхание у него было сбивчивым, словно всю дорогу до дома он бежал, — ты мой величайший эксперимент, Майкл. Ты сильный, ты неостановим. Ты будешь жить вечно, понял? Майк кивнул. Он понимал, и, Боже, как он это ненавидел. — Молодец. Ты же будешь меня ждать? Ты всегда будешь ждать своего отца. — Ты уезжаешь, папа? Папа выглядел поехавшим, вздрагивая, он провел рукой по его волосам и кивнул. Он кивнул. — Мне надо уехать на время, Майк. Никто меня не понимает. Никто из них не способен понять, что мы делаем. Мы вернем их всех, и я всё исправлю. Никому не доверяй, Майк. Доверяй только своему отцу. — А дядя Генри… — Особенно Генри. Он ублюдок низшего сорта. Он убьет меня, Майк, как только ему выпадет возможность. Ничего ему не говори, понял? Ты меня понял? — Майк неуверенно кивнул, по его щекам уже катились слезы. Он не хотел, чтобы папа уходил, он не сможет жить без своего отца. — Можно я пойду с тобой? Папа посмеялся, качая головой. — Нет-нет, Майк. Но не волнуйся. Я ненадолго. Я продолжу свое исследование, я верну их всех, и мы наконец-то будем счастливы. — Но… — Майк опустил взгляд, — я… счастлив, папа. С Джереми. И дядей Генри. И… и с тобой, — Майка распирало от всхлипов. — Я не хочу, чтобы ты уходил, папа. Пожалуйста, не оставляй меня. Все оставили меня, я больше не могу. — О, Майк. Неожиданно для него, отец обнял его. Он сжал его в своих объятиях так крепко, что Майк мог бы с легкостью лопнуть в его руках. Он подумал, что вот оно, вот так его отец убьет его: он убьет его своей любовью. Это было хорошо в каком-то смысле, потому что никто не умирал настолько любимым, как Майк в этот момент. Он закрыл глаза, ожидая, что мама сейчас схватит его за ухо и отругает за то, что он пугает Эвана, а потом она скажет ему, что она любит его. Но это же было неправильно. Если бы Рай был настоящим, Майку дорога совсем не туда. — Я же говорил, мы всегда будем лишь вдвоем, сынок. Ты всё ещё веришь в это? — у Майка не было выбора, кроме как согласно кивнуть. — Молодец. Мой послушный мальчик. — Папа, папа, пожалуйста, не оставляй меня… — Я не уйду навсегда… — Я не хочу, чтобы ты был один, папа! — выпалил Майк и захлопнул рот. Он, кажется, никогда, никогда не перебивал отца прежде. Он ждал, что папа ударит его по лицу за такую наглость, но тот только недоуменно смотрел на него, как на загадку без объяснимого решения. — Не давай никому причинить тебе боль, Майк, — прошептал он, но Майку хватало ума понять, что его слова на самом деле значили: «Только мне позволено разрушить тебя». — Ты мой, тебе ясно? Когда ты подумаешь, что я навсегда пропал, я вернусь. Я вернусь со всеми ними. Я вытащу их оттуда и верну их, Майк. Я пройду через Ад ради вас. Майк ничего не ответил. Его папа пропал уже очень давно. Папа пропал давным-давно, ещё до рождения Майка. Майк не сказал папе, что любит его. Последними его словами Уильяму Афтону были: — Мне жаль твое сердце, папа. С мрачной вспышкой в серых глазах к Майку пришло осознание, что его отец был сломлен. Папа всегда был сломлен, даже если бы Майк не убил Эвана, он всё равно стал бы первой и истинной жертвой мистера Афтона. На секунду Майка захлестнули жалость и отвращение, и, Боже, он был уже таким старым, уже шестнадцать лет, а папе даже за сорок, и какими усталыми, какими сломанными людьми они были. Майк не мог понять, откуда у папы были силы цепляться за жизнь как таракан. Но он же действительно был тараканом, не так ли? Майк всё понял. Он наконец понял, что он не просто любил своего папу, не просто боялся его. Он ненавидел его всей душой. За всё, что он сделал. Папа молча встал. Хотя Майку показалось, что он услышал неразборчивый шепот, когда тот взял сумку и вышел за дверь, скорее всего, это было просто его воображение. Он стоял, не шелохнувшись, как статуя. Через двадцать минут дядя Генри вбежал в дом с пистолетом в руках. Когда он спросил его, где папа, Майк просто сказал: «Он ушел». Дядя Генри втянул его в свои объятия и заплакал. Но не Майк. У него уже не осталось слез.

***

Жизнь Майка стала спокойнее, и как же прекрасно это было. Дядя Генри тоже не возражал, что ему нравятся мальчики — он слегка покраснел, когда он ему это сказал, но Майк так и не понял почему. В доме Эмили Джереми и Майк могли держаться за руки и даже целоваться, когда дядя Генри не видел. Дядя Генри был очень, очень хорошим отцом. Дядя Генри готовил Майку и завтрак, и обед, и ужин. Он выбрасывал газеты, оставленные у порога, каждое утро, потому что они оба знали, заголовки пестрили вопросами «Куда пропал безумный гений, Уильям Афтон?». Он ходил на каждые матчи по рестлингу Майка и громче всех хлопал ему. В школе дела тоже наладились. Все смотрели на Майка с жалостью, и это было гораздо лучше, чем страх и ненависть. У него появились фальшивые друзья и их родители, которые делали вид, что обожали его. Закрыв глаза, он мог бы представить, что им на самом деле не всё равно. Но самым лучшим, самым лучшим был Джереми. Каждые выходные они ходили на свидания, курили в лесу, держались за руки в кинотеатре (когда никто не видел), учились рисовать и кататься на скейтборде. Майку казалось, если бы он мог жить так вечно, он был бы счастлив. (Он всё ещё оглядывался на входную дверь, на домашний телефон, и ждал, когда папа зайдет, позвонит, чтобы вернуть его домой, воскресить их мертвую семью. Он любил и ненавидел папу всем сердцем, но самое худшее — это не знать, где он.) Через восемь месяцев их отношений Майк впервые сказал Джереми, что любит его. Джереми чуть не подавился суши и сказал: «Я тоже тебя люблю». Майк всю ночь болтал с дядей Генри. Он перечислял всё, что он любил в Джереми: его слова (нескончаемы), его улыбка (яркая), его волосы (непослушные), его веснушки (как звезды), он (всё). Он был всем, чего не хватало Майку, он был его теплом в сердце, его светом в мыслях, и, когда они держались за руки, это было правильно. Перед самым выпускным в 1987, когда Майку уже исполнилось восемнадцать, Джереми надел на палец Майка кольцо из фольги от шоколадного батончика и сказал: «Когда мы уедем из этого города, ты выйдешь за меня?». Они были так молоды. Дядя Генри долго смотрел на портрет Шарлотты и со слезами на глазах похлопал Майка по спине. «Ты такой молодец, Майк. Ты пойдешь в колледж или будешь работать со мной в мастерской, у тебя всё будет хорошо. Я так горжусь тобой». Майк тогда ещё не решил, что он будет делать после школы. Он думал, что немного поработает, накопит деньги и снимет с Джереми квартиру, будет просто существовать в своем хрупком мире. Одной ясной летней ночью телефон разразился трелью. Дяди Генри не было дома, так что Майк, лопнув жвачку, сам поднял трубку. — Дом Эмили. Кто это? — сказал он, потому что ему звонил только Джереми, а тогда Джереми был у него в комнате на втором этаже. — Майкл. сердце Майка дрогнуло Он снова был под водой. Он не слышал этого голоса больше двух лет. В последний раз, когда он слышал этот голос, умерло пятеро детей. Он ждал и страшился их воссоединения с тех пор, как он понял, как же он ненавидит своего отца. — Я знаю, что Генри не дома. Просто… просто слушай меня, понял? Майк вдохнул, замирая, стараясь не трястись от страха. У него не получилось. — Элизабет. Она… она там, — отец заворчал на том конце провода, Майк почти ощущал запах алкоголя в его дыхании, — она… она в Бейби… Цирковой Малышке. Ты должен вернуть её, М-Майкл, ты понимаешь? — П-папа, — сказал Майк сквозь слезы. — Что ты… — У меня… Я достал Остаток, Майк, мне нужна только она. Освободи свою сестру. Она в сестринской локации. Ты должен вернуть мне её. Папа не спросил, как у него дела, хотел ли он жить снова, встречались ли они ещё с Джереми, завел ли он новых друзей, научился ли чему-нибудь или как дела у дяди Генри. Он снова требовал чего-то от Майкла, а Майкл Афтон всегда слушал своего отца. — Хорошо, папа. — Молодец. Т-ты как всегда верен своему отцу. — Папа, где ты? Они искали тебя… — Нигде, Майкл. Я нигде. Но я сказал… я вернусь. Я всегда возвращаюсь. Не волнуйся. Я вернусь, я верну Эвана, Лиззи и маму и… не скучай по ним, Майк. Боже, я ненавижу тебя, ты забрал их у меня, ты сломал мои вещи. Майк сделал дрожащий вздох. — Я закончил школу, знаешь. Папа что-то пробурчал на том конце, а потом сказал: — Верни свою сестру, — он повесил трубку, но звон ещё долго отдавался эхом в ушах Майка. Сам не свой, он медленно поднялся на второй этаж. Джереми протянул ему косяк, усмехнувшись, и Майк взял его. Он спрятал лицо в шее Джереми и слушал, как тот невпопад бренчал на расстроенной гитаре, и молился, чтобы сон поскорее накрыл его. Но сон не пришел. — Я люблю тебя, Майки, — прошептал Джереми. И Майк тихо ответил: — Я люблю тебя, мое солнце. Он так и не заснул, уже готовый слушать своего отца.

***

Майкл Афтон умер в 1987. По всем законам, он должен был умереть. «Ты не умрешь», — его сестра — или Малышка, или кто бы это ни был — сказала, и тогда ковш вонзился в его живот. Он всегда был идиотом, подумал он, горько усмехнувшись. Он упал на живот, красная кровь стремительно растекалась по полу, слияние аниматроников, созданных его отцом — Баллора, Фантайм-Фокси, Фантайм-Фредди и Бейби — заползли внутрь него, металлические провода как змеи извивались в его кишках. Боль была ещё невыносимее, чем когда папа впервые вколол в него Остаток, но не такой острой. Наоборот, казалось что-то вытягивают из него и вставляют что-то, что не подходит ему, его вены засветились фиолетовым. Провода обернулись вокруг его конечностей, держа его на месте, ему хотелось вырваться, отбросить их. «Ты не умрешь». Разве жизнь не должна пролетать перед его глазами? Я наконец-то умираю, разве нет? Он думал только о том, как он подвел своего папу. Он не знал, почему Лиззи обманула его, но осознание быстро пришло к нему: он это заслужил. это

был

не

он

словно

он п л а в а л

в

бездонном

бассейне и

его

контролировал

безжалостный

БОГ

он ждал что

папа

исправит его

и его тело двигалось

по улице

он

улыбался

«ах, что за безумец

этот парнишка, майкл афтон,

прямо как его отец»

Я КАК МОЙ ОТЕЦ

он упал

на колени

существо «Эннард»

вырвалось из него

и металл

исчез в

канализации

Майк отчаянно глотал воздух, пробираясь руками на поверхность своего разума. Его руки, Господи, его руки, они были фиолетовыми, его кожа отваливалась от костей как вареное мясо, что случилось что случилось ЧТО СЛУЧИЛОСЬ ГДЕ ПАПА ГДЕ ЛИЗ ГДЕ ДЖЕРЕМИ ПОЖАЛУЙСТА ГДЕ Я ??? Майк добрел до дома Эмили, он не помнил как его уложили в кровать, он только слышал, как на первом этаже шел Бессмертный и Неугомонная. Когда он пришел, дядя Генри горько плакал, а Майк рвано усмехнулся. Он понял, он не подвел папу. Он освободил Лиз. — Я сделал это, папа, — прошептал он и снова упал без чувств.

***

Нельзя, чтобы Джереми видел его таким. Майк умолял дядю Генри отсылать его любимого, но Джереми был настойчив. Наконец Майк выглядел как монстр, которым и был. Выглядел как труп. Когда Джереми в очередной раз позвонил, Майк снял трубку хрупкой рукой. — Майки, что… Майк прочистил горло, пародируя голос отца. — Ты мусор, я не хочу тебя больше видеть. Ты понял? Ты никогда меня не заслуживал, просто держись от меня подальше, Фитцджеральд. Он повесил телефон. Он не ел и не пил несколько дней, но по крайней мере Джереми перестал звонить. Папа ошибался. Не Джереми разбил сердце Майка, Майк разбил его, избавляя от возможности встречаться с трупом. С этого дня Майкл Афтон был ни мертв, ни жив, у него не осталось ничего, кроме его разбитого сердца…