Падение — это ещё не самое страшное. Правда, падение почти успокаивает. И, как бы больно это не было, в то же время Уильяму приятно видеть, как кто-то был искренне расстроен его смертью, особенно после всего, что он натворил.
Уильям отлично знает, Фриц чувствует вину за то, что пытался убить его, но так не должно быть. Уильям на его месте сделал бы гораздо хуже.
Он уже сделал гораздо хуже — он напомнил Фрицу его отца. Уильяму хочется взять этого идиота за плечи и трясти, и кричать на него, а потом обнять его и сказать: «Дурень, тебе не за что извиняться. Это я болен, это я сделал тебе больно.
Я так хочу заплакать».
Похоже, даже перед самой смертью, он не может заплакать. Это даже немного смешно, и поэтому, вместо плача, он смеется. Из горла вырывается рваный смешок, он стремительно падает вниз, с пятидесяти метров как минимум. Этот мост в Юте точно выше Тауэрского моста в Лондоне, и не пересчитать, сколько историй в газетах он прочитал о людях, которые прыгают оттуда в попытке покончить с собой.
И почти всегда у них это получалось.
Он проводит вычисления — как быстро он падает, какова вероятность выживания, сколько будут стоит его похороны — и ему удается встать в позу ногами вниз, по крайней мере, это увеличит шансы на выживание.
Но через мгновение он понимает, что, Господи, ему уже всё равно. Математика и вычисления уже не имеют значения. Он не верит в Бога, но сейчас его жизнь зависит разве что от высших сил. Так что лучше ему провести эти несколько секунд ясности с пользой.
Он может подумать о своем лучшем друге. Это вызывает на его лице улыбку. Это приятная мысль. Он уже не видит Фрица над собой, он падает слишком быстро, слишком свободно, но он просто счастлив, что Фриц жив. Он чувствует себя настолько человечным, зная, что его лучший друг выжил. Боже, Фриц даже
извинился перед ним. Извинился за что? За то, что хочет умереть?
В этом нет вины Фрица. Вина только его отца. Может, на пути в пучину, Уильям сможет мысленно перебрать все способы, которыми он смог бы убить отца Фрица. Он уже думал об этом множество раз.
Он без сомнений убьет любого, кто причинит боль его близким. Дело Фрица, конечно, но Уильям бы на его месте сломал подонку все кости, а потом бил ножом, пока тот не захлебнется в собственной крови. Это было бы хорошо. Даже немного мило.
Однако с этим он снова вспоминает, как ударил Фрица, как назвал его неудачником, и от этих мыслей к горлу подкатывает ком. Он думает о чем-то более приятном.
Но не может.
Он чувствует смерть. Он умрет, так и не извинившись перед Генри (
Я так тебя люблю, Хен, я знаю, ты не уверен в себе, но это глупо, потому что ты самый замечательный, красивый и умный, как ты вообще можешь относиться ко мне как к человеку, когда я такой глупец?) и Кларой (
Клара, моя любовь, я использовал тебя, я был отвратителен, просто возьми нож и воткни его мне в сердце, ты этого заслуживаешь, потому что я такой глупец), и Беллой (
Я не могу поверить, что был жесток с тобой, когда ты всегда была так добра ко мне, я так хочу, чтобы ты смогла прожить жизнь, которой бы гордилась, но теперь меня вообще не будет в твоей жизни, потому что я глупец). Он умрет, и его близкие будут ненавидеть его, прямо как его мама. Черт, даже если он выживет (а он же не выживет, не так ли?), они захотят убить его своими руками. Они назовут его
ребенком-демоном снова, он не хочет быть монстром, он не хочет быть монстром, ОН НЕ ХОЧЕТ БЫТЬ МОНСТРОМ, Я НЕ ХОЧУ БЫТЬ МОНСТРОМ,
ПОЖАЛУЙСТА, МНЕ ТАК ЖАЛЬ
п о ч е м у я д е л а ю б о л ь н о т е м к о г о я л ю б л ю?
он болен ему мерзко от себя фриц должен был просто воткнуть нож в его отвратительную глотку он должен был убить его ОН ЗАСЛУЖИВАЕТ СМЕРТИ НЕ ТАК ЛИ ОН ЗАСЛУЖИВАЕТ…
Нет, нет. Он не может умереть. Не потому, что ему страшно (
ноемустрашноонвужасе), а потому что ему ещё нужно стать лучше. Он не может умереть. Он умрет, так не и став достойным? Ему же нужно стать достойным. Ему нужно стать лучшим партнером, лучшим другом, лучшим человеком. Как ему это сделать? Что он может сказать тем, кто сочтет его достойным прощения? Ведь не важно, как много он повторяет, что он не хотел говорить тех вещей (
это правда) или как ему страшно (
до чертиков), или что его мозг это худшее, что вообще могло случиться с этим миром (
его злейший враг, он сам, он тонет).
Но они все достойные. Может, они простят его?
Они не должны. Он бы не простил.
А может именно это и делает их такими разными? Они просто хорошие люди. Они очень хорошие. Как же ему повезло познакомиться с такими хорошими людьми, которых он не заслуживает? Как он мог всё так испортить?
Он чувствует себя ужасно. И снова он смеется. По крайней мере, он скоро умрет.
И ему не придется смотреть, как его близкие боятся его.
Он опять думает о Фрице. О друге, который пытался убить себя. О друге, который пытался убить себя из-за своего отца и из-за того, что Уильям оказался полным куском дерьма.
Друзья Уильяма были единственной причиной, почему он хотел жить. Он не в депрессии, но он без сомнений апатичен, и он боится умирать.
Он бы хотел быть в депрессии. Мир стал бы лучше, если бы он просто исчез.
Но… но
нет.
Он же дал обещание, да?
Он дал обещание Майку.
Он усмехается. Ну конечно. Ну
конечно же. Он ещё больше ненавидит свой мозг за то, что «защищая» его, тот запер воспоминания о его самом первом друге в стальной клетке. И клетка открылась только на волоске от смерти. Ну конечно Фриц Смит и Майк Смит — это один и тот же человек (
«Одна фамилия? — сказал бы он. — Фриц, у тебя мозг настоящего гения и творца, а ты даже не догадался изменить фамилию?»).
Уильям должен выжить, чтобы спросить Фрица — или Майка, без разницы — как он сумел появиться перед Уильямом в ту ночь, когда его жизнь почти оборвалась, и в тот день, когда его жизнь по-настоящему началась.
И всё это значит, что Майк не умер. Майк не бросил его по своей воле — скорее всего нет. Фриц бы не бросил Уильяма, значит и Майк не бросил бы его ещё до того, как он совершил непоправимое.
Потому что не заслуживал жестокости, он не заслуживал одиночества, он не заслуживал своего мозга.
Но теперь ему нужно много работать, чтобы заслужить всё хорошее. Он обязательно сделает это. У него просто нет выбора.
Ха! Ну
конечно же Майк и Фриц — это один и тот же человек. Конечно, это тот самый человек, что спас жизнь Уильяма Афтона. Погружаясь, пучину забвения, он не может себе вообразить способы, как это вообще возможно. Может быть, вся его жизнь — это одна большая галлюцинация, а он сидит в психушке с тех самых пор, как в первый раз чуть не утонул? В этом было бы гораздо больше смысла, чем в том, что Майк Смит путешествует во времени только, чтобы стать другом Уильяма Афтона. Он не может понять, как у Майка это получилось, поэтому он просто думает о том, как он благодарен своему лучшему другу, своему Фрицу, и как ему жаль, и что он, скорее всего, никогда не сможет загладить свою вину за все те ужасные вещи, что он сделал и сказал ему. Если бы он мог, он бы без сомнений забрал свои слова обратно. Но, если бы ему выдался шанс поговорить с Фрицем сейчас, он бы сказал ему, какой он великолепный и как люди любят его. Фриц заслуживает услышать эти слова, как никто другой.
Его любовь к Майку и Фрицу гораздо сильнее, чем вся его любовь к себе.
Вода уже близко. Он задается вопросом, выживет ли он. Он хочет выжить. Он очень хочет. И он достаточно упрямый баран, чтобы чистой силой воли заставить себя вернуться обратно в этот бренный мир и стать достойным жизни. Он сделает что угодно, даже убьет Бога, лишь бы вернуться к своим близким, извиниться и, может быть, только может быть, он наконец заплачет.
Он заплачет. Смешно.
Как будто это вообще возможно.
Он просто хочет спросить Майка, любит ли он его тоже. Он просто хочет спросить Майка, почему из всех людей он выбрал в друзья именно Уильяма Афтона. Он просто хочет спросить Майка, сможет ли он когда-нибудь простить его, даже если он этого не заслуживает. Он просто хочет спросить Майка, могут ли они отправиться в путешествие по Соединенным Штатам и выследить ублюдка, который его вырастил, и убивать, убивать его до тех пор, пока даже малейшие воспоминания о нем не обратятся в пыль в памяти Майка.
Ему просто нужны его друзья.
Он просто хочет жить.
Он просто хочет стать лучше.
Он просто…
Самое тяжелое это не в падение, а
приземление.
Ад. Так он выглядит? Он попал в Ад? Боль разрывает его тело на части, как будто все его существо поглощено костюмом с пружинными замками, и все они одновременно сломались, и они разрушают его, убивают его. У него закладывает уши, вода неумолимо давит, а он погружается всё ниже, ниже, ниже, глубже, чем в тогда Темзе или в карьере.
И теперь рядом нет никого, кто мог бы спасти его. Только он сам.
Только жалкий монстр, который даже не может извиниться перед своими близкими.
Но вот оно. Это самое важное. Это то, что спасет его чертову жизнь.
Я должен выжить, чтобы извиниться перед ними. Он закрывает рот (но вода все равно попадает ему в нос) и заставляет себя открыть глаза. Вода обжигает, но он переступает через себя и, когда наконец перестает погружаться ниже, оглядывается вокруг. Словно в бреду, он ищет, где верх, а где низ, и находит — над головой мутно-белое пятно и точки поменьше, рассыпанные вокруг, манят его вверх, к спасению.
Он пытается двигать ногами, но боль пронзает все его тело от кончиков пальцев ног до лодыжек, икр и бедер, а затем в самое сердце. Он вздрагивает и понимает, что что-то себе вывихнул, если не сломал. Шрамы на руках тянут кожу так же, как он отчаянно тянется к жизни, и пульсируют. Голова ноет от тупой боли, только адреналин и безрассудное желание выжить держат его в сознании сейчас.
Только он успевает подумать об этом, как глаза заволакивают черные пятна. Он почти глотает воду от испуга, но в его голове раздается тот самый голос, и он точно знает, что выживет несмотря ни на что, как всегда,
потому что он должен быть достойным, он умрет, если не…
«Я не могу, я…»
«Все хорошо, положи руки мне на плечи. А теперь начинай двигать ногами. Самое главное, держи голову над водой. Да, у тебя получается.»
«Это невыносимо.
»
«Тебе это нужно на случай, если когда-нибудь будешь тонуть. Так, ты плывешь, а теперь толкайся вверх. Согни руки вот так и наклони голову. Попробуй, хорошо? Если ты начнешь тонуть, я поймаю тебя.»
Я поймаю тебя.
Он умеет плавать. Он умеет. Он едва сдерживает крики боли, когда двигает руками вверх и вниз, и перебирает ногами. Адская агония разрывает его на части, когда плывет выше, выше и ещё выше. Поверхность ещё так далеко, темнота затягивает его, ему так больно и так страшно, Боже, он просто хочет вернуться домой к своей семье. Он просто хочет вернуться к Генри, Кларе, Белле и Фрицу, и черт,
Майк, мне так жаль, не смей прощать меня, я не заслуживаю твоего прощения, я не заслуживаю твоей доброты, мне всегда так страшно…
Стоп. Хватит. Раз, два, три, четыре, раз, два, три, четыре, раздватричетыре, плыви выше, ты умеешь плавать ТЫ ИДИОТ ТЫ ПРОКЛЯТЫЙ МОНСТР ТЫ УТОНЕШЬ ТЫ ВСЕГДА ТОНУЛ ТЫ ПРАВДА ДУМАЕШЬ ЧТО БОМБЫ КОГДА-НИБУДЬ ИСЧЕЗНУТ ТОЛЬКО ПОТОМУ ЧТО МАМА И ОТЕЦ МЕРТВЫ ОНИ УМЕРЛИ И НЕНАВИДЕЛИ ТЕБЯ ОНИ УМЕРЛИ ПЫТАЯСЬ УБИТЬ ТЕБЯ ТВОИ ДРУЗЬЯ НЕ БУДУТ СКОРБЕТЬ ПО ТЕБЕ ПОТОМУ ЧТО ТЫ КУСОК ДЕРЬМА ПРОСТО УМРИ УТОНИ ТЫ МОЖЕШЬ ВЫБРАТЬСЯ ТОЛЬКО УТАЩИВ ВСЕХ С СОБОЙ…
пожалуйста прекрати пожалуйста. всего на секунду. я просто хочу стать лучше.
я просто хочу вернуться домой.
Он просто хочет стоить того, чтобы его спасли.
Он плывет выше и выше, этот глупый, упрямый, озлобленный, напуганный мальчик. Боль пытается притупить чувства, вогнать его в сон, но он не может, он ненавидит спать, он ненавидит моменты, когда он не рядом со своими друзьями, потому что это время, потраченное зря. Он может заснуть только, когда Клара лежит в его руках, и ровное биение её сердца усмиряет его бешеный пульс, но Клара не с ним сейчас, потому что он вел себя с ней как подонок, поэтому ему нужно продолжать плыть.
Он никогда не перестанет двигаться. Он всегда будет следовать за ними, его друзьями, его семьей. Он всегда возвращается, всегда и всё время, чтобы извиниться перед ними. Чтобы убить любого, кто причинит им боль. Чтобы любить их, курить, жаловаться, притворяться Богом. Чтобы суметь ужиться со своими мыслями и всем, что он сделал. Чтобы извиниться.
Чтобы спросить, какого черта путешественники во времени продолжают давать ему второй, третий, четвертый шанс.
Если Майк, по какой-то невообразимой причине, не бросил его, тогда и Уильям не бросит себя.
Он сдержит свое чертово обещание, пока солнце не взорвется и даже после, потому что даже Бог существовал до и будет существовать потом.
Он плывет. Он плывет, он плывет и плывет, вверх и вверх. Его руки устали, сонливость накрывает его волнами, но пока мрак ещё не окончательно затянул его, а вода не утопила его, он успевает выплыть на поверхность.
В его легких столько воды, что ему не удается сделать спасительный вдох. Сквозь черную пелену в глазах он едва различает небо. Он ничего не слышит, и ничего не чувствует, его тело устало дрейфует в холодной воде.
Он может только думать.
«Спасибо, Майк, за то, что был добр ко мне. Спасибо, что ты жив. Я думаю, я готов идти домой. Уже поздно, пойдем домой. Мистер?»
«Ты…»
«Мистер Майк, все хорошо! М… Я выиграл его. Это мой любимый цвет и мое любимое животное.»
«По… Почему?»
«Не знаю, почему фиолетовый, но кролики… они очень ловкие. Они не попадаются лисам. И они… они милые. Попробуй держаться за него. Это помогает мне быть храбрым! Ты тоже можешь быть храбрым, Майк. Я верю в тебя! Спасибо, Майк. Спасибо.»
Ах. Вот оно.
Достойность, а теперь —
тьма.
***
Майк впивается руками в ограждение, на которое его подсадил Уильям, и из последних сил перетаскивает свое истощенное, окровавленное тело на безопасную сторону дороги. Он переводит дыхание и приподнимается на четвереньках, пока ему наконец не удается встать, чтобы взглянуть за забор вниз, на далекую черную воду.
В темноте он уже не видит, как падает его друг, но он слышит звук удара о воду. Только это дает ему знать, что Уильям упал.
Блять, блять, блять. На секунду он может думать только о:
«Ох черт, я больше не буду существовать (разве не чудесно, что его это печалит),
не будет Эвана и Лиззи», а потом его мозг вспоминает свои саморазрушительные замашки, и в голове уже есть лишь оглушительный факт того, что его идиот-друг только что спас его жизнь.
О Господи, Уильям вспомнил, что Майк это Майк, а не Фриц.
Эмоции мгновенно берут верх над разумом, он истошно кричит:
—
Уильям! — он вглядывается вниз, в темноту, как Орфей в царство мертвых, и кричит имя своего друга снова и снова (у него есть чувство, что кто-то
наблюдает за ним, но прямо сейчас ему не до этого, он думает только о смерти, которая всегда следовала за ним по пятам).
— Фриц? — как в бреду Майк оборачивается, когда к мосту подъезжает машина. Огни фар слепят его, и только, когда водитель выключает их, он видит, что это Клара за рулем. Генри с обеспокоенным видом выходит из машины и идет к Майку. — Ты что тут делаешь?
— Генри, слава Богу вы…
Генри быстро обнимает Майка, на его лице смесь горя и сожаления.
—
Что случилось? — Генри едва сдерживает в себе ярость на Уильяма и горечь от мысли потери двух лучших друзей одновременно.
— Я… — Майк не сдерживается, по его лицу катятся слезы. — Я пытался прыгнуть, я прыгнул, но он спас меня. Он поймал меня и упал,
он упал в воду.
Генри ошарашенно убирает руки с его плеч.
— О нет. Нет, нет, нет, — он смотрит вниз на воду, затем снова на Майка. — Нам надо найти его. Этот сукин сын, — от резких слов Генри, в нутре Майка ноет неприятное чувство, но он без споров садится в машину. Генри коротко объясняет Кларе случившееся, и она, чертыхаясь себе под нос, зажигает двигатель и разворачивает машину.
Пока они съезжают с дороги (машина большая, уж точно не принадлежит никому из них) вниз по холму, где начинается вода. Белла протягивает Майку руку, она аккуратно дотрагивается до его окровавленного носа и хмурит брови.
— Что произошло?
— Я… — Майк потирает затылок. — Он ударил меня. Мы с Уиллом подрались. Я пришел на вечеринку, чтобы проследить, что он никого не поранит там, и… похоже, у меня плохо получилось.
— Это не твоя вина, — шепчет Белла. — Он вел себя отвратительно. Это только его вина, — она хмурится ещё пуще. — Почему ты пытался убить его, Фриц?
Майк испуганно сглатывает ком.
— Он… — он не может сказать всю правду, но и лгать тоже. Больше нет. — Он напомнил мне моего отца. Я боялся… я боялся, что он может нас убить, — Майк расстроено опускает взгляд. — Я знаю, вы любите его, но вы… вы не
понимаете его мозг, как я. Вы не знаете, что могло бы произойти.
— Ну, хорошо, что ты его не убил, — отвечает Клара, она напряженно смотрит прямо, ведет машину вниз по грязному холму, и, когда Майк ловит её отражение в зеркале заднего вида, видит, что по её щекам катятся слезы. — Потому что я спасу эту скотину, а потом убью его сама! — Майк вскрикивает и чуть не бьется головой, когда Клара резко бьет по тормозам. Все быстро выскакивают из машины, Клара завязывает волосы в хвост, Генри скидывает обувь.
Яркий свет фар падает на озеро, Уилл должен быть мертв, никак иначе, но вот его тело — или его труп — плывет на воде, его лицо мертвенно-белое. Генри чертыхается и прыгает в воду. Для неподготовленного человека плыть слишком далеко, но Генри Эмили зол, силен и опечален, поэтому он доплывает до Уилла и сцепляет их руки вместе. Через несколько минут он выходит на берег, валится на руки и тащит Уилла за собой по грязи. Клара падает перед ним на колени и щупает его пульс.
— О, Афтон,
не смей бросать меня так, ублюдок, — говорит она, нажимая на его (скорее всего, сломанную) грудную клетку. Одну ладонь она ставит его грудь, второй сцепляет руки в замок и начинает давить в ровном ритме. Белла прикрывает рот рукой, испуганно глядя, как её лучшая подруга пытается спасти жизнь человеку, который издевался над ней, и тянется к Майку за утешением. Он кивает ей, наблюдая, как его мать отчаянно спасает жизнь его отца, и задается вопросом, пошла бы она на такое в будущем, несмотря на всё, что он сделал.
Она зажимает ему нос и прижимается губами к его губам, в попытке оживить его, а затем снова давит на грудь. Это продолжается какое-то время. Слишком долго, думает Майк. Клара всхлипывает, но стучит кулаком снова, и снова, и снова.
— Ты не можешь! — кричит она. — Ты сволочь, ты не можешь поступать так с нами!
Ты не можешь умереть героем, когда ты был злодеем. Ты не умрешь, заставив нас ненавидеть тебя, когда мы так сильно тебя любим.
Она делает ему искусственное дыхание ещё несколько минут, но, кажется, ничего не происходит. Её руки слабеют, и вскоре она сгибается над ним, задыхаясь от слез, и бьет его по груди, опять и опять, и опять.
— Ну же!
Давай, Уилл. Я ещё должна наорать на тебя! Я ещё должна убить тебя, а я не могу сделать это, если ты мертв! Давай, давай,
вернись, пожалуйста, Боже…
Тело Уильям дергается вверх, он кашляет водой и пытается дышать. Клара держит его в руках, пока он судорожно вдыхает и выдыхает. На секунду его глаза открываются, и он произносит что-то вроде: «Прости, любовь моя», и снова теряет сознание. Клара кладет два пальца ему на шею, где трогает пульс, и решительно кивает.
— Генри, Фриц, несите его в машину. Нам нужно в больницу.
Майк делает как велено и берет Уильяма за ноги, пока Генри подхватывает его за плечи. Они осторожно кладут его на заднее сиденье, голову на колени Беллы, ноги на Майка. Клара сдает назад и вылетает обратно на дорогу.
— Фриц, мы поговорим, потому что, если я не буду говорить сейчас, я
сойду с ума, — требует Клара, обгоняя машину, похожую на полицейскую, но ей всё равно. Никто не сможет догнать их в этот момент, даже Флэш. Майк и Белла обхватывают Уильяма, чтобы он не ударился о передние сиденья и не поранился ещё сильнее. — Ты пытаешься убить его, потом помочь ему, а потом пытаешься убить себя, но он спасает тебя? Какого хрена происходит?
Майк чувствует, как к горлу подступает желчь.
— Я… У него был маниакальный эпизод, и это напомнило мне моего отца, а он убил бы
всех нас, и я... я плохо отреагировал, —
Если бы вы были на моем месте, вы бы сделали то же самое. Вы бы убили его, если бы были на моем месте. — Но я… я дал ему
обещание, так что я подумал, что смогу, черт, я не знаю, отговорить его, и я пошел на вечеринку, но я услышал всё, что он вам наговорил, а потом он… — Майк сглатывает ком. — Он ударил какого-то парня и пытался задушить его, но я остановил его, и сказал, что мы можем вернуться к вам и извиниться. И он сказал… он мне сказал много
ужасных вещей и ударил меня. Я просто устал, я так устал попытаться быть героем, потому что это никогда не работает, я так устал
ломать себя ради других людей, заслуживают они этого или нет… — он обрывает себя, понимая, что начал болтать, даже если откровения важны им прямо сейчас. — Поэтому я приехал к мосту, чтобы прыгнуть, но он нашел меня и сказал, что ему жаль, что он не заслуживает никого из нас, и что он сдержит свое обещание, а потом он поймал меня и спас, а сам
упал, — Майк сбивчиво дышит, словно только что пробежал марафон. — Да. Вот, что нахрен происходит.
В машине наступает тяжелая тишина, прерываемая лишь поверхностным дыханием Уильяма. Клара невесело смеется.
— Мы такие сломанные люди, да?
— Нет, — тут же отвечает Майк. — Мы не сломаны. Мы просто дети.
Мы просто дети.
Белла молча берет его за руку. Спереди Генри снимает очки и вытирает лицо от озерной воды и слез, он поворачивается в Майку:
— В следующий раз, когда тебе будет так плохо, Фриц,
говори нам. Мы поймаем тебя. В следующий раз, если ты подумаешь, что Уильям сделает нам больно,
говори нам. В следующий раз, если ты подумаешь, что ты сломан,
говори мне. Я никогда не перестану повторять, что ты не сломан, — он смотрит на него суровым взглядом и добавляет: — Не пытайся спасти его сам. Только
он может спасти себя, ладно? Мы любим его, но мы ничего не можем сделать. Мы его поддерживаем, но мы не врачи, не терапевты. Больше мы ничего не делаем в одиночку, понятно? Мы команда, — он слабо улыбается. — Мы семья. Навсегда, — тут он не сдерживает слезы и рыдает, он тянется рукой к Майку и мягко треплет его волосы. — Мне так жаль, что я выгнал тебя и даже не послушал, Фриц.
Мне было так страшно. Но я не представляю себе жизнь без тебя, поэтому… пожалуйста, не прыгай, Фриц. Мне всё равно, как эгоистично я звучу. Если ты когда-нибудь захочешь прыгнуть, падай на меня. Я верю в тебя, хорошо? Я верю, что ты сможешь справиться тоже. Больше не отпускай. Прошу, обещай мне, обещай, что не отпустишь.
Когда его отец из альтернативной вселенной попросил его о том же, Майк не смог дать ему обещание. Тогда это казалось слишком невозможным, желание смерти пересиливало всё, что угодно. Это было единственным, чего он хотел ещё с тринадцати лет.
В бессознательном состоянии Уильям внезапно протягивает свою безвольную руку и берет ладонь Майка, а затем во сне он улыбается.
Майк выдыхает и издает краткий смешок. Нет, он не хочет умирать. Он просто хочет, чтобы у него была семья. Он не хочет отпускать, больше никогда.
С ними он в безопасности.
Он скрещивает пальцы, рука Уильяма повторяет это движение, они навсегда связаны.
— Обещаю.
***
Уильям Афтон наблюдает, как люди, которых он когда-то любил больше всего на свете, сажают его другое «я» в машину, а затем Клара — его старая Клара, его упрямая, дерзкая, строптивая, чудесная Клара — уносится прочь по дороге.
Он напевает что-то себе под нос, спускаясь с моста. Улыбка играет на его лице, когда он видит свой Тандерберд. На самом деле, его машина, была единственным, что никогда не ломалось и не подводило его. Он проводит рукой по капоту, и воспоминания, когда-то утерянные, проносятся вспышкой в его мозгу. Первое, как он катал Клару на этой машине, и последнее, поездка в пиццерию и кровавое убийство маленькой Шарлотты. Он улыбается ещё шире. О, так даже лучше! На обочине дороги валяется пистолет. Возможно, он был у Майкла, но этот идиот был слишком поглощен своим желанием смерти, что не понял, как он выпал у него. Уильям поднимает его с земли и, держа в руках, неторопливо направляется к машине.
О,
фантастика — ключи ещё в замке зажигания. Он поет немного громче, чтобы заглушить свои безумные мысли, мысли о своем горе, о своей душе и о том, что тридцать лет он был всего лишь разъяренной, потерянной, скорбящей машиной. Он садится на водительское сиденье, закрывает дверь, и машина с ревом заводится.
Этот звук подобен песне, под которую он танцевал всю жизнь. Он кладет нож из сгоревшего дома на пассажирское сиденье и включает радио на всю громкость.
Он следует за машиной до места назначения, вероятно, больницы. Он старается не съеживаться при мысли о том, что ему придется переступить порог этого гнетущего места, которого он всей душой презирает. Его план состоит только в том, чтобы убить Майка, но он понимает, что не может упустить такую возможность.
Майк не единственный, кто может изменить прошлое.
Он силой создаст свой счастливый конец и неважно, сколько грязных подонков ему придется убить. Он спасет свою жену. Он спасет своих детей. Он спасет свою империю.
Он спасет это всё. Но ему не помешает и кое-что сломать.
В конце концов, он может убить Генри и Беллу, людей, которые породят ту крошечную
вещь, которая в будущем воскресит души в аниматрониках, и они погубят его. Наконец-то он убьет человека, который обратил его и его сына в пепел. Он вонзит нож в горло первому, кто когда-либо считал его человеком, и, казалось бы, его сердце заноет от этих мыслей, но он просто подпевает песне на радио.
Я знаю (знаю),
Ты уже принадлежишь другому,
Но этой ночью
Ты принадлежишь мне.
