***
На следующий день ему позвонил доктор. — Мои извинения, мистер Миллер… — Афтон. Фамилия — Афтон. — Ах, понимаю. Мои извинения, мистер Афтон. Я не мог связаться с вами некоторое время, но мне очень интересно, что вы думаете о пробе новых препаратов. Они основаны на литии, как я вам рассказывал, про морских свинок. Я бы хотел, чтобы вы вели записи и не бросали другие рекомендации, но я думаю, это может помочь… Он не слышит остальных слов доктора, сознание шепчет ему перерезать глотку доктора, мысли ревут о том, что он убил своего лучшего друга. Но вдруг из ниоткуда появляется Генри и кладет руку ему на плечо. Он даже не заметил его. Он судорожно вздыхает. — Когда я смогу получить их? Первый побочный эффект от препаратов, который он замечает, это сухость во рту. Не важно сколько он пьет, сухость во рту не уходит. Он тянет себя на дно из-за небольшого неудобства, и это расстраивает его безумно. Когда с руки наконец снимают гипс, она ещё кажется вялой, а из-за лекарств он дрожит. Его руки дрожат. Он не может строить, если его руки дрожат. Каждый день он принимает таблетки, каждый вечер он записывает результаты, и каждую минуту этого он ненавидит. — Как ты себя чувствуешь, дорогой? — спрашивает его Клара, когда он подходит к кровати. Он держит её руку (и его рука ноет, значит, скоро пойдет дождь) и представляет на безымянном пальце кольцо. Это единственное, что заставляет его улыбнуться. — Жалко, — признается он и целует её, обнимает её правой рукой, приближая к себе, потому что она приносит ему покой, и он не понимает почему («Ты… ты сделал это ради Нонны?» спросила она, и он сухо кивнул, и она заплакала так сильно, что он тоже начал плакать). Ему нравится, когда она спит, развернувшись к нему спиной. Сначала, она пошутила, что они так складываются как паззл, и он посмеялся, но на самом деле он просто хочет, чтобы, если она вдруг проснется посреди ночи, не подумала, что спит с монстром, который доведет её до самоубийства через несколько лет. Она тянет свою руку и тыкает пальцем по его виску. — Скажи, что происходит у тебя в голове? — Я… Оу. Его улыбка такая широкая, что достигает его глаз, и ему кажется, так он похож на Беллу. Его мозг ужасающе спокоен. Его тело дрожит, во рту сухо, пульс сбивчивый, и он не может спать, но его мозг не кричит, не мечется, не кидается на него. — Ничего. Великолепно, правда? Она улыбается и целует его, обнимая рукой, и настаивает на том, чтобы спать к нему лицом. Она главная. Он уступает ей. — Мы в порядке, — шепчет она и засыпает, но он не может спать. Он проводит пальцами бесконечные созвездия её веснушек. У Фрица были веснушки. Его сердце разбито, его сердце переполнено. Парадокс. Я парадокс. Я не должен существовать. Я всегда буду существовать. Парадокс.***
Бонни и Фредбер закончены. Клара говорит, что они выглядят странно. Белла вяжет им фиолетовые бабочки, чтобы они выглядели милее (она права, они в тысячу раз очаровательнее с маленькими бабочками). Ему нравится Бонни. Когда он носит Бонни и смотрит на свое отражение, он не видит монстра. Он надеется, однажды дети тоже полюбят Бонни.***
Год завершается непримечательно. Они все хорошо заканчивают семестр. Белла наконец выбирает направление — преподавание, она будет учителем — и они выпивают в честь этого, и они напиваются, чтобы забыть. Он чувствует себя нормально. Он понимает, что ему очень нравится чувствовать себя нормальным (парадокс, снова): 1. Если я нормальный, я не сделаю им больно. Я никогда не сделаю им больно. 2. Если я нормальный, значит я не особенный, тогда в чем смысл жизни? Как я построю свою империю, если я нормальный? Как я могу быть достойным жизни, если я снова стану серой массой? а. Тише: Я заслуживаю быть достойным жизни, потому что я родился.***
Они остаются в квартире на лето и иногда ездят домой. Он переключается между Генри и Кларой. На четвертое июля они едут домой к Генри. Он смотрит, как фейерверки взмывают в небо, и бросает вызов Богу навести на него очередной эпизод из-за взрывов. Он весь трясется, слишком громко, так громко, так громко, и, когда родители не смотрят, Генри берет руку Уилла и говорит: — Ты дома. Уильям Афтон смотрит на взрывы в небе, он трясется и дергается, сдерживая крики, и на секунду, ему не кажется, что он серая масса, потому что никого во вселенной ещё не был так потерян, как он, никого любили так сильно, как его. Он коротко улыбается. Он самый большой эгоист во вселенной. Но это нормально. Ему нужно быть эгоистом, чтобы выжить. Взрывы прекращаются. Фейерверки рассеиваются. Небо снова черное. Однажды Генри сказал, что звезды — это ангелы, которые приглядывают за нами с небес. Уилл надеется, что его Фрицу понравилось шоу, что он целует Джереми и играется с Эваном и Лиз. Его ангел-хранитель. Позже той ночью, пока Генри укладывает Бев, Уильям готовится ко сну на диване в гостиной, но между стеной и спинкой дивана он неожиданно замечает Фрэнки Эмили. Тот держит в руках конфету и смотрит в окно. — Эй, — говорит Уилл, глядя сверху вниз на мальчика, который всё ещё пытается напасть на него, когда никто не видит (это от любви, настаивает Генри, и Уильям одновременно бесконечно благодарен и бесконечно жалеет, что у него нет младшего брата). — Что ты тут делаешь? Фрэнки хмурит брови и качает головой. — Секрет, значит? — Уилл перебирается через спинку дивана и садится с Фрэнки на пол. Он наклоняется поближе и шепчет ему: — Давай, я расскажу тебе свой секрет, а ты расскажешь мне свой? — Фрэнки неуверенно поднимает взгляд и кивает. — Меня уже немного бесит фиолетовый цвет, если честно. Фрэнки ахает, Уилл это мультяшный персонаж, который носит только и только фиолетовый, как он мог это сказать? Уилл чуть посмеивается над выражением лица мальчика. Затем тот подбирается ближе и шепчет Уиллу на ухо: — Я боюсь фейерверков. Они были такими громкими. Как папины пистолеты. Мне не нравятся громкие звуки, — ещё тише, он добавляет: — Папа говорит, что коммунисты придут и разбомбят нас к чертям. Я не хочу, чтобы нас бомбили! — О, коммунисты не такие плохие. Там, откуда я родом, они помогли нам с громкими звуками. Знаешь, что я делал, когда взрывы над моим домом были слишком громкими? Я прятался в темноте. Там они тебя не достанут, верно? — Но уже темно! — Ах, да, тут ты прав. Хм, — он задумчиво кладет руку на подбородок, и, словно к нему приходит гениальное научное осознание, он щелкает пальцами. — У меня есть идея, Фрэнки. Мы должны сделать неприступную крепость. Поможешь мне? Один я не управлюсь, — глаза Фрэнки загораются, и он взволнованно кивает. Через двадцать минут у них уже готов форт, сделанный из дивана, подушек и одеял. Они залезают внутрь, взяв с собой фонарик. В комнате раздаются шаги и через секунду головы Генри и Бев выглядывают из-за одеяла. У Уилла на голове миска для салата (Фрэнки настоял, что они должны выглядеть как настоящие солдаты, а солдатам нужны каски). — Прости, Хен, но проход только для тех, кто знает пароль. — Пароль — Рузвельт, — слишком громко шепчет Фрэнки. — Рузвельт! — кричит Бев и вбегает в крепость. Она берет фонарик, чтобы сделать театр теней. Генри посмеивается и хлопает Уилла по миске на голове. — Ты рядовой пехотинец, — говорит он, и Уильям фыркает. — Я генерал, прошу заметить. Президент, — он указывает на Фрэнки, — сказал так. Мы победим всех немцев в Юте. — И много в Юте немцев? — Нет, если мы со всеми разберемся, — Генри смеется и слегка краснеет. Они немного играют детьми, пока Фрэнки и Бев не засыпают на подушках. Уилл зевает и снимает миску с головы, проводя рукой по волосам. — Он испугался фейерверков, — тихо говорит он, и Генри кивает. — Спасибо, Уилл, — они касаются руками, когда Генри наклоняется к нему. Уилл сглатывает и качает головой, слегка отдергиваясь. Генри заливается румянцем и шепчет: — Прости, я… — Мы договорились, — говорит Уилл и улыбается. Он улыбается. — Когда я буду в порядке, Хен. Я поцелую тебя, когда заслужу на это право. Генри сопит во сне. Уилл стучит пальцем по полу, задаваясь вопросом, что, если бы у него был младший брат или сестра, смог бы он защитить их от бомб.***
Однажды на выходных, перед самым началом второго курса, он идет к Белле домой, и, когда ей кажется, что он не видит, она склоняется над раковиной. Он держит её волосы, не спрашивая, он всё ещё дрожит, он так и не перестал дрожать, он спит всего пару часов в неделю. Он потирает её спину и говорит: — Всё хорошо. Ты в порядке. Всё хорошо. — Н-начинается, — всхлипывает она, тяжело дыша. Она плачет сильнее, чем когда-либо, и падает в его руки. — Я не хочу умирать, Уилл, я не хочу, чтобы ещё один из нас уходил. В его голове вой. У него всё шло так хорошо. У него всё шло так хорошо. ОН БЫЛ НОРМАЛЬНЫМ НЕСКОЛЬКО МЕСЯЦЕВ, и вот он, стоит у туалета, бутылочка с лекарствами в его в руках, капсула с кокаином лежит на раковине (осталась с того ужасного эпизода и, похоже, он не может это забыть). Он пытается отдышаться, он слышит, как собственный голос вторит ему выбросить таблетки в туалет, слить их, они ему не нужны, они ему не нужны, они ему не нужны, он победитель, они никогда не нужны были ему, он не может поверить, он позволил этому идиоту убедить его, что ему нужны лекарства, вот почему Фриц умер, не так ли, он не был сильным, как Уилл, нет, нет, нет, он не сильный, потому что он мертв, ТЫ УБИЛ СВОЕГО ЛУЧШЕГО ДРУГА ТЫ МОНСТР… — Тише, тише, тише, — бормочет он, дергая себя за волосы, и расхаживает по кругу. Он вздыхает и ставит баночку на пол, таблетки разлетаются по полу. Он берет кокаин и рассыпает его в линию на раковине. Она, словно стрела, указывает на него, сделай это, ты станешь счастливее, ты уплывешь, но это будет великолепно, разве ты не хочешь кого-нибудь убить… — Уилл? — зовет Белла. Он измотан, его сердце не может перестать биться, просто перестань биться, чтобы я наконец смог быть с моим Майклом. Она стала чуть медленнее в последнее время. Слабее, чем обычно (он не может не обращать на это внимание, как бы сильно он не пытался). Она мягко улыбается ему. — Могу я рассказать тебе секрет? — Пожалуйста, не говори им… — Я не скажу. Всё в порядке. Могу я рассказать тебе секрет, Уилл? — она собирает таблетки с пола, пока он утопает в стыде и мании, и печали, и возвышенных мыслям о том, чтобы взять кухонный нож и каким-то образом вернуться в прошлое и убить монстра снова, и тогда ему не придется останавливаться, он никогда не остановится, СМЕРТЬ УЖАСАЕТ, КАК Я МОГ УБИТЬ, ЭТО ТАК СТРАШНО, Я НЕ ХОЧУ ЧТОБЫ КТО-ТО УМИРАЛ. — Знаешь, почему я постоянно накуриваюсь? Ты, блин, сделал из меня настоящую хиппи. Хочешь знать почему, Уилл? Он судорожно выдыхает и коротко кивает головой. Она посмеивается, высыпая таблетки в баночку. — Я хотела начать курить, когда мне станет хуже, но ты сделал это раньше. Я хочу привыкнуть быть всегда под кайфом. Я хочу всегда быть под кайфом в будущем, чтобы притупить боль. Я не хочу умирать в боли, Уилл, — она кладет баночку в его руку, и от её прикосновений, он перестает дрожать, всего на мгновение. — От этого тебе станет лучше, Уилл. Я знаю, что ты чувствуешь. Я не буду тебя осуждать. Я знаю, каково это, когда ты просто хочешь остановить боль. Хотя у тебя всё по-другому. В будущем, от этих вещей тебе станет только хуже. Если ты смоешь их в туалет, тебе придется найти другой способ жить достойно. Если ты перейдешь эту черту, тебе придется найти другой способ не ранить себя или кого-то, когда у тебя будет эпизод. Я не буду осуждать тебя, правда, но ты должен сделать выбор, хорошо? Хорошо? Он берет её руку в свои. Он весь трясется, он не может перестать трястись. — Я не хочу, чтобы ты умирала, — плачет он. — Я не хочу, чтобы кто-то умирал. — О, Уилл, никто не хочет умирать, — она улыбается, потому что Белла Барнет всегда улыбается. — Мы все умрем. Я уйду рано, но это не делает меня особенной. — Ты особенная, потому что ты жива… — он обрывает себя. Ты особенная, потому что ты жива. Как я вообще мог оборвать чью-то жизнь? Как вообще кто-то на этом свете может убивать? Как можно брать, и брать, и брать? Как я вообще мог убить кого-то? Маленьких детей? Убивать людей, в которых столько жизни? Как я мог быть настолько сломанным? Теперь он понимает другого себя. Полностью и совершенно. У него не было причин, чтобы убивать. Он просто был сломан. Он просто ненавидел себя. Он просто ненавидел всех вокруг за то, что в них было столько жизни. Уилл не ненавидит себя. Как он может ненавидеть себя, когда он заставляет Изабеллу Барнет улыбаться? Он не сломан. Он жив. Он здесь, и он жив. «Смотри на жизнь.» Он высыпает кокаин в раковину. Он обнимает Беллу, и, может, если он всегда будет обнимать её, она никогда не умрет, ей никогда не придется умирать.***
Уилл любит покупать Кларе вещи, а ей (после некоторых препираний) нравится, когда её балуют. Он покупает её жемчуг, и серьги, и платья, а она кружится в своих новых подарках для него, и он любит её, он любит её, он не понимает, как же ему так повезло с ней. Ах. Верно. Фриц познакомил нас. Его рука дрожит. Выходные (Клара теперь часто уезжает домой — Нонне, несмотря на всю заботу, становится хуже), Уилл стоит на кухне, миссис Капуто настойчиво пытается научить его самому готовить пасту. — Работай руками, молодой человек, — приказывает она. Он случайно марает лицо мукой. Она облизывает большой палец и подносит руку к его щеке, и он вздрагивает, очередной взрослый готов ударить его, потому что он идиот. Она краснеет. — Я… Простите… — Не нужно, — мягко говорит она и потирает костяшки его пальцев, улыбаясь. — Теперь я твоя мама-медведица, юноша. А теперь, месить нужно вот так, видишь, Уилл? Он молча слушает её и после, когда он успешно приготовил ужин, Клара заходит на кухню, он драматично указывает на тарелку с пастой и говорит: — Теперь я почетный итальянец. Она искренне удивлена. — Теперь твоего эго будет больше солнца, не так ли? — Ну а как же? — говорит он, и миссис Капуто смеется. Её смех звучит как музыка для него, совсем как смех Клары. Клара — его любимая песня. Он вытирает муку с лица и представляет, что бы могла готовить его мать. Теперь Заячья улица на вкус только как сигареты и дым. Ему не нужна Заячья улица. Его мама-медведица растопчет Заячью улицу в прах. Клара возвращается домой тихая. Уилл без слов понимает, что произошло. Однако он не может понять, как его альтернативная версия мог позволить Кларе гнить в своем горе и постепенно стать тенью прежней себя. Огонь Клары поблек, но не потух. Она много плачет. Она дрожит. Она крепче обнимает его. Но, как и всё на свете, это проходит, и однажды ночью она говорит ему: — Она любила тебя, Уилл. Она очень тебя любила. Клара не ломается. Она никогда не сломается.***
Наступает 1958. Ещё один год без Фрица Смита. Но ему нужно быть благодарным, и он думает: ещё на год ближе к Майклу Афтону. У него все еще случаются эпизоды. Его мания и депрессия никуда не деваются. Но когда Клара танцует, когда Белле нужно, чтобы кто-то подержал ее волосы, когда Генри нужна помощь с вычислениями, он рядом, и ему кажется, он благодарен за то, что он жив. Даже когда над его головой гремит гром. — Эй! — он ворчит и разворачивается на оклик, и тут широко раскрывает глаза. Он замирает, парень с той новогодней вечеринки подходит к нему. Он пихает его и указывает пальцем. — Помнишь меня? — Я… — Уилл с трудом сглатывает, а затем изображает сочувствие. — О, ты тот парень, на которого напал мой друг. Хорошо, что я пришел вовремя, да, а то всё могло закончиться некрасиво — Ты… нет, это был ты… — Мой друг Фриц. Он немного перебрал той ночью. Мне ужасно жаль за то, что случилось. Сколько обошлись медицинские счета? — он достает ручку и чековую книжку из рюкзака, стараясь не дрожать. — Скажи, я покрою их, я… Я покрою их. Он обожает Америку. За деньги можно купить всё, всегда есть второй шанс. Он ненавидит Америку. Таким людям, как он, всё сходит с рук.***
— Я хочу, чтобы вы держались от меня подальше, — предупреждает он, — я сделаю вам больно, я… — Уилл, — говорит Генри, и Уилл дергает себя за волосы, он не может дышать, он не может думать, он ничего не может сделать правильно, — Всё в порядке. Что случилось? Ты можешь нам рассказать. — Пожалуйста, пожалуйста, я сделаю вам больно… — Ты этого не сделаешь, — настаивает Генри. Уилл медленно сползает на пол, позволяя Генри прижать к себе его голову, укачивая его. — Что случилось? — Я… — он всхлипывает, он всегда плачет. — Я скучаю по моему Фрицу. Я хочу, чтобы мой Фриц вернулся. Его врач направляет его к своей коллеге, про которую он однажды рассказывал, а та коллега направляет его к своей дочери, потому что у неё слишком полный график для новых клиентов. Он прижимает карточку с адресом к груди и стучит в дверь. На нем белая рубашка, а не фиолетовая (он пытается хотя бы немного отвязаться от фиолетового, пытается отделить себя от монстра). — Здравствуйте? Заходя внутрь, он видит женщину — она выглядит лишь слегка старше него. Кабинет довольно необычный, посреди комнаты стоят два высоких кресла, а между ними — журнальный столик. Женщина фыркает, пытаясь поставить коробку на высокую полку углового шкафа. Она поднимает взгляд и машет ему рукой. — О, здравствуйте! Вы рано. — Вы доктор Сара Вагнер? — Доктор, думает он, подавляя смешок. Как она уже успела стать доктором? — А вы, должно быть, мистер Афтон. Пожалуйста, присаживайтесь, — он не садится. Он помогает ей с коробкой, и ждет, пока она не сядет одновременно с ним. — Можно мне закурить? — Если вам так будет спокойнее, — он кивает и, вздохнув, достает из кармана сигарету. — Вы когда-нибудь раньше посещали терапию, мистер Афтон? — Нет, мэм. Выбора у меня было немного. — Понимаю, — она достает планшетку, и ему кажется, он уже ненавидит её, то, как она изучает его как аниматроника, а потом он понимает, что ненавидит себя за то, что всегда смотрит на людей с такой стороны, но он не ненавидит себя, не может, потому что лучшие люди на земле всё ещё ценят его. Парадокс. — Почему бы нам не познакомиться поближе, мистер Афтон? Понять, почему вы здесь. Он резко усмехается. — Есть бесконечное множество причин, почему я здесь, — это была ошибка. — Я удивлен, что вы вообще развлекаете себя, сидя здесь. — А почему вы развлекаетесь, сидя здесь? — отвечает она. Он прищуривает глаза, дым клубится над его лицом. — Я не хочу никого убивать, — говорит он, и ему хочется, чтобы это звучало угрожающе, он хочет, чтобы она вызвала полицию и посадила его за решетку, — и мне кажется, я иду по правильному пути. Она кивает, что-то записывая. — Я вам не верю, — говорит она, а затем поднимает на него взгляд и мягко улыбается. Он закатывает глаза. — Да, какой же я блестящий лжец… — Я думаю, вы просто ищите предлог, чтобы быть плохим человеком, мистер Афтон, потому что вы не считаете, что можете быть хорошим или что вообще заслуживаете счастья. Я права? Она ведьма. — Как вы… — Ха. Можете считать, что я просто мастер в своем деле, — она закидывает одну ногу на другую. — Итак. Давайте всё-таки узнаем друг друга поближе, мистер Афтон, — он посмеивается, держа сигарету у губ. Она хорошая, думает он, а потом вспоминает собственное прозрение, когда-то погребенное под слоем стыда и бомб: я особенный, потому что я жив.***
Он очень нервничает, стуча в дверь Генри. Стоит раннее утро. Он по обыкновению не мог уснуть. Генри зевает, открывая ему дверь. Уиллу кажется, он выглядит очаровательно с растрепанными волосами. — Да, Уилл? Уилл достает из-за спины цветок — орхидею — и смущенно потирает затылок. — Не хочешь сходить на свидание, которое должно быть тайным, и, зная нас с тобой, будет в основном состоять из работы над схемами? Генри удивленно раскрывает глаза, а затем смеется тепло, как Санта-Клаус, и обнимает Уилла так крепко, что становится трудно дышать. Он расцеловывает его лицо, и в этот момент Уиллу кажется, что ему очень повезло быть живым. Ему снится, как он стреляет в Генри, и он не уверен, видение это или воспоминание, потому что он — это он, он монстр, нет, нет, дыши, дыши, я в порядке, я в порядке, я в порядке. Впервые более чем за год он не думает о Фрице Смите весь день, а затем чувствует себя настолько виноватым из-за этого, что закапывается в своем дневнике. Вместо самоуничижительных монологов он пишет всё, что он любит в своем Майке, и впервые за год, когда он думает о своем лучшем друге, ему просто хорошо, ему просто тепло, каким и был Майк. В колледже нормально. В колледже даже немного весело. Он неполноценен без своего Фрица, но в остальном с ним всё в порядке. Он всё ещё беспокоится о том, что он серая масса, что его альтернативное «я» может ворваться в дом и перерезать горло его близким, о крови Майка, о том, что однажды он станет отвратительным отцом — он всегда, всегда будет беспокоиться об этом. В 1960 году Джона Фитцджеральда Кеннеди избирают в президенты. Клара рассказывает ему, как однажды это предсказал Фриц, и они смеются так сильно, что смех сменяется слезами, и единственным утешением является то, что президент Кеннеди удивительно красивый. Он полон страха. Как могло быть иначе? Но также в нем очень много любви, и он понимает, другие цвета ему тоже идут. Это, несомненно, поворот, которого никто не ждал. Однако он всегда выбирает фиолетовый как главный цвет, потому что ему нравится фиолетовый, его кролик был фиолетовым, и ему кажется, что с ним всё в порядке. Он в порядке, он в порядке. Он достойный. Или, по крайней мере, он пытается. Каждый раз, когда наступает эпизод, он думает: «Если я убью кого-нибудь, если я стану недостойным, если я порочен, Майку придется стать Фрицем, и я верну себе своего лучшего друга, я создам новый парадокс, и я смогу вернуть его, я верну его, моего Фрица», но потом ему становится тошно от себя, он не может подвести своего Майка. Он не может забыть о своем обещании.***
Он сидит у воды. Он один. Ему не нравится быть одному, наедине со своими мыслями, но он решил, что это ему нужно сделать в одиночку. Он вздыхает, проводя руками по траве. — Эй, дурень, — говорит он, глядя на воду и задаваясь вопросом, есть ли ангелы в карьере, как в звездах на небе. — Я скучаю по тебе. Ты болван, заставляешь меня скучать по тебе, — он поднимает сигарету к губам и кладет другую в траву, для Майка. — Мы с Кларой встречаемся почти четыре года. С Хеном чуть больше двух. Белла много кашляет, но пока ничего страшного. Травка притупляет любую боль. Я позабочусь о ней, не волнуйся. Недавно я понял, что я особенный, потому что я жив. Тогда все особенные, потому что живы. И если все особенные, тогда никто не особенный, верно? Доктор Вагнер сказала, что я звучу очень пессимистично, но ты же меня знаешь. Я не самый веселый парень. Но потом я подумал: «Я знал Фрица всего каких-то четыре месяца. Я знал одного болвана всего четыре месяца, и это полностью изменило мою жизнь». Как же тогда ты не можешь быть особенным? И я подумал: «Может, Фриц единственный особенный на этом свете», и это имеет смысл. Мой герой должен быть особенным, верно? — он выдыхает дым, его руки дрожат чуть меньше. Слеза пробегает по его щеке. — Я ужасный монстр, если чувствую радость без тебя, мой друг? Ты не знаешь, что бы я сделал, чтобы вернуть тебя. Я всё ещё не хороший человек. Но я очень стараюсь, и это главное. Идти по твоим стопам. Он сидит недалеко от места, где утопил монстра, где Майк умер от потери крови у него на руках. Он вздрагивает. — Скажи Джереми, что если он будет плохо с тобой обращаться, я сожгу Рай дотла и надеру ему зад, — он тушит сигарету. — Увидимся, Фриц. Майк. Люблю тебя, дурень. Он поворачивается, немного вздрогнув. Перед ним стоит лис, маленький и стройный. Уилл смотрит на него сверху вниз, ожидания следующего шага. Лиса обнюхивает его и наклоняет морду вбок, а затем тихо фыркает, поднимая лапу. Уилл машинально скрещивает пальцы, и тогда лис тявкает, подпрыгивая, и в следующий момент уносится прочь. Одна слеза не переполнит водоем в карьере, но ему кажется, что она весит в миллионы раз больше, чем вся вода в этом мире. — Пока, Фриц, — шепчет он и слышит, как по лесу разносится лай семейства лис.***
Генри лучший выпускник этого года, ублюдок (чертова четверка с того первого курса до сих пор преследует Уильяма, средний балл в 3,9 баллов будет нависать вечной насмешкой над ним). Но Белла стала президентом класса (все любят Беллу, и никто не жалеет её, потому что она никогда не показывала другим свой недуг, она слишком добрая и слишком живая). Она стучит по микрофону, толпа выпускников перед ней. Она ловит взгляд Уилла, он показывает ей большие пальцы. Она слегка хмыкает и наклоняется вперед: — Мне кажется, мы можем повторять себе, что жизнь должна продолжаться, что она не вечна, и поэтому мы должны ей дорожить, и как прекрасно мы провели это время. Обычно, в таких речах говорят так. Но вместо этого я немного омрачу для вас это знаменательное событие, — несколько человек в зале посмеиваются, — приведя вам цитату великого покойного философа Фрица Смита: «Мы всего лишь дети». В конце концов, мы всего лишь дети. Мир ожидает, что мы соберем яйца в кулак, — преподаватели ошарашенно ахают на этом моменте, — и будет знать, чем мы хотим заниматься до конца жизни. Я ничего не знаю, и сомневаюсь, что хоть кто-то в этом зале знает. Я не могу предсказать будущее. Но мне нравится думать, что если рядом со мной будут люди, люди, с которыми мне хорошо, будущее непременно будет фантастическим. Так что, нет, я хочу говорить не о прекрасном времени, которое мы провели, а о прекрасных временах, которые ждут впереди. Берите себе весь мир, потому что он много чего берет у нас. С-спасибо. Спасибо вам, спасибо. Я благодарна всем, даже тем, кого я терпеть не могу. Конечно, ей аплодирует весь зал, но три человека хлопают громче всех, даже громче, чем её родители. Отец Клары обнимает её крепко и кружит, а она позволяет ему, заливаясь смехом. Фрэнки и Бев лезут на Генри, родители Беллы целуют ее и прижимают к себе (ее мать хрупкая, и Уильям ненавидит её за это, Уильям ненавидит её за то, что она сделала больной одну из его лучших друзей). Конечно, никто не пришел к нему. Все его родные убиты. Все выжжены из этого мира. Все… Миссис Капуто обнимает его и долго целует в щеку. — О, дорогой, ты такой молодец. У тебя всё получилось, Уилл, — мистер Капуто отпускает Клару и хлопает Уилла по спине так сильно, что он слегка дергается вперед. Затем мистер Капуто достает что-то из заднего кармана. — Бери, а если будешь возражать, я вздерну тебя на столбе и отправлю подальше отсюда по океану. — Вы бы заскучали по мне, — говорит Уилл, забирая коробку у мистера Капуто. Твердыми руками — они не дрожат, не дрожат, он в порядке, я скучаю по тебе, Майк — он открывает её. Он смотрит внутрь. Видит часы. Очень дорогие. Слишком дорого для семьи Капуто. Кожаный ремешок, фиолетовая отделка, черный циферблат, римские цифры. Они тикают, тикают, тикают, незаметно, как свойственно времени, которое он презирает. — Я не могу… — Уилл, заткнись, — мягко отчитывает миссис Капуто и помогает ему надеть часы на запястье. — Как ты себя чувствуешь, дорогой? Он не думает об экзистенциальном страхе. Он не думает о цене. Он не думает о том, как они подходят ему. Он понимает, что это первый подарок, который он получил от взрослого за всю свою жизнь, и от этого он не может сдержать слез. — С-спасибо… — Миссис Капуто снова обнимает его, мама-медведица, и Уилл смеется, представляя, что мать Клары задушила бы его мать, если бы они когда-нибудь встретились. Родители заставляют четырех выпускников сфотографироваться. Уилл стоит слева, в самом краю, обняв Клару одной рукой. Он оставляет рядом с собой место для Майка.***
Он показывает им бумаги. — Да, да, я знаю. Слишком быстро. Мы только выпустились и так далее, и не у всех есть работа, а Клара ещё продолжает учиться, но посмотрите сюда, — он показывает им фотографию здания. — Харрикейн. Идеальное место. Я вам говорю, это сработает. Мы начнем отсюда. Мы откроем «Фредди», — мы никогда не остановимся. — Это недалеко и от Нью-Хармони, и от дома Клары и Беллы. И есть удобная дорога для Клары. И мне не придется ехать к черту на кулички на приемы к доктору Вагнер. Я знаю, я тороплюсь, но… — Давай сделаем это, — говорит Генри, хватая Уилла за плечо. — Давай сделаем это. Внесем предоплату и как раз посмотрим на дома в этом районе. Закажем грузовик, чтобы перевезти Фреда и Бонни. Давай сделаем это. Уилл слегка пожимает плечами. — Уговаривать долго не пришлось. Как жаль. Я уже подготовил презентацию. Клара пихает его локтем. — Мы доверяем тебе, идиот. Дурень. Мы доверяем тебе. Он перебирает пальцами свои часы. Они не должны. Наверное, они вообще никогда не должны были доверять ему. «Хм, ну, подумай, почему ты видишь что-то хорошее в нем, но не можешь увидеть в себе?» «Я не знаю. Должно быть, я просто глупый.» «О, не говори так. Мой сын великолепен.» Он улыбается. Он бесконечно скучает по своему Фрицу, он живет в постоянном страхе, и не верит, что заслуживает хоть каплю его доброты, и иногда он маниакален, иногда подавлен, иногда жаждет увидеть красный, и он всегда будет помнить о своем обещании, а сейчас ему кажется, он в порядке.