***
— Ей нравится стрижка «принцесса». Клара передает. — Господи, — Генри прищуривается, разглядывая кольца на витрине. На нем его любимая оранжевая клетчатая рубашка, обычно непослушные волосы уложены для предстоящей встречи с инвесторами на этой неделе (Уилл взял инициативу в этом на себя; пусть Генри ведет общение в своей привычной дружелюбной манере, а Уилл будет запугивать богачей, чтобы они отдали им все свои деньги, пока он не станет богаче них). — Чего только не сделаешь ради тех, кого ты любишь? Чего только не сделаешь ради тех, кого ты любишь, особенно, когда время ограничено. Нет ничего, чего бы я не сделал для вас. — О, не притворяйся, что тебе это не нравится, — говорит Уильям и стучит по стеклу, чтобы консультант вытащил пару колец. — Идеальный американский семьянин. — Я стараюсь, — Генри улыбается, когда консультант дает ему кольцо, и он поближе рассматривает его на свету. — О, думаю, это оно. Что скажешь, друг? Уильям разглядывает кольцо. Он даже немного завидует, если честно. Клара строго настрого запретила ему делать ей предложение, пока она не закончит медицинскую школу («Если ты наденешь чертово кольцо на этот чертовый палец быстрее, чем я успею сообразить, я никогда больше не буду с тобой разговаривать и нахрен продам его, чтобы купить себе билеты на Сицилию», «Да, любимая»). Он закалил себя всегда держать обручальное кольцо (раньше оно принадлежало Нонне, его будущая свекровь дала его ему) в кармане, чтобы застать её врасплох однажды или просто заземлять себя иногда. Через три года она поступит в ординатуру (что займет ещё пять лет, и до тех пор она категорически запретила заводить детей («Я тебя кастрирую», «Конечно, дорогая»)), поэтому пока что он отсчитывает дни до того, как он сможет устроить ей самую экстравагантную свадьбу, которая только придет ей в голову, а он согласится с ней. Он улыбается и отдает кольцо Генри. — Это оно, дружище. Ей понравится. Генри представляет собой один большой нервный комок, когда наконец делает предложение. Он попросил секретаршу в начальной школе, в которой работает Белла (школа, в которую однажды пойдут и их дети) помочь ему, и ученики были очень рады участвовать в предложении руки и сердца миссис Барнет. Они держали плакат там, куда выходили окна кабинета, пока Генри стоял на одном колене и произносил речь. Когда Белла возвращается домой с Генри и кольцом на пальце, они с Кларой визжат и прыгают от того, какое оно красивое, и Уильям улыбается. Он притворяется, что не замечает, как быстро у Беллы срывается дыхание, как Генри несет её на руках по лестнице, когда они уходят спать. Он просто дает себе побыть счастливым. Он ещё работает над этим.***
Он может позволить себе костюмы. Он всю свою жизнь ждал, когда наконец сможет позволить себе чертов костюм. Даже деньги, полученные после пожара, он не хотел тратить легкомысленно, а тем более тратить их на себя (кроме наркотиков, кроме Тандерберда). Он хочет, чтобы у него были все деньги в мире и он мог отдать их своей семье. Он хочет быть самым богатым человеком на планете. Он — самый настоящий капиталист, и думая об этом, он вспоминает ночи, когда Фриц жаловался на свою мизерную зарплату, а потом смеется так сильно, что наворачиваются слезы. Он смотрит на свое отражение, слегка смятый галстук затянут на груди, и проводит рукой по лицу. Он задается вопросом, через сколько лет он станет похож на монстра, преследующего его в кошмарах каждую ночь. Его другое «я» перебралось из шкафа в его мозг и уже никогда не уйдет. В этом костюме, этом черном костюме с фиолетовым галстуком, Уильям Афтон похож на чудовище, на монстра. Ему отвратно то, что ему никогда ещё не было так хорошо, как в этом костюме. Он чувствует, что наконец стал собой, и неужели он превратится в это? В монстра? Когда Клара приходит домой, она отмечает, как красиво он выглядит. Но даже когда он не видит её, он чувствует, как она смотрит, наблюдает, ждет, когда он сломается. Он пьет свои таблетки, дрожит, всегда, всегда дрожит. Лавандовые запонки в виде кроликов, когда-то подаренные ему Генри, по крайней мере, заставляют его слегка улыбнуться.***
— Итак, — говорит доктор Вагнер, пока Уильям затягивается сигаретой. — Прошел год с открытия «Фредди». Все газеты твердят только об этом. Ты считаешь это успехом? — Конечно, — доктор Вагнер смеется, и он улыбается. — Я достиг этого вместе с Генри. Не могло быть иначе. — Но всё же ты не кажешься счастливым. — О чем ты говоришь? — Уильям, ты богат, у тебя прекрасная семья. Тебе всего двадцать четыре, но многие уже позавидовали бы твоей жизни. Он хмурит брови, ерзая в кресле. Несмотря на то, что с доктором Вагнер у него сложились теплые отношения, он всё никак не мог полностью расслабиться в её кабинете. — Я снял зеркало из ванной, — дым клубится у его носа, и на секунду от этого ему становится тошно. — Я до сих пор не могу смотреть на себя. — Потому что ты видишь Фрица или его отца? Доктор Вагнер узнала от него ту версию событий, за которую его не упекут в психушке на всю оставшуюся жизнь: Фриц Смит, его лучший друг, который по жуткому совпадению был очень похож на него, был убит своим отцом. И так как мистер Смит был отцом Фрица, он также был до мурашек похож на него, а его мания — ядовитая вишенка на этом проклятом торте. — И то, и то. Если я вижу Фрица, я вспоминаю, что живу без него, и он должен быть на моем месте. Если я вижу мистера Смита, я вспоминаю, что я болен, и я могу стать таким же как он однажды. — Ты боишься нарушить свое обещание? — Да, как без этого. — Мне кажется, ты сильно себя недооцениваешь. Он усмехается. — Кажется, ты единственная, кто говорит мне, что мое эго недостаточно огромное. Она посмеивается и пожимает плечами. — Я серьезно. Я думаю, что твое философское открытие о том, что каждый достоин жизни, одновременно сломало всё твое видение собственной значимости, которое определяло тебя, даже если оно было ложью. Ему кажется, что больше всего на свете он ненавидит доктора Вагнер, потому что она чертовски хороша в своей работе. — Расскажи мне, пожалуйста, о своей философии мира. Я разрушу её для тебя. Он посмеивается сквозь сигарету. — Деньги — это фантастика, фиолетовый — идеальный цвет, а кролики — самые лучшие животные, — она закатывает глаза и жестом просит его продолжать. Он вздыхает. Он не знает почему, но ему неловко говорить о том, как он видит этот мир. — Каждый достоин жизни, просто потому что родился. — А раньше ты думал, что ты особенный, потому что ты родился. Ты не просил рождаться, но ты здесь, пережил страшную войну. Мне кажется, у тебя есть страх быть обычным. Койнофобия. — И если все особенные, значит никто не особенный. Но это невозможно. В моей семье живут самые особенные люди, — мой герой самый особенный человек на свете, живой или мертвый, навеки, навсегда. — Кажется, тебе стыдно признать, что все достойны жизни. Возможно, потому что это значит, что ты тоже достоин жизни? Счастья? Он замирает. Единственное, что движется в нем — его сердце и дым вокруг, которым пропахнет его одежда. — Я очень боюсь быть плохим человеком, — он смотрит на неё и на губах волчий оскал. — Не быть обычным. А быть недостойным. Мне невероятно повезло, что я родился. Мне повезло с моей семьей и трагедиями, которые сделали меня тем, кто я есть. Но всё же я тот человек, который сделает другим больно ради собственной выгоды. — Ты боишься быть плохим человеком, — она откидывается назад и улыбается. — Это называется быть человеком. Добро пожаловать в человеческую расу, Уильям Афтон. Он смотрит на потолок и считает плитки. — Люди — единственные существа, которые убивают ради забавы. Она что-то записывает в своем блокноте. — Вообще-то нет. Такое поведение наблюдается также у дельфинов. И ещё у кошек. — Тогда это ещё одна вещь, в которой мы не особенные, — он фыркает. — Люди причинили тебе боль, Уильям, но также они дали тебе второй шанс. Фриц был человеком, как и мистер Смит. Ты выбираешь, каким человеком ты хочешь быть. Ты действительно особенный, просто потому что ты жив. Ты заслуживаешь жить, просто потому что ты человек. — Честно, не знаю какое право голоса у меня в этом вопросе. — Ты веришь в концепт свободы воли? Если нет, то ты преподносишь свою судьбу в руки Бога, вселенной, удачи или чего угодно, во что ты веришь. И мы с тобой оба знаем, что ты и твоя семья слишком упрямые, чтобы позволить какому-то бородатому старику или случайному выбору диктовать кто вы такие и чем вам нужно заниматься. — Свобода воли пугает, — он пожимает плечами. — Но да, она у меня есть. — То есть, следовательно, ты выбираешь быть или не быть хорошим человеком. Ты должен сдержать свое обещание. Не Бог. Не судьба. Не вселенная. Честно, я даже не знаю, что из этого страшнее. У тебя маниакально-депрессивное расстройство, не потому что какое-то божество так решило. Отец Фрица был подонком не потому, что судьба указала на него и велела так. Иногда дерьмо случается, и это несправедливо. И это ужасно. И иногда жизнь ужасна, но, опять же, нам не было бы с чем сравнивать, если бы с нами не было таких людей, как Генри, Белла или Клара. Если бы не было достойности. Достойность. — Фриц как-то спросил меня, хочу ли я стать бомбой для других людей, — он вытирает лицо. Он ненавидит плакать перед доктором Вагнер. — Я не хочу. Никогда. Мне кажется, люди слишком глупы и слишком удивительны для этого. Я… Я думаю, я хочу нести людям улыбки, доктор Вагнер. Я думаю, я просто хочу быть хорошим. Я хочу, чтобы все в мире знали, что они особенные, просто потому что они живы. Мне кажется, если они будут это знать… трагедий больше не будет, и мистер Смит никогда не родится, а Фрица Смита никогда не будут бить. Парадокс, снова. Он улыбается. — Я не могу ничего исправить. Люди не машины, чтобы их исправлять, но… я хочу попробовать жить и быть хорошим, доктор. Не просто достойным, а фантастическим. Я не думаю, что у меня это получится, но, наверное, попробовать пытаться быть хорошим человеком, это лучше, чем просто быть хорошим человеком, — он усмехается и плачет, и курит. — Разве быть нормальным не прекрасно, Сара? Она улыбается и водит плечами. — Не хочешь узнать сам?***
В 1964 он потягивает пиво, сидя на крыльце дома, и смотрит в небо. Генри садится рядом. — Чего ты ждешь, любимый? — спрашивает он, потирая спину Уилла. Уилл делает глоток и сухо улыбается. — Он пришел впервые, когда мне было десять. Через восемь лет он появился снова, — он вздыхает, держа бутылку у губ. — Прошло восемь лет. Я подумал… Подумал, может, он вернется. Это нелепо, знаю… — Я тоже ждал его, Уилл, — мягко говорит Генри. — Я ждал его все эти годы, — Генри достает себе пиво из упаковки за его спиной. — Я буду ждать с тобой. Не волнуйся. Они пьют. На нетвердых ногах они заходят домой и засыпают на диване. Фриц не возвращается, но той ночью Уильяму снится очень приятный сон с ним. Он не помнит, о чем был этот сон. Он знает только то, что в нем был Фриц, и это делает его таким чудесным.***
Они пьют и празднуют в 1965, когда Клара заканчивает медицинскую школу (но Белла бледная, но Белла пьет меньше, но Белла рано засыпает на коленях Уилла, но Белла кашляет даже во сне, но Белла, но Белла…) и поступает ординатуру на хирурга-ортопеда. Она будет специализироваться на лечении опорно-двигательного аппарата (как будто она просто не могла не выбрать профессию, подходящую для человека, склонного к травмам опорно-двигательного аппарата (он сказал ей, что это самая сексуальная профессия, которую она могла выбрать, он немного перебрал, а она покатывалась со смеху, соглашаясь с ним)). Он пытается не дать этим «но» достать его. У него ещё случаются эпизоды — был особенно ужасный в 1962 во время Карибского кризиса, и он был чрезвычайно опечален убийством Кеннеди (ему не нравится Джонсон, этот ублюдок скорее всего и затеял всё это) — он всё ещё дрожит, но он в порядке, он пьет свои таблетки… — Нам очень жаль, мистер Афтон, — говорит его фармацевт, — но ваш препарат отзывают. — Отзывают? — повторяет он, потом ещё раз, уже злее: — Отзывают? — Да, сэр. Мы выявили, что они вызывают нежелательные побочные эффекты, схожие с последствиями лоботомии. Воздействие на память и… — после этого остальные слова фармацевта уже не слышно. Воздействие на память. Его параноидальный мозг уже надумывает: «Мой Фриц, я не могу забыть моего Фрица». Клара обнимает его. — С тобой все будет в порядке, любимый. Всё в порядке. Тебе выпишут новое лекарство. Они выпишут новое лекарство. Ты больше, чем всё, что здесь, — она мягко тычет его в висок, — и я доверяю тебе. Ты тоже должен доверять себе. Он смеется долго, в глазах стоит красный. Он закрылся в подсобке с запчастями, напевает какую-то песню и думает о том, чтобы взять гаечный ключ и с размаху врезать им по голове назойливого родителя, который разозлил его не так давно. Он хочет разрушить Клару и Генри, раскрыть секрет бессмертия, склонить к нему Беллу… «Да, парень, Остаток. Величайшее открытие двадцатого века. Это само наше существо, наша душа, если можно так сказать, и это наш источник вечной жизни.» Даже в своей мании, он отбрасывает эти мысли, он не жалок, нет, но он все еще думает, что никто из этих болванов не особенный, он единственный особенный человек в мире, он лишь немного подобен Богу, не так ли, разве он не Бог, и, если он Бог, он может вернуть Фрица, он может воскресить маму и папу и показать им, каким он стал, он может предотвратить любую трагедию, смерть освобождает, смерть отвратительна, просто попробуй сделать это, попробуй уже убить кого-нибудь снова, ТЕБЕ ЖЕ БЫЛО ТАК ХОРОШО, НЕ ТАК ЛИ… И вот он плачет. Он перестает настраивать Бонни (Боже, он не дрожал уже много недель, он ненавидит эти таблетки, во рту больше не сухо, и его пульс ровный, он ненавидит свои таблетки) и качает головой. Он плачет. Он напевает и подходит к двери. Чуть пройдя по коридору ресторана, он видит маленькую девочку, прижимающую плюшевого Спрингбонни к груди. Он останавливается и рассматривает её с минуту. Ему нужно вернуться за Боном. Дети любят Бона. Дети чувствуют себя лучше рядом с Боном. Он… Девочка перестает с плакать, когда замечает его, и прячет лицо в своей игрушке. — П-простите, мистер, — бормочет она, и разум Уильяма Афтона успокаивается на мгновение, потому что вот, перед ним, плачущий ребенок. Именно это увидел Майк? Просто маленького несчастного ребенка, плачущего навзрыд? Он приседает рядом с ней. Он не хочет видеть её кровь. Это ребенок. Это самый важный человек на земле. Как он вообще мог убить кого-то как она? — Что случилось, дорогая? — он пугает детей, как ему кажется, потому что его лицо слишком серьезное и даже немного страшное с его ростом, но он пытается выглядеть безобидным с этой девочкой. — Я… Я потеряла маму, — говорит она, качая головой. — И я потерялась, потерялась. «Я потерялся, — сказал Майк. — Уже очень давно.» — Ну, я тебе помогу, дорогая. Я владелец этого места. Она поднимает голову, её глаза лишь слегка блестят. — П-правда? — Правда. Пойдем. Давай найдем твою маму, — она падает в его руки и прячет всхлипы. Он поднимает её и идет по коридору. Вскоре он легко находит её мать. — Люси! Лусиана, о Боже. Спасибо, мистер Афтон, я так волновалась, — он наблюдает как мать Лусианы утешает её, и лишь слегка завидует ребенку, но его сердце не мечется, голова немного в тумане, но он в порядке, с ним всё хорошо. Ему выписывают новые таблетки. Карбамазепин, написано на бутылочке, и он дрожит, во рту сухо, его сердце мечется, и… Эти симптомы уходят. Вскоре они уходят. На самом деле, уходят. Он смеется как ребенок.***
— Уилл, — со смехом говорит Клара, — просвети меня, пожалуйста, что происходит? Мне утром нужно на работу вообще-то. — Я знаю, знаю, — он уже успел завязать ей глаза и сейчас помогает ей выйти из машины (она сделала несколько непристойных комментариев, из-за которых он даже немного покраснел, но сказал, что они обсудят эти идеи позже). Он кладет руки ей на плечи и проводит внутрь здания. — Просто доверься мне, дорогая. — Конечно я тебе доверяю, но мне ещё нужно… что ты делаешь? Где это мы, мистер? Они стоят на том самом роликовом катке. Он арендовал всё здание на ночь, Белла и Генри уже ждут их в будке диджея, и, когда он подает им знак рукой, включается песня Эллы Фицджеральд, «Есть старая поговорка, что любовь слепа», пока он ведет Клару на середину катка. — О, Уилл, какого черта, — она снимает повязку с глаз и чуть удивленно отступает, когда видит, что он встал перед ней на одно колено с кольцом в руках. — Перед этим я перебрал много речей, — говорит он, и он не дрожит, он никогда не был настолько уверен в чем-то в жизни, — и хотел сказать, как ты прекрасна и великолепна, сколько шансов ты давала мне, как я бесконечно люблю тебя, каким неполноценным я чувствую без тебя, как сильно я в тебя верю, но Клара Капуто, я буду счастлив, если ты выйдешь за меня. Ты сделаешь меня счастливым, если скажешь «да»… Она кидается на него с объятиями, целует его и живо кивает. — Да, да, Уильям Афтон, — без язви говорит она, он смеется и они валятся на пол. Он показывает Белле и Хену большие пальцы. Они кричат от радости и хлопают, Клара заливается румянцем, и все они вместе, они все вместе.***
На той же неделе Клара предлагает Уиллу идею. — Кольца инженеров, — говорит она. — Их носят на мизинце, чтобы инженер касался всего, над чем работает, — она улыбается ему и целует в щеку. — Никто не догадается, что это обручальные кольца. Он бесконечно любит Клару совсем-скоро Афтон.***
— Хен, можешь проверить Бонни за меня? — спрашивает Уилл. Генри зевает и кивает ему. Но как только он подходит аниматронику, рука Спрингбонни автоматически поднимается и раскрывает перед Генри Эмили маленькую коробочку. Уилл похлопывает его по плечу и показывает кольцо на своем мизинце. — Ты показал мне, что у меня есть сердце, — шепчет он, проводя рукой по волосам Генри. — Спасибо, что ждал меня, Генри Эмили. Тебе больше никогда не придется ждать меня. Генри надевает кольцо на свой палец и целует Уилла, смеясь и плача, и, несмотря на бесконечную дыру в сердце Уилла, какое-то время оно чувствуется одновременно переполненным и легким. (Они не сообщают родителям Генри, но рассказывают Фрэнки и Бев. Они оба уже учатся в колледже и клянутся хранить тайну, и даже посылают шампанское, благодаря странного мальчика из Англии за то, что заботится об их брате.)***
Их с Кларой свадьба громкая и помпезная, как же без этого. Очень смешно, но со своей стороны он зовет на празднование только своего терапевта, Генри его шафер. Остальные гости — шумные и несносные итальянцы, которые напиваются слишком быстро. Белла Барнет — подружка невесты. Фрэнки и Бев тоже приезжают, оба такие же крепкие, как и их брат. От их медвежьих объятий у Уильяма перехватывает дыхание. Отец Клары танцует с дочерью, её мать танцует с Уиллом. Она похлопывает зятя по груди и улыбается ему. — Вы уже давно были членом нашей семьи, мистер, — говорит она, и он улыбается и кивает. Он никогда даже не представлял, что у него будет семья. Никогда. Но теперь у него есть всё это. И он никогда, никогда не остановится.***
Клара — хирург, Белла не показывает никому свое горе, а Генри несгибаем, как всегда, когда наступает один из худших дней в жизни Уильяма Афтона. Белла разговаривает по телефону с Кларой, закатывая глаза. — Твой муж ведет себя как ребенок. Он стонет, сидя на диване и глядя на потолочный вентилятор. — Я серьезно. Кажется, он впал в кататонию. Он воет, прижимая подушку к груди. — Тебе нужно домой. Я даже не могу заставить его улыбнуться. Когда Клара приходит домой, он не смотрит на неё. Вместо этого он просто поднимает пачку своих сигарет, на которых, начиная с 1969 года, печатают предупреждение о возможном риске рака легких, и да, это самое худшее, что он с ним случалось буквально за целую вечность. Рак. Рак. У него точно будет рак. Он заразит своих близких раком. Он снова паразит, болезнь, и он ужасно хочет покурить, но он не может, пока его глаза режет это чертово предупреждение. Его легкие сморщатся, кожа пожелтеет, и рассудок покинет его. — Уильям. — Я больше не могу продолжать это, — сокрушается он, вздыхая и глядя, как лениво вращается вентилятор. — Это точно конец. — Уильям Афтон. — Клара, я оставляю всё тебе. Ты разбираешься в таких вещах. Скажи Генри, что я люблю его. Я вас всех люблю. Думаю, я уже не выкарабкаюсь. — Уилл, я беременна. — Я… — он широко раскрывает глаза. Он подскакивает на ноги и смотрит на свою жену, медленно обрабатывая её слова. — Что? — Я беременна. Я узнала прошлой ночью. Я беременна. До этого её лицо было предельно серьезным, но тут она прикрывает рот ладонью, не сдерживая смех. Он кладет руки ей на плечи и медленно кивает, словно его только подняли с кровати. — Ты… Ты беременна? Ты беременна? — Да, Уильям, я беременна, — она широко улыбается, её улыбка заразительна, Белла хлопает в ладоши и смеется. Уильям расплывается в улыбке от неверия, и осознание обрушивается на него резко и с полной силой. Он обнимает Клару, целует ее щеки и шею, поднимает свою жену в воздух и кружит. Неважно, будет ли их ребенок Майклом Афтоном. Если это будет мальчик, они назовут его Майкл. Их ребенку не нужно быть Фрицем Смитом. Он только хочет, чтобы Майкл Афтон получил свой счастливый конец, потому что, черт возьми, он этого заслуживает. Но сейчас ему совсем не о чем беспокоиться. Добро пожаловать в человеческую расу.