His Empire of Dirt

      Он убежден, что его сын ненавидит его. После нескольких дней в больнице, в которой им пришлось остаться, чтобы врачи могли понаблюдать за Майклом (он такой маленький, такой крошечный и чудесный), они привозят своего сына домой. Сам Бог завидует Уильяму, потому что он присутствовал при рождении своего сына, он никогда не позволит никому причинить ему боль, и он знает, что Майкл гораздо важнее, гораздо прекраснее чем мог быть сам Иисус Христос (как будто Майкл Афтон будет таким глупым, что позволит себе быть прибитым гвоздями к какой-то гнилой доске). Белла визжит от радости, увидев маленькое лицо Майкла, его щеки, красные от непрекращающихся слез. Уилл не плакал, когда был ребенком. Младенцы плачут, когда зовут родителей. Похоже, Уильям всегда понимал, что его родители никогда не будут заботиться о нем. Поэтому плач Майкла для него как музыка — не из-за злорадства, посмотри, как он жалок, но из-за облегчения, посмотри, вот он, комочек жизни, совсем не как его отец, ребенок, которому нужны его родители. Генри — а Генри был, как и он, в чистом ужасе из-за инцидента с Кларой, настолько в ужасе, что у него не было времени даже побриться, поэтому его борода отросла, и, когда Уильям помогал ему поправить его галстук он заметил: «Дорогой, думаю я отращу её», и румянец на щеках Уильяма был достаточным знаком, что это хорошая идея — поглаживает бороду, и улыбается, когда Майк тянется к его мизинцу. Уильям берет Клару за плечи и сажает её на диван. — Я твой верный слуга до конца наших дней, — указывая на неё одной рукой и держа Майка в другой, — и если тебе что-то понадобится, а ты, клянусь Богом, не будешь выносить мне мозги, пока я не сделаю это, я буду очень зол на тебя. Она выглядит так, словно хочет возразить, но через мгновение расслабляется, откинувшись на диван, вздыхает и улыбается. — Спасибо, дорогой. Он широко улыбается ей и уходит обходить дом. Он прижимает плачущего ребенка к груди и театрально показывает каждую комнату. Его сын должен знать каждый уголок своей империи. — А это гараж — здесь мы с тобой будем строить, — он указывает на подвал. — Внизу мой офис. Твой дядя Генри… о Боже, я не могу быть женатым на твоем дяде, это незаконно… Твой Генри и я работаем там. Комната Хена и Беллы вон там, а наверху… — он пересекает ступеньки длинными шагами и слегка подпрыгивает, чтобы успокоить сына, пока Генри и Белла смеются над его энтузиазмом, — …твоя комната. Посмотри, — Майк только плачет в ответ, совершенно равнодушный к очаровательным кроликам и лисам, нарисованным на стенах. — Там наша с твоей мамой спальня. Нужно бы сделать шумоизоляцию для тебя, а? — он смеется над собственной шуткой, потому что Майк точно не сделает этого. — А снаружи у нас большой двор, где ты будешь играть с друзьями. Потом мы ещё достроим бассейн. Смешно, правда? Я строю бассейн. — Он наклоняется к маленькому уху Майка и шепчет: — Я научу тебя плавать, сынок. Я никогда не дам тебе утонуть. Ночью, после долгого дня, проведенного за воркованием над Майклом, они ложатся спать. Клара храпит во сне, впервые за долгое время ей выдается шанс хорошо отдохнуть. Но, когда из коридора раздается плач Майка, Уильям осторожно вытягивает руку из-под тела Клары и идет в детскую. В последнее время его режим сна наладился, но он скорее проткнет себе сердце колом, чем разбудит Клару, и она потеряет хоть несколько секунд заслуженного сна. Майк не успокаивается на его руках. Он затихает, только когда под утро Клара берет его, чтобы покормить. Майк не успокаивается на его руках. Он затихает, только когда днем Белла приходит с работы и болтает с ним. Майк не успокаивается на его руках. Он затихает, только когда Генри смеется тепло и громко, прижимая его к себе. Майк не успокаивается на его руках. — Он ненавидит меня, — сокрушается он, растянувшись на полу морской звездой. Он так отчаянно хочет закурить, но не может, поэтому тянется в карман и достает пластинку жвачки, кидает в рот и лениво жует мятную сладость (его Фриц жевал жвачку, постоянно, и надувал пузыри у самого уха Уилла, только чтобы побесить его). — Он ненавидит меня. Я такой же, как отец. — Уилл, — Белла держит Майка, пока Клара готовит на кухне (её вечные владения). Она легонько пинает его в бок (и даже от такого слабого движения она кашляет, она всегда кашляет). — Не говори так. Ты не такой, как этот ублюдок. — Тогда почему он ненавидит меня? — Он не ненавидит тебя, Уилл! Дети постоянно плачут, поверь. — Но не с тобой, не с Хеном и Кларой. Моя лучшая подруга, моя жена и мой муж могут позаботиться о младенце, но как только я появляюсь в поле зрения, он начинает кричать как резаный. — Может он просто боится твоего суперзлодейского силуэта и голоса. Ты говоришь так, как будто связал и запер Джеймса Бонда в своем подвале. — Он бы хотел связать Джеймса Бонда в подвале, — кричит Клара из кухни. Уилл ворчит. — Я злодей, который любит своего сына. Теперь мне придется до конца жизни говорить на американском английском, чтобы он терпел меня. Уж лучше бы я умер. — Ох, Уилл… — Прошла всего неделя, и он уже ненавидит меня, — Должно быть, он помнит тот удар. Мост. Смерть. Майк помнит, как он умер? Майк помнит боль? Уилл касается пальцами своей шеи и передергивается. Мой сын плачет, потому что знает, что я не смог спасти его? Я не смог спасти его, я никогда не смогу… Я всегда буду спасать тебя, даже если ты ненавидишь меня. — Я просто хочу быть хорошим отцом, Белла, — бормочет он. Белла смотрит на него сверху вниз, улыбаясь, и отдает ему его сына. Как по щелчку, Майк заливается слезами. Уилл вздыхает и ближе обнимает его. — С каких пор ты позволяешь младенцу победить тебя? — Майкл Афтон всегда будет побеждать меня, — отвечает он, приподнимаясь. Он покачивает Майка, пытаясь успокоить. — Он самый великолепный негодяй на свете. Белла мягко улыбается, как и всегда. — Только потому, что он ваш сын, мистер Афтон. Он вздыхает и ближе обнимает сына, потому что единственное, что он знает, он всегда будет делать так уверенно.

***

Кроме общей слабости, кашля, хрупкости, Белла чаще прикрывает руками живот. Клара и Уилл оба это заметили. Раньше он был бы более наблюдателен, но за последнюю неделю он почти не сомкнул глаз. Он стал чуть более раздражительным, но он новоиспеченный отец сына, который его ненавидит, так что никто ничего не говорит. Но когда он случайно огрызается на кого-то, они вздрагивают. Они всегда вздрагивают, ПОЧЕМУ ОНИ НЕ МОГУТ ПЕРЕСТАТЬ ВЗДРАГИВАТЬ ОН НИКОГДА НЕ СДЕЛАЕТ ИМ БОЛЬНО ОН ЛЮБИТ ИХ ОН НЕ ОБИДИТ ИХ

сегодня ты носишь фиолетовый, дурень.

***

Генри и Белла, неожиданно довольные, зовут Клару и Уилла в гостиную. Клара только уложила Майкла спать, Уилл сидит в кресле, угрюмо вздыхая и дергая обручальные кольца. — Нам нужно вам кое-что сказать, — говорит Генри, потирая костяшки Беллы. Афтоны ждут, что они продолжат, и, обменявшись краткими улыбками с Генри, Белла говорит: — Я беременна. Мы узнали через пару дней, после рождения Майкла, и не хотели говорить, пока не узнали, что с ним всё в порядке, но… да, я беременна. Уильям молча смотрит на них мгновение. Он проводит рукой по волосам и неосознанно тянется к Кларе. — Ты… ты беременна? Белла, ты беременна? Белла радостно кивает, но Генри хмурит брови. — Ты не кажешься счастливым, Уилл. — Вы… это специально? Белла фыркает, их реакция уже кажется ей нелепой, но, когда Клара сжимает руку Уилла, он знает, что она понимает его волнение. — Ну да. Мы всегда хотели детей, — она кладет руку на свой живот. — Нонна всегда всё знала. Ещё в колледже она сказала, что у меня будет здоровая девочка, — она ласково улыбается. — Маленькая Шарлотта. «У Генри и Изабеллы родится эта дрянь, маленькая Шарлотта, и даже когда ты избавишься от неё ради Генри, он возненавидит тебя и попытается убить тебя, потому что он чертов трус, он всегда был трусом.» — Ты… — у Уилла начинает кружиться голова. Маленькая Шарлотта. Он задается вопросом, как он убил Шарлотту. Он избил её? Зарезал её? Сжимал её маленькую шею голыми руками? Как он убил свою крестницу? Как он убьет её? — Вы обсуждали это? Вы планировали это? — Ну естественно, Уилл, — вся радость вмиг покидает Генри, его лицо серьезное. — Ты не рад? — Белла… — Уильям встает, дергая кольцо на пальце, потом проводя рукой по волосам, потом играя баночкой с таблетками в кармане. — Белла, ты слаба. Ты едва можешь подняться по лестнице без чужой помощи. — Я не понимаю… — Как ты вообще думаешь, ты переживешь беременность? — он случайно усмехается. Он не хочет звучать снисходительно, но он всегда будет самим собой. Он всегда будет вести себя так, будто он лучше всех, чтобы поддерживать себя в здравом уме. Но он не лучше. Он просто достойный, он просто пытается быть фантастическим. Все особенны. Все. Все прекрасны, даже если раздражают его без конца. У каждого есть потенциал быть фантастическим. Но что фантастического в том, что Белла умрет до того, как он будет готов отпустить её? До того, как она проживет свою жизнь? До того, как она будет готова стать матерью? Мама, у маленькой Шарлотты не будет мамы — он снова усмехается. И он считал себя эгоистом. — Я не знаю, что я буду делать, — говорит она, уже без улыбки, — но у меня есть Генри, у меня есть вы… — Не важно, что есть у тебя, Белла, ты умрешь, и ты оставишь своего ребенка. — Она никогда не будет одна. — У неё не будет матери, Белла! — Не повышай голос, — предупреждает Генри, положив ладонь на плечо Беллы. — Это должны были быть радостные новости, Уилл. — Ты думаешь, я не хочу радоваться? Ещё один ребенок? Это же самые лучшие новости на свете, но это убьет тебя. Это убьет тебя. — Мы не знаем… — Фриц не знал тебя! — рявкает он. — Он никогда не знал тебя! Он бы знал, если бы ты выжила, но ты не выживешь! Это убьет тебя, черт возьми! — Это наш выбор завести ребенка… — И ты настолько эгоистична, что оставишь ребенка без матери, просто потому что хочешь поставить галочку в своем списке, пока не отдашь концы? — он не хочет быть жестоким, не хочет, но он не помнит себя от ярости, он не хочет потерять её, маленькая Шарлотта убьет его лучшую подругу, может, это и есть причина, может, поэтому он убьет малышку, убьет за его Беллу, его Белла… Белла встает, рука Генри сползает с её плеча. Даже если она самая маленькая среди них, самая слабая, её гнев не уступает гневу Уильяма. Она подходит к нему и тычет пальцем в грудь. — Как ты можешь называть меня эгоисткой? Я никогда в жизни не была эгоисткой! О, мне очень жаль, что я беременна и просто хочу родить дочь… — Ты так отчаянно хочешь родить дочь, что готова умереть за это? — Да, Уилл! Да, так сложно поверить, что я прожила хорошую жизнь и в отличие от тебя не боюсь умереть? Я знаю, что она будет любима, со мной или нет… — Ты представляешь себе, что бывает с такими детьми? С детьми без матерей? Поверь, Белла, я видел достаточно таких отпрысков в убежищах, чьи матери взлетели на воздух или словили пулю в грудь, и никто их них не был благодарен им — они ненавидели своих матерей, потому что они бросили их. — Это не тебе решать. Ты не главный здесь, мы не твои вещи. — Я и не говорил, что вы вещи, — почти с рыком выплевывает он. Он давно не был так зол. Он не может спать, его сын ненавидит его, его Белла умрет, потому что она ведет себя как строптивая девчонка. — О, мне очень жаль, что я тут единственный, кого расстраивает твоя смерть. Мне жаль, что ты умрешь и оставить Шарлотту одну… — О, прости, что я умру, прежде чем увижу, как ты убьешь её, Уилл! — кричит она. Она вздрагивает, широко раскрыв глаза, голубые, как бесконечный океан. Она опускает руки. В мгновение её наполняет сожаление, его грудь сжимается, как будто в него выстрелили. Выстрелили, или зарезали, или задушили до смерти голыми руками. Как он убил маленькую Шарлотту? — Белла, — говорит Генри, но Уилл вдруг захлебывается ужасающим смехом, он трясется и качает головой. — Нет-нет, расскажи мне, какой я монстр, как ты боишься, что убью твою дочь. Расскажи мне все оправдания, почему ты всё ещё живешь со мной, почему ты позволила нам с Генри пожениться, почему ты можешь позволить себе спать по ночам, зная, что живешь под одной крышей с чудовищем. О, я знаю! Ты можешь умереть, потому что тогда тебе не придется своими глазами видеть зверя, который убьет твою дочь! Так? Я же прав, Белла? Он не замечает, как по его лицу бегут слезы. — После всего, ты всё ещё… — он сглатывает слезы и вытирает лицо. Клара уже стоит рядом. Он ждет, как её лицо исказится от отвращения к нему, но этого не происходит. Он смотрит на Беллу пронзительным, испепеляющим взглядом, кажется, впервые в жизни. — Ты всё ещё думаешь, что я убью её? Прежде, чем Белла успевает ответить (но нет, у неё достаточно времени, чтобы ответить, у неё есть всё время мира, чтобы ответить ему) на втором этаже раздается плач Майкла. Он смотрит на Беллу ещё секунду, ненавидя её, ненавидя её за то, что умирает, ненавидя за то, что оставляет Шарлотту, за что заставила его заботиться о ней, а теперь бросает его. Он переводит взгляд на Генри, он выглядит разозленным и сожалеющим, затем на Клару, её переполняет неимоверная ярость. И тогда он поднимается наверх. Его сын плачет. Он должен быть рядом. — Я здесь, — утешает он, беря Майка на руки. Слезы в секунду останавливаются, потому что он должен быть большим и храбрым отцом, которого у него самого никогда не было. — Я здесь, Майк, не бойся, — он качает Майка на руках, тихо напевая, а потом снова расплывается в слезах, я не могу позволить этому повториться. Я НЕ МОГУ Я НЕ МОГУ Я НЕ МОГУ Я НЕ МОГУ Я НЕ МОГУ если она не послушает меня я просто заставлю её послушать

я не хочу причинить никому боль

люди прекрасны

мой фриц человек

мой майк человек

я не хочу причинить никому боль

тебе не придется когда ты убьешь их даже если и придется, какая разница ОНИ НЕ ОНА. ОНИ НЕ ОСОБЕННЫЕ КАК ОНА. ТЫ БОГ, БОГ РЕШАЕТ КОМУ ЖИТЬ А КОМУ УМИРАТЬ Пожалуйста.

Я не вынесу ещё один труп.

***

Клара льнет к нему ночью и шепчет на ухо: «Она не хотела. Позволь мне злиться на неё. Она не думает, что ты монстр. Ты не монстр. Ты не он. Он даже не был другой версией тебя. Он был паразитом. Ты не он. Ты мой муж. Уилл, Уильям, посмотри на меня, я доверяю тебе. Я доверяю тебе. Я люблю тебя. Ты никого не убьешь. Ты не монстр.» Он не может поговорить с Беллой. Он закапывает себя в работе, аниматрониках, он срывается на родителей, которые его бесят, и смотрит на их детей, и крошечной частью разума он задается вопросом как быстро они умрут, если он перережет их глотки и он держит Майка И ПОЧЕМУ МАЙК НЕ МОЖЕТ ПЕРЕСТАТЬ ПЛАКАТЬ? — Уилл, — зовет его Генри после закрытия. Уилл впивается взглядом в безжизненные глаза Спрингбонни, затягивая болты покрепче. Он даже не оглядывается, когда Генри мягко проводит рукой по его спине. — Нам нужно поговорить. Он молчит. Ему плевать, что это по-детски. Он не хочет сказать что-то, о чем пожалеет. — Она же так не думает. Она просто расстроена. Ты знаешь, почему она расстроилась? Его бесит, что с ним разговаривают как с ребенком. Как с бомбой, которая вот-вот взорвется и снесет весь Харрикейн с лица земли. Как с человеком, который убивает Шарлотту Эмили. — Я знаю, ты понимаешь. Мы не можем просто продолжать игнорировать друг друга, Уилл. Я люблю тебя. Она тоже тебя любит. Никто из нас не думает, что ты собираешься причинить ей боль… — Ей не было больно, — бормочет он, крепче сжимая гаечный ключ. — Она была первой. Он бы сделал это быстро. Не больно. Генри напрягается и одновременно вздыхает. — Ты не он… — Вы все вздрагиваете, — пререкается Уилл и, наконец, оборачивается, почти ожидая, что из-за спины Спрингбонни накренится и откусит ему голову. — Вы все вздрагиваете, когда я смотрю на вас. Когда вы думаете, что тот ублюдок вернулся, чтобы сломать наши жизни. — Мы не… — Да, да, вы вздрагиваете. — Уилл… Он просто ребенок в теле взрослого, сбегающий от своих близких, потому что он не может с уверенностью сказать, что любовь к его семье сильнее, чем силы вынести ещё один труп. Не обязательно должно быть больно.

***

«Да, парень, Остаток. Величайшее открытие двадцатого века. Это само наше существо, наша душа, если можно так сказать, и это наш источник вечной жизни. У детей он гораздо мощнее, ты будешь убивать этих маленьких паршивцев и собирать их Остаток. После этого свободнее ты уже не будешь, я обещаю тебе.» Ему не нужно, чтобы это освобождало. Ему только нужно, чтобы это сработало. Он не знает, как достать Остаток. Ему нужен только один, один труп, он достанет труп и изучит его, и он всё узнает, он всегда всё решает. Если они думают, что он монстр, он станет монстром, он покажет им, как далеко монстр может зайти только чтобы спасти их, он не позволит Шарлотте Эмили умереть. Он сделает всё ради этого ребенка, который ещё даже не стал ребенком, он убьет ради скопления жалких клеток, ради ничего. Он сделает это. Он сделает Беллу лучше. Больше, чем достойную. Здоровую. Счастливую. Его. Он, черт возьми, сделает это. Ему не нужны таблетки, ему ничего не нужно. Ему только нужно, чтобы с ними всё было в порядке. Они простят его, когда узнают, что он спас их Беллу. Он сказал им, что уходит на работу. Клара сидит с Майком. Они не замечают, что с кухни пропал один нож. И конечно идет дождь. По окнам пиццерии ползут капли дождя. Уильям Афтон не убивает до 1983. Он не убивает до Шарлотты Эмили. По крайней мере, так должно быть. Уильям Афтон убьет в 1970 ради Шарлотты Эмили. Он не позволит ей расти без матери. Он не позволит Белле умереть, не увидев свою дочь. Он не допустит, чтобы всё это случилось. Он выходит в дождь. На нем пальто. На нем костюм. На нем фиолетовый галстук. Его глаза серые, как лезвие за поясом, и он не может перестать дрожать, он не может перестать дрожать, и кровопийцы, которых он любит, носятся по пиццерии, как мошки. Как саранча. Как паразиты. Может быть, если он воплотит эти мысли, он сможет поверить в них, он сможет поверить, что маленькие существа, бегающие по его империи, которые полны жизни и любви — особенные и великолепные, что они способны на всё, что угодно, потому что они достойны, они достойные, и они паразиты, он уже убил одного паразита, он может сделать это снова. Он может сделать это снова ради нее. Он заходит в здание с черного входа. Он идет в туалет для персонала и смотрит на себя в зеркало. Он не видит Фрица, не видит ничего хорошего. (оно здесь ты дурень ПРОСТО СМОТРИ ВНИМАТЕЛЬНЕЕ ОНО ЗДЕСЬ) Есть только монстр. Дальше по коридору он видит девочку. Он пытается смотреть на нее, как будто она всего лишь труп, но у него не получается, в ней столько жизни. У нее светлые хвостики, такие яркие в контрасте со смуглой кожей, пронзительные голубые глаза, словно в них плещется само небо, на ней розовое платье с большим белым бантом. Она веселится в пиццерии. Ещё через мгновение, ему кажется, он узнает её. Ах, да. Дочь Сьюзен, Мэйбл, вспоминает он. Мэйбл, названа в честь матери Сьюзен, а вторую дочь назовут в честь самой Сьюзен. Малышка Сьюзи, сестра Мэйбл. Мэйбл, должно быть, из класса Беллы. — Мистер Афтон! — зовет она, когда замечает его. Он передергивается, фальшиво, приторно-сладко улыбается, и садится перед ней на одно колено. — Можете помочь мне? — Конечно, дорогая. Что случилось? — Мне кажется, Фруктовый Лабиринт сломался. Поможете? — Да, дорогая. Покажешь, что там? Она ведет его к автомату «Фруктовый Лабиринт». Когда она кладет жетон, автомат запускается. Она начинает проходить уровень, высунув кончик языка и встав на цыпочки, чтобы лучше видеть. Как только она собирает достаточно очков, маленькая фигурка в лабиринте начинает скакать по экрану. — Я не знаю, что делать! — Хм. Боюсь, мне придется получше посмотреть что не так после закрытия. Давай я пока покажу тебе игру получше. Хочешь пойти со мной? Она сияет. Улыбается. Она доверяет ему. Доверяет. Она думает, он достойный. Она смеется и берет его за руку, пока он ведет её к себе в офис. Он сотрет записи с камер. Он выбросит её тело далеко-далеко. Но он достанет её Остаток. Он достанет чертов Остаток. (Но ты этого не сделаешь. Ты сам знаешь. Не сделаешь. Ты слишком любишь маленькую Мэйбл. Она полна жизни. Ты не можешь так приблизиться к смерти. Это просто игра в переодевания, потому что ты слишком боишься признать, что твоя лучшая подруга умрет.) Они у него в офисе. Он не очень хорошо помнит, как они пришли сюда, но возвращается к настоящему, когда запирает за собой дверь. Он тянется за спину, кончики пальцев касаются рукояти ножа (но они не сомкнутся вокруг него. Не могут. Ты никогда никому не причинишь боль). Не обязательно должно быть больно. Не обязательно должно быть больно. Не обязательно должно быть больно… Лицо Мэйбл мрачнеет. Она опускает взгляд в пол, смотрит на свои туфли. — Мистер Афтон, могу я вам кое-что рассказать? Он вздрагивает. — Да, дорогая? — Последние слова. Все, кроме червей, заслуживают последних слов (это не последние слова. Ты просто мило болтаешь с одной из детей, которых ты любишь). — Мне нравится здесь, потому что… потому что дома иногда страшно. Иногда папа кричит. Но когда я прихожу сюда, здесь светло и красиво, и… и вы добры ко мне. Даже если вы немного страшный! Спасибо, что построили «Фредбер» мистер А. Мне здесь нравится. Мне здесь нравится. Светло и красиво. Вы добры ко мне. Он улыбается очень широко. — Мэйбл, знаешь, я такой глупый. Игра не здесь — она ещё не готова. Давай я лучше дам тебе секретный код для Полуночного Гонщика, хорошо? Играй сколько душе угодно. Прекрасной ночи, юная леди. — он записывает для нее код на бумажке и машет ей на прощание, когда она взволнованно убегает обратно. Ему кажется, что его сейчас стошнит. Он отдергивается от ножа, как от прокаженного, и кидает со стуком бросает на стол. Он дышит тяжело, тяжело и всхлипывает, он всхлипывает, его грудь сейчас разорвется изнутри, он не может приблизиться к смерти, что с ним не так? ОН НЕ ХОТЕЛ ЭТОГО ДЕЛАТЬ, ТОГДА ПОЧЕМУ ОН УТЕШАЛ СЕБЯ МЫСЛЬЮ, ЧТО МОЖЕТ СПАСТИ ТОГО, КОГО ЛЮБИТ? Монстр. Ребенок-демон. Я не хочу никому причинять боль, Я НЕ ХОЧУ НИКОМУ ПРИЧИНЯТЬ БОЛЬ, Я НЕ МОГУ НИКОМУ ПРИЧИНИТЬ БОЛЬ, Я ЛЮБЛЮ ИХ, ОНИ СТАЛИ ЖИЗНЬЮ, И Я БОЛЬШЕ НЕ ХОЧУ ПРИЧИНЯТЬ ТАКУЮ БОЛЬ, ВСЁ БОЛИТ Спотыкаясь, он волочит ноги к стационарному телефону в офисе. Сбивчиво дыша, он набирает номер. — Д-доктор Вагнер? — говорит он, сползая по стене. — П-простите, что з-звоню вам так п-поздно, н-но… — Что случилось, Уилл? — Я… Он не собирался убивать ее. Он взял нож, чтобы притвориться, что способен спасти свою Беллу. Он знает это. Но он думал об этом. Он думал об этом больше миллисекунды. ВСЕ ДУМАЮТ, ЧТО ОН УБЬЕТ ШАРЛОТТУ… — Я чуть не совершил нечто ужасное. Она помогает ему восстановить дыхание. Она уверяет его, что всё в порядке. Он не монстр. Белла не считает его монстром. Но она должна, они должны, ЧТО С НИМ НЕ ТАК? — Ты можешь дышать, Уильям? — Я… — выдыхает он через рот. — Да, думаю, да. — Хорошо, хорошо. Могу я рассказать тебе историю, Уилл? — его молчание — ответ. — У мамы рак. У мамы тяжелая стадия рака. И тогда, папа идет грабить банк ради неё. Папу садят в тюрьму, и мама умирает от рака. Вот и вся история. Это всё. Люди совершают очень плохие поступки ради тех, кто им дорог. Но могу я сказать кое-что, Уилл? Если бы у меня было лекарство от рака, и всё, что нужно было, это ограбить банк, я бы сделала это, я бы ограбила все банки в мире и застрелила каждого кассира, и за это я бы села в тюрьму пожизненно. Он не сказал ей, что чуть не убил ребенка. Только то, что он чуть не совершил нечто ужасное. — Это очень по-человечески — желать совершить что-то ужасное ради тех, кого мы любим. Но вы знаете, в чем отличие, мистер Афтон? У нас есть сердца. И мы не можем позволить им разбиться. Мы умрем, если это случится. — Я не хочу никому причинять боль, Сара. Я не могу. Я никогда никому не смогу причинить боль. — Я знаю, Уилл. У тебя доброе сердце. У тебя доброе сердце. Из него вырывается печальный вой, и он качает головой. — Майк не перестает плакать. Белла решила умереть ради Шарлотты. Я ничего не могу сделать, Сара. — Я думаю, ты можешь сделать что-то. — Что? Пожалуйста, Боже, кто-нибудь, просто скажите, что ему делать. — Ты просыпаешься утром. Ты чистишь зубы и причесываешься. Ты подтираешь задницу и одеваешься. Иногда засовываешь в себя пищу, на вкус как яд, и пьешь воду, в которой тонешь. Ты идешь на работу. Ты трахаешь жену и мужа, ты притворяешься, что тебе не страшно, что Белла умрет, бросит тебя и свою дочь. Ты притворяешься. Ты притворяешься, пока однажды не поймешь, что уже не притворяешься. Уилл, ты уже просыпаешься каждый день. Ты знаешь, как сложно просыпаться по утрам? — Я не просыпаюсь. Я не сплю. Я просто есть. — Боже, Уилл, ты представляешь, как это тяжело — просто быть? Ты знаешь, сколько людей на свете не могут даже этого? Это не делает их слабыми, но, Уилл, ты выбираешь быть, и я не думаю, что ты сможешь быть фантастическим, если однажды ты решишь прекратить это. Тебе не нужно спасать мир. Тебе даже не нужно спасать Беллу. Тебе просто нужно быть. Это всё, что нужно для начала. Просто будь, затем стань достойным, и тогда ты будешь фантастическим. — Но что, если я всего лишь монстр, и это всё, что я есть? — Ты считаешь себя монстром, Уилл? — Они так считают. — Неправда. — Ты не можешь… — Они так не думают, Уилл. Скажите мне, мистер, вы ведете себя достойно только потому, что дали обещание, или потому, что вам нужно быть? — Я… — он сглатывает, дрожит, кивает и замирает. — Я должен. Мне нужно это больше всего на свете. — Тогда борись за то, чего ты хочешь, Уильям. Никогда не останавливайся. Будь акулой. Не переставай стремиться вперед. Ты не перестанешь быть. Просыпайся утром. Ты можешь это сделать. Просто будь. Иногда бывают дни, когда у нас нет сил быть достойными, но всегда наступают дни, когда они есть. И тогда ты ведешь себя достойно. И тогда ты фантастический. И верьте в себя больше, потому что я знаю людей, которые слетели с катушек из-за меньшего, мистер Афтон. Он вздыхает и вытирает мокрое от слез лицо. — Я не готов отпустить ее, Сара. — Тогда не отпускай. Злись на неё, горюй вместе с ней, а потом оплакивай её, но не останавливайся. Никогда не останавливайся. Никогда не останавливайся. Я всегда буду стремиться спасти тебя. — Спасибо, Сара, — прошло уже больше часа. Он вешает трубку, и, когда он ловит взгляд малышки Мэйбл, он машет ей рукой, и она весело машет ему в ответ, полная жизни. Его глаза — сама сталь, когда он садится в свою машину.

***

Он врывается домой. — Уилл, где… Он не слушает Генри, идет прямо к их с Беллой спальне и распахивает дверь. Она удивленно дергается и пристально смотрит на него. — Уилл, я… — Слушай, — она сглатывает и ждет, что он накричит на неё, начнет этот спор снова, но он только смотрит на неё сверху вниз, без улыбки. — Я хотел сделать кое-что ужасное. Я хотел причинить… нет, убить ради тебя, потому что я слишком боюсь признать, что потеряю тебя. Я притворялся как ребенок, потому что я не могу даже думать о том, что тебя не будет рядом. Я собирался достать чертов Остаток, чтобы вылечить тебя. Но я это не сделал. Это не делает меня героем — я едва заслуживаю жизни из-за этого. Я не хотел. И никогда не сделаю этого. Я говорил себе, что я монстр, потому что предпочел обманывать себя, чем принять твою смерть. Я никогда не причиню боль твоей дочери. Ни один волос не упадет с головы Шарлотты Эмили, понимаешь меня? Мне плевать, что вы вздрагиваете, когда смотрите на меня. Я никогда не сделаю ей больно. Белла сглатывает. — Я не хотела… — Но ты сделала это. Ты сказала это. Мне всё равно. Мне всё равно, что ты думаешь обо мне. Я не причиню ей боль. Я никогда никому не причиню боль. Я не могу. Я физически не могу. Я дурак, я упрям, и мне страшно, и я никогда не причиню боль Шарлотте. Но знаешь что, Белла? Ты тоже не причинишь ей боль. Ты не уйдешь. Ты не умрешь. Она коротко фыркает. — Я не знаю, есть ли у меня выбор… — У тебя есть все выборы. Ты выбираешь быть. Сначала ты выбираешь быть, и только потом всё остальное. Ты выбираешь быть прежде, чем быть достойной, фантастической и так далее. Ты будешь жить ради нее, и это всё. Я эгоистично приказываю тебе жить ради этого чертового ребенка, или я буду злиться на тебя до конца своих дней. Ты понимаешь? Ты будешь. Я буду достойным ради тебя, а ты — всё остальное. Живи. — Я не могу просто обещать, что… — Ты можешь, потому что четырнадцать лет назад мы с тобой накурились и ты, мать твою, обещала мне, что не умрешь, потому что я не вынесу еще одного трупа. Я не могу сделать это снова, Белла, поэтому я веду себя как самый эгоистичный человек на планете и приказываю тебе сдержать свое чертово обещание. Ты сделаешь это. Мы сдержим наши обещания. Она смотрит на него и, пока в её глазах стоят слезы, она поднимает дрожащий мизинец. — Я не хочу бросать её, ты же знаешь. Я не хочу умирать. — Ты не умрешь, — обещает он и берет её палец своим, а затем она падает ему на грудь. — Ты себе этого не позволишь. — Я боюсь… — Я буду бояться за тебя. Не нужно. Оставь всё хорошее себе, а я возьму на себя всё плохое. Мы будем в порядке. — Я знаю, ты не обидишь её, — говорит Белла сквозь слезы. — Я не сделаю ей больно, и не сделаешь ты, и она будет великолепна, — Шарлотта родится, Белла не умрет, и он никогда никому не причинит боль — он клянется. Майк снова плачет. Он вытирает слезы с щек Беллы и кивает ей, прежде чем направиться к кроватке Майка в детской. — Папа здесь, — утешает он, беря сына на руки, и его сердце замирает, когда Майкл впервые успокаивается в его руках. Он неуверенно и осторожно улыбается и прижимает сына к сердцу