***
За время своей второй беременности Клара ни на секунду не остается одна. Если раньше Уилл с болью думал о себе, как о паразите, то сейчас с головой отдался этой роли. Ну, скорее не паразит, а симбионт в взаимовыгодных отношениях, для которого радость ухаживать за своей женой, носить её на руках, мыть за неё её волосы, возить её на работу и удовлетворять все её капризы, стоит ей открыть рот. За все годы их брака, Клара всё-таки приняла свое поражение: она никогда не сможет баловать Уилла так сильно, как он её. Если она попробует пожаловаться на чрезмерное проявление внимания, Уильям пристально посмотрит на неё, как бы напоминая о внезапном кровотечении в прошлый раз, и она недовольно заворчит (больше для виду, разве что по пьяни она признается, как ей нравится, что о ней наконец-то кто-то заботится) и позволит ему сделать ей массаж или целовать её, пока она не раскраснеется. Вскоре и Майкл становится взволнованным встречей с младшей сестрой (или братом, но, кажется, все уже единогласно решили, что это несомненно будет девочка). Шарлотта оказывается вне себя от радости при мысли о предстоящем пополнении в семье Афтон-Эмили, сестре, которую можно дергать/обнимать/любить/показывать ей рисунки/вешаться на шею. Вдвоем они помогают Уиллу и Генри покрасить стены детской в нежно-розовый. Когда Белла приносит домой плюшевого клоуна, которого случайно увидела в магазине, Майк долго-долго смотрит на него, словно загипнотизированный, а потом — напуганный. Уилл убирает игрушку на полку повыше, чтобы не беспокоить сына вновь. Практически перед самыми родами (и, да, это будет девочка, маленькая Элизабет) Уильям вдруг просыпается посреди ночи. В этот раз они легли спать пораньше, как только уложили Майка в кровать. Клара спит без задних ног, Уилл коротко целует её в лоб и тихо выходит из спальни. Ещё сонный, он, зевая, волочит ноги по коридору. Хен и Белла заснули на диване на первом этаже. Генри — сидя, пока Белла положила голову ему на колени, а Шарлотта втиснулась в руки своей матери. Вместе они крепко спят, бесшумно посапывая. Уилл думает налить себе стакан воды, а может и взять баночку пива из холодильника, но, когда он проходит мимо комнаты Майка (его дверь обклеена стикерами с пиратами, такой у него период, поэтому на последний Хэллоуин конгломерат Афтоны-Эмили нарядились именно пиратами. Генри, конечно, был Черной Бородой, Уилл — Стидом Боннет, Белла и Клара были Энн Бонни и Мэри Рид соответственно, а Майк и Шарлотта немного неправильно поняли задание и были в костюмах Капитана Крюка и феи Динь-Динь), он слышит его плач. Уилл хмуро сводит брови. Должно быть, Майку приснился кошмар. Он подходит к комнате, коротко стучит в дверь и приоткрывает её. — Банни? Всё хорошо? — когда Уилл заходит в темную комнату, его высокий силуэт, похожий на тень, пугает Майка. Тот вскрикивает и прячется под своим пуховым одеялом, прижимая лиса к груди, словно верного защитника. — Банни? Это папа. Ничего страшного. — Нет! — кричит Майк. — Ты был злым! Уилл хмурится. Даже от такой, казалось, мелочи, в его сердце словно воткнули нож. Может, он был слишком груб, когда за ужином уговаривал Майка доесть овощи? Слишком суров, когда сказал Майку поделиться своими игрушками с Шарлоттой? Слишком жесток, когда сказал Майку, что в реальности его любимые пираты были совсем не такими, как в сказках? Черт, он же ещё ребенок, а Уилл только мешает, убивая его воображение! — Когда я был злым, Банни? Прости меня. До него доносится всхлип. Он закрывает за собой дверь, пересекает комнату длинными шагами и включает ночник, стоящий у кровати. Майк хнычет, Уильям садится на одно колено перед ним. — Могу я сесть с тобой, Банни? Всё в порядке, если ты не хочешь, — теперь уже и не сосчитать, сколько раз родители Уилла врывались в его комнату, с хлопком распахивая дверь, чтобы заставить его идти в церковь или поесть, или перестать возиться с его нелепыми, детскими игрушками. — Обещаешь на мизинцах, что не будешь злиться? Уилл протягивает ему мизинец. — Клянусь своей жизнью, Майк, — Майк неуверенно вытаскивает руку из-под одеяла и переплетает их пальцы. Теперь, Уильяму Афтону позволено сесть на кровать сына. Он наклоняется к Майклу, не прикасаясь к нему. Нагнувшись, он шепчет: — Хочешь рассказать мне, что случилось? Майк двигается, чтобы прижаться к его боку, но не убирает одеяло. — Мне… мне приснился сон… страшный сон…И тут сердце Уильяма Афтона перестает биться, или, наоборот, оно бьется слишком быстро, и он не может дышать, но он может, он должен дышать, чтобы не напугать своего сына, Майк не должен бояться, он никогда не должен бояться, когда его старый добрый папа с ним…
— Ты… — он резко вдыхает, чтобы убедиться, что его легкие всё ещё функционируют. — Ты хочешь поговорить об этом, Майкл? — Ты… — Майк зевает и кладет голову на руку Уилла. — Ты говорил, что я дурень. И смеялся надо мной. А потом ты воткнул что-то в мою руку. И ты пел. Это было очень страшно, папа.Что ему сделал? Что он натворит?..
НЕТ НЕТ, ТЫ, МОЛЧИ, Я НИКОГДА НИКОГДА НЕ СДЕЛАЮ БОЛЬНО МОЕМУ СЫНУ
я знаю — Хорошо. Это был кошмар, Банни. Кошмары не реальны, — это не реально это не реально это не реально ЧТО ПРОИЗОШЛО. — Это был просто плохой сон. Папа никогда не будет обзывать тебя, смеяться над тобой или петь, когда тебе больно. Я никогда не сделаю это, никогда, хорошо? Клянусь на мизинцах. Дважды, трижды клянусь на мизинцах. Майк наконец показывается из-под одеяла с сонными глазами. Затем он широко улыбается. — Вот и ты! — Вот и я! Майк забирается на колени отца и широко зевает. Уилл поудобнее откидывается на подушку и накрывает их одеялом. — Ты был д... др-р-ругим в моем сне. Кошмаре. Ты был злым. И страшным. Мои друзья говорят, что ты страшный, а я говорю: «Неа! Мой папа слишком странный, чтобы быть страшным!». Иногда ты делаешь страшное лицо, но просто ты такой! А я похож на тебя! Уилл зевает и обнимает Майка крепче. — Ты похож на меня, Банни? Мне кажется, ты похож на маму. — Только глаза и кожа, но я выгляжу как ты! Мы как братья! Уилл посмеивается и качает головой. — Нет, Майк, ты мой сын. И я никогда не буду тебя пугать. А то твоя мама меня убьет. — Это плохо, — Майк прикрывает глаза. — Ты не плохой. Ты хороший, папа. Я люблю… Я люблю… — он коротко зевает, как котенок. — Я люблю тебя. — Я люблю тебя, Банни, я люблю тебя, люблю тебя, — и он всегда будет повторять, я люблю тебя я люблю тебя ДАЖЕ ЕСЛИ НАСТУПИТ КОНЕЦ СВЕТА, Я ВСЕГДА БУДУ ЛЮБИТЬ ТЕБЯ, ПОТОМУ ЧТО ОН НИКОГДА НЕ СДЕЛАЕТ БОЛЬНО СВОЕМУ СЫНУ, НЕ СЕЙЧАС, НИКОГДА, БОЛЬШЕ НИКОГДА. — Я люблю тебя.***
У Элизабет глаза их обоих. Идеальное сочетание карего и голубого сливается в серо-зеленый. Она смотрит на мир своими яркими глазами 30 марта 1975 года, ища над чем можно посмеяться, чему удивиться, что получше разглядеть. Кем станет Элизабет Афтон, когда вырастет? Роды были легкими, слава Богу, не так, как в первый раз. Вскоре они возвращаются домой, чтобы представить нового члена их семьи остальным. Майк встает на цыпочки, когда Уильям наклоняется к нему с Элизабет на руках. — Э-лиз-з-за-бет, — повторяет Майк, взволнованно оглядывая комочек жизни перед собой. — Я тоже был таким маленьким? Уильям улыбается и шепчет: — Ты был ещё меньше, Банни. Майк ахает. — Я могу поиграть с ней в пиратов? — Я играю с тобой в пиратов! — негодует Шарлотта, топая ножкой. — Дядя Уилл, скажи ему, он должен играть в пиратов со мной! Уилл смеется и встает во весь рост. — Майк, Лиз пока ещё слишком маленькая, чтобы играть в пиратов. Поиграй с Шарлоттой, а когда Лиз вырастет, она тоже сможет играть с вами. Внезапно взгляд Майка меняется, он глядит на младенца стеклянными глазами: — Она не будет слушаться. Мне приснился сон. Большой сон. С большой малышкой. Уилл смотрит на сына расстерянно. — Она маленькая малышка, Майк. Ты тоже был. Но немного меньше. Майк качает головой. — Чарли, пойдем играть в пиратов. Нам нужно найти сокровище Черной Бороды, — Уилл провожает взглядом сына, который убегает с Чарли в свою комнату, и передергивается, ближе поднося Лиз к груди. «Очень много людей пострадало, потому что я не рассказал про него. Моя сестра умерла, моя мама убила себя, и Джереми…» Они с Кларой избежали той судьбы. Но Лиз? А та неудачная шутка с механизмами? А то, что случилось с Джереми (и Уилла есть подозрение, что и в этом был виноват монстр)? — Неужели моему сыну всегда будут сниться кошмары? — бормочет он, не заметив, как Генри подходит к нему и улыбается, глядя на Лиз. — Она чудесна, Уилл. У неё твои глаза. Уилл качает головой. — Её глаза ярче, чем мои. Генри низко посмеивается и кладет свою ладонь на щеку Уилла. Он нежно целует его и проводит большим пальцем под его глазом. — Нет. Твои глаза всегда сверкают, когда я делаю так, — тут он становится серьезным и мягко говорит: — Кошмары Майки пройдут. Он проживет хорошую жизнь, Уильям. Майкла Афтона любят, и что бы не происходило с ним сейчас, это не будет длиться вечно. Не будет. Ты хороший отец. Уилл сглатывает ком и кивает, поднимая Лиззи (о да, превосходно, она точно Лиззи) повыше. — О, как я избалую тебя, — говорит он, и от этой мысли (Фриц никогда не цеплялся за материальные блага или роскошь, и, кажется, Майк будет таким же, так что ему остается баловать подарками свою дочь) он ухмыляется.***
Майк оказывается очень опекающим старшим братом. Не раз Уилл заставал как он стоит на страже у двери детской, готовый защищать младшую сестру от несуществующих угроз. Но они не придут, не в этой вселенной. По какой-то непонятной причине, когда Белла предлагает всем выйти за мороженым, Майк съеживается и качает головой. Только когда отец берет его на руки, заверяя, что ничто не ему не грозит, даже зубы не заболят от мороженого, он успокаивается. Через несколько месяцев Клара возвращается на работу. Уилл практически не выпускает Элизабет из рук (она не плачет, как положено всяким детям, разве она не доверяет ему?), и дом становится как никогда шумным. Майк и Чарли пошли в детский сад, каждый день они приносят домой рисунки и поделки, для которых скоро не остается места на холодильнике. Однажды Уилл замечает, что Майк расстраивается, когда он качает Элизабет на руках и поет ей. После одного такого раза, он присаживается перед сыном и кладет руку на его плечо. — Почему ты грустишь, когда я пою твоей сестре, Майкл? Майк отстранённо пожимает плечами головой, опустив взгляд в пол. — Ты говорил, у вас не будет нового… любимчика. Уилл хмурит брови. — Банни, она не моя любимица. Я люблю вас обоих одинаково. Ты мой Банни, а она моя Малышка, хорошо? Просто маленьким детям нужно больше внимания, потому что они ещё ничего сами не могут. Лиззи нужна моя помощь. Мне жаль, если я заставил тебя чувствовать плохо. Теперь ты понимаешь, почему я так много провожу времени с Лиззи? Майк кивает ему, но выглядит неубеждённым. Итак, Уильям ставит цель научиться равномерно распределять свою любовь. Когда все взрослые собираются на большом диване в гостиной, он предлагает им выехать в город на вечер, чтобы отдохнуть. Все они изрядно вымотались в последнее время. Он и Генри активно дорабатывают дизайны для главной четверки, пока Клара и Белла зашиваются на своих работах (и он ещё даже не рассказал им о новой, более изящной линейке аниматроников, в розово-белых цветах, совсем не похожих на оригинальный дуэт). Он только рад дать своим близким возможность выпустить пар. Позже на той же неделе, Генри и Белла предложили Уиллу и Кларе сводить Майка на то танцевальное представление, которое Клара давно хотела посмотреть, пока они останутся в отеле с маленькой Лиз и Шарлоттой. Они идут по улице, взяв Майка за руки. Смеясь, он подпрыгивает в воздух, затем плавно спускается обратно на мокрый асфальт. Ночь темна. Звезды скрылись за густой пеленой облаков. Единственный источник света — это горящие окна высоких офисных зданий. Пасмурная погода разогнала почти всех жителей Юты по домам. Уилл ожидал этого, и всё же весь день его правая рука ныла и зудела, его вечный предвестник дождя. Афтоны идут обратно в отель пешком, он находится совсем недалеко. — Что тебе больше всего понравилось, Майки? — спрашивает Клара, пока Майк прыгает по лужам. — Мне понравилось, как принцесса спасла всех в конце, — отвечает Майк. — Я хочу быть таким же храбрым как она! — Ты уже очень храбрый, Майкл… — говорит Уилл, но вдруг замирает, холодок пробегает по коже, что-то упирается ему в спину. Смех Клары стихает, она мигом поднимает Майка на руки и прячет его лицо в изгибе шеи. — Кошелек. Ключи. Всё. Быстро, — голос позади грубый, низкий, скорее отчаянный, чем угрожающий. Что-то холодное у спины Уилла — пистолет, не иначе — прижимается ещё ближе. — Хорошо, — говорит Уилл. — Нам не нужны проблемы. — Тогда поторопись. — Папа? — бормочет Майк, Клара качает головой, подняв глаза к небу, и крепко обнимает своего сына. — Папа, что такое? Майк смотрит на него, потому что Майк всегда смотрит на него. Уилл улыбается ему и коротко кивает. В его улыбке нет и тени ложной надежды, потому что он никогда не сможет солгать своему сыну (ну, не считая Санты Клауса, конечно (он никогда не признается, что, да, дядя Генри это тот веселый старик, который пролезает через их камин раз в год)), и заверяет, что ничего страшного нет. — Ничего, Банни. Всё хорошо. — Я сказал быстро. Уилл тянется в карман, достает свой бумажник (в нем хранятся фотографии его Майки и Чарли, ему тошно от мысли расставаться с ними) и бросает на землю. Мужчина позади наклоняется, чтобы поднять его, но тут Майкл начинает смеяться. — Что смешного? — резко вопрошает голос, Уилл чувствует, как кровь стынет в жилах. — Папа что-то уронил! — Банни, тише… — Мама, мама, смотри, папа что-то уронил… — Скажи ему заткнуться, пока я не разозлился. И словно нечто внутри него переключается. Или, скорее, загорается ослепляюще ярко. В любом случае, это что-то в нем растет в геометрической прогрессии, как горящая звезда, которая превращается в черную дыру, или же испепеляется до самых атомов, оставляя после себя пустое место, и он совсем ничего не чувствует, когда одними губами бормочет: — Что ты сказал моему сыну? — Закрой свой… В этот момент он совершенно ясно понимает всё, что происходит вокруг него. Как он знает, что небо синее, что гравитация заставляет всё падать, и что Фриц Смит мертв, он прекрасно знает, что дуло пистолета наклонилось вниз, когда мужчина потянулся за бумажником. Он резко разворачивается и хватает нападающего за запястье, и он вскрикивает от удивления. Он выкручивает ему руку, пока та не разжимается и пистолет с грохотом не падает на землю. Но он ещё не закончил, нет, потому что эта вещь угрожала его Майклу. Он вцепляется в шею мужчины, швыряет его на землю, используя вес и огромный рост против него, и прижимает к асфальту. — Уилл, Уилл, пойдем, — отрывисто зовет его Клара, но он не слышит её. потому что если он послушает её, он остановится, а если он остановится, то эта вещь причинит боль его Майклу, его Кларе, его вещам, нет, нет, не его вещам, они — и есть жизнь, если этот монстр под ним уничтожит жизнь, у него ничего не останется, но важнее него, конечно, есть Майкл, есть Банни, и если Банни увидит, как корчится под его руками это жалкое существо, то ему будут сниться кошмары, кошмары, ПОЧЕМУ ЕМУ СНЯТСЯ КОШМАРЫ, Я ПЫТАЮСЬ БЫТЬ ХОРОШИМ ОТЦОМ, НО НИЧЕГО НЕ МЕНЯЕТСЯ, и он бьет. Он бьет сильно, сильнее, чем когда он врезал Фрицу, снова и снова, и этот человек — человек без пола, без черт лица, без цвета кожи, без голоса, потому что они становятся совершенно неважны для Уильяма Афтона, он видит только смутный силуэт человека, лишь вещь, и, ох, он и не заметил, что сегодня на нем фиолетовый галстук, фиолетовый расплывается по нему, поглощает его, и ах! Ах, вот оно, красный, превосходный, прелестный, освобождающий красный, красный исходит от вещи, которая пыталась навредить его Банни, и он не может сдержать смех, смешок, правда, смешок отрывистый, как раскат грома над головой, и если вещи существуют по его воле, тогда он должен быть самим Богом, и Ему кажется, что Клара молит Его остановиться, но это не важно, ничего не важно, ничего в этом мире не важно, если Майклу не перестают сниться кошмары… Всхлип.ПУГАЕШЬ
м е н япрости прости прости прости прости прости прости прости прости прости прости прости прости прости прости прости ПРОСТИ ПРОСТИ ПРОСТИ ПРОСТИ ПРОСТИ МЕНЯ
— Банни, Майкл, послушай, прости меня, мне жаль…
— Уилл, я позвоню в скорую, хорошо? — голос Клары звучит так далеко. Его нет. Реально только то, что его сын боится его. — Уильям, Уилл, — может, она садится перед ним. Может, она берет его лицо в свои ладони, после того как забрала пистолет у мужчины. Может, она шепчет, что он в порядке, спасибо, что спас нас, Майкл просто немного испугался, всё в порядке, нам нужно вернуться в отель, но может и нет, может, она НЕНАВИДИТ его, может, она… Он слышит стук. Он закрылся в ванной, кажется. Может быть. Он не уверен. Он не знает, где он. Может, он открыл шкаф в ванной, скинув всё с полок, и спрятался, как ребенок, который ищет утешения в утробе матери, ломая себе кости, может, он судорожно дышит, после того долго, больно и истошно оттирал кровь с рук, пока кожа не покраснела и не пролилась его собственная, равноценный обмен, равноценный обмен, дядя Уилл, что такое, тебе страшно, всё в порядке, УБЕРИТЕ ЕЁ ОТ МЕНЯ, НЕ ПОДПУСКАЙТЕ МЕНЯ К НИМ, НЕ ПОЗВОЛЯЙТЕ МНЕ, СПРЯЧЬТЕ ИХ ОТ МЕНЯ, но нет, он никогда не будет кричать на них, поэтому он тихо заперся в ванной комнате, скрылся в иллюзии безопасности.— Уилл? Уилл, можно мне войти? Дорогой?
— Папа? Почему дядя Уилл в ванной? Ему плохо?
ты дурень. ты такой же как твой отец. ха, ты даже хуже, ТЫ ТАКОЙ ЖЕ КАК ОТЕЦ ФРИЦА, АХ, Я ЗАБЫЛ, ЭТО БЫЛ НЕ ОТЕЦ ФРИЦА, ЭТО БЫЛ ТЫ…— Уилл, любимый, всё хорошо. Ты защитил их.
— Уилл, послушай, ты не плохой. Всё хорошо. Выходи. Давай поговорим.
РЕБЕНОК-ДЕМОН. ДЕМОН ЧЕРТОВ ДЕМОН ВСЕГДА ТОНЕТ НЕ ВАЖНО СКОЛЬКО РАЗ ТЫ СЧИТАЕШЬ, НО, О, СКОЛЬКО ДЕТЕЙ ТЫ УБИЛ? ШАРЛОТТА И ДЕТИ И ЭЛИЗАБЕТ И ЭВАН И МАЙКЛ И ДЖЕРЕМИ ОНИ ВСЕ, СТОЛЬКО ДЕТЕЙ, РЕБЕНОК-ДЕМОН…— Уилл…
— Отстаньте от папы! — кричит Майкл. — Ему страшно! Ему просто страшно! Он не хочет никого видеть сейчас!
Что? Что? Майкл?
Он пытается хрипло, отрывисто дышать, и вот оно, он здесь, всё хорошо, всё хорошо, всё хорошо.
Тишина.
— Б-Банни? — шепчет он, затем громче: — Банни? Ты в порядке?
Из-за двери раздается голос: — Папа! Папа, я люблю тебя! Всё хорошо. Можешь не выходить, я буду охранять дверь. Как пират и сокровище. Я защищу тебя!
Защитит… защитит… защитит меня…
— Тебе не нужно, Банни. Я в порядке. Папа в порядке.
— Ничего страшного, если тебе плохо! Ты мне сам говорил! «Банни, это нормально грустить или бояться». Ха, папа, наши имена похожи! Банни и Бонни. Мы оба очень храбрые.
— Дядя Уилл, ты самый храбрый, кого я знаю. Я хочу быть храброй как ты.
Х-храбрый, будь храбрым, будь храбрым,
Будь храбрым ради своего сына и своей племянницы, они ждут тебя, ты напугал их, но ты не страшный, нет, они так сильно тебя любят, ты в порядке. — Хорошо, хорошо, хорошо, черт, черт, я в порядке, я принял свои таблетки, я здесь, я в порядке, — он поднимается на ноги, и он встает, и он открывает дверь, и две маленькие фигурки тут же бросаются на его ноги, зарываясь лицами в его штанины. Он загребает маленького Майки и Чарли в объятия, такие крепкие, и представляет, что никогда отпустит их. — Прости, что напугал тебя, Банни. Я обещал, что никогда так не сделаю, но я напугал тебя, мне очень жаль. — Спасибо! Всё хорошо! С нами всё хорошо! Я всё ещё люблю тебя, — голос Майкла приглушен, так сильно он прижимает сына к груди. Когда он поднимает влажное от слез лицо, все его родные рядом, Клара держит Элизабет на руках. — Простите, что напугал вас, — шепчет он, обняв своих детей. — Мне очень жаль. Я… Я просто хотел, чтобы мы все немного отдохнули, и я боялся, что тот мужчина навредит Майклу, и я… Я сорвался. Такого больше не повторится, клянусь, мне жаль, не знаю, что на меня… — Уилл, — говорит Генри, ссутулив плечи. Он обхватывает лицо Уилла своей большой рукой и вытирает единственную слезинку. — Всё нормально. С тобой всё хорошо. Позволь нам позаботиться о тебе сегодня. Пока останемся здесь и расслабимся. Всё будет хорошо. На улице гроза, но мы отвлечем тебя. Ладно? — Я… Х-хорошо, хорошо. Спасибо, мне жаль. Белла накидывает на него большое одеяло и наливает ему чай, Майк забирается ему на ноги, Клара садится рядом и смазывает костяшки его пальцев кремом, пока Генри и Шарлотта выбирают какой фильм поставить. Он дрожит, обнимает Майка и не перестает извиняться. Он записывает все свои мысли для доктора Вагнер и храбро сталкивается с ураганом своего разума, потому что больше нет бомб, есть только храбрость, только храбрость.