***
— Хен, мне нужно с тобой поговорить. — А, ты такой серьёзный, Уилл, — посмеивается Генри, туго затягивая болты на ноге Фредбера. — Мне нравится, когда ты такой. Как ты хмуришь брови и надуваешь щеку. Очаровательно. — Генри Эмили, — сейчас они лишь вдвоем в закрытой закусочной, ковыряются в аниматрониках. — Я совершенно серьезен. Генри смеется и садится на сцену, болтая ногами. Он откладывает гаечный ключ в сторону и, положив руки Уиллу на бедра, притягивает его к себе. — Сначала улыбнись для меня, а потом говори, что там у тебя. Уилл изо всех сил сдерживает раздраженный вздох и саркастично ухмыляется. — Счастлив? Генри целует его в щеку, мягко улыбаясь. — Очень. Ну, рассказывай. — Я… — он сглатывает ком и поднимает взгляд, чтобы смотреть прямо в теплые глаза Генри. — Я хочу развивать бизнес. Нам нужно это сделать. «Фредберу» нужно расти. С документами не должно быть много проблем, обновим торговую марку. Тем более мы уже закончили дизайны для новой группы. Эта закусочная слишком мала для нас. Люди толпами съезжаются в Харрикейн ради неё, Хен… Мы практически владеем этим городом. Нам… нужно расширяться. Генри не отрывает взгляд и медленно кивает. — Хорошо, Уилл. Ладно. Уилл удивленно вскидывает брови. — Ладно? И это всё? — Ты забыл, что я всей душой доверяю тебе? — Нет, нет, просто я… — Уилл, я доверяю тебе как себе самому. Если ты считаешь, что это хорошая идея, тогда давай сделаем это. Только тебе придется держать меня за руку, когда у меня начнется паническая атака от планирования нового ресторана. И я ещё не говорю о встрече с инвесторами. — Хен, — говорит он ещё серьезнее, если это вообще возможно. Затем он улыбается и нежно целует своего мужа. — Спасибо. Спасибо, Боже, спасибо. — На следующей неделе начнем работать над эндоскелетами. И зарегистрируем авторские права. Это будет великолепно, Уилл. Сделаем это вместе, и это будет великолепно. Услышав это, Уилл снова хмурит брови. Он прячет лицо в шее Генри и шепчет: — У меня много идей, Хен. Масштабных идей. Я не хочу забывать про тебя, но я… Белла сказала, что я могу доверять себе. И вы с Кларой повторяете мне, что я могу доверять себе, я… Мне кажется, я могу сделать нечто великолепное. Возможно, это будет чем-то первым, по-настоящему великолепным, что я сделал сам, без костылей, только мой мозг и сердце. Я хочу уметь доверять себе, и… — После того нападения, ты не уверен? Уильям передергивается и кивает, обвив Генри руками, позволяя ему обнять себя. — Я сорвался. Я напугал Майкла. Я знаю, вы сказали, что всё в порядке, это был просто несчастный случай. Даже Банни сказал мне, что бояться нормально, потому что в конце концов мы все храбрые, но я… Генри, я помню, как вы все вздрагивали, как Белла думала, что я могу навредить Шарлотте, я уже сделал столько плохих вещей, я… Я просто хочу уметь доверять себе, как он доверял мне. Фриц настолько доверял ему, что позволил Уиллу приставить пистолет к его голове. Он не может себе представить, как повторяет это с кем-то ещё. Он слишком боится, что выпустит пулю, а потом, когда смоется вся кровь, даже не вспомнит выражение глаз человека. — Сделай это, Уилл. Ты сотворишь нечто фантастическое. Ты разорвешь всех в пух и прах. Ты увидишь, насколько ты гениален. Ты настолько великий изобретатель, тебе позавидовал бы даже Бог — О, не пытайся раздуть мое эго ещё больше. Генри смеется, взяв Уилла за подбородок, чтобы они встретились взглядами, и коротко целует. — Бог будет завидовать тебе, Уилл, твоим прекрасным жене и детям, гениальным творениям, — он целует его сильнее, обхватив лицо ладонями, и улыбается. — Сделай это, Уилл. Создавай своих чертовых роботов, я помогу тебе, и ты будешь доверять себе. Ты будешь, будешь, будешь. Я буду, буду, буду.***
Эван Афтон рождается 13 сентября 1977 года, и наконец, наконец, у Уильяма Афтона есть ребенок с такими же глазами как у него. У Майка глаза Клары, у Лиз сочетание их обоих, но глаза Эвана — яркие маленькие сапфиры, которые смотрят прямо в сердце Уилла и наполняют его любовью. Маленький Эван плачет, когда появляется на свет. Мальчик с голубыми глазами плачет, зовя своих родителей, как никогда не мог и даже не мечтал Уильям Афтон. Эван говорит мало. Майк и Чарли сделали своей миссией баловать и любить мальчика, как только могут. Им уже десять лет, и оба не помнят себя от радости, когда Эван говорит свое первое слово (и его нужно было ждать гораздо дольше чем у Шарлотты, Майка или Лиззи): «Фред». — Папа! — ноет Лиз, дергая Уилла за штанину. В это же время на кухне начинает звонить телефон. У него и так уже дел по горло — он держит Эвана на руках, подписывает документы о совладении торговой маркой «Пиццерия Фредди Фазбера», делает себе заметку заказать недосчитанные детали для Фантайм-анматроников, отмечает перенесенный сеанс терапии в календаре и пытается выбрать что подарить Саре на Рош ха-Шана — и настроение его, как следует, оставляет желать лучшего. — Папочка! — Да, принцесса? — он присаживается рядом с Лиз, её светлые хвостики подвязаны розовыми бантиками. — Майки не дает мне играть с ним на улице! Уилл вздыхает и проводит рукой по волосам, пытаясь не дать Эвану сосать свой большой палец. — Ну, это же нечестно, верно? — Майк переживает фазу, когда ему очень нравится играть со своими братом и сестрой, но в то же время проводить время с теми, кто младше него, считается «отстойно» и «не круто». Хотя для Шарлотты «чем больше, тем лучше». Уилл слишком занят, чтобы проводить воспитательную беседу прямо сейчас, поэтому он только гладит дочь по голове и улыбается. — Скажи своему брату, что я тебе разрешил, а если он будет против, мы поговорим об этом дома. Поняла, юная леди? Лиз расплывается в улыбке, гордясь тем, как изящно она уговорила отца разрешить ей поиграть на улице. — Спасибо, папочка. — Не за что, дорогая. Боже, ну можно потерпеть минутку? — телефон не перестает звонить. Перед тем, как снять трубку, Уилл смотрит, как Лиз натягивает кроссовки и выбегает на улицу, порисовать мелками с Майком и Чарли. Он наблюдает за детьми через окно на кухне, чтобы они не забредали слишком далеко, но и не давить на них своим вниманием. Вздыхая, он похлопывает Эвана по спине. — Рад, Бон? — (Эван — Бон Бон, не Банни, между ними большая разница, прошу заметить). — Рад, — как всегда сдержанно, но понятно отвечает Эван. — Отлично. Уильям Афтон. С кем я говорю? — он облокачивается о кухонную стойку, бросая взгляд на окно, где Лиз помогает Шарлотте с огромным и вычурным рисунком на асфальте. — И тебе привет, Уилл, — раздается голос доктора Вагнер. Он слышит, как на заднем плане смеется женщина, пока Сара не шикает на неё. Уилл улыбается про себя. Он рад, что у них с Джудит всё хорошо. — Итак, у меня есть отличные и немного пугающие новости для тебя. Он крепче обнимает Эвана. — Просвети меня? Метафорическая барабанная дробь… — Ну, строго говоря, у тебя больше не маниакально-депрессивное расстройство. — А, значит, волшебное лекарство всё-таки изобрели? — фыркает он. Сара смеется, и он представляет, как она поправляет свои очки и качает головой. — Нет, Уилл. Классификация была обновлена. Теперь будет неправильным диагностировать тебе маниакально-депрессивное расстройство. Ты будешь принимать те же препараты, но с новыми ярлыками. Нам ещё нужно будет лично это обсудить, но теперь ты можешь говорить, что у тебя биполярное расстройство и пограничное расстройство личности. — Я… — у него перехватывает дыхание. Биполярное расстройство. Пограничное расстройство личности. Расстройства. У него расстройства личности. Он всегда это знал, но теперь слышать корректные названия его болезней… Он не уверен, что чувствовать. Он облокачивается о стену, прижимая к себе Эвана. — Би… Биполярное расстройство и пограни… пограничное расстройство личности? — он пробует названия на языке. Он не ощущает ни сладость, ни горечь. Он вообще ничего не чувствует. — Верно, — говорит Сара. — Как ты себя чувствуешь, Уилл? — Это… — он аккуратно ставит Эвана на пол и, прижав телефон между ухом и плечом, достает листок бумаги и ручку из ящика. Биполярное, пишет он, пограничное… ПРЛ… Меня зовут Уильям Афтон. Мне 42 года. У меня маниакально-депрессивное расстройство. Меня зовут Уильям Афтон. Мне 42 года. У меня диагностированные биполярное расстройство и пограничное расстройство личности. Он смотрит на эти два, казалось бы, равнозначащих предложения. — Можешь остаться на линии, Сара? Пожалуйста? Мне… Мне нужно собраться с мыслями… — Не торопись, Уилл. Я понимаю, это может быть тяжело. Он прикусывает щеку и наклоняется над стойкой, продолжая писать. Меня зовут Уильям Афтон. Мне 42 года. У меня маниакально-депрессивное расстройство. Мне кажется, я Бог. Мне кажется, я ничто. Я всегда буду определен двумя словами: маниакально-депрессивный. Я причинил боль своим близким. Я создал своих близких. Я никогда не умру. Мы все умрем. Я смертен. Я бесконечен. Этот мир не хочет, чтобы я стал лучше. Я — Уильям Афтон, и я… Я маниакально-депрессивен. Меня зовут Уильям Афтон. Мне 42 года. У меня диагностированные биполярное расстройство и пограничное расстройство личности. Я думаю, я хороший отец, муж и друг. Я всегда буду тремя этими вещами. Я люблю чай, жвачку, слушать мисс Эллу Фицджеральд и создавать аниматроников. Я причинил боль своим близким и принес много им радости. Я страдаю от мигреней, судорог и дрожи, деструктивных и эпохальных мыслей. Мне так повезло. Я хочу быть лучше. Я стал лучше. Я — Уильям Афтон, и я больше, чем моя мания и депрессивные эпизоды. Это просто эпизоды. Я — это я. Я особенный, потому что я жив. Он смотрит на два эти идеала, которые определяли всю его жизнь, и перечеркивает первый параграф настолько резко, что бумага рвется под его рукой. Он тяжело дышит, как будто пробежал марафон, и понимает, что плачет, только когда влажные пятна расползаются по буквам. — Как ты себя чувствуешь, Уилл? Он сжимает лист у груди и смеется. Смеется как Майкл, когда ему подарили его лиса, как Шарлотта, когда сидела у него на плечах, как Элизабет, когда впервые увидела выступление АВВА по телевизору, как Эван, когда впервые обнял плюшевого Фредбера, когда он — это он. — Как человек, — решает он, почти как признание вселенной. — Я чувствую себя человеком. Нормальным. Особенным, я думаю. Он почти слышит её улыбку. — Хорошо, Уильям. Мне тоже кажется, что ты очень человечен. — Мне… Мне нужно рассказать моей семье. Спасибо, что позвонила, Сара. Увидимся на следующей неделе? — Конечно, Уилл. Передавай им от меня привет. — Спасибо тебе. Пока, — он вешает трубку и делает такой глубокий вдох, что он почти уверен, его слышно всему континенту. Повернув голову, он видит, что Эван всё это время ждал его. — Бон, хочешь услышать хорошие новости? Эван коротко кивает, подносит подол своей футболки ко рту и жует, глядя на отца с широко раскрытыми, любопытными глазами. — У меня биполярное расстройство и пограничное расстройство личности! Разве это не превосходно? — …Хорошо, папа. — Да! Это чудесно! Теперь у меня есть новый диагноз. Человечный. Это чудесно, Эван. Я просто на седьмом небе от счастья, — Эван не особо понимает, но он расслаблен, коротко улыбается, и поэтому для своего отца выглядит достаточно счастливым. Уилл смеется и ерошит его волосы. Ему нужно рассказать Хену, и Кларе, и Белле, и… Он замирает. Ох, черт. Его настолько увлекли новости, что он совсем забыл, что сегодня именно он отвечает за детей. — Эван, подожди здесь, хорошо? — Эван кивает, пока его отец надевает обувь и выбегает на улицу. Он выдыхает с облегчением. Майк сидит на тротуаре, рядом стоит его бумбокс и разбросаны мелки. Кажется, он в процессе создания произведения искусства, которому позавидовал бы даже Ван Гог. Лиз и Чарли играют в классики. — Майк! — зовет Уилл. Он хочет рассказать сыну прекрасные новости, но Майк не слышит, покачивая головой в такт песне Майкла Джексона. Он смотрит на него ещё мгновение, а затем переводит взгляд на дорогу. И он движется, даже не успев подумать. Он бежит мимо дочери и племянницы (Лиз дуется, когда он наступает на мелок и крошит его) и выскакивает со двора. Его ноги раньше его сердца осознают, что машина мчится слишком быстро и не остановится. Он бросается вперед, прикрывая Майка своим телом, и в этот момент Уильяма Афтона сбивает чертова машина. Его сотрясает от боли. Чувство, схожее с первым инцидентом с пружинными замками: режущая боль, за которой по всем нервам отдаются глухие вспышки. Он дергается, машину заносит, и она тормозит слишком поздно. Его голова ударяется о дорогу, в глазах пляшут черно-красные точки. Все кости в его теле ноют, словно их растягивают в разные стороны. Кто-то зовет его по имени, но он едва слышит хоть что-то сквозь пелену агонии. Затем, две руки начинают трясти его, и он быстро-быстро моргает, чтобы прийти в себя. — Б-Банни? — сквозь стон выдавливает он, его нутро сжимается. — Банни, ты не ранен?.. — Папа! Черт, Лиз! Лиз, Чарли, позовите маму и дядю Генри! Папа! Папочка, ты жив? Теперь он видит немного четче. Перед ним Майк, он вяло улыбается ему. — Ах, Майкл, — говорит Уилл, затем хрипит, снова положив голову на асфальт. — Я в порядке, в порядке, просто… Майкл, ты знаешь… у меня биполярное и пограничное расстройство личности… — Уилл! Уилл, твою ж мать! — это голос Клары, ему кажется, он чувствует её руки на своем лице, её пальцы щупают пульс на его шее. Уилл ворчит и пытается сдвинуться. — Следи… за своим языком перед Майклом… Его поднимают с земли. Он склоняет голову вбок, на грудь Генри, и слышит, как где-то вдалеке Клара обкладывает водителя машины благим матом. Уилл усмехается. — Привет, мистер Эмили. Восхитительно, любимый. Любовь моя, дорогой, ты знал, что у меня пограничное… — Уилл, дорогой, я посажу тебя в машину, и мы отвезем тебя в больницу, чтобы тебя проверили, хорошо? Всё будет хорошо. — Они со мной! — кричит Белла, скорее всего, говоря о своей племяннице и дочери. — Они со мной. Как он? — Всё будет хорошо! Но он сильно ударился головой. В машине он рассказывает им о своих диагнозах. Когда они приезжают в больницу — несмотря на его упорные возмущения — ему сообщают, что у него сотрясение мозга и он должен остаться здесь, пока они не проведут дополнительные анализы и убедятся, что он ничего не сломал. — Боже, — брюзжит он, откидывая больную голову на подушку. — Нам нужно поставить стоп-знак на этом перекрестке. — Нужен блядский снайпер, чтобы он стрелял в любого, кто едет быстрее десяти километров в час по нашей улице, — рявкает Клара, расхаживая по палате, и Уилл смеется над тем, насколько она разъярена. — Тогда ты будешь первой жертвой, любовь моя. — Заткнись, Уилл, — она фыркает, подходит к нему и целует в лоб. — Ты в порядке? Господи, Уилл, это могло закончиться плохо, очень плохо. — Я в порядке, в порядке. — Боже, я люблю тебя, я люблю тебя. Если что-то такое случится снова, я убью тебя, — она опять целует его. — Я люблю тебя, я люблю тебя. — Я люблю тебя… О, Банни! — он ворчит, поднимая голову. — Всё хорошо, сынок? Клара ещё раз проверяет его. Генри одной рукой держит Эвана, другую кладет на плечо Лиз, пока Белла заводит Майка в палату. — Папа! — Майк подбегает к нему, но его мать останавливает его, пока он не успел накинуться на отца со слишком крепкими объятиями, которые могли бы причинить боль. — Папа, как ты? — Великолепно, Майк, не волнуйся. Майк фыркает и складывает руки на груди, неосознанно, прямо как его мама. — Нет. Тебе больно из-за меня. — Нет, нет, нет. Не из-за тебя, а из-за этого идиота водителя. Это была не твоя вина, Майкл. Я в порядке. Совсем скоро я встану на ноги. — Майк, — говорит Белла, похлопывая его по плечу. — Ты не хочешь рассказать кое-что своему отцу? Лицо Майка покрывается румянцем, он смущенно сует руки в карманы. — Это только для папы. Лиз хихикает за его спиной, но Белла кивает всем, чтобы они дали Майку и его отцу немного уединения. Уилл смотрит, как его сын достает из кармана сложенный лист бумаги. Он трагично вздыхает, глядя на него. — Мы… эм, мы должны были написать эссе про наших героев. В классе все писали про, типа, Майкла Джексона… и… эм… Чарли написала про Эллу Фицджеральд… а вот… вот мое. Уильям ни разу не видел своего сына таким нервным. Майк снова вздыхает, глядя на бумагу с такой силой, что Уилл почти уверен, он взглядом прожжет в ней дыры. — Думаю, многие будут писать про астронавтов, баскетболистов или Бэтмена. Я… Я расскажу про своего героя. Однажды мой герой спас меня и мою маму от грабителя. Мой герой поет мне, когда мне снятся кошмары, что почему-то происходит очень часто. Мой герой управляет закусочной вместе с моим дядей. Он надевает костюм кролика и приносит детям улыбки. Мои друзья думают, что мой герой иногда выглядит страшно, потому что он очень высокий и немного… пуг… пугающий, но мне так не кажется. Моя мама смеется над голосом моего героя и над тем, как он произносит слова. Мой герой — настоящий супергерой, и сегодня — я только дописал эту часть — он спас меня от едущей машины. Мой герой — это мой папа, Спрингбонни, Уильям Афтон. О, это сон. Это просто чудесный сон. Потому что как так могло случиться, что все его прекрасные мысли воплотились в одном простом монологе мальчика, который так похож на своего отца и который технически даже не должен быть таким, какой он есть сейчас? Как мог Уильям Афтон заслужить такие великолепные слова от самой жизни? Ох, верно. Потому что он особенный, потому что он человек, потому что он существует, он, он. — Майкл… — Уилл не хотел плакать, но вот он, практически рыдает. — Майкл, ты… — Ты мой герой, папа, — бормочет Майкл, засовывая эссе обратно в карман. — Мне жаль, что ты пострадал. Я не хотел, чтобы тебе было больно. Я люблю тебя. Преодолевая боль, он перекидывает ноги на край кровати и втягивает Майкла в объятия. — Я так сильно тебя люблю, Майкл, — бормочет он в макушку сына, и целует его в волосы. Майк смеется и извивается, но ему не вырваться из рук отца. — Спрингбонни, — со смешком произносит он. Уильям смеется сквозь слезы и кивает. — Да, да, Спрингбонни. Я так тебя люблю, Майк, спасибо тебе, спасибо, спасибо. — Папа, ты меня раздавишь! — Прости, прости. Ещё минутку. Вообще-то, ещё две минутки. Меня сбила машина, я это заслужил. — Ладно. — Я тебя люблю. — Я тоже тебя люблю, папа. И он очень особенный, потому что он жив, и благодаря этому, он — герой Майкла Афтона.