Неизвестная

Алекс спрятался под одеялом, сжавшись в комок и дрожа. Гроза, разбушевавшаяся в эту ночь, пугала его и не давала уснуть. Сжав в кулачке угол одеяла, он чуть приподнял его, вглядываясь в темноту комнаты. Одним глазом, словно в замочную скважину, он смотрел в щель между одеялом и кроватью, затаив дыхание. Дождь отчаянно барабанил по крыше, капли воды врезались в окна, словно желая сломить единственную баррикаду между комнатой и реальным миром. Сверкнула молния, осветила крохотную детскую комнату белым безжизненным светом, придав игрушкам очертания монстров, страшные тени заскользили по стенам. Молнию нагнал гром. Страшный звук, эхо которого отразилось в сознании Алекса волной непреодолимого ужаса, поглотил комнату. Он раскрыл рот в немом крике, не в силах снова спрятаться в темноте одеяла, наблюдая за страшными тенями на стенах, которые двигались к нему. Двигались и не собирались останавливаться, а свет померк. Дождь яростнее забил в стёкла. «Ну же, малыш, не бойся», — женский елейный голос проник в сознание, и по телу расползлась волна мурашек, словно чьей-то холодной ладонью провели вдоль позвоночника. Тени, подобно языкам пламени, скользили по стенам, и подбирались всё ближе. Они двигались медленно, но так неизбежно, что замерший в предчувствии чего-то ужасного Алекс даже не думал бежать, вскакивать с кровати, звать мамочку. «Она больше не придёт, ты ей не нужен, малыш», — зашептал голос и холодное прикосновение к щеке вызвало волну неприкрытого ужаса. — Мама, мама, мамочка, — зашептал он. Горячие, почти обжигающие, слёзы намочили подушку и ворот пижамы. Короткий всхлип и тишину пронзил детский крик. Щелчок выключателя наполнил комнату рыжевато-жёлтым светом. Резкое движение сорвало одеяло, и оставило мальчика абсолютно беззащитным. Сразу стало холодно, глаза матери выражали холод, и плач застрял в горле. «Ты ей не нужен. Разве ты не знал?» — спросил голос. Алекс огляделся. Пустая комната. Сероватые стены, светлые квадраты — следы плакатов, некогда занимавших своё место. Мать стоит в дверях, скрестив руки на груди. Она такая же серая, холодная и чужая. За окном шёл дождь. — Мам, — его голос едва начал ломаться и звучал неуверенным писком в этой ужасной серости, которой является его бывшая комната. — Я не хочу уходить. — Нечего было покрывать своего папашу, — мать скривилась в отвращении, и тупая боль заставило сердце замереть. Он смотрел на свою мать, но видел лишь чужую озлобленную женщину. И чем дольше он смотрел, тем больше не узнавал её. В кого она превращалась, кем становилась, он не понимал, но в какой-то момент осознал, что совершенно не знает, кто стоит перед ним, да и всё вокруг перестало быть узнаваемым. «Алекс!» — чей-то крик прозвучал в его голове. Он оглядел совершенно незнакомую себе комнату, а потом протянул женщине деньги. — Тут за два месяца, — лишь сказал он, наблюдая, как его арендодательница пересчитывала купюры толстыми короткими пальцами. — И чтобы ни звука, — пригрозила она ему, выходя. Алекс закрыл рот, плотно сжал губы и повернулся к окну. Бушующий за окном дождь смывал с деревьев остатки сухих листьев. Он никогда не любил осень, не видел в ней той яркости красок, которую видели все. Все остальные. Для Алекса осень всегда была временем потерь, всепожирающим и всё разрушающим. Странно, что он вспомнил об этом сейчас, когда, казалось бы, смирился с таким положением вещей. В какой-то момент он перестал пытаться понравиться людям, они всё равно забывали его имя через несколько дней, а те немногие, кто общался с ним дольше, не воспринимали его достаточно серьёзно, чтобы считать его ценным. Возможно, он всегда был просто бесполезным, хотя ему хотелось верить, что когда-то отец видел в нём пользу. Не суть, что он изменял матери и вынуждал его покрывать свою неверность. А когда они вообще в последний раз говорили? Наверное, прошлой осенью, когда он рассказал, что поступил, а отец был где-то на отдыхе и не мог говорить. Ну, по крайней мере хоть кому-то было весело в те холодные осенние часы. «Как мило, твоя вера в отца ещё жива», — голос в голове приобрёл саркастичные нотки. — «А если бы не он, мама не выгнала бы тебя при первой возможности». Алекс посмотрел на мрак за окном. Кажется, шёл дождь, когда он возвращался домой, но в его голове постоянно была такая сумятица, что он даже не заметил такой мелочи. Действительно, погода не так важна в самом деле. Если он хочет продолжать учиться, ему надо больше уделять время занятиям и избежать риска второй подработки. Это было бы нехорошо. Но был ли в этом смысл? Он всё равно не закроет хвосты, а курьеров на улицах так много, что скоро он вольётся и в эту пёстро-серую массу на улицах города. На мгновение ему показалось, что всё осветило молнией. Он моргнул и задался вопросом: где он вообще? Это не было похоже на его квартиру или хоть одно из знакомых ему мест. Алекс нахмурился и снова ощутил прохладное, почти ласковое прикосновение Голоса. «Так ли это важно?» — спросил Голос, внезапно став куда более осязаемым, нежели Алексу казалось раньше. И нет, это был не его собственный голос. Чужой, на самом деле мерзкий, а не приятный и мелодичный, Голос звучал также дурманяще, но теперь вызывал лишь отторжение и липкий едкий страх, как когда-то давно в детстве в холодную осеннюю ночь под одеялом. А ещё было что-то, что Алекс забыл, но отчаянно должен был вспомнить. Кто-то. В комнате поднялся ветер, и Алекс словно снова оказался посреди бетонных плит совершенно в одиночестве без тёплых рук, старающихся его вытащить. Он был не один. Как он мог это забыть? Как он мог забыть ту странную девушку из ниоткуда, которую договорился называть просто «Эн», потому что вместо имени она неуклюже шутила. И теперь он вдруг вспомнил её испуганные глаза и свою беспричинную злость на помощь, на вновь протянутую руку. Это было неправильно. Совершенно неправильным было так её обижать и уходить. Куда он вообще ушёл? Мир вокруг пошатнулся. Голос издал пронзительный яростный крик, а потом Алекс открыл глаза посреди дождя.