***
Когда он закрыл книгу, Бродяга уже сидел прямо перед ним, сверля его взглядом. Римус был так увлечен чтением, что даже не заметил, как пес подобрался к нему, типа, настолько близко. — Ох, блядь, — пробормотал Римус, подпрыгивая на месте от неожиданности, — а пугать было обязательно? Бродяга звонко гавкнул, задрав голову вверх. Римус нахмурился. Ему обычно не сложно было понять, что от него хочет этот большой и страшный черный зверь — как ни крути, сказывался их многолетний опыт общения друг с другом, да и интуиция у Римуса всегда неплохо работала. Но сейчас, глядя на Бродягу, который старательно что-то ему втолковывал, он чувствовал только растерянность. — Я не… Бродяга, прости, я правда не понимаю, что ты… Он не успел договорить, потому что пес, раздраженно фыркнув, ухватился зубами за рукав его свитера и принялся тянуть в сторону двери. Римусу пришлось поспешно вынырнуть из кресла, если он не хотел, чтобы свитер прямо на нем превратился в запутанный моток пряжи. — Эй, пусти, — зашипел Римус, упираясь ногами и руками во все, что попадалось на пути, но пес в ответ только самозабвенно зарычал, продолжая тянуть его. Рука Римуса выскользнула из рукава, свитер задрался так, что стало видно низ живота. Он боролся с Бродягой, пытаясь выдернуть рукав из его зубов так, будто он был самым ценным и важным элементом во всей его жизни, но, не рассчитав силы, покачнулся вперед и упал прямо на пса. Тот удивленно взвизгнул. Римус истерически рассмеялся, лежа на нем сверху и втягивая запах его шерсти. Юфимия недавно настояла на том, что «собаку нужно помыть хотя бы пару раз за лето», и Бродяга теперь по-странному пах не только псиной и улицей, но и вкусным шампунем. — Ну ты и мудак, конечно, — продолжая посмеиваться, сказал Римус. Бродяга выразительно клацнул зубами прямо рядом с его лицом. Римус посмотрел ему в глаза и вдруг — очень отчетливо — вместо вытянутой собачьей морды увидел выражение лица Сириуса, хитрое и насмешливое, губы изогнуты в ухмылке, бровь слегка приподнята. Ему хотелось, чтобы Сириус был здесь сейчас вместо Бродяги. Может быть, он бы даже осмелился его поцеловать. Но Сириуса здесь не было, и думать об этом не имело смысла. Римус неуклюже поднялся на ноги, поправил на себе свитер, вдевая руку в многострадальный рукав, и кивнул в сторону лестницы. Он понял, чего от него хочет Бродяга, примерно в тот момент, когда рухнул на него сверху. И действительно — несмотря на то, что за книгой Римус не замечал течения времени, оно все-таки шло, и когда он спустился на первый этаж, часы в гостиной показывали полдень. — Ладно, так уж и быть, последую совету Джеймса Поттера, — сказал Римус, проходя на кухню. Бродяга гавкнул в ответ, и Римус задумчиво кивнул: — Да, это никогда не приводило ни к чему хорошему. Но я все же надеюсь, что в этот раз обойдется. Он не чувствовал себя голодным, но знал, что должен поесть, потому что луна неумолимо росла с каждым новым августовским днем — и потому что волк, очнувшись от забытья, уже начинал требовать свое. Римус по опыту знал, что проведет полнолуние гораздо лучше, если встретит его полным сил и энергии. Он достал из холодильника пасту, положил на тарелку и, не найдя на кухне ничего, похожего на микроволновку, разогрел ее движением волшебной палочки. Он уже было двинулся к столу, когда наткнулся на Бродягу, который сидел рядом и с интересом наблюдал за ним, склонив голову набок. — А, слушай, ты же… ты… В смысле, ты, наверное, тоже голодный? — Римус почесал в затылке, оглядываясь по сторонам. Миссис Поттер кормила Бродягу обычным — хоть и вполне себе дорогим! — собачьим кормом, и никто не мог сказать ей и слова против, потому что, ну, а как бы они это объяснили, не упоминая тот факт, что Бродяга — это человек в собачьей шкуре? «Слушайте, миссис Поттер, Бродяга нам тут объяснил, что собачьему корму он предпочитает запеченную в духовке картошку и лобстеров, не могли бы вы прислушаться к его мнению, если вам не сложно?», что-то типа того? «Да, миссис Поттер, такие нынче привередливые собаки пошли, от всего они нос воротят, вместо воды им Шато Лафит подавай и все такое, ну вы знаете этих собак», как-то так, ага. Но сейчас миссис Поттер здесь не было, и у Римуса, в общем-то, рука не поднималась насыпать Бродяге собачьего корма. — В смысле, я ничего не знаю о твоих пристрастиях, может быть, тебе и нравится такое, но… почему-то мне кажется, что за месяц с лишним это должно было порядком надоесть, не так ли? — бормотал он себе под нос, накладывая двойную порцию пасты на другую тарелку. Снова вооружившись палочкой, он разогрел и ее тоже. Он все еще не был уверен, как ему стоит вести себя в данной ситуации, но почему-то идея пригласить Бродягу за стол казалась… так себе. Он потратил несколько секунд, пытаясь вообразить себе это, но затем просто сдался и поставил тарелку на пол рядом с собой. Бродяга вовсе не планировал смущаться или жеманничать перед ним. Похоже, он действительно был чертовски голоден, потому что к тому моменту, когда Римус едва успел прикоснуться к своему обеду, тарелка Бродяги уже была вылизана до блеска. — Ты очень… быстр, — прокомментировал Римус, даже не пытаясь скрыть собственного восхищения. Бродяга довольно облизнулся. Римус никогда бы не подумал, что собаки могут выглядеть настолько счастливыми. — Не благодари, — хмыкнул он. Когда с обедом было покончено, Римус вымыл обе тарелки и вернул их на место. Он остановился на месте, глядя по сторонам и проверяя, все ли здесь находится на своих местах. Он был таким же любителем чистоты и порядка, как и миссис Поттер, так что ему было бы стыдно оставить хаос после себя. Он еще раз проверил, не осталось ли на столе крошек или пятен от соуса, и только тогда вышел из кухни в сопровождении Бродяги. — Слушай, как думаешь, что конкретно имел в виду Сохатый, когда сказал нам развлекаться? — поинтересовался Римус. Он знал, что если бы здесь был Сириус — в смысле, в своем настоящем облике, в облике наглого, хамоватого и чертовски сексуального аристократа, — тот легко нашел бы примерно девяносто девять тысяч способов развлечь себя и окружающих (половина которых, безусловно, была бы опасна, а вторая половина — смертельно опасна, но все-таки). Римус же в такие моменты всегда терялся; ему казалось, что проводить время в тишине и спокойствии, будучи погруженным в чтение какого-нибудь учебника, — это тоже вполне себе развлечение. Иногда это сопровождалось покачиванием головой или ногой в такт музыке, которую включали Джеймс или Сириус в их спальне. Он не был тихоней, хотя и знал, что найдутся люди, которые, нисколько не сомневаясь в своей правоте, назовут его именно так. Он всегда с радостью принимал участие в тех шумных вечеринках, которые устраивали его друзья, веселился, как и все, играл в те же самые игры и пил то же самое количество алкоголя. Он просто никогда не организовывал их — вот и вся разница, что была между ними. И теперь, стоя посреди чужой гостиной, брошенный в большом загородном доме с домашним эльфом и собакой, которая вовсе не собака, он пытался придумать, чем же таким он мог заняться, чтобы развлечься — ну, раз он сегодня на каждом шагу делал то, что ему велел Поттер. Бродяга тем временем, яростно виляя хвостом, засеменил вперед, пересекая гостиную, и остановился рядом с закрытым фортепиано. За время их пребывания здесь мистер Поттер пару раз находил время, чтобы сыграть им что-нибудь. Римусу нравились такие вечера: они были настоящей редкостью. Флимонт теперь задерживался на работе гораздо чаще, чем во все предыдущие годы, и, возвращаясь вечерами домой, редко покидал пределы своего кабинета. Римус видел, как сильно Джеймс расстраивается из-за этого. Но они никогда не обсуждали это. — Бродяга, ты же знаешь, что я не умею играть на этой штуке, — с жалобой в голосе сказал Римус, приближаясь к нему. — Жаль, что я не видел здесь гитары. Кажется, я мог бы сыграть пару песен… если бы вспомнил, как ее держать. Он тут же пожалел о своем длинном языке, потому что Бродяга, встрепенувшись, гавкнул и заспешил куда-то. Он вернулся меньше чем через минуту, таща в зубах… чехол от гитары. Который явно не был пуст. — О, дерьмо, — в сердцах пробормотал Римус, опускаясь на колени рядом с Бродягой. Пес выглядел чертовски довольным собой. — Ладно, слушай, я не хочу знать, где именно ты ее взял, но потом ты вернешь ее на место, понял? Я не хочу, чтобы Поттеры думали, будто я тут шарился по всем углам дома в их отсутствие. Бродяга, судя по его виду, был согласен на все, лишь бы стать главным свидетелем события под названием «страх и унижение Римуса Люпина перед игрой на гитаре, к которой он не прикасался с прошлого лета». Римус не мог отказать ему в этом удовольствии теперь, когда сам завел эту тему. Он аккуратно расстегнул чехол, достал гитару и взял в руки, заново привыкая к ее форме, весу и ощущению. Она была расстроена, но в магическом мире это не было проблемой — он просто использовал палочку, чтобы повернуть все колки в верное положение. Довольно нечестно по отношению ко всем музыкантам-маглам, на самом деле. Он провел пальцами по струнам, извлекая звук и улыбаясь. — Вообще-то мне ужасно нравится играть всякое, — сказал он, кидая взгляд на Бродягу. — По крайней мере, раньше нравилось. Жалко, что я никак не протащу мамину гитару в Хогвартс. Если бы я больше тренировался, я бы не сидел сейчас, как придурок, пытаясь выжать из себя хоть что-то… У него так и не получилось вспомнить ни одной песни целиком, поэтому он сыграл Бродяге несколько кусков из совершенно разных песен — что-то из «The Doors», «Rolling Stones» и «T. Rex», все, что приходило ему в голову по ходу дела. Закончив играть, он с опаской взглянул на Бродягу. Он боялся, что на его морде будет написано что-то вроде «ну ты и придурок, Лунатик», но ему, похоже… нравилось? Римус не был в этом уверен, но он, по крайней мере, не видел явного отвращения. Это успокаивало. Бродяга гавкнул, но Римус покачал головой, убирая гитару обратно в чехол: — Нет, прости, Бродяга, я больше не стану играть… пришло время по-настоящему качественной музыки. Он дождался, пока Бродяга вернет гитару туда, откуда он ее взял, и поставил в проигрыватель одну из десятков пластинок, что стояли на полке ровным, красивым рядом. — Боуи, — сказал он, оборачиваясь через плечо. — Давненько мы его не слушали, а? Они по очереди послушали «Space Oddity», «The Man Who Sold the World» и «Hunky Dory». Римус вовсе не был уверенным танцором — он скорее был танцором-придурком, на которого никому не хочется смотреть. Он не чувствовал ни такта, ни ритма во всем, что касалось танцев, и каждый раз, когда он пытался двигаться под музыку, он чувствовал себя так, будто впервые попал в это тело и пытается управлять им с помощью заржавевших рычагов. Бродяге, судя по всему, было глубоко плевать на все это, потому что он не прекращал хватать Римуса за рукав зубами и злобно рычать, когда тот сопротивлялся. В итоге, подавляя рвущийся наружу крик стыда и отчаяния, он станцевал под несколько песен — «Changes» и «Oh! You Pretty Things». — Теперь мне придется убить тебя, — сказал он, падая в кресло. Бродяга оскалил зубы — Римус не совсем понял, что значит это выражение морды, поэтому решил объяснить: — Ты один из немногих, кто видел мои ужасные танцы. Ты либо берешь меня замуж, либо оказываешься убитым в подворотне. Вот как это работает. Римус был слишком уставшим, чтобы обращать внимание на ерунду, которую он несет, и уж тем более — задумываться над ее значением. Он не заметил и того, как пес притих после его слов. Они просидели так еще какое-то время, дослушивая «Life on Mars?», после чего Римус заявил, что ему нужно покурить, чтобы окончательно пережить весь этот стресс. Он взял сигарету и зажигалку из своей комнаты и спустился обратно. Они вышли из дома. Дождь еще шел, но на крыльце, укрытом козырьком, было сухо. Воздух впервые за лето был освежающе-прохладным — то, что нужно после позорных танцев перед другом-аристократом, который, скорее всего, не смеялся над ним только потому, что собаки не умеют смеяться. Римус закурил, усаживаясь прямо на дощатый пол. Внушительный черный комок шерсти по имени Бродяга опустился рядом с ним и вдруг ухватился зубами за его руку — не за рукав, как раньше, а за него самого, за его кожу и кости. Римус метнул в него удивленный взгляд, но ничего не сказал. Бродяга не пытался причинить ему боль, он просто… забавлялся? играл с ним? Он часто делал так, даже не будучи собакой. Он только выглядел крутым, холодным и отстраненным парнем, способным мгновенно проклясть любого, кто к нему прикоснется, — на деле он был самым тактильным человеком во всем гребаном Хогвартсе, что нередко вызывало у Римуса… скажем, не совсем уместную реакцию. Он еще на первых курсах выучил, что для Сириуса в порядке вещей без спроса упасть на диван рядом с тобой и закинуть ноги на твои колени, пока ты читаешь или пытаешься делать домашку. Он был самодовольным и раздражающим придурком бóльшую часть своей жизни, и у Римуса ушло несколько лет, чтобы понять, что он делает все это вовсе не потому, что хочет кого-то позлить, просто он… ну, в смысле, такой? Закидывающий руку тебе на плечо и притягивающий в длинные теплые объятия, из которых не так-то просто выпутаться, без всякого смущения целующий в щеку во время приветствия или прощания. Иногда Сириус даже кусался, и обычно это значило, что у него настолько хорошее настроение, что он буквально не понимает, куда себя деть. Римус вспомнил, как однажды он ни с того ни с сего укусил его в шею, заставив подпрыгнуть с кровати и покраснеть до самых корней волос. То, что происходило сейчас, — запястье Римуса, зажатое между чужих острых клыков, — очень походило на сириусовское проявление… счастья. — Хорошо, большой хищный зверь, — сказал Римус, затягиваясь сигаретным дымом, — так уж и быть, я — твоя добыча. Бродяга выпустил его руку из пасти и посмотрел с молчаливым интересом. Римус, сам не зная, что делает, провел указательным пальцем линию от его лба до кончика носа. Бродяга выдохнул, не шевелясь еще несколько секунд после того, как прикосновение закончилось. — Идем обратно, — сказал Римус, поднимаясь на ноги. Они с Бродягой вернулись в гостиную, и Римус пожал плечами, оглядываясь по сторонам: — Знаю, что у тебя наверняка целая куча идей по поводу того, как бы мы могли провести остаток дня, но лично я не могу больше придумать ничего достаточно интересного. Поэтому я… наверное… просто почитаю? Как самый занудный парень на свете. Бродяга старался не показывать собственного разочарования, но Римус, отвернувшись, боковым зрением все равно видел, как поникли его уши и потускнел взгляд. Боже, он так не хотел становиться причиной такого вида Бродяги. — В смысле… — прочистив горло, продолжил он, — я, наверное, мог бы почитать тебе вслух, если ты… не знаю… если ты захочешь меня слушать и… все такое. Ничего страшного, если нет. В то же мгновение Бродяга подскочил на четыре лапы, завилял хвостом и несколько раз подряд гавкнул, пытаясь в полном размере передать свой восторг. Римус постарался скрыть улыбку, обернувшись к книжному шкафу. Библиотека Поттеров была большой и внушительной, но в ней почти не было магловской литературы — того, что так нужно было Римусу сейчас. Он выбирал между Шарлоттой Бронте, Сомерсетом Моэмом и Оскаром Уайлдом и в итоге все же вытащил «Портрет Дориана Грея». Это была одна из его любимых книжек, к которым он возвращался время от времени, чтобы снова почувствовать себя дома. Ему нравилось ощущение всего знакомого, ему нравилось, что он может договорить за автором начатую строчку и на память пересказать отдельные куски текста. Он даже дарил ее Сириусу на Рождество пару лет назад, но не был уверен, что видел его с этой книгой хоть раз с тех пор. Возможно, он посчитал ее самым глупым подарком во всей своей жизни и выкинул при первом же удобном случае. Римус не мог его в этом винить — он никогда не умел делать хорошие подарки. — Надеюсь, ты не против такого выбора, — сказал он, демонстрируя Бродяге обложку. — Я не думаю, что буду читать все подряд, если ты не против, я хотел бы прочитать тебе свои любимые сцены и все такое. Он почувствовал, как краска бросилась в лицо, и уткнулся в книгу, делая вид, что ищет нужную страницу. Когда он начал читать — тихо и медленно, наслаждаясь каждым произнесенным словом, — Бродяга запрыгнул на диван рядом с ним. Еще через какое-то время он положил голову ему на колени, так аккуратно, будто боялся спугнуть. Не отвлекаясь от чтения, Римус коснулся его головы ладонью и провел еще одну линию — от затылка до самой холки, где пальцы тонули в длинной черной шерсти. Его шерсть была такой же мягкой и приятной на ощупь, как волосы Сириуса, и Римус даже мог представить себе, что это Блэк лежит у него на коленях, с упоением слушая его голос. В конце концов, никто не запрещал ему мечтать.***
Остаток дня прошел весьма… умиротворенно. По большей части они просто читали и слушали пластинки одну за другой, прервавшись лишь раз, чтобы поужинать. Поттеры вернулись глубоко за полночь, когда Римус уже лежал в постели, а Бродяга — у него в ногах. Они оба подняли головы, когда в дверном проеме показался Джеймс. Заметив, что они не спят, он прошел внутрь комнаты и тихо прикрыл дверь за собой. — Как все прошло? — спросил Римус, усаживаясь поудобнее. Джеймс со стоном упал в кресло, растекаясь по нему всем своим долговязым телом, нога на ногу, рука подпирает голову, очки смешно перекосились. — Я пиздец как устал, — ответил Поттер, потирая глаза. — Мои родители замечательные люди, но кто бы знал, как я ненавижу ходить по магазинам вместе с ними… Хуже ничего не придумаешь. О, и мы, кстати, купили тебе учебники. — Я верну вам деньги, — быстро сказал Римус, краснея. — Да, конечно… — Джеймс равнодушно махнул рукой. Его взгляд вдруг остановился на Бродяге, лежащем у ног Римуса. Только в тот момент до Римуса дошло, что Джеймс не знал и даже не подозревал о том, что они проводят таким образом не первую ночь в этом доме. — Я смотрю, вы тут неплохо проводите время вдвоем? Римус был благодарен, что Джеймс не включил свет, когда зашел. Его лицо горело от смущения, и он не хотел даже думать о том, как выглядит сейчас. — Не понимаю, о чем ты, Сохатый, — пробормотал он, скрещивая руки на груди. Бродяга кидал взгляды то на него, то на Джеймса, но не спешил встревать в разговор — вряд ли кто-то понял бы его точку зрения сейчас. — Ага… — фыркнул Джеймс, поднимаясь на ноги. — Нет совершенно ничего необычного в том, что вы двое разлеглись в одной постели. Особенно с учетом того, что всего месяц назад ты не мог даже находиться с ним рядом. В его словах не было ни иронии, ни попытки уколоть; он звучал очень, очень устало, и, скорее всего, был просто-напросто удивлен. Он стоял напротив, ожидая от него какого-нибудь вразумительного ответа, но Римус не знал, что сказать, только открывал и закрывал рот, чувствуя себя самым большим идиотом на свете. Вряд ли у кого-то на самом деле повернулся бы язык сказать, что Римус был чересчур легкомысленным и недостаточно глубоким, что он слишком поверхностно относился к ситуации между ним и Сириусом. Напротив, он думал об этом каждую чертову секунду, что провел здесь, в доме Поттеров, и в конечном итоге был полон чувств, мыслей и слов; иногда ему казалось, что если бы он попытался вылить их все на бумагу, по объему вышло бы похоже на «Войну и мир», может даже, чуть больше. Проблема была лишь в том, что он не хотел, чтобы эти слова были адресованы Джеймсу Поттеру. Он не хотел, чтобы Бродяга услышал их впервые именно так, в диалоге Римуса с кем-то другим. Он слишком долго думал о том, как поговорит с Сириусом с глазу на глаз, искренне и честно, когда вокруг не будет лишних ушей, когда будут только они двое. Он не хотел все испортить, и поэтому молчал. Из мыслей его вырвало утробное рычание Бродяги, который, слегка приподнявшись, смотрел Джеймсу прямо в глаза. Джеймс не был ни удивлен, ни напуган таким поведением друга; их взгляды соединились, и на секунду лицо Джеймса сделалось задумчивым. Затем он кивнул. — Ладно. Надеюсь, вы знаете, что делаете, вот и все. — Он потянулся, чтобы потрепать Бродягу по голове, и тот, вмиг потеряв весь свой грозный вид, снова рухнул на кровать. — Я пойду спать. Спокойной ночи, Лунатик, Бродяга. — И тебе, Сохатый. Как только дверь за Джеймсом закрылась, Римус упал головой на подушки и спрятал лицо в ладонях. Он пролежал так какое-то время, пытаясь справиться с бушующими внутри него эмоциями. Когда он опустил руки, Бродяга лежал на своем прежнем месте, разглядывая его и будто бы ожидая, что Римус вот-вот скажет ему выметаться. — Я бы ни за что не стал выгонять тебя просто потому, что Сохатому нравится приходить и наводить смуту. Прости, если тебе показалось, что я на это способен, — сказал Римус, переворачиваясь на бок. Он отодвинулся к краю кровати и закрыл глаза, мысленно умоляя Бродягу догадаться, что он имеет в виду. Бродяга не заставил себя долго ждать. Тихо и аккуратно переступая своими большими лапами, он подобрался поближе к нему и лег рядом, вздыхая и вытягиваясь во весь рост. Римус приоткрыл один глаз и увидел, как Бродяга неуклюже укладывает голову на подушку. Он улыбался, засыпая.