***
Римус сидел на подоконнике, когда Бродяга поскребся в дверь его спальни, жалобно скуля. — Два часа ночи, Бродяга, — сказал он, пропуская его в комнату и закрывая дверь, — ты где шлялся так долго? Пес сделал самый невинный вид из всех, на которые только был способен, но тут же отвлекся, принюхиваясь. Его цепкий взгляд метнулся к бутылке виски на подоконнике, затем обратно к Римусу. Он вдруг сел прямо напротив него и уставился, будто ожидая объяснений. Римус даже оторопел от такой внезапной смены ролей. — Это… э-э… с прошлого раза осталось. То, что Хвостик приносил. Ну, помнишь ту нашу вечеринку, которую я испортил, рассказав всем о своей ориентации? — Он дурачился, пытаясь сделать из этого шутку, но Бродяга посмотрел на него с осуждением. Ну, или Римусу так показалось. Он неловко потер шею ладонью. — Неважно, в общем. Там оставалось совсем немного, так что я… Он вдруг замолчал, взмахнув рукой. Не было никакого смысла оправдываться, потому что реальность была такова: он сидел тут, в темноте, и в одиночестве допивал гребаный виски, рассчитывая, что это поможет ему набраться храбрости. И мало того, что это совсем не помогало, оно, кажется, сделало все еще хуже, окончательно запутывая и сплетая мысли Римуса между собой. Он ничего больше не говорил, вернувшись на свое место на подоконнике, и тогда Бродяга решил ослабить надзор. Он запрыгнул в кресло и какое-то время потоптался там, прежде чем устроиться поудобнее и закрыть глаза. Римус вздохнул, прильнув лбом к прохладному стеклу. Он так сильно вымотался, так сильно устал от самого себя за последние несколько дней, что отдал бы, пожалуй, что угодно, лишь бы на пару дней просто перестать быть Римусом Люпином. Перестать… существовать. Да. Звучало отлично. — Бродяга, — позвал он, не глядя в его сторону. В отражении он видел, как пес поднял голову, вопросительно уставившись на него. — Есть еще кое-что, о чем ты должен знать. По справедливости я бы должен был рассказать тебе это тогда, когда у тебя снова будет возможность… ну, знаешь, ответить мне. Или, я не знаю, ударить чем-нибудь тяжелым по голове. Но я для такого слишком труслив, поэтому говорю сейчас. Римус замолчал, глядя на свои руки, на уродливые полоски шрамов, выползающие из-под рукавов свитера. Он чувствовал пристальный взгляд Бродяги, слышал его сердцебиение и его дыхание — прерывистое, тревожное. Он тоже чего-то боится, понял вдруг Римус. На секунду его потрясла мысль о том, что Бродяга, вообще-то, уже мог сам обо всем догадаться… но он быстро отказался от этой глупой идеи. Разве стал бы он тогда по-прежнему приходить к нему в комнату? проводить с ним время? Разве ему не было бы противно и… все такое? Ну, мрачно подумал Римус, если ему и не противно сейчас, то скоро будет. Он это легко исправит. Он взял палочку и наложил на комнату заглушающие чары, чтобы никто не мог подслушать его пламенную речь. Затем вернулся к подоконнику и опустил голову. — Помнишь, я рассказывал тебе про Сириуса Блэка? — собравшись с силами, спросил он. Он решил, что ему будет проще говорить об этом, если он продолжит делать вид, что самого Сириуса здесь нет. — Да. Ну, что ж… я должен признать, что, кроме того крайне идиотского поступка, который он совершил в начале лета, он… вообще-то… Сириус Блэк был хорошим другом, вот что. Я до сих пор помню, как увидел его тогда на перроне, первого сентября. Его — среди всей прочей незнакомой мне мелкотни. У него были растрепанные черные волосы, едва доходящие до плеч, и он выглядел… круто. Насколько мог выглядеть круто мальчик его возраста. И он показал мне язык, когда заметил, что я пялюсь. В жизни бы не подумал, что подружусь с таким типом. Но, в конце концов, так оно и вышло. Я попал в компанию, о которой маленький Римус никогда не смел даже мечтать. Мы были настоящими друзьями, всегда друг друга поддерживали, помогали с домашкой, проводили кучу времени вместе. И мы были детьми, что автоматически означало, что от нас не стоит ждать ничего хорошего. В смысле, ну, серьезно, какие нормальные дети назвались бы «Мародерами»? Вот и мне так кажется. Но меня ничего этого не волновало. Мы устраивали розыгрыши, разные по масштабу и абсурдности. Иногда они выходили за грань, но в основном это было просто… весело, так что… мне все нравилось. Я наслаждался учебой в Хогвартсе и той ерундой, которую мы без конца затевали и из-за которой, как правило, получали по двадцать отработок в неделю. И… я, наверное, слишком много говорю. Римус вдруг остановился, переводя виноватый взгляд на Бродягу. Но Бродяга вовсе не выглядел раздраженным или скучающим, он слушал его, не сводя с него взгляда и почти не шевелясь. Он издал скулящий звук, что, наверное, означало «продолжай» или типа того. — Ладно, — сказал Римус, тяжело сглатывая и натягивая рукава свитера по самые кончики пальцев. — В общем, да… это и правда было хорошее время. Может быть, самое лучшее в моей жизни. По крайней мере, самое беззаботное — точно. Чего не могу сказать о временах после этого… Я понял, что что-то идет не так, ближе к середине третьего курса. Я не понимал, что именно, но что-то ощутимо поменялось в моих отношениях с… Сириусом. Я… я часто ловил себя на том, что… подолгу засматриваюсь на него. Любуюсь его тонкими чертами лица, его красивой улыбкой. Иногда я думал, как было бы здорово, если бы он взял меня за руку и переплел наши пальцы. Или как было бы здорово, если бы он положил голову ко мне на колени, чтобы я мог гладить его волосы. — Римус горько усмехнулся. — Ну и сопляк. Но я не понимал, что в этом плохого, пока на летних каникулах соседские мальчишки не объяснили мне, кто такие «пидоры». Надо сказать, получилось… довольно доходчиво, я еще недели две с синяками ходил. Мама жутко плакала, когда увидела меня таким. Я ей так и не рассказал, что меня побили за вопрос, почему любить мальчиков — плохо. Бродяга вдруг заскулил, гораздо громче, чем в первый раз, и спрыгнул с кресла. На секунду Римусу показалось, что тот двинется в сторону двери, и он даже готов был открыть ее для него — он не собирался насильно держать его здесь, заставляя слушать всю эту романтическую чушь. Но Бродяга не собирался уходить. Вместо этого он пересек комнату и, скуля, улегся рядом с Римусом, прямо у его ног. Римус смотрел на него сверху вниз, не понимая, что тот хочет сказать ему. — Я думал, что, если у меня появится причина возненавидеть Сириуса, — продолжил он, сжимая пальцами выступ подоконника, — я смогу перестать его любить. Что было бы неплохо, ведь кому нужны мои чувства? Меня и самого достало с ними носиться. Но оказалось, что ненависть и любовь — прекрасные соседи. Даже будучи злым и обиженным, даже будучи в бешенстве… я не мог перестать думать о том, как мне хочется поцеловать его, зарыться пальцами в его волосы, сжать его в объятиях так сильно, чтоб аж больно стало. Я любил его. И ничего не мог с этим сделать. В смысле, даже сейчас. Бродяга не то скулил, не то выл — так протяжно, будто каждое слово Римуса приносило ему физическую боль. Римус поморщился, проводя ладонью по лицу. Он не чувствовал никакого ожидаемого облегчения от того, что рассказал все это. Ему будто бы стало только тяжелее теперь, потому что он знал, что пути назад больше нет. И потому что Сириус никогда больше не взглянет на него так, как раньше. — Ладно, Бродяга, я знаю, что мои рассказы нагоняют тоску, но ты, пожалуйста, прекращай меня жалеть. Я просто пьяный влюбленный дурак, и мне действительно стоило бы утонуть в том гребаном озере, чтобы не… Острые клыки вдруг сомкнулись на его лодыжке с такой силой, что Римус даже вскрикнул — от неожиданности и от боли. Он возмущенно посмотрел вниз. Бродяга смотрел на него в ответ с чем-то вроде… вызова, что ли? — Не совсем понимаю, что ты имеешь в виду, — смущенно проворчал Римус, отводя взгляд. Вздохнув, Бродяга выпрямился, переступая с лапы на лапу, вытянул шею и мягко положил морду ему на колени. Римус знал, что от него ждут сообразительности, но он и правда был слишком сонным, пьяным и запутанным, чтобы что-то понять. Мысли метались в его голове с сумасшедшей скоростью, и не было никакой надежды успокоить их сейчас. — Думаю, нам стоит лечь спать, — устало сказал он, глядя Бродяге в глаза. Он снял заглушающие чары с комнаты, бросил палочку на пол и завалился на кровать, не заботясь о том, чтобы накрыться. Бродяга, немного погодя, забрался следом за ним и лег рядом, вытянувшись во весь рост. Римус слабо улыбнулся, ласково касаясь его головы ладонью. — Знаешь что? — спросил он, закрывая глаза. — Ты тоже хороший друг, Бродяга.***
Тридцать первого августа Джеймс провел в его комнате целый вечер, слишком взбудораженный перед возвращением в Хогвартс в качестве шестикурсника. Пока Римус неспешно и методично запихивал все свои вещи обратно в чемодан, Джеймс лежал у него на постели, закинув руки за голову и без умолку болтая. Он говорил что-то о том, что это предпоследний их год в Хогвартсе, так что они обязательно должны провести его «как следует», говорил об экзаменах, Квиддиче и — девяносто процентов времени — Лили Эванс, которая «точно скоро поймет, насколько же он классный». Римус не мог назвать себя хорошим собеседником тем вечером — по большей части, он отвечал Джеймсу невнятным мычанием, кивками и редкими «ага, точно». Завтрашний день приближался к ним чересчур быстро, и Римус не был к этому готов. Благо, Джеймса его реакция ничуть не оскорбляла. И хотя Римус ничего не рассказал ему о своем признании Бродяге, Джеймс наверняка догадывался, какие чувства он испытывал в тот момент, нарезая круги по комнате и дергаясь из-за каждого неожиданного звука. Джеймс покинул его около полуночи, напоследок похлопав по плечу. — Выспись перед поездкой как следует, друг, — сказал он, — не сиди допоздна. — Ага, — кивнул Римус. Он не знал, сможет ли в принципе заснуть этой ночью. Он пристально оглядел комнату — комнату, к которой он так привык, что называл «своей» на протяжении двух месяцев лета. Теперь в ней не было ровным счетом ничего, что могло бы свидетельствовать о том, кто здесь живет, и Римус почувствовал себя невидимкой. Чувство было не из приятных. Он повернулся к окну, оперся руками на подоконник, сгорбившись, и посмотрел на волшебную палочку, крепко зажатую в пальцах. Он на секунду задумался, достаточно ли она острая, чтобы он мог проткнуть с ее помощью чью-нибудь — например, свою — шею. Затем фыркнул и помотал головой, отгоняя от себя эту мысль. Он простоял так какое-то время, пялясь в темноту ночи и пытаясь обуздать эмоции, бушующие внутри него. Сзади послышался щелчок двери, и он хмыкнул, опуская голову. — Забыл еще что-то мне рассказать? — насмешливо поинтересовался он, поворачиваясь. И замер. У двери, держась за ручку, стоял Сириус Блэк. И выглядел чертовски, чертовски хорошо. Римус почувствовал, как вся кровь сошла с его лица, и бессильно прильнул спиной к подоконнику. Он не был готов к этой встрече. Не сейчас. — Лунатик, — сказал он, будто бы наслаждаясь самим этим словом. И это был его голос. Не гавканье, не скулеж, не рычание. Голос Сириуса Блэка. Самая приятная музыка из тех, что Римусу доводилось слышать когда-либо. — Сириус, — сказал он, моргая. У него не было сил отвести от Сириуса взгляд. Он прекрасно понимал, что Сириус все это время был здесь, рядом с ними, видел и слышал все то же, что и они. Но какая-то часть его души радовалась виду Блэка так сильно, будто тот и правда покидал их на два месяца, а теперь вдруг вернулся, и им столько всего нужно было рассказать друг другу теперь. Он скучал, боже, как он скучал. Он даже сам не понимал этого… до сих пор. Сам не зная, что делает, он шагнул навстречу Сириусу. Но тот вдруг вытянул руку ладонью вперед, останавливая его: — Нет, Лунатик, стой, не подходи близко… Римус замер, вместе с ним замерло и его сердце. Он так и остался стоять, просто смотря на него, не зная, чего ожидать. Неужели это и правда конец? — Да господи, — проворчал Сириус, внимательно разглядывая его. — От меня несет, как от блядской мусорки, Лунатик. Я не хочу, чтобы тебя вывернуло, вот и все. Римус будто со стороны услышал свой хриплый истеричный хохот. Сириус несмело улыбнулся, глядя на него чуть прищуренными глазами. — Но мы же мыли тебя, — сказал он, усаживаясь на кровать, потому что ноги отказывались держать его. — Как минимум три раза. — Вы мыли Бродягу, — уточнил Сириус. — Но мой прекрасный человеческий облик не мылся два месяца, и это, блядь… не самый приятный опыт, я тебе так скажу. Сходишь со мной в душ? — Прости? — Ну, в смысле… — Сириус почесал в затылке, оглядываясь, — мне нужно, чтобы кто-то, кроме меня, был в комнате, пока я моюсь, а то мало ли… Представляешь, если мистеру или миссис Поттер внезапно понадобится пойти в ванную, пока я буду там? Как мы им это объясним? — О… да. — Римус кивнул. Это и правда было небезопасно. — Почему ты не позовешь с собой Джеймса? — Потому что он… э-э… спит? — Ты не стал будить его? — Нет, я… Зачем? Римус замолчал, поджимая губы. Впервые за два месяца обратившись человеком, Сириус первым делом пошел к нему, а не к Джеймсу. Эта мысль была столь приятной, что Римусу даже стало немножко стыдно. Ну, совсем чуть-чуть. Он шмыгнул носом и опустил взгляд. Ему не хотелось, чтобы Сириус, такой весь из себя проницательный, по одному его виду догадался, о чем он думает. — Ладно, — сказал он, — давай. Почему нет… — О, и вот еще что, Лунатик, — продолжил Сириус, складывая ладони вместе. — Я знаю, что у Джеймса в самом нижнем ящике комода лежит кое-что из моей одежды. Чистые брюки и рубашка, трусы, носки, все такое. Ты мог бы за ними сходить? Пожалуйста. — Ты хочешь, чтобы я тайком пробрался в комнату Сохатого и выкрал твои вещи оттуда? Сириус закатил глаза, опираясь спиной о стену. — Ты слишком драматизируешь, Лунатик. Не надо «пробираться тайком» и что-то «красть». Просто зайди и возьми. Это не кража, если вещи не принадлежат хозяину комнаты. — А если он проснется? — Ой, я тебя умоляю. — Сириус махнул рукой. — Сохатый проснется? Сохатый будет спать, даже если какая-нибудь горячая парочка решит трахнуться рядом с ним. Римус щелкнул пальцами: — Вот оно. — Что? — То, чего мне не хватало все это время. — Он поднялся с кровати, на секунду пересекаясь с Сириусом взглядом. — Твои вечно неуместные шутки про секс. — И с чего бы это они неуместные, Лунатик? — спросил Сириус — таким тоном, что у Римуса заалели уши. Он не нашел, что ответить, и молча вышел из комнаты, позволяя Сириусу оставить за собой последнее слово. По крайней мере, пока. Зайти в комнату Джеймса и пошариться в его комоде и правда не составило никакого труда — Поттер спал, как убитый. У Римуса на секунду даже появился соблазн разбить рядом с ним что-нибудь стеклянное и проверить его реакцию, но он быстро переборол его. Когда он вернулся в комнату и продемонстрировал свою находку, Сириус перекинулся в Бродягу и вышел в коридор. Вид мельтешащего под ногами пса был гораздо, гораздо привычнее, чем вид самого Сириуса, и Римусу оставалось только гадать, когда он снова привыкнет и перестанет пялиться на него, как идиот. Они зашли в ванную, и Сириус снова стал собой. Не обращая на него никакого внимания, Сириус принялся стягивать одежду, бормоча себе под нос: — Блядь, ну это только выкинуть… Римус, как загипнотизированный, наблюдал за его действиями. До него дошло, чем он занимается, только в тот момент, когда из-под ткани рубашки показались голые плечи Сириуса. Римус сел на закрытый унитаз и повернулся к нему спиной, пряча лицо в ладонях. — Поверить не могу, что это происходит именно со мной. — Ой, Лунатик, не будь таким сопливым, — игриво ответил Сириус, — мы с тобой несколько недель в одной кровати спали, помнишь? Думаю, пришло время для нового шага. — Просто заткнись, Сириус. Он услышал его мягкий, переливчатый смех, и не мог не улыбнуться. Неважно, насколько смущающей была ситуация, в которой он оказался. Он, пожалуй, мог потерпеть, если это позволяло ему слушать его прекрасный смех. Он так и сидел, не двигаясь, боясь повернуться и увидеть… ну, словом, то, чего видеть не должен был, пока Сириус залезал в ванную и задергивал за собой шторку. Он немного расслабился только в тот момент, когда услышал шум воды, но все равно не позволил себе даже взглянуть. Сейчас, когда Сириус был с ним здесь, в одной и той же комнате, Римус чувствовал необъяснимое спокойствие. Это было странно — он должен был волноваться еще сильнее теперь, когда совсем не понимал, что Сириус думает и чувствует. Но он не волновался, потому что ничего больше не имело значения. И если бы Сириусу захотелось просто делать вид, что Римус не рассказывал ему ничего особенного, Римус был бы не против, Римус охотно поддержал бы его в этой игре. Может быть, всем от этого было бы только проще. Он отвлекся от своих мыслей, когда услышал, что Сириус чистит зубы. — О, у Поттеров просто аномальное количество гостевых зубных щеток, — сказал он, просто чтобы что-то сказать. — Не понимаю, о чем ты. Лично мне больше по вкусу щетка Сохатого. Римус нервно засмеялся. — Боже, ты просто отвратителен. — Ага. Только Сохатому не рассказывай. Минут десять спустя, закончив все водные процедуры, Сириус выглянул из-за шторы: — Эй, Лунатик? — Что? — Не подашь полотенце? — Ты специально, да? — Я могу выйти и так, если хочешь… — Нет, не надо, я, пожалуй, откажусь. Римус быстро взял из стопки первое попавшееся чистое полотенце и, не глядя, протянул его Сириусу. Тот хмыкнул, принимая. — Тебя это забавляет? — Ага. Никогда не мог отказать себе в удовольствии увидеть тебя смущенным лишний раз. Отвернись, неженка, я оденусь. Римус подумал о том, насколько это странно на самом деле — стесняться наготы Сириуса, учитывая то, что раньше он и так уже видел много того, что видеть не хотел, в спальне или раздевалках. Но теперь это было как-то… по-другому. Теперь, когда Сириус обо всем знал. — Ну вот, совсем другое дело, — довольным голосом протянул Сириус. Римус наконец осмелился поднять на него взгляд. Сириус стоял, разглядывая себя в зеркале, и выглядел… ну, как обычно выглядел Сириус Блэк. Что-то среднее между античным произведением искусства и божеством, сошедшим с небес на эту грешную землю. — Пойдем? — спросил он, проходя мимо Римуса. В коридоре он на всякий случай перекинулся в Бродягу, но, когда дверь спальни за ними закрылась, снова стал собой. Он неспешно прошелся по комнате, взъерошил еще мокрые волосы, потянулся и грациозно упал на кровать, издавая стон удовольствия. — Никогда бы не подумал, что получу столько чистого наслаждения от простого похода в душ. — Нужно уметь радоваться мелочам, — без выражения сказал Римус. Он стоял на месте, наблюдая за его действиями и не совсем понимая, как вести себя дальше. Он думал об их «первой встрече» после прошедшего лета и даже планировал, что будет говорить, но сейчас все это казалось бессмыслицей. Сириус подчистую перечеркивал все его планы, просто… существуя. — Лунатик, — он вдруг поднялся на локте, встревоженно глядя на него, прядь волос упала на лоб, — ты ведь не… В смысле, если ты хочешь, чтобы я ушел, просто скажи. Римус, вдруг спохватившись, добрался до палочки и наложил на комнату заглушающие чары. Потом, обернувшись через плечо, сказал: — Я не хочу, чтобы ты уходил, Сириус. Сириус выглядел так, будто и правда не ожидал услышать от него нечто подобное, но все равно кивнул. Римус залез на подоконник и беззастенчиво уставился на Сириуса сверху вниз. Ему стоило бы пялиться хоть немного поменьше, потому что это наверняка смущало, но Римус ничего не мог с собой сделать. Это был Сириус Блэк, лежащий в его кровати, с мокрыми волосами и расстегнутой на несколько пуговиц рубашкой. На него невозможно было не смотреть. Тот, будто бы и не замечая его пристального внимания, спросил — очень тихо и очень серьезно: — Как ты, Римус? — Тебе стоило бы уточнять, какой именно аспект моей нынешней жизни ты имеешь в виду, — нервно рассмеялся Римус. — Тот аспект твоей жизни, в который вхожу я, — прямо ответил Сириус, пересекаясь с ним взглядом. — Ты провел какое-то время, находясь в одной комнате со мной, а не с Бродягой. Думаешь о том, чтобы выбросить меня в окно или типа того? — Нет, — поразмышляв пару секунд, ответил Римус. Он думал много о чем. Думал о том, как он хочет обнять его, втянуть носом его запах, поцеловать, мягко и неспешно, оседлать его бедра, опускаясь поцелуями все ниже и ниже… Но он уж точно не думал о том, чтобы выбросить Сириуса в окно. — О. Хорошо. — Сириус помолчал, глядя в потолок. — А о том, чтобы задушить меня подушкой? — Нет. — М-м… А о том, чтобы наслать на меня проклятие? Римус удивленно улыбнулся: — Нет, Сириус. И, опережая все твои дальнейшие вопросы, я не хочу делать с тобой ничего, что могло бы причинить тебе вред. Болтовня Сириуса казалась Римусу вдвойне забавной учитывая тот факт, что он вряд ли когда-то озвучивал свои жестокие намерения ему в лицо… и это означало, что Сириус знал его настолько хорошо, что мог по одному его виду — или даже взгляду — догадаться, какой мысленный способ убийства Римус выбрал в очередной раз. Сириус сел, глядя на него. Рубашка натянулась, оголяя шею и ключицу. — Я тоже не хочу делать с тобой ничего, что могло бы причинить тебе вред, — серьезно сказал он, глядя ему в глаза. Римус слабо улыбнулся: — Это радует. — Правда, Римус. — Я знаю. Знаю. — Он замолчал, опуская взгляд на сцепленные между собой пальцы. — Джеймс рассказал мне о том, как целую кучу раз пытался уговорить тебя превратиться. Он скучал по тебе. — Ага. — Сириус подвинулся к краю кровати, опуская ногу вниз. — Ну… он должен был понимать, что я не мог этого сделать. — Но я бы не узнал, если бы ты это все-таки сделал. И все же ты не стал. — Лунатик, — вздохнул Сириус, — я знаю, что ты считаешь меня человеком без принципов, совести и моральных ориентиров, — и имеешь на это полное право, конечно, — но… я в какой-то момент пообещал себе, что сделаю все ради твоего комфорта. Даже если бы ты ничего не знал о моих превращениях, это все равно было бы предательством… еще большим, чем тогда. Наверное. Не знаю. Я просто… не мог поступить так с тобой. — И каково это? — Что? — На протяжении двух месяцев быть собакой. — Я думал, что… будет хуже. — Сириус пожал плечами. — Но я задумался об этом уже после того, как принял решение, тут, в доме Поттеров. Там, в Хогвартсе, когда ты… не мог даже смотреть на меня, единственное, о чем я думал, — это что я не могу отпустить тебя проводить лето в одиночестве. — Я не был бы одинок, — возразил Римус. — У меня бы была мама. — Нет, Лунатик, ты бы был. Родители — это круто, все дела, но твоя мама когда-нибудь болтала с тобой о всякой ерунде целую ночь напролет? планировала с тобой чей-нибудь розыгрыш? в конце концов, она хоть раз в жизни скручивала тебе косяк? Римус прыснул от неожиданности. Сириус улыбнулся, глядя на него. — Ну так вот, — сказал Сириус, прочищая горло. — Я понял, что, возможно, эти два месяца будут не так просты для меня, только когда пути назад уже не было. Но и это оказалось неправдой. Начать хотя бы с того, что все в этом доме теперь знают Бродягу как твоего пса. Разве не почетно? — Джеймс просто придурок, которому нравится спихивать ответственность на других. — Да ладно тебе. Признай, что тебе нравилось быть моим хозяином. — Серьезно, Сириус, заткнись уже. — Ну уж нет. — Он улыбнулся уголками губ. — Не после того, как человеческий речевой аппарат снова вернулся ко мне. Боже, я не буду скучать по Бродяге еще очень долго. — Я буду. Он оказался хорошим другом. — Лучше, чем я? — Что ж, думаю, вы делите одно место. — Просто, блядь, очаровательно. Сириус Орион Блэк и грязная вонючая псина делят одно место в топе Лунатика. Всегда об этом мечтал. — Упс. Прости, но только что ты переместился на строчку ниже. Сириус состроил оскорбленную физиономию, но, не сдержавшись, захохотал: — Пошел ты, Лунатик. Римус улыбнулся в ответ. Происходящее все еще казалось ему странным, сюрреалистичным сном, словно он вот-вот откроет глаза и Бродяга опять окажется рядом с ним, пушистый, теплый и тыкающийся мокрым носом в тыльную сторону его ладони. И если это правда был сон, Римус надеялся, что он поспит подольше, потому что вид смеющегося Сириуса был неповторим и совершенно прекрасен. — В любом случае, — отсмеявшись, но продолжая улыбаться сказал Сириус, — это лето навсегда останется в моей памяти как особый… период моей жизни. Как бы пафосно это ни звучало, я многому научился и многое… понял. И я еще никогда не был так близок с тобой, Лунатик, как в эти два месяца. Сириус пристально посмотрел на него, и Римус смущенно опустил взгляд. — Это очередная шутка на тему того, что мы спали в одной постели? — Вообще-то нет… но, хэй, если хочешь, это может быть она. Римус слабо улыбнулся в ответ. — Если нет, тогда о чем ты? — Ну… хм… я о всех тех вещах, которыми ты охотно делился с Бродягой, но никогда не рассказывал мне. Меня поначалу, надо признать, жутко раздражало, что я не могу ответить ни тебе, ни Сохатому с Хвостиком, но потом я понял, что и у этого есть плюсы. Потому что раньше, отвечая, я будто бы никогда и не… слушал по-настоящему. Понимаешь, о чем я? — Да, наверное. — В ту ночь, когда ты впервые рассказал мне о своем детстве и о своих кошмарах, — сказал Сириус, не сводя с него взгляда, — и о том, что эти кошмары теперь вернулись с новой силой… Я вдруг понял, что… должен наслаждаться тем, каким откровенным ты можешь быть. Даже если от этого больно нам обоим. И я безумно завидую Бродяге. Вряд ли ты когда-нибудь поговоришь со мной так же, как с ним. — С тобой невозможно говорить откровенно, Сириус, — сказал Римус. — Ты когда-нибудь видел себя в зеркало? Как я могу рассказывать тебе о своих детских психотравмах, когда ты… весь из себя такой Сириус Блэк? Он улыбался, говоря это, но знал, что в этом столько же шутки, сколько и правды. — Это, блядь, просто оскорбительно, — с притворным возмущением в голосе заметил Сириус. — Со мной можно говорить о чем угодно. Ну, хоть сейчас попробуй. Он вдруг встал с кровати и так быстро пересек расстояние между ними, что у Римуса даже дыхание захватило от неожиданности. От неожиданности и от того, как близко теперь был Сириус, так близко, что он чувствовал запах его шампуня, мог до мельчайших подробностей разглядеть его подрагивающие ресницы… и его рука лежала на бедре Римуса. Рука Сириуса на бедре Римуса. Что за блядство. — Сириус, — сказал он, медленно опуская на нее взгляд, — что ты делаешь? Сириус, похоже, и сам не до конца понимал, потому что спустя одну неловкую секунду он вдруг отшатнулся, будто ошпаренный. Римус почувствовал слабый, едва заметный укол разочарования. Но ему не стоило ни на что надеяться. — Прости, Лунатик, я просто… не знаю, наверное, я должен был сначала… спросить. — Спросить? Разрешения поиздеваться надо мной или что? Сириус непонимающе нахмурился: — Я не собирался издеваться над тобой. Римус продолжал вопросительно смотреть на него. Молчание затягивалось. Лицо Сириуса, до того хмурое и мрачное, вдруг начало проясняться. Римус заметил проблеск идеи в его глазах. — Так ты ничего не понял, правда, Лунатик? Римус закатил глаза, скрещивая руки на груди: — Что я должен был понять? Ничего не говоря, Сириус одним плавным движением опустился перед ним на пол и положил голову ему на колени. Римус нагло солгал бы, если бы сказал, что ни разу в жизни не представлял его вот таким, стоящим перед ним на коленях, открытым и податливым, готовым на все что угодно. Но сейчас это было по-другому, Римус даже не думал ни о чем… таком. В этом жесте не было эротики… одно сплошное доверие, покалывающее на кончиках пальцев. Римус наблюдал за ним с замиранием сердца, вспоминая, как несколько дней назад Бродяга сделал то же самое. Римус признался, что любит его, и Бродяга пришел, чтобы положить голову ему на колени. Он пытался донести до него что-то важное, используя все доступные псам способы. Не его вина, что их не так много. И не его вина, что Римус такой чертов идиот. — Ты… правда?.. — спросил он, аккуратно убирая прядь его волос за ухо. — Разумеется. Сириус поймал его руку, аккуратно и медленно, будто спрашивая. Не встретив сопротивления, он приблизил ее к лицу и коснулся губами внутренней стороны его запястья, оставляя легкий поцелуй. Это было чертовски мило и чертовски… смущающе. Сириус вложил в этот поцелуй столько искреннего целомудрия, что Римус просто не знал, куда себя деть. Он не привык, чтобы кто-то относился к нему так. Как к святыне. Сириус Блэк был божеством для него. Но он просто не мог быть божеством для Сириуса Блэка. — Скажи, Лунатик, — сказал Сириус, поднимая голову, чтобы смотреть ему в глаза, но не отстраняясь, — если ты не понял, что я хочу тебе сказать в тот момент, что ты… что ты подумал? — Я думал, что ты просто… вежлив со мной. И не хочешь задеть мои чувства. Сириус рассмеялся: — Боже… Лунатик, ты как обычно, честное слово. — Впору было бы принять это как оскорбление, но Сириус смотрел на него с таким обожанием в глазах, что Римус даже не думал о чем-то подобном. — Ну что? — Как думаешь, я частенько ползаю на коленях перед людьми, чьи чувства не хочу задеть? — Вряд ли. Вообще-то Римус думал, что Сириус скорее съест собственный носок, чем окажется перед кем-то в настолько уязвимом положении. И именно это заставляло его внутренности скручиваться в тугой узел. — Вот именно, — кивнул Сириус, снова укладывая голову на его ноги, будто по привычке выпрашивая, чтобы его погладили и почесали за ухом. Римус легонько коснулся ладонью его волос, но тут же одернул ее. — Тогда скажи это, Сириус. — Сказать что? — пробормотал он. — Ты понял, что. И Сириус правда понял — Римус не сомневался ни секунды. Он поколебался, набираясь сил, всего мгновение, прежде чем сказать — уверенно и твердо: — Я люблю тебя, Лунатик. Так сильно, что это, блядь, просто пугает. Римус почувствовал, как что-то внутри него дрожит. Ему хотелось бы быть гораздо более хладнокровным, слыша такие слова в свой адрес, но он не мог. Он никогда не рассчитывал услышать их от Сириуса. — Сириус. Встань, пожалуйста. — Зачем? — Потому что я хочу поцеловать тебя. Можно? — Ой, я думал, ты и не спросишь, — шутливо ответил тот, поднимаясь легко и грациозно. Он встал напротив, между разведенных ног Римуса, его ладони снова легли на бедра, мягко, но одновременно с тем уверенно. Римус почувствовал копошение где-то под ребрами и краем сознания вспомнил всех тех бабочек, о которых раньше только в книжках читал. Неважно, насколько сопливой и глупой была эта мысль, потому что они были настоящими, Римус чувствовал, как они щекочут его внутренности дрожащим касанием крыльев. Они так и замерли друг напротив друга, не в силах разорвать зрительный контакт. Римус пошевелился первый, поднимая руки, аккуратно провел пальцами по плечам Сириуса, обтянутым тонкой тканью рубашки, коснулся шеи, там, где пульсировала жизнь, и завел волосы за ухо (боже, как ему нравилось трогать его волосы). Сириус, казалось, не дышал, когда Римус мягко обхватил его лицо ладонями и притянул ближе, так, что между ними уже почти не оставалось свободного пространства. — Лунатик, — едва слышно прошептал Сириус, шаря взглядом по его лицу. Римус тяжело сглотнул, глядя на чужой приоткрытый рот, горячее дыхание опаляло его подбородок. Он едва сдерживал обуревающее его желание схватить Сириуса за воротник и, в конце концов, с силой впечататься в его губы. Напряжение росло с каждой секундой. — Что? — Лунатик, прости меня. — Прощаю. Сириус рвано выдохнул, подаваясь вперед, сталкивая их носы и губы. Его руки, до того сжимавшие бедра Римуса, скользнули на его спину, обнимая и стараясь притянуть еще ближе, хотя ближе было некуда. Их поцелуй был страстным, но одновременно с тем и чувственным; они нуждались друг в друге, они хватались друг за друга так, будто больше ничего в этом мире не было, кроме них. Руки Римуса обвивали шею Сириуса, не давая тому отстраниться, руки Сириуса, скользнув под одежду, гладили шрамы у него на спине и боках, заставляя нетерпеливо подрагивать. Римус не считал себя человеком неопытным в сфере поцелуев — было как минимум три магловских мальчишки, с которыми он проводил время раньше, уезжая из Хогвартса на зимние и летние каникулы к себе домой. Ему всегда казалось, что его первый поцелуй случился, когда ему было тринадцать, в комнате его тогдашнего друга по имени Картер — мальчишки со светлыми кудрявыми волосами. Сейчас, здесь, в этой комнате без света, сидя на подоконнике и обвивая ногами ноги Сириуса, цепляясь за плечи и гладя волосы, чувствуя чужие бережные прикосновения к своей коже под одеждой, — сейчас он думал о том, что, может быть, это и есть его первый настоящий поцелуй. Все, что происходило с ним раньше, вдруг потеряло всякую ценность. — Спасибо, — судорожно шептал Сириус между поцелуями, — спасибо, Лунатик… Он выглядел так, будто был вне себя от счастья, и Римусу оставалось только надеяться, что это правда, что он достаточно хорошо знает, как выглядит счастливый Сириус, чтобы распознать его при встрече. Он удостоверился в своей правоте, когда Сириус переключил внимание с его губ на шею, спустившись к ней мягкими поцелуями. Римус засмеялся, когда почувствовал, как по его шее скользят зубы, едва прикусывая. — Да-да-да, — сказал он, дрожа и широко улыбаясь, — большой хищный зверь, я помню, что я — твоя добыча. Он слышал, как Сириус усмехнулся куда-то ему в ключицу, а потом вдруг обмяк в его объятиях, утыкаясь лбом в плечо. И замер. Римус выдохнул, обнимая его еще крепче, ласково гладя ладонью по спине — от лопаток до поясницы. — У тебя и впрямь тактильный голод, а, Блэк? — Ты, блядь, даже не представляешь, — проворчал Сириус. Римус улыбнулся. Он не был против. Он, казалось, мог простоять в таком положении ближайшие лет сто, просто наслаждаясь теплом и близостью тела Сириуса к его собственному. Вскоре тот, впрочем, отлип от него, но все равно не ушел далеко: уселся на подоконнике рядом с ним, плечо к плечу. — Что сделаешь первым делом, когда приедем в Хогвартс? — поинтересовался Римус, глядя на то, как соприкасаются их колени. — Покурю, — без раздумий ответил Сириус и пожал плечами. Римус кинул на него удивленный взгляд. — Для этого не обязательно ждать завтрашнего дня. У меня, вроде, оставались… Он спрыгнул с подоконника, покопался в нижнем ящике тумбочки и достал мятую пачку с остатками «Мальборо». Он открыл ее и задумчиво улыбнулся. Две последние сигареты. Как будто он специально все так рассчитал. — Повезло, — сказал он, оборачиваясь и бросая свою находку Сириусу. Тот ловко поймал пачку в воздухе, держа ее так, будто она была самым ценным во всей его жизни. Римус фыркнул. Сириус реально скучал по сигаретам. — Миссис Поттер не разрешает курить в доме, — нерешительно сказал он, поднимая взгляд на Римуса, когда тот снова сел напротив. — Ага. — Римус терпеливо кивнул. — Но я не думаю, что она злилась бы на тебя, если бы знала всю ситуацию. Сириус замер, глядя на него с чем-то средним между веселостью и восхищением во взгляде. — Ты такой плохой мальчик, Лунатик, — сказал он, издеваясь. Римус почувствовал, как краснеют уши. — Учусь у лучших. Он потянулся и открыл окно, запуская в комнату ночной воздух — прохладный и свежий, пахнущий свежескошенной травой. Сириус тем временем поджег обе сигареты, используя зажигалку. Какое-то время они просто курили, сидя друг напротив друга. Римус беззастенчиво пользовался удобной возможностью пожирать Сириуса взглядом, Сириус, ничуть не смущаясь, отвечал ему тем же. Его волосы, все еще влажные, вились и красиво ниспадали на плечи, оставляя на рубашке мокрые пятна, бледная кожа казалась мраморной в лунном свете. Он даже когда курил, выглядел так, будто участвует в фотосессии на обложку самого крутого модного журнала в истории. — Это ты, — сказал вдруг осененный Римус. — А? — Ты — тот знакомый Сохатого. Про которого он мне говорил. Которому… — Римус нервно облизал губы, — нравятся парни. — А, эм-м, да. Ну, разве что Джеймсу еще кто-то ныл по поводу своих влюбленностей в лучших друзей и все такое. — Сириус улыбнулся, явно чувствуя себя неловко. По поводу влюбленностей в лучших друзей. Римус поймал себя на том, что все еще не до конца в это верит. И погодите-ка… — Мерлин, Сириус. Сохатый и про тебя знал? Сириус непонимающе посмотрел на него: — Что значит «и про тебя»? — Ну… у нас, вроде как, возникла одна неловкая ситуация там, в походе. И так уж вышло, что Джеймс обо всем догадался. Ну, по поводу тебя. — Римус. — Сириус улыбался так широко, что у Римуса аж челюсти сводило. — Это он тебя надоумил признаться мне, правда? — Он… э-э… был… идейным вдохновителем? — пробормотал Римус, пряча лицо в ладонях. Сириус весело засмеялся, явно наслаждаясь тем, какие подробности ему открывались с каждой новой минутой их разговора. — Боже, храни этого чертова сводника. Я буду обязан ему по гроб жизни. — А-ещ-внс-знла, — на одном дыхании, по-прежнему не отнимая ладоней от лица, невнятно сказал Римус. Он надеялся, что Сириус пропустит это мимо ушей и они пойдут подальше, и больше никогда на эту тему не заговорят. Но Сириус, к сожалению или к счастью, был куда более любопытным и настырным. Он потянулся вперед, чтобы взять Римуса за запястья и отвести руки от лица. — Лунатик, я ни черта не понял. — Я говорю, — смиренно вздохнул Римус, — что Лили тоже знала. Сириус моргнул, пялясь на него так, будто он внезапно заговорил на древнегреческом или типа того. — Лили? — Да. — Эванс? — Да. Ну, конечно, какая же… — То есть ты сейчас хочешь мне сказать, — медленно продолжил Сириус, наматывая прядь волос на палец, — что эти двое придурков узнали обо всем раньше меня? То есть… я что, и правда последний, кому ты решил рассказать? Может быть, миссис Поттер тоже кое-что знает? — Что? Нет! Сириус, — шикнул Римус, хмурясь. — Гребаная королева драмы. Двое человек — это не весь мир. К тому же… Хвостик еще ничегошеньки не знает. Если хочешь, можешь сам ему потом рассказать. — О, ну спасибо! — Сириус благодарно воздел руки к небу. — Ты так меня успокоил. — Сириус, мне кажется, со своей любовью к театральным представлениям… — …это просто возмутительно!.. — …ты забываешь о самом главном. Я люблю тебя, а не Джеймса Поттера и Лили Эванс. Сириус явно собирался вставить еще что-то, но, услышав его, замолчал. Римус с удивлением наблюдал за тем, как краснеют его щеки. Он вдруг понял, что это доставляет ему немалое удовольствие — такая смена ролей! Пусть почувствует себя в его шкуре. Хотя бы ненадолго. — Я тоже тебя люблю, Лунатик, — сказал Сириус. Римус виновато опустил взгляд: — Так сложно поверить, что ты говоришь правду. Сириус, вопреки его ожиданиям, вовсе не планировал обижаться или злиться на него, только кивнул: — Да. Знаю, что это странно. Я тоже странно себя чувствую. — Правда? — Конечно. Ты, наверное, считаешь меня самовлюбленным и все дела, но я далеко не такой уверенный в себе, как может показаться. Может быть, это чувство заканчивается, когда дело начинает касаться тебя. Не знаю. Я вообще не думал, что мне с тобой… что-то светит. Римус удивленно поджал губы. Он никогда не считал себя тем, про кого можно сказать нечто… подобное. Он не был обделен вниманием девушек и парней — многие из них, как ни странно, находили в нем что-то сродни обаянию и харизме, — но он не был недоступным. Он не был тем, на кого можно только смотреть, но не трогать. И он уж точно не был тем, на кого, боясь прикоснуться, смотрел с вожделением Сириус Блэк. Ну, или он так думал. До сих пор. — …но, Лунатик, серьезно. Все, что я говорю тебе сейчас, — чистая правда. Ты не представляешь, насколько ты особенный для меня. — Особенный? — Как минимум, я бы никогда не стал жить в собачьем облике два месяца подряд ради Джеймса, Питера или кого угодно еще. Я их люблю и уважаю, но не до такой степени, чтобы жертвовать самым драгоценным, что у меня есть. — Столкнувшись с непониманием во взгляде Римуса, Сириус поднял руки ладонями вперед, растопырил пальцы и быстро пошевелил ими в воздухе. — Собачьи лапы абсолютно бесполезны, Римус, — серьезно сказал он, проникновенно глядя ему в глаза. — Ни подрочить, ни почесаться. Римус не сразу понял, как ему на это реагировать. В глазах Сириуса стояла такая неподдельная боль, что Римус почувствовал себя немного неловко, когда от души рассмеялся над ним. — Ты такой утонченный, Сириус Орион Блэк, ты знаешь? — Что, правда? — Ага, типа, как ебаный танк.***
Римус наблюдал за тем, как встает солнце. Сириус, ничуть не утомленный после целой ночи бодрствования, по-прежнему сидел напротив, тоже глядя в окно и — время от времени — скашивая взгляд на Римуса. Тогда Римус улыбался ему. Ему было немного неловко вспоминать, как около полуночи он дал Джеймсу обещание лечь пораньше, чтобы выспаться перед поездом. Теперь было полпятого утра, и разговор с Поттером казался ему чем-то из прошлой жизни. Он готов был поклясться, что эта ночь просто не могла идти столько, сколько показывали часы. Невозможно было пережить столько чувств, эмоций и открытий за такое ничтожное количество времени. Он чувствовал себя уставшим и переполненным, но приятно, и если бы у него была возможность все переиграть, он бы ей не воспользовался. Он не знал, когда это случилось, не мог отследить конкретную точку во времени и пространстве, но в какой-то момент, оставив позади все разборки, они просто… болтали обо всем, как бывало раньше, когда они еще были детьми, беззаботными и глупыми. Римусу нравилось слушать, как Сириус треплется о том, что он пережил за эти два месяца, что думал, чувствовал и хотел сказать. Долгое время у него не было возможности сказать ни слова, и было вполне справедливо теперь дать ему вдоволь наговориться обо всем, что только придет ему в голову. К тому же, его и правда волновало, о чем думал Сириус в тот или иной момент, ведь раньше он мог только догадываться — у Бродяги напрямую не спросишь. — Знаешь, какой день был самым счастливым для меня за все это время? — спросил Сириус, глядя на него из-под опущенных ресниц. — Когда я покормил тебя пастой, а не собачьим кормом? Сириус засмеялся: — Нет, но за это тоже спасибо. Римус улыбнулся. Он не мог не улыбаться, когда видел, как смеется Сириус, потому что эти лучики морщинок в уголках его глаз были такими очаровательными. И да, Римус Люпин был просто чертовой тряпкой, но не стыдился и не жалел об этом ни секунды. — Когда ты назвал меня не Бродягой, как обычно, а Сириусом. Это было ночью, мы собирались спать. — Что? — Ты не помнишь? — удивился Сириус. Римус и правда не помнил ничего подобного. — Ты, наверное, был слишком уставшим и сонным и не совсем контролировал то, что говоришь. Но для меня в тот момент не было ничего, важнее этого. Я боялся никогда больше не услышать свое имя от тебя. — Сириус, — сказал Римус. Затем, растягивая, повторил: — Си-ри-ус Блэк. Сириус закатил глаза, бормоча: — Придурок, — но все равно выглядел чертовски довольным. Он стал вспоминать тот день, когда они остались только вдвоем в доме Поттеров. Солнце вставало все выше, и по мере его восхода они невольно понижали тон голоса, так что теперь Сириус практически шептал ему. — …я был просто дьявольски счастлив, что ты решил провести время со мной. Я думал, ты решишь просто… читать до тех пор, пока Поттеры не вернутся. Я не смел бы возражать, конечно, но для меня было огромным облегчением, когда ты заговорил про то, чтобы развлечься. — И ты притащил чертову гитару, заставляя меня позориться перед тобой, — вставил Римус, открывая глаза только для того, чтобы укоризненно взглянуть на Сириуса. Сириус стойко выдержал этот взгляд. — Ты прекрасно играешь, Лунатик. И твои пальцы, держащие гриф гитары… Он не договорил, но ему и не нужно было: тона его голоса вполне хватало, чтобы в лицо Римуса бросилась краска, а по рукам и спине побежал табун мурашек. — Просто держи свои грязные фантазии при себе, Блэк, — сказал он. — По крайней мере, до тех пор, пока не сводишь меня на свидание. — Уверен, твои фантазии грязны не меньше, чем мои, Люпин, — ответил Сириус, самодовольно ухмыльнувшись. Не давая Римусу ответить, он продолжил говорить, как ни в чем не бывало: — А еще твои танцы… — О, блядь, боже. — Ты сказал, что они ужасны, но это лучшее, что я видел когда-либо. Я бы хотел просто… навсегда запечатлеть в своей памяти тебя, танцующего под Боуи. Римус поморщился: — Не думаю, что стоит. Сириус потянулся, чтобы взять его за руку и мягко переплести их пальцы. — Ты слишком часто стесняешься себя без всякого повода, Лунатик. Ты прекрасен. Римус покачал головой, не зная, куда себя деть. — Ты не имеешь права говорить мне такие вещи в пять утра, когда я сижу тут, едва держа глаза открытыми. — Тогда не держи, — сказал Сириус. — Мы можем пойти в кровать. Не было смысла отказываться: Римус хотел спать настолько сильно, что даже не понимал, был ли в последней фразе Сириуса какой-либо пошлый подтекст. Хотя стоило признать, что пошлый подтекст был в каждой второй фразе Сириуса, поэтому прогадать было довольно сложно. Он скользнул с подоконника, вовремя подхваченный Сириусом под руку. Они оба взобрались на постель, укладываясь на подушки — голова к голове. Сириус все еще держал его за руку, когда Римус закрыл глаза, чувствуя, как улетает прочь его сознание. — Пока ты не заснул, Римус. — М-м? — протянул он, поворачивая голову и утыкаясь носом в чужое плечо. — Я, пожалуй, все же выберу взять тебя замуж, нежели быть убитым в подворотне. И хотя Римус был чертовски уставшим и ужасно хотел спать, он все равно засмеялся. — Отрадно это слышать. Около восьми, когда миссис Поттер тихо постучала в дверь Римуса, прежде чем открыть ее, Бродяга бросился к ней, радостно подвывая и размахивая хвостом. — О, мальчик, я тоже буду по тебе скучать, — ласково сказала она, наклоняясь, чтобы погладить его голову. — Римус, милый, нам стоит поспешить, если мы не хотим опоздать на поезд.***
В то утро Римус был слегка на взводе. Помимо привычного волнения перед очередным возвращением в Хогвартс, он никак не мог перестать думать, каким образом и в какой момент времени Сириусу удастся провернуть свое превращение так, чтобы это не вызвало подозрения у окружающих их взрослых. Римус был злым, невыспавшимся и подозрительным, и он не мог отделаться от мысли, что вот теперь-то они точно не смогут выйти сухими из воды. Джеймс, должно быть, примерно представлял себе его настрой, потому что редко давал ему вставить хоть слово, забирая на себя всю ответственность. Даже тогда, когда миссис Поттер напрямую обращалась к нему с тем или иным вопросом, Джеймс отвечал вместо него сам, очень ловко и незаметно перетягивая на себя внимание. Римус был ему благодарен. Он знал, что в таком состоянии мог провалиться на любом, даже самом безобидном вопросе, и ему в принципе не стоило открывать рта сейчас. Он немного успокоился только на вокзале, наблюдая за тем, какие манипуляции — полностью идиотские, надо заметить — совершает Джеймс, чтобы отвлечь внимание матери. Он схватил ее за плечи и развернул в другую сторону абсолютно наглым способом, продолжая трепаться о чем-то так, что она не могла вставить ни слова и смотрела на него во все глаза. Бродяга тем временем исчез и под шумок, отыскав укромное местечко, превратился в Сириуса Блэка. Римус внимательно наблюдал за тем, как он приближается к ним по перрону неспешной, вальяжной походкой полного короля ситуации. Приятно было снова видеть его в настолько привычных обстоятельствах, где у Сириуса больше не было необходимости прятаться от кого-то и притворяться, где он снова мог быть самим собой. Но Римус был слишком выключенным из действительности, чтобы как-то отреагировать на его появление; он только слабо улыбался, не сводя с него взгляда, тепло разливалось в грудной клетке. Благо, и тут Джеймс пришел ему на помощь, отпуская несчастную Юфимию и вскидывая руки: — Кого я вижу! Сириус, паясничая, повторил его жест и ускорил шаг. Они обнялись, и Римус, наблюдая за ними, решил, что это были показушные, но оттого не менее искренние объятия. Они все так же считали друг друга братьями, и Римус боялся представить, как сильно они скучали друг по другу, все это время находясь рядом, но не имея возможности делать то, что они делали обычно. Валять дурака, к примеру. — О, мой милый, — с неподдельной жалостью в голосе сказала Эффи, когда Сириус, смущенный, повернулся к ней. — Я так, так по тебе скучала, Сириус. Невыносимо было представлять, каково тебе там, одному, пока мальчишки проводили время вместе под одной крышей. Чем ты занимался? — О, — Сириус пожал плечами, просунув большие пальцы рук под ремень, — бóльшую часть времени просто… выл на луну, если вы понимаете, о чем я. — Да… да, конечно, понимаю, — сказала Юфимия, хотя Римус мог поклясться, что слышал растерянные нотки в ее голосе. — Просто несправедливо, что они поступили с тобой так в этом году, Сириус. Ты уже проводил с нами прошлое лето, и тогда все было в порядке. — Ну… — Сириус снова пожал плечами, выглядя довольно беззаботно, чтобы лишний раз не пугать миссис Поттер, — мои родители — люди со странностями, не правда ли? — О, это верно. — Она вдруг оглянулась по сторонам, ища кого-то — или что-то — глазами. — А где Бродяга? Тут, не давая никому ничего сказать, в разговор вступил Джеймс: — Мама, — он снова схватил ее за плечи, — я только что видел, как Бродяга забежал в поезд. Не правда ли, Сириус? — М-м? — Бродяга. Такой большой черный пес. Видел его? — спросил Джеймс, едва сохраняя серьезное лицо под пристальным и немного удивленным взглядом матери. — А, да, конечно, — поспешно ответил Сириус, — он и правда забежал в поезд. Что это за собака? Кого-то из вас, что ли? — Моя, — ответил Римус, до этого никак в разговоре не участвовавший. Сириус озорно блеснул глазами в его сторону. Римус надеялся, что никто, кроме него, этого не заметил. — Если вы так в этом уверены, — протянула миссис Поттер. — Да, конечно, — снова затараторил Джеймс, не давая ей и слова вставить, — и смотри-ка, мам, поезд скоро отходит, нам уже пора, пока-пока, люблю тебя. Юфимия потерла щеку, куда Джеймс только что звучно поцеловал ее, и растерянно проводила его взглядом. — Он просто волнуется. Я прослежу за ним, — пообещал Римус, проходя мимо нее. — Да, конечно. До свидания, Римус. — До свидания, Эффи. — Они уже прощались там, у Поттеров, но он все равно остановился, улыбаясь ей. Улыбка была вымученной, но искренней… или ему хотелось в это верить. Он не мог точно знать, не подводит ли его собственное лицо прямо сейчас. — Еще раз большое спасибо за вашу доброту и гостеприимство. — Никаких проблем, милый. Удачи в учебе. Он кивнул и, больше не останавливаясь, забежал в вагон. Едва протискиваясь по узкому проходу с большими сумками, он отыскал купе, в котором было пока только два человека — Джеймс и Сириус. Они оживленно болтали о чем-то, сидя рядом, плечом к плечу. Римус не собирался вмешиваться. Он получил свою дозу Сириуса Блэка сегодня ночью и не имел права отказывать Джеймсу в том же удовольствии. Впрочем, они все равно замолчали, когда он зашел, но — и Римус был ужасно рад — это было не неловкое молчание. — Выл на луну, значит? — в первую очередь спросил он с кривой усмешкой, опуская сумки на пол и запихивая их куда подальше. — Просто не смог сдержаться, — невинно заметил Сириус, сияя. Римус сел напротив него и только тогда заметил, как Джеймс смотрит на них — подозрительно и задумчиво, будто мысленно делая о них какие-то выводы. Римусу никогда не нравилось, когда Джеймс делал выводы. Его выводы всегда были полной чушью. — Вы, двое, — только и успел прошипеть он, глядя то на Сириуса, то на Римуса. В этот момент дверь купе распахнулась, и помимо Питера, которого они все с нетерпением ждали, показались лица Марлин Маккиннон, Доркас Медоуз и Лили Эванс. Конечно, ни о каких обвинениях в сторону Сириуса и Римуса и речи не шло теперь, когда Джеймс увидел Эванс на горизонте. Было настоящим чудом, что он не пробил дыру в потолке в ту же самую секунду. Они набились в их купе, весело и шумно переговариваясь, делясь новостями и впечатлениями от прошедшего лета, а также грандиозными планами на новый учебный год. Мародерам пришлось потесниться, чтобы места хватило всем, и теперь Римус и Сириус сидели друг напротив друга, прижатые к окну. Римус не особо участвовал в разговоре, только вставлял иногда свои «ага», «не знаю» и «может быть», если кто-то обращался к нему по имени. Все его внимание в этот момент занимали ноги Сириуса Блэка, расположившиеся у него на коленях, ухмылка Сириуса Блэка и глаза Сириуса Блэка, смотрящие на него и наполненные таким обожанием, что Римус, видя это, и сам был не против немного повыть на луну. Он вспомнил, как несколько дней назад думал, что Сириус никогда больше не посмотрит на него так, как прежде. Похоже, так оно и было. И Римуса это чертовски радовало.