Arche

      Коридор был темным, и от стен шел холод; шаги Ремуса медленно отдалялись. Гарри смотрел на Регулуса, а Рег рассматривал его в ответ. Печальные серые глаза, аккуратно уложенные волосы (волнистые, как у Сириуса), чёрная блузка и какой-то странный кулон на шее. Регулус был бледным, как сама смерть: его кожа казалась полупрозрачной, и синие венки просвечивали на виске. Регулус не выглядел величественно, как должен был выглядеть наследник семьи Блэк, он выглядел, как маленький опечаленный мальчик, который даже из Хогвартса ещё не выпустился.       — Я Гарри, — его голос надломился.       — Ох! Ты так подрос! И ты вылитый отец, — робкая улыбка Регулуса была самым необычным, что Гарри когда-либо видел. Рег не улыбался ни на неживых портретах, ни на колдографиях, (даже тех, что были сделаны после победы в матче по квиддичу). — И твои глаза… Глаза Лили, такие, какими я их помню.       Гарри нахмурился. Вообще-то перед ним тот пожиратель смерти, который вместе с Петтигрю убил его родителей. Регулус не сказал ничего нового, все знали, что внешне Гарри был копией своих родителей, особенно отца. А если он еще раз услышит про глаза матери, то начнет просить деньги за каждый раз, как ему это говорят.       — И что? — сухо спросил Поттер.       — Ты ругаешься прямо как Лили.       — Перестань говорить о моей маме.       Но его ярость утекала, словно песок сквозь пальцы, потому что Рег не издевался. Он был спокоен и мягок, и Гарри не понимал, почему, и что нужно было с этим делать. Он же не мог накричать на Регулуса просто за то, что тот посмел с ним разговаривать? Он даже не сказал ничего плохого.       — Прости, Гарри. Я понимаю, что ты совсем не помнишь меня, а Сириус почти не рассказывает обо мне. Но могу я дать тебе несколько советов?       Это было похоже на сон во время болезни. Мертвецки-бледный младший брат Сириуса, который улыбался ему; заколоченные окна; запах гниющего дерева и отклеивающиеся у потолка обои. Гарри чуть не стошнило собственными внутренностями, настолько плохим всё это чувствовалось. Это не было болезнью, это было реальностью, хотя и действительно больной, отравленной реальностью семьи Блэк. Сириус жил здесь, Сириус рос во всём этим, и теперь Гарри понимал, насколько же дом на Гриммо был пропитан страданиями. Детскими, взрослыми. Они, словно запах, въелись в стены, пол и потолок, и бесконечно резонировали. Гарри почувствовал, как всё это давит-давит-давит на него.       Слушать советы от мёртвых пожирателей смерти вообще не казалось нормальным, но любопытство так легко побеждало, когда дело касалось родителей Гарри. Он послушает и сразу уйдёт.       — Хорошо, — он сглотнул, чувствуя как кружится голова.       — Если однажды тебе скажут: «Дамблдор не мог сделать что-то подобное», — знай, что он ещё как мог. Твои родители и я слишком на него полагались, и это нас погубило. Держись поближе к Сириусу и Ремусу, у них прекрасная интуиция, и они всегда защитят тебя. Пожалуйста, слушайся их.       Гарри нахмурился до боли. Это всё казалось ему слишком заученным и сладким. Единственное, за что он смог зацепиться — обвинение Дамблдора в чём-то, о чём Гарри до сих пор не знал. Сириус и Ремус не любили директора Хогвартса и даже берегли Сохатика от него, не отвечая на его письма; теперь Регулус говорил об этом. Если они все говорили примерно одно и то же, может, на то была причина?..       Гарри нахмурился и отвел взгляд от портрета. Он должен уйти. Он хотел к Лунатику.       — Ты хочешь уйти? — печально спросил Рег, будто читая мысли.       — Меня ждёт Ремус.       — Передай ему привет от меня. И если тебе будет одиноко, знай, что я, Джеймс и Лили всегда с тобой.       — Волчонок, ты где? — раздался взволнованный крик Ремуса. Гарри, не попрощавшись, побежал на зов.       Регулус не окликал его больше. Казалось, что портрет заснул сразу, как только пропал из поля зрения, и хорошо. Гарри не хотел бы говорить с ним ещё раз.       Рег не был похож на свою мать, а значит, скорее всего пошел лицом в отца (портретов которого почему-то нигде не было). На контрасте стало понятно, насколько же сильно Сириус был похож на Вальбургу. Такой же задранный вверх подбородок, курносый нос, большие серые глаза и пухлые губы. Видел ли это Сириус?.. Что он думал о себе? Тяжело ли жить копией того, кто ненавидел тебя всю твою жизнь?       Он нагнал Ремуса и, собравшись с силами, сказал:       — Регулус эм… Передавал привет.       — Регулус? — Ремус положил руку Гарри на плечо, и в этот момент всё внутри него вдруг встало на свои места. Его хотя бы перестало тошнить.       — Я видел его портрет, и он захотел со мной поговорить.       Ремус задумчиво кивнул и приобнял Гарри за плечи, прижимая его к своему боку. Это чувствовалось самым правильным на свете.       — Он ведь не грубил?       — Он говорил про папу и маму, — мальчик потер глаза под очками до цветных кругов под веками, решая умолчать про Дамблдора. — Но он не грубил. Рем, ты знал Регулуса?       — Конечно, Джеймс и Лили… эм… они очень любили его.       Было что-то особенное в том, как тихо и задумчиво произнёс слово «любили». Джеймс и Лили любили Регулуса, Сириус тоже любил Регулуса, Ремус, наверное, тоже. Казалось, это всё ещё было больной темой.       — Было бы странно, если бы он тебе нагрубил.       — Почему?       — Он застал твое рождение, — Гарри показалось, что Ремус слабо улыбнулся, и это разбило его окончательно. Почему история поколения мамы и папы была такой нехорошей?.. — Может, он не так сильно любил твоих родителей, но у вас была особая химия все те полгода, что он с нами жил. И пока Лили вынашивала тебя, она почти каждый день требовала с Регулуса овсянку с медом. Только он умел готовить её правильно.       Гарри не стал задавать вопросы, лишь немного покраснел, и они шли до гостиной молча. Его будто бы отпустило рядом с Ремусом, он почувствовал себя лучше.       Он начал замечать больше вещей. Да, здесь было страшно, но красиво. Высокий потолок, темное дерево и золотые завитки, старые зеленые обои, артефакты за стеклом в шкафах, книжки, от которых веяло темной магией, будто холодным паром. Представить в таких декорациях жизнерадостного, живого Сириуса, по-прежнему было сложно.       — Я хотел почистить здесь всё от боггартов и пауков, пока Сириус занимается своими делами. Я бы предложил присесть, но не уверен, что это безопасно, — Ремус почесал затылок, оглядывая пыльные диваны.       — Я могу помочь! — воодушевился Гарри.       — Ты уверен?       — Я смогу, — заверил мальчик. — Правда. Я уже справлялся с дементорами, так что…       — Резонно. Иди сюда.       Это здорово отвлекало от всего вокруг — быть рядом с Лунатиком, который постепенно привыкал быть кем-то большим для Гарри, чем просто учителем. Гарри не учили кататься на велосипеде или играть в футбол, но у него был Рем, который брал его руку в свою, сжимал палочку и показывал, какое нужно делать движение, чтобы кучка страшненьких пауков испарялась из угла вместе с паутиной. Сначала получалось не очень хорошо, но Ремус перехватывал его руку и помогал довести дело до конца. Со временем получилось наловчиться.       — Да, вот так, — Ремус подбадривающе сжал его плечо.       — Получается нормально?       — Лучше, чем нормально.       Сзади раздался стук. Они вместе обернулись и увидели, что внутри небольшого комода что-то беснуется, гремя ящиками.       — Боггарт, — кивнул Ремус. — Я его уберу.       — Можно мне?       — Давай сначала я, а потом найдем тебе такого же, — пообещал Ремус.       Сначала он отпер ящик алохоморой. Существо с секунду сканировало его, и превратилось в Сивого. Раньше Гарри никогда не видел его, боггартом Ремуса была полная луна.       — Ридикулус! — воскликнул Ремус уверенно. Сивый превратился в ободранного клыкастого щенка и растворился в воздухе.       Очередной грохот раздался теперь в шкафу. Ремус и Гарри переглянулись.

***

      Всё было зря. Кровь высохла. Превратилась в грязные коричневые разводы в склянках, подписанных именами. Сириус тяжело осел на пол и задвинул в нижний ящик комода пустые пробирки. Его руки сами потянулись к лицу, чтобы ладонями закрыть глаза. Господи, дом так плохо влиял на его самочувствие, что всего за час его желание жить опустилось до нуля.       Им придется просить о помощи Нарциссу или её сына, иного выхода не оставалось. Сириус не хотел идти вытаскивать гвозди из двери комнаты с семейным деревом, он и так знал, что там увидит, и что он опять расстроится. Выхода не было.       «Я сейчас сойду с ума…» Это когда сознание попадает в темно-коричневый пузырь из слизи, и руки трясутся, и голова становится невероятно горячей. Хочется упасть вбок и заплакать, но слезы не идут, а это намного хуже, чем когда ты уже плачешь. Идущие слезы можно вытереть, а не идущие вытаскивать из слёзных желёз что ли?       Сириус коснулся стены позади себя. Рука казалась чугунно-тяжелой, пальцы скользнули по необработанному дереву, подцепляя занозу под ноготь. Мерзость полная. Здесь было пыльно, и пахло гнилыми досками, крыша начала протекать. Хотелось верить, что это станет началом конца для Гриммо.       Именно в эту секунду дом пронзил испуганный детский крик. Сириус в одно мгновение позабыл обо всём. Его ноги заплетались, в первую секунду он споткнулся и упал, но сразу поднялся и полетел вниз по лестнице, перемахивая через ступеньки. В гостиной он успел увидеть Ремуса и самого себя, лежащих в луже крови.       Блять. Блять-блять-блять-блять-блять, потому что Гарри стоял по ту сторону ненастоящих мертвых тел и громко вопил. Раньше его боггартом был то ли дементор, то ли темный Лорд. День удивлял трансформациями старых страхов. Ремус отмер и воскликнул: «Ридикулус!» — кошмар растаял на глазах. Гарри оказался в руках Сириуса быстрее, чем он успел это понять.       — Уходим, — жестко сказал Бродяга, пряча Гарри под полой своей кожанки. Тот не плакал, но дрожал всем телом, а Сириус ненавидел свою беспомощность каждый раз, когда это происходило.       — А кровь?       — Её больше нет, нужно будет связаться с Нарциссой. К черту это всё. Не стоило сюда соваться. Давай домой.       Ремус ухватил их обоих, прижал к себе, и через секунду они уже стояли в гостиной.       Это было невыносимо. Они оказались Дома. Дома-Дома, в том смысле, что это была их гостиная и их кухня, и повсюду стояли зачарованные свечи, сразу вспыхнувшие от их появления. Здесь было столько заклинаний для поддержания безопасности и уюта, что заноза Сириуса почти сразу рассосалась, и маленькая щепка с пальца упала на пол, затерявшись в ворсе ковра. И всё равно каждый был по-своему в шоке.       Сириус не знал, к кому обратиться сначала: к напуганному до потери речи крестнику или к мужу, у которого тряслась нижняя губа. Лунатик никогда не плакал, то есть, совсем. Он не умел это делать, но его нервы сдавали именно таким образом: на его лице появлялся какой-нибудь тик.       Ремус чувствовал тошноту, подступавшую к горлу. Он делал всё, как должен был, а потом всё вышло из-под контроля. Он ненавидел, когда всё выходило из-под контроля у него, а страдали другие люди. И на этот раз пострадал ребенок. Его, Ремуса, ребенок; ребенок Сириуса, ребенок Джеймса, ребенок Лили, которого они все поклялись беречь ценой собственных жизней. Всё ведь только начало налаживаться.       Гарри стоял там, не особо осознавая, что случилось. Из дома, полного старых страданий, законсервированных в коридорах и комнатах, он переместился туда, где теперь было безопасно. Но он понимал, что Сириус и Ремус сейчас сгрызут и себя, и друг друга за то, что произошло, хотя ничьей вины в случившемся не было.       Он отмер первым, взяв Ремуса за руку и прижавшись к его боку, выскальзывая из-под кожанки Сириуса. Ремус наклонился и обнял Гарри в ответ, стараясь дышать размеренно.       — Я в порядке, — пообещал Сохатик тихо.       — Прости, — прохрипел Ремус.       Сириус пропустил его волосы сквозь пальцы, поглаживая по голове.       Они пропустили ужин, обойдясь горячим чаем и разговорами. Гарри принял ванну, надел чистую пижаму, и Сириус был уверен, что уложил его спать. После он спустился к Ремусу в гостиную.       О, Ремус стал злым. Может быть не совсем злым, потому что тогда он был бы намного быстрее в действиях, но он явно разочаровался в чем-то. Брови сведены к переносице, в глазах гроза.       — Лунс, говори словами, у меня нет сил на это дерьмо, — выдохнул Бродяга.       — Нам не нужно было принимать эту шкатулку.       — Это была и твоя идея тоже, — нахмурился Сириус. — Ты согласился помочь.       — И я ошибся.       — Не то, что бы я был в восторге от этого всего.       — Мы больше не будем пытаться её открыть.       На этом моменте Сириус задохнулся.       — Рем. Это моя последняя связь с Регулусом, — предельно вкрадчиво объяснил он. — Я обязан попытаться снова. Я знаю, что это было пугающе…       — Сириус, так нельзя поступать, это небезопасно! — он повысил голос.       — Я понимаю, что это небезопасно, Рем, не кричи, я найду способ достать эту кровь. Надо сходить в другой семейный особняк или попросить Цисси.       Ответа не было.       Гарри стоял наверху лестницы, прижавшись к стенке, едва дыша. Ему самому стало страшно. Бродяга и Лунатик никогда всерьёз не ругались. Гарри не хотел это видеть. И вообще, он просто хотел попить воды.       — У нас ребёнок, Сириус, ты не можешь!..       — Перестань орать на меня! — рычаще рявкнул Сириус громче, чем нужно было.       Гарри стало только страшнее, когда он услышал громкий рваный вдох. И растерянное:       — Ох, милый…       Рыдания были такими пугающими в тишине гостиной — хрупкими, частыми, Гарри плакал точно так же. Резкие вздохи Сириуса были едва различимы:       — Когда ты кричишь, я вспоминаю мать.       — Прости, Бродяга. Прости. Я больше не буду, — и Ремус точно прижал его к себе, успокаивающе что-то нашептывая. — Я не буду кричать. Я ужасно испугался и за тебя, и за Сохатика, и вообще, я позволил ему всё это.       — Нужно было обезопасить вас обоих прежде, чем… — он икнул. — Чем туда соваться. Ты конечно идиот, но и я не лучше.       — Оступились. Такое случается, Сириус.       Гарри сидел на верхней ступеньке лестницы, обняв колени. У них так долго получалось жить спокойно, и вдруг такое. Сириус расстраивался, что терял связь с семьей, Ремус переживал за состояние их едва-едва зарождающейся связи, а Гарри просто ничего не понимал. Он впервые за долгое время захотел быть маггловским ребенком. Без шрама и Темного Лорда, и директора магической школы, и с живыми родителями.       Правда, кто бы в магическом мире тогда освободил Сириуса? Нет, всё же хорошо, что Гарри был здесь.       Сириус достаточно быстро успокоился. Они с Ремусом вместе вышли покурить — хлопнула дверь на веранду. Тогда Гарри спустился на кухню, налил себе стакан воды, и по дороге обратно в комнату остановился перед окнами, рассматривая, как Сириус, сидя на перилах, пускал дым в августовский вечер. Ремус, стоя рядом, курил в унисон.       Сохатик открыл дверь на веранду, высовываясь на улицу. Уже стемнело, и его голые плечи опалило холодным воздухом. Лунатик и Бродяга синхронно обернулись.       — Эй, детеныш, ты чего не спишь? — дружелюбно спросил Сириус. Его голос был спокойным.       — Захотел воды, — он показал им стакан.       — О, хорошо. К тебе зайти?       — Да…       — Ладно, детка. Подожди немного.       — Курить вредно для здоровья, — вставил Ремус, ухмыляясь. — Спокойной ночи, волчонок.       — Спокойной, Лунатик.       Сириус пришел к нему через десять минут, не больше. В футболке и черных скинни-джинсах. Он немного пах сигаретным дымом, но это совсем не раздражало, потому что у Гарри этот едва различимый запах стал ассоциироваться именно с крестным, когда тот впервые позволил себе закурить, едва его выпустили с допроса авроры. Он тогда сильно покраснел и сказал Гарри, что курить вредно, и что его родители никогда не курили, а Гарри, если честно, было абсолютно плевать, потому что он смотрел на человека, который должен был забрать его к себе жить. На его новую семью. И семья эта трепала его по плечу, обнимала и обещала, что не даст в обиду.       — Ты в порядке? — спросил Сохатик.       — Я? Да, ничего, с чем я бы не справился, — Сириус погладил его по голове, ладонь была холодной. — Не переживай за меня.       Сириус вдруг вынул из кармана две небольшие горошины: черную и желтую. Он навел на них палочку и произнес: «Энгоргио» — горошины превратились в две плюшевые игрушки, пса и льва.       — Это наши с Регом. Андромеда нашла вместе со шкатулкой, — улыбнулся Бродяга, передавая их в руки Гарри. Они были чистыми, но потрепанными временем. — Мы обменивались ими иногда. Лев — это Регулуса, пёс — мой. Если захочешь, можешь забрать их себе, а можешь оставить в гостиной.       — Я заберу их, — уши Гарри немного порозовели, когда он усадил на своих коленях двух мягких зверят. — Спасибо.       — Всегда пожалуйста. Регулус, наверное, хотел передать их тебе.       Это было неожиданно.       Гарри положил пса и льва рядом с собой под одеяло. Там уже лежала плюшевая семья оленей и мягкая подушка в виде снитча.       — Скажи Лунатику, что он ни в чем не виноват, — попросил Сохатик.       — Я скажу. Не переживай, с ним тоже все будет в порядке.       — Вы же не будете ругаться, да?       — Мы? Ни за что, — Сириус помотал головой. — Иногда мы цапаемся, но это ничего страшного. Все иногда цапаются. Это не меняет того, что мы друг друга любим.       Гарри ничего не сказал, только отвернулся.       — Хей, Сохатик? — Бродяга осторожно взял его за подбородок и повернул к себе. — Всё нормально, я обещаю. Это был просто плохой день. Плохие дни случаются.       — Ладно.       — Ты был очень смелым сегодня. Ты со всем справился. Сейчас нужно поспать. Господи, я звучу, как ответственный взрослый, мне не нравится.       Бродяга хрипло рассмеялся, и Гарри слегка толкнул его, тоже смеясь.       — Ладно, ладно. Но серьезно, тебе нужно спать. Если вдруг не получится — ты знаешь, где меня искать, ладно?       — Хорошо, Бродяга, — он плотнее закутался в одеяло. — Спокойной ночи.       — Спокойной ночи, детка, — он поцеловал Гарри в лоб и вышел из его комнаты, осторожно прикрыв дверь.       Сириус сидел на ступеньках веранды, и в его руках покоился несчастный деревянный ящик — подарок Регулуса. Магия успокоилась, будто Бродяге удалось завоевать её доверие, но внутри что-то противилось этой мысли. Регулус мог быть тем, кто приложил руку к смерти Джеймса и Лили (какая бы история не связывала их троих). Хотя, тогда он бы заколдовал плюшевые игрушки, но те были абсолютно безопасны.       В сердце безостановочно болело, Сириусу никто с этим не поможет. Ремус крепко спит в их постели; Гарри посапывает под одеялом в обнимку с игрушками. Только он сидит на веранде, и над деревьями постепенно появляется голубая полосочка рассвета.       Сириус взглядом нашел Регул на небе. Его звезда такая же теплая, как сам Регулус в детстве, когда он ещё не успел принять в наследство слишком большую для него ответственность и уродливую метку на запястье?       Сириус не разговаривал с братом так, как говорил с Джеймсом после его ухода. Могила Джейми и Лили была ухоженной, обласканной его вниманием, а могила Регулуса, прямо по соседству, обросла плющом и мхом. Она была пуста, Сириус об этом знал, но все же, там хранилась память о том, что Регулус жил когда-то, что у него были мама и папа, и даже старший брат, о котором на камне не было ни слова. Он был похоронен рядом с Лили и Джеймсом, потому что это была в первую очередь их последняя воля.       Когда Сириус приходил к Джеймсу и Лили, он мог говорить часами, рассказывать, как у него дела, как он скучает каждый день, и что Гарри — продолжение их любви от макушки до пяток, и он очарователен. Но Регулус не получал ничего в годовщину своей пропажи. Иногда под Рождество на его могиле появлялась лампадка. Сириус подозревал, что её оставляла Андромеда.       Ещё он несколько раз приходил к дяде Альфарду, по которому скучал больше жизни. Он умер за несколько лет до того, как Сириуса заключили под стражу. Да, старший Блэк получил от него большое наследство, но это было ничто по сравнению с тем, какую радость дарил ему Альфард при жизни.       Сириус скучал по семье, которую у него никогда не получилось бы собрать воедино, а теперь у него была своя, которую он с трепетом строил каждый новый день. Но он же не мог просто оставить свою жизнь до Азкабана так, будто её не существовало? Невозможно было бежать от неё бесконечно.       Регулус не заслуживал его слов и не заслуживал вспоминания. Но впервые за долгие годы Сириус не отводил взгляда от его мерцающей звезды.        — Ты, маленький засранец, — его губы тронула однобокая усмешка. — Если ты оставил мне в наследство дурацкое проклятье, я взорву твою комнату.