Один на один

Видеть Эймонда в тронном зале в окружении его семьи спустя столько лет было по-настоящему горько. Люцерису тогда подумалось, что, несмотря на то, что Эймонд возмужал, от него не осталось ничего, кроме тени самого себя. Чувство вины змеёй опутывало грудь. Видеть Люцериса, прячущегося за юбкой своей матери спустя столько лет было смешно. По крайней мере, Эймонд должен был хотеть рассмеяться над Люцерисом. Вместо этого Эймонд мысленно смеялся над самим собой, над завистью, которая вспыхнула в нём при виде драконицы, готовой броситься в схватку за своих детей. Собственная мать Эймонда была словно заперта в клетке своего родового имени — Хайтауэр — высоко и далеко от своих голодных до любви детей. Встретиться с Эймондом во дворе было ожидаемо. Он держал в руках меч и в очередной раз тренировался с Кристаном Колем. Говорили, что Эймонд всё свободное время уделял мечу, не замечая ничего вокруг. Но когда Люцерис вышел во двор, Эймонд пропустил удар и начал сдавать позиции, разом потеряв всю сосредоточенность. Было очевидно, что он был сбит с ног отнюдь не Кристаном Колем. Вызвать Люцериса на поединок было делом чести. Эймонд догадывался, что Люцерис не смог бы отказаться под любопытными взглядами обитателей Красного Замка, он должен был доказать, что хоть и бастард, но не трус. Они обнажили мечи и осторожно двинулись по кругу, начиная танец. Проиграть Эймонду было долгом Люцериса. Он знал это, впитал это со взглядом одного единственного глаза. Люцерис был должен Эймонду на всю оставшуюся жизнь за ошибку детства, и никакой дракон это не исправит. Они оба это знали. Поэтому Эймонд без зазрений совести брал то, что хотел. Ощутить дёргающегося под коленом Люцериса и прижать клинок к его белой веснушчатой коже было приятно. Эймонд даже не стал сдерживать удовлетворённой улыбки и буквально заставил себя встать, заканчивая поединок. Ему хотелось прижать Люцериса сильнее к земле, хотелось услышать крик боли, хотелось вскрыть его плоть и залезть под кожу. Демоны закопошились в голове Эймонда, и он одёрнул себя. Было рано их отпускать. Не здесь и не сейчас, — без слов говорил Эймонд, чересчур медленно убирая руки. И, кажется, Люцерис услышал его. *** Бродить по вечернему Красному Замку было одиноко. Люцерис часто встречал людей, но не ощущал ничего, кроме тоски по счастливым мирным годам жизни в столице. С тех пор, как умер Харвин Стронг, в Люцерисе спал траур, и Красный Замок разбудил его, заставляя облачиться во всё чёрное. Люцерис стоял на балконе и наблюдал за беготнёй прислуги и сплетнями придворных, словно призрак отца. — Наконец-то ты принял решение, подобающее твоему статусу, племянник, — сострил Эймонд. Наблюдать сначала непонимание в глазах Люцериса, а затем и осознание, и вспыхнувший гнев, было забавно. — Хотя, признаться, чёрный тебе не к лицу. Ты не создан для Стены. А вот твой брат — вполне. — Вы правы. Я считаю, он больше идёт вам, дядя. Чёрный подчёркивает ваш глаз, — огрызнулся Люцерис, и это был неверный шаг. В пылу гнева Люцерис забывал о своём долге помалкивать и принимать удары. Эймонд оглянулся и неожиданно припечатал Люцериса к колонне балкона, несильно сжимая его горло. Эймонд сделал это как настоящий охотник — тихо и ощутимо, выбивая воздух из лёгких Люцериса. Таргариен склонился над ним, заглядывая в глаза, и почувствовал пальцами, как кадык Люцериса плавно скользнул вверх-вниз. К его чести, он не издал ни звука. — Не забывайся, малыш Люк. Может быть, глаза ты унаследовал от матери, но вот волосы — совсем не от отца, — усмехнулся Эймонд собственному остроумию. Люцерис не разделял его веселья. — Как же тебе не повезло! Волей богов ты унаследовал именно глаза. Эймонд сгорбился, чтобы их глаза были на одном уровне. Его рука на горле разжалась, и жестокость перетекла в почти дружескую ладонь на плече, проходясь большим пальцем по кадыку и ключице, спрятанной под тканью. Люцерис смотрел с опаской. Могло показаться, что у него был взгляд оленя, которого Эймонд подстрелил на прошлой охоте. Но это был обман, в который Эймонд больше не поверит. В коридоре послышался стук каблуков, и он быстро отстранился. Зажигавшая огонь служанка слышала лишь конец разговора, жестокую насмешку из уст принца Эймонда: — И помни, племянник, колоть надо острым концом. — Я прекрасно это помню, дядя. Думаю, вы тоже, — спокойно ответил Люцерис Веларион. И всё же молнии, которые они метали, направляясь в противоположные стороны замка, говорили о том, что спокойствие было не больше, чем театром. *** Получить от Люцериса эту гадкую усмешку на ужине было равносильно пощёчине. Она приводила Эймонда в бешенство. Только будучи не в себе можно было назвать сыновей Рейниры бастардами, когда Деймон несколько часов назад обезглавил человека, который сделал то же самое. И Эймонд был не в себе. Он хотел стереть с лица Люцериса это торжествующее выражение и наполнить его страхом. Ему это удалось. Они встретились там, где негласно условились увидеться ещё днём — в тренировочном дворике. Красный Замок уже спал и переливался в неверном свете луны, становясь чёрным. Эймонд отвернулся и подавил улыбку, когда понял, что Люцерис видит его. Таргариен не знал, чему радовался больше: тому, что был понят, или тому, что Люцерис всё-таки пришёл. Эймонд чувствовал лёгкий трепет в животе и покалывание на кончиках пальцев каждый раз, когда видел его. Это было глупо. Это было самое глупое, что Эймонд когда-либо испытывал. — Что ж, племянник, как насчёт настоящего боя, без поддавков? — Я не поддавался, — удивительно легко соврал Люцерис. — Ну, да, конечно, — кивнул Эймонд, кидая ему меч. Люцерис едва успел его поймать. — Тогда не поддавайся ещё раз. Веларион вздохнул и встал в стойку. Таргариен отзеркалил его позу. — Я согласен, но с условием. Вы будете отвечать на мои вопросы. И будете отвечать правду. Эймонд прыснул от смеха, приходя в движение. Они вновь заходили по кругу как коршуны над трупом. Люцерис справедливо расценил это как согласие. — Годы, проведённые на Драконьем Камне, несомненно, пошли тебе на пользу. Ты научился ослеплять людей по-другому. Заговаривать противнику зубы — полезное умение. — Я приму это за комплимент. Эймонд снова засмеялся, и Люцерис воспользовался моментом, чтобы сделать первый выпад. Эймонд уклонился без особых усилий. — Банально, — бросил он. — Но я дам тебе один балл за подлость. — Даёте мне уроки подлости, дядя? Всегда подозревал, что вы в этом мастер. — Если бы твой меч был так же остр, как твои издёвки, ты бы не смог ранить ни одно живое существо в подлунном мире. Люцерис нахмурился, размышляя над ответом, и удачно парировал небрежный удар Эймонда. — Мне жаль, что это не так, — наконец сказал Веларион, заглядывая в один единственный глаз Эймонда. Слова, которые должны были успокоить, возымели обратный эффект. Внутри поднималась буря, и шторм в чёрном обуглившемся сердце Эймонда затмевал любые лучики солнца. Он перешёл на серьёзную атаку. На Люцериса обрушился шквал ударов, он еле успевал отбиваться, и в конце концов Эймонд выбил меч из его рук так, что он отлетел в сторону. Сталь блеснула у горла Люцериса, поднимающего руки. — Всё? Доволен? — спросил он, тяжело дыша. Эймонд, казалось, даже не вспотел. — Нет. Поднимай меч. Люцерис протёр лицо и направился за оружием. — Сколько раз мы будем сражаться? — Пока я не увижу, что ты перестал поддаваться. — Я не поддаюсь. С чего вы решили? Эймонд подлетел, схватил его за дублет и прошептал в самые губы: — Мне не нужна твоя жалость, бастард. Придержи её для своей шлюхи-матери. Ты меня понял? И отшвырнул его. Люцерис удержался на ногах, бегло оглядываясь и убеждаясь, что никто за ними не наблюдает. — Вы пытаетесь вывести меня из себя, дядя? — уточнил Люцерис, без промедлений начиная новый танец. — Я уже добился этого. Люцерис доказал правоту Эймонда, ринувшись атаковать. Таргариен отскочил от него, смеясь, подобно воину в бойцовской яме, уклоняющегося от быка. Но следующий удар ему пришлось принять. И следующий, и следующий, и следующий. Люцерис пытался загнать Эймонда в угол, буквально вынуждая отступать и не оставляя места для контратаки противника. Меч Люцериса метался, и лязг в пустом дворе отзывался эхом. Сталь в их руках пела. Эймонд всё время смеялся, сначала негромко, а затем в полный голос, — и с каждым яростным ударом он звучал всё безумнее и безумнее. Сердце грохотало в ушах, дыхания не хватало, и было так жарко, что казалось, что они уже варятся в седьмом пекле. Когда Люцерис выбил меч тем же приёмом, что и Эймонд в прошлый поединок, Эймонд ответил на это резким ударом ступни по руке с оружием. Меч выпал из ослабевшей хватки Люцериса, и только тогда он понял свой просчёт — вкладывая всю силу в атаку, он слишком устал. Эймонд на это и рассчитывал. Он набросился на Люцериса, повалил на землю и принялся избивать. Кровь наполнила рот почти мгновенно. Веларион пытался наскрести в себе силы бороться, хотя бы остатки гнева, и вместе с россыпью звёзд, сверкающих перед глазами, он отчётливо увидел кинжал на поясе Эймонда. Таргариен потерял интерес в обмякшем противнике после нескольких ударов и позволил себе отдышаться, оставаясь сидеть верхом. Люцерису нужно было действовать быстро. Едва ощущая сердце в груди, он метнул руку к кинжалу, вытащил и наобум ударил черенком по скуле Эймонда, задевая и сдёргивая едва держащуюся повязку. Эймонда немного мотнуло, скорее от неожиданности и утомлённости, чем от силы удара. Повязка спала, он ахнул и судорожно схватился за левую сторону лица. Люцерис с тихим стоном приподнялся на локтях, сплюнул кровь, и через секунду его подняли за грудки. На щеке Эймонда выступала кровь, а в единственном живом глазу пылал гнев. Левый же заменялся холодным иссиня-чёрным камнем, лишённым всяких эмоций. Несколько долгих мгновений они просто тяжело дышали и разглядывали друг друга. — Почему?.. Почему ты?... вы сказали, что мне не подошёл бы чёрный? — спросил Люцерис, облизывая окровавленные губы. — Разве вы все не хотите этого? Чтобы мы с братьями отказались от прав? — Потому что... Я... Я тебя так просто не отпущу. Эймонд дернул Люцериса на себя, буквально хватаясь за его губы своими губами. Веларион быстро оторвался и попытался оттащить Таргариена от себя за волосы. Они покатились по земле, обмениваясь ударами в лицо, грудь, плечи. Эймонд попытался оказаться сверху, но Люцерис со всей силы ударил его в живот и опрокинул его. Веларион приложил сворованный кинжал к шее Эймонда, чтобы тот наконец перестал бороться. Эймонд блеснул белыми зубами, скалясь. Лунный свет делал его запачканные в грязи волосы ещё белее. — Вот мы и поменялись местами, племянник, — иронизировал он. Люцерис нажал на его горло сильнее, вызывая хриплые смешки. — Почему ты поцеловал меня? — прошептал он, едва сдерживая слёзы от боли, усталости и непонимания. — Потому что захотел, — выговорил Эймонд, поднимаясь и принимая сидячее положение, несмотря на угрожающее давление стали на шею. Он знал, что Люцерис его не убьёт. — Мне было интересно, какова твоя кровь на вкус. И я хочу ещё. — Это неправильно, — поджав губы, ответил Люцерис. — А твой отец всегда руководствовался моралью, таская за собой любовников? Настоящий гнев отразился в глазах Люцериса, и суеверный страх зашевелился в животе Эймонда. "Дракон проснулся. Я разбудил дракона," — подумал он, прежде чем Люцерис дёрнул рукой и из шеи брызнула кровь.