И шрамы исчезают

      — Ещё один такой урок, и клянусь, я коней двину. — разъярённая Настя влетела в комнату. Ни в чём не повинный торшер, что стоял в середине комнаты, работу свою выполняя, мигом полетел в стену, рассыпаясь на составные детали. — Мы в эту школу исправляться приехали, а не доводить себя до мозгоправа.              — Это точно, блять. — следом вошла Кристина. Медленно, но верно комната начала заполняться девушками, что были выжаты, как лимон, после очередного урока психологии.              Некоторые особо слабые сразу в ванную комнату полетели, утереть слёзы с лица. Некоторые, подобно Афанасьевой, крушили комнату собственную, разводя там непомерный бардак.              — Да ладно вам. — Кира вошла в комнату с улыбкой, подбрасывая в воздухе теннисный мяч. Крутила его, вертела как могла, а стоило тому вниз начать падать, так тут же ловко ловила. — Вы, ебать, должны были понимать, куда едете. Чё думали, нас тут пряниками кормить будут.              В отличае от прошлого урока психологии, этот не увидел ни одной слезы её, и не мудрено. Урок был посвящён матерям, что оставили в жизни пацанок либо невероятно тёплый отпечаток, либо неизгладимо ужасный. Кира Наташу никогда матерью не считала. Даже язык раздвоенный не поворачивался её матерью назвать. Всегда лишь «Наташа то, Наташа это». Всю жизнь свою девочка без матери росла, а потому и чуждо ей слово это. Не вызывает у неё оно эмоций абсолютно никаких.              — Ага, тебе легко говорить. — Диана, нос сопливый рукой утирая, на кровать плюхнулась. Не хотелось даже разуваться. Но надо.              — Ебать, — Медведева в голос посмеялась. Смех искренний такой, заразительный. Привлекательный чертовски. — а кому щас легко?              — Алисе легко. — только сейчас Ева вставила свои пять копеек. Последняя в комнату вошла. — лежит себе в лазарете, чиллит наверняка.              — Да, а между прочим, нас тут выгнать могут в конце недели. Ну, точнее одну из нас. Это че иммунитет такой? — поддержала Захарова.              — Давайте не искать крайних, это всё воля случая. — замяла Диана, бросая косой взгляд на Мишель.              Агрессивная девчонка. Любому тут задать жару способна, в особенности тем, кто уже по нескольку раз припомнил ей, по чьей вине Куняшова в лазарете оказалась.              — Кто сегодня в душ первый идёт? — прервала тишину Амина, беря махровое полотенце с идеально застеленной кровати.              — Сегодня я первая. — со скоростью света бармен подлетела к своей кровати, взяв точно такого же, нежно-розового цвета, полотенце.              — А схуяли ты? Ты уже была. — Чикина Юля запротестовала, стоило блондинке направиться в сторону заветной комнаты. Нахохлилась вся, готовая выплеснуть свою агрессию.              — Потому что не ебёт. Я так сказала. — даже не обернулась на неё. Уверенная. Знает, что возразить никто не сможет.              — Меня ебёт. — Воронцова поднялась со своего места. Не любила она, когда справедливость пихают куда подальше. Пусть даже Кира.              — Кого, блять? — Медведева развернулась. Не привыкла, чтобы перечил ей кто-то. Не было такого на её памяти. Не позволит она мелюзге какой-то авторитет её подорвать, кто бы то ни была.              Ева медленно на середину комнаты вышла, еле ноги волоча. Пусть и уставшая была, как и все, а всё равно вышла, что-что, но позицию свою отстаивать она любила.              — Меня, блять. Схуяли ты, если ты вчера была. Не твоя очередь сегодня. — руки на груди скрестила, пытаясь доказать превосходство своё, однако у пацанки другой это вызвало лишь смешок.              — А у нас что, есть какая-то очередь? — точно также Кира руки скрестила. Копирует, манипуляторша. Пытается вести себя как Ева, так расположить к себе куда проще. — Чёт не вспомню, чтобы мы её устанавливали.              — Значит с сегодняшнего дня есть. И следующая по списку… — мимолётным взглядом та обвела комнату. Первую попавшуюся назвала. — Ангелина.              Сама Новосёлова тихо на кровати сидела, молча наблюдая за происходящим со стороны. Что её выбрали — приятно стало, но в разговор влезать не стала.              Медведева сделала пару шагов навстречу. Медленно так, угоржающе надвигалась. На секунду кровь в жилах заиграла. Улыбка с лица красивого исчезла ещё в самом начале — сейчас её сменила хмурая гримаса, которая до ужаса пацанке не шла. С ней её хотелось бояться.              Шаг за шагом, миллиметр за миллиметром приближалась она к Еве, пока вплотную не встала, глядя сверху вниз. Разница в росте их была не более пяти дюймов, однако рядом с Медведевой Ева всегда ощущала себя куда меньше. И не просто низкой — приниженной.              Она ощущала горячее дыхание на своём лице, но головы не опускала — с достоинством смотрела прямо в глаза той. С честью. Ожидала, кто сейчас ударит её как следует, выбьет ей несколько зубов, чтобы знала, что с Кирой спорить нельзя никогда. Уже готова была. Но в лицо прилетел не кулак, а смех. Короткий такой смешок, прямо с губ с пирсингом слетел. Медведева снова заулыбалась, но совсем не так, как раньше. Иначе.              — Ну ладно, будь по-твоему. — по ней видно была, что Кира хотела сказать ещё что-то, но та лишь резко сорвалась с места, быстрым шагом покидая переполненную комнату. Оставила лишь шлейф духов поле себя, такой терпкий и до невыносимости пьянящий. Мужской.              

***

             Если бы не яркая неоновая вывеска при входе в дом, ни один человек мира не поверил бы тому, что в этом доме живут пацанки. Коралловые сумерки сменились синевой, усыпанной млечной тропой звёзд, когда двенадцать молодых девушек сидели в тёплой освещённой комнате. Уютная дружеская атмосфера окружала будущих леди, приятная такая, расслабляющая. Неделя была почти завершена, и каждая понимала, что завтрашний день может стать для неё последним. А посему надо было взять от последнего дня всё возможное.              Кто-то на полу сидел, мягким местом подогревая под собой светлый линолеум, кто-то, дрыгая ножками, на кровати устроился. Кто-то вовсе дурачился где-то в ванной. О жизни разговаривая, совсем не заметили заката. Время было позднее, но ни одной не хотелось расходиться. Почти все ученицы тут были, кроме трёх. С Алисой и так понятно всё было, бедняга уже шестые сутки лежала в лазарете с ногой сломанной. Остальные две — Ангелина и Кира. И если первая, на усталость сославшись, спать сразу же завалилась, то вторая даже не объяснила ничем своё отсутствие. Просто взяла, да и ушла. Даже Лиза, интроверт последний, тут, а её нет.              — А вообще, бабы, тяжело это. Пиздец как тяжело. Сначала посвятить себя полностью делу какому-то, а потом… — Усманилаева с горечь в голосе принялась теребить краешек покрывала махрового. Тяжёлый разговор для девушки был — рассказывала о том, как из-за резкого скачка в весе из спорта уйти пришлось. — Ну, жизнь такова, какова есть, и больше никакова.              Попытки нерусской девушки состроить логически правильное предложение были более, чем смешными, заставляя каждую хихикнуть, но ни единая в комнате даже не думала смеяться над этим всерьёз. Понимают всё.              — Я тебя понимаю. Я тоже спортом профессионально занималась. — ответила Чикина, пижаму розовую на себе поправляя. Перекрутилась совсем. — Футболом. Пять лет потратила на него.              Девушка залпом осушила белоснежную чашку, чаем наполненную. Представляла, что там что покрепче налито. Так всегда было легче пить.              — А потом что?              — А потом меня дисквалифицировали с соревнований. Нашли в крови наркоту. Это и перечеркнуло всю мою футбольную карьеру. — горечь в голосе чувствовалась просто неимоверно. От одного только тембра дрожащего плакать хотелось. Сожалеет. Видно по ней, что сожалеет.              — Бросить не думала? — спросила вдруг Кристина, до этого в тряпочку молчавшая.              — Думаешь так легко это сделать? — ответила Ева, то всё это время наблюдала за картиной с верхней кровати, разложившись лениво.              — Чё ты, тоже грешишь этим? — Идея подняла голову вверх.              — К сожалению, грешишь — это мелко сказано.              Небольшая тишина повисла в комнате. Вовсе не неловкая, скорее сочувствующая. С каждой секундой слова, что слетали с губ их становились всё тяжелее и тяжелее. Мало кто способен был слушать это всё без единой солёной капли на щеках.       — Меня, можно сказать, силой подсадили. — вдруг начала говорить Ева. Тихо так, вначале, робко. Боялась, перебьют её. Решила, что если так и будет — больше ни разу не заикнется о прошлом своём. Ни перед кем. Но как назло все молчали. Только и ждали слов её. — Батя — уёбок полный, никого кроме себя не видел, мама сестру младшую всегда больше любила, меня на самотёк пускала. Вот я и начала с одиннадцати лет на улице расти. Ну и годам к четырнадцати попала на первую свою вписку. Первый раз водки нюхнула — и всё уже в ауте. Вырубилась прямо там. А когда с бодуна проснулась — мне уже через шприц дрянь какую-то в вену вводили.              Комок в горле неимоверно большой образовался. Просто сглотнуть недостаточно было. Хотелось уйти и вымыть рот с мылом, чтобы не только от комка избавиться — от слов этих ужасных, которые зарекалась она никогда больше в жизни не повторять. И снова, уже в который раз обещание своё нарушает. Лгунья.              — Специально, уёбки, сделали это. Чтобы я торчком стала и у них покупать начала. План их, правда наполовину сработал. Торчком-то я стала, а вот покупать у них не стала. Как в плечах чуть поднялась — отхуярила их на чём свет стоит. Только то зависимости избавиться это не помогло.              — Ну ты даёшь конечно. — невероятно заботливо, совсем не в её стиле, произнесла Амина.              — Не, не даю. — улыбнулась Воронцова, не желая разговор на плохой ноте завершать. А все окружающие и не могли не улыбнуться.              Стук громкий по ушам резанул, смачно так, заставляя присутствующих вздрогнуть даже, обернуться резко на шум. А это Кира всего лишь двери тихо открывать не умеет. В комнату вошла, довольная такая, словно мир спасла, улыбается улыбкой своей фирменной. У неё ямочки виднеются слегка.              Дверь захлопнулась также громко, как и отворилась, но уже никто не вздрогнул, просто продолжая сидеть.              — Пардон, если потревожила. — девушка устало сняла клетчатую рубашку, кепка белая вскоре на вешалке также оказалась, волосы платиновые оголяя. Растрепались совсем, локоны передние на лицо упали. Красивая, сука. — А хули мины кислые такие? Чё, умер кто-то?              — Ага, наше светлое будущее. — устало ответила Рони, на полу разложившись.              — У, ебать, так это поправимо. Чарочку бы найти, и вообще заебись было бы. — слишком быстро она переоделась в пижаму. Всё это время Ева наблюдала за ней, но стоило лишь глазом моргнуть, как чёрная футболка мигом на розовую сорочку сменилась, руки татуированные под собой скрывая. Кира, бесцеремонно подвинув Леру бёдрами, присела рядом на кровать. — Про что пиздите?              — Да вот, Чика рассказывала, как в лучшие годы с Месси гоняла. — ответила Виолетта, что прямо напротив сидела.              Чёрные и красные татуировки, казалось, на свету блестели — настолько ухоженными они были. Вот так смотришь порой, смотришь, а они гипнотизируют тебя. И сам уже не замечаешь, как не на татуировки вовсе смотришь, а на глаза светлые. Глубокие такие, на солнце золотом отдают. Часто Ева на мысли такой себя ловила. Очень часто.              — Да ну, правда чтоль. — со скоростью света Медведева развернула голову в сторону сидящей Чикиной, что лишь молча улыбалась, зубы ровные оголяя.              — Ага, в футбик гоняла. Мяч больше сотни раз набивала.              — Хах, сотня, так это хуйня, чё тут набивать-то. — в словах своих была уверенна как никогда.              — Ты сама то пробовала хоть пятьдесят раз набить? — Юля лишь криво улыбнулась.              — Пф, кисуль, ты, кажется меня недооцениваешь. Я в свое время и не такое набивала. — карие глаза свернули под лучами азарта, прошлое свое вспоминая.              — «Кисуль… Фу, блять» — она не хотела думать об этом. Мысли в голову сами залезли.              — А спорим, что не набьёшь больше сотки? — вдруг Лера воскликнула, к Кире всем телом разворачиваясь. Кончики дредов по лицу её даже слегка ударили.              — Ебать, спорим! — ни секунды не думая протянула руку, ладонь Леры крепко сжимая. Прямо в глаза ей смотрела, уже представляя на языке сладость победы. В детстве ведь и правда спортом занималась.              — А если проебёшь?              — Тогда выполню любое желание. — по-детски так прозвучало.              — Если проёбываешь, то выходишь в ванну с той… — Вакарчук задумчиво покрутила головой, когда взгляд на бутылку из-под содовой не упал. — на которую укажет бутылочка. И сидишь там двадцать минут.              — Свести меня с кем-то решили, гадюки. Ну и похуй. — улыбка такая азартная, до ушей натянута. Что-что, а споры Медведева всегда любила. Хлебом ту не корми, дай кому-то нос утереть. Доказать, что она лучшая.              — Так, а мяч где взять? — начала оглядываться пухлогубая Идея, нос морща.              — А вот тут есть. Ебу откуда, но есть. — на носочки взяв, Кристина с верхней полки достала надувной волейбольный мяч. Маленький совсем, намного меньше, чем следует, но мяч же.              Ни слова не произнеся, Кира выхватила круглый из рук Кристины, сразу принявшись перебрасывать из руки в руку. Примерялась. Губы мат беззвучно прошептали, наверняка недовольные весом и габаритами мяча, но скорее она в крыши спрыгнет, чем спор отменит. Пути назад нет никогда — этому её с детства самого приучили.              Первые удары босых ног были пробными, робкими совсем. Лишь со временем начали приобретать большую уверенность.              — Ну что там, долго ещё? — Чикиной больше всех не терпелось посмотреть, на что языкастая способна. По достоинству оценить её.              — Так, блять, ебучку на беззвучку, мама тренируется. — лишь посмеялась та, снова и снова мяч с ног роняя. — Кароче, блять, погнали.              Как по команде, несколько десятков глаз уставились на спортивные ноги, что словно танцуя, принялись набивать небольшой мячик. Раз удар, два, три, пять — глаза не успевали следить, не то чтобы считать — настолько мастерски блондинка выполняла своё дело. Гробовая тишина в комнате прерывалась лишь тихим шепотом Леры, считающей вслух. Ошибиться боялась.              — Десять… Пятнадцать… — на круглых числах заметно тон повышала, и так каждый раз. Кира на это лишь нос морщила, отвлекалась очень. Послать хотелось, да посильнее, но делать этого не стала. Она хоть и агрессор, но не дура, чтобы с кем-то тут отношения портить намеренно. — Тридцать пять… Сорок… Пятьдесят.              Мяч, казалось, и вовсе невесомым стал — с такой легкостью он отлетал от ступней, что уже красными от ударов были. Мускул на лице её не дрогнул ни единый, Ева специально наблюдала. Ни единой эмоции, ничего, лишь привычно безразличное выражение, и только.              — Шестьдесят восемь, шестьдесят девять, семь… — не успела Вакарчук снова тон повысить, умолкла сразу, как мяч в сторону отлетел. Стукнувшись о белую стену со звонким стуком на землю полетел, за угол укатившись.              — Блять, нет! Нет, нет! — словно вернуть пытаясь, Кира тянула руки в сторону меча, ими же потом себе волосы платиновые на голове вырывала. — Ёбаный в рот, блять, как так-то?              Комната сразу же в галдёж погрузилась. Не смеялись, лишь злорадствовали хвастунье. По-доброму злорадствовали.              — А сколько слов было… —Юля лишь улыбнулась удовлетворённо, на Киру разочарованную глядя. На той и вовсе лица не было. Не привыкла проигрывать.              — Так, ну не надо тут, это просто случайность была, вы же видели, что ахуенно всё шло. — от досады Медведева пятой точкой прямо на пол шлёпнулась, голову руками прикрыв, всё ещё поражение своё принимая.              — Случайно, не случайно, но желание-то ты проебала. — потрепала её по плечу Лера, что во второй руке уже бутылочку зеленоватую держала.              Девушка, с головы которой дреды растрёпанные свисали, молча подошла к центру комнаты, пластиковый сосуд кладя. Все к тому времени круг образовать успели — кто где сидел. Лёгкое движение руки, и та завертелась с невероятной скоростью, казалось, даже не собиралась останавливаться. Понравилось пируэты вытворять. Замедлялась медленно, почти что неохотно, жертву подбирал, пока и вовсе не устала, на кровати двухэтажной остановившись. На той, Ева лежала, раскинувшись вальяжно так.              — А вот и жертва. — рука в сторону Воронцовой указала, явно ожидая что там со второго этажа спуститься соизволит. Та лишь сидела с каменным лицом, что ещё пять минут назад Кире принадлежало.              — Бля, да вы гоните? — на локтях девушка приподнялась, вниз глядя. Только сейчас Медведева посмотрела на неё. Ни слова не сказала, лишь снова носом в руки уткнулась.              — Давай спускайся, ванна тебя ждёт. — ответила Настя, с пола поднимаясь.              Несколько секунд ещё Ева пялилась, до последнего ожидая, что все сейчас засмеются и скажут, что это шуткой было. Но никто, по всей видимости, даже не планировал так говорить, поэтому ничего брюнетке не оставалось, кроме как с кровати спуститься.              Медведева тоже с пола поднялась, на Еву хмурую глядя. Стоило только той подойти, как в бок отошла, рукой в сторону ванной указывала — давала возможность той пройти первой, по-джентельменски весьма.              Дверь белая громко захлопнулась, на замок с наружной стороны закрываясь, как только обе в ванной оказались. Какофония звуков вмиг исчезла, погружая обеих в полную тишину. Ужасную, очень неловкую.              Ева хотела сказать что-то, но не нашла слов, а поэтому лишь молча на крышку толчка опустилась, ноги скрещивая. Взгляд тёмных глаз в пол упал, за спутницу даже цепляться не желая. Ту, казалось, ни на йоту это смутило. Тоже молчала, как воды в рот набрав, лишь о стену спиной опёрлась, руки скрещивая.              — Только не говори, что ты ещё дуешься. — тишину неловкую Воронцова отважилась нарушить лишь спустя несколько минут.              Кира молчала, словно пытала её. Казалось, даже не собиралась отвечать, взгляд в стену уперев.              — На что?              — На ситуацию днём. — язык пробежался по высохшим губам, что уже трескаться от нехватки витаминов начали.              У Киры это лишь смех вызвало. Казалось, для неё это не более, чем игрой очередной было.              — Запомни, кисунь, я никогда не дуюсь. — девушка сделала несколько шагов в её сторону, совсем медленно, непринуждённо. — Я могу только злиться. И поверь, когда я злюсь — это по-настоящему хуёво.              — И кому от этого хуёво? — слова блондинки бредом сейчас казались.              Несколько секунды тишины, и лишь затем ответ прозвучал.              — Всем. — низкий тон прозвучал над самым ухом, заставляя ту вздрогнуть. Взгляд инстинктивно на Киру перешёл, что была лишь в полуметре. Девушка на ванну присела, испепеляя брюнетку карими глазами. — И эта хуйня днём меня ебать, как разозлила. — татуированная ладонь легла на бедро, сжав её до тупой боли, Еву перепуганную зашипеть заставляя.              — Пусти, мне больно. — достучаться пыталась, но Кира слов даже не заметила.              — И я хочу, чтобы ты на будущее запомнила, что больше ты со мной пиздеть так не будешь.              — Кто сказал? — боль отошла на второй план, уступая возмущению, вперемешку с ненавистью.              Рука сжалась ещё сильнее, чуть ли не до кости тазовой. Утром синяк появится.              — Я, блять, так сказала. — словно змея прошипела, глядя прямо в глаза.              — А кто сказал, что я слушать буду?              Секунды даже не прошло, как рука сильная на шее оказалась, крепко её сжимая. Не прилагая даже особых усилий, Медведева подняла девушку с сидушки, о стену больно ударяя. Рука с каждой секундой горло сжимала всё сильнее и сильнее, словно задушить пытаясь.              — Ещё как будешь. — голос холодный, и угрожающий, совсем не Кире принадлежал. Другому какому-то существу, что сейчас в неё вселился. Кира, которую она знала, никогда так не говорила. — Ты, кажется, ещё не поняла с кем дело имеешь. Если я что-то говорю — значит так и будет. И меня не ебёт, чё ты там чувствуешь, понятно?              Язык раздвоенный по верхней губе прошёлся, слюной прозрачной их покрывая. Сердце бешено колотилось у обоих — одной страх руководил, другая гневом наполнялась. Инь и ян друг перед другом стояли.              — Пусти… — только и могла выдавить пацанка, от нехватки кислорода краснея.              — Я отпущу тогда, когда посчитаю нужным. — тихо ответила та, но хватку ослабила всё же, заметила лицо багровевшее. Хотелось в глотку её зубами впиться, артерию перекусить, чтобы больше не могла и слова ей поперёк вставить. На эмоции выводит её, впервые за долгое время. Даже Марине так не удавалось, хотя она той ещё занозой была, а у этой выходит. Стоит только слово ей сказать, как огонь внутри уже горит. И один только чёрт знает, что за огонь внутри бушует.              — Что с тобой не так? Почему ты ведешь себя как… как…              — Тиран? Поверь, ты далеко не первая, кто говорит мне это. — пауза, короткая совсем, вечностью показалось. — Жизнь меня такой сделала. Та ещё пизда. Так что не ищи в этом никакой логики — я такая, какая есть.              Большой палец прошёлся по чёрной татуировке на шее, не спеша очерчивая изгибы непонятных символов. Прямо под пальцем кожа мурашками покрылась, что заставило Киру лишь усмехнуться. Из жизненного опыта знала, что язык тела не врёт никогда.              Ева закашлялась немного, стоило Медведевой руки от неё свои убрать. Ещё несколько минут фантомные ощущения преследовали девушку, что в тщетных попытках горло тёрла, пытаясь избавиться от них. Вскоре пальцев коснулось холодное стекло стакана, что бережно был вложен в руку Кирой.              — На, попей.              Залпом Воронцова воду осушила, с громким стуком стакан на пол кладя.              — Не жди, что я поблагодарю тебя.              — Кто сказал, что я чего-то жду от тебя? — рука вновь к лицу потянулась, заставляя брюнетку инстинктивно вздрогнуть. Пальцы еле ощутимо коснулись подбородка, приподнимая тот чуть выше.              Ева сразу поняла, чего та хочет, и мысленно пообещала себе, что глаз её Медведева не увидит. До последнего избегала, словно перед ней Василиск настоящий сидит.              — Посмотри на меня. — совсем шепотом произнесла она, полностью разум гипнотизируя. Взгляд сам собой к узким глазам приковался, вглядываясь в их черноту.              Зрительный контакт был почти что осязаем, отдавался самым что ни на есть настоящим электрическим током по телу обеих. Настолько болезненным, что отшатнуться хотелось, и больше никогда в жизни друг на друга не смотреть, но обе девушки, как под гипнозом, не были в силах оторваться ни на секунду.              — И почему я считала карий цвет глаз уёбским? — неожиданно прервала тишину Кира.              — Так у тебя же карий цвет? — искреннее замешательство.              — Это не мешало мне ненавидеть этот цвет. — снова молчание, но на этот раз вовсе не неловкое. Гнетущее, да, но никак не неловкое. — Глаза у тебя сияют.              — Бред полнейший… — слова застряли глубоко в горле. Странно было слышать это от человека, что ещё пять минут назад приложил её головой об стену.              — Продолжай и дальше так думать.              Только сейчас Кира улыбнулась. Та самая улыбка, что всегда сияла на её лице, та самая улыбка, которую привыкла видеть Ева. Взгляд блондинки упал на нос, что был усеян веснушками. Как странно, что она не замечала их раньше. Сколько у них ещё осталось времени? Минут тринадцать? Отлично. Она успеет сосчитать их всех.