***
Она всегда причисляла себя к изгоям. В садике с ней никто никогда не садился обедать за один стол. В школьные времена она всегда плелась где-то в конце. Да что уж там, она до сих пор не знает имён некоторых своих одноклассников. В универ ей даже не посчастливилось поступить, но даже сейчас она уверена, что и там ей было суждено быть невидимкой. Не знающий человек мог бы подумать, что Воронцова — очередная не такая как все серая мышка. И ведь никто не видел в Еве активную, дружелюбную девочку, имеющую уйму талантов и желание коммуницировать с другими. Но всем известно, что подростки — самые жестокие люди. Именно поэтому мало желающих было общаться с девочкой из неблагополучной семьи. Мало. А точнее — никого. Школа пацанок, пожалуй, единственное место, что помогло ей избавиться от безнадёжности. Здешнее общество стало первым в её жизни, в котором она не чувствовала себя дивергентом. Она впервые в жизни смогла завести себе подруг… Брюнетка медленно вошла в гудящую от шума комнату. Завтрак уже прошёл, а до испытания ещё больше часа. Именно поэтому девушки, словно пчёлы в улье, суетились в спальных комнатах. Влажное полотенце рухнуло на кровать, вслед полетела зубная щётка. Она прекрасно понимала, что, если сейчас же не вывесит его на балкон, оно снова будет полыхать сыростью. Но на это у неё была отмазка, как и для всех других случае в её жизни — похуй. — Эй, белоснежка. — послышался знакомый картавый голос. — Не сильно ты заботишься о своём здоровье, однако. Виолетта неспешно шла к двухэтажной кровати, шаркая ногами по гладкому полу. — А ты, по всей видимости, та ещё лентяйка. Ноги можно и выше поднимать. — Ева слабо улыбнулась, отодвигая ванные принадлежности в сторону. Татуированная леди громко плюхнулась на кровать. — И вообще, причём тут здоровье? — При том, что в сырых вещах быстрее распространяются микробы. А потом ты вытираешь этими микробами свой и без того прыщавый еблет. — лёгким движением руки девушка подняла полотенце, закинув то на подоконник сушиться. — Не очень тактично с твоей стороны. — глаза закатились так сильно, что, казалось, увидят собственный мозг. — Да ладно, не бузи. Ты весь день ходишь так, будто тебе в душу нагадили. Что случилось? — Не обращай внимания, просто тяжелый период в жизни. — И как долго уже этот период продолжается? — глаз зацепился за свисающую с верхнего матраца нить. Не долго думая, Малышенко пнула тот пальцем. А затем снова и снова, по-детски улыбаясь цикличности. Такая чистая и наивная на первый взгляд. Сейчас больше напоминала котёнка, играющего с фантиком. И глаза такие же — маленькие, тёмные, засветятся вот-вот. Иногда Ева думала над тем, как же много боли скрывается за этим образом клоуна, который она не скрывала ни на секунду. — Ну… с тех пор как я приехала в школу. Обе пацанки тихо посмеялись, резко став серьёзными. — А если серьёзно? — Виолетта прекратила занятие, повернув голову в её сторону. — Вилка, всё немного сложнее, чем ты думаешь. — руки рефлекторно потянулись к лицу. — Я школу с медалью закончила, для меня нет ничего тяжелого. — и снова смех. — Просто я немного запуталась в себе и в своих чувствах. Я даже не уверенна на сто процентов, хочу ли я тут находиться дальше. — Это как-то связанно с Кирой? — вопрос настолько неожиданный, что испарина появилась на лбу. — С чего такой вопрос? — Ну не знаю. Ваши взаимоотношения показались мне странными. А если точнее — её отношение к тебе. То она хохочет и травит, то смотрит на тебя так, будто убить готова. Вот я и подумала… Или у нас тут образовывается новая пара? — губы растянулись в натянутой ухмылке. — Не неси хуйни, боже. — реплика заставила Еву рассмеяться в голос. — Просто она, видимо, своеобразный человек. Я не знаю её настолько, чтобы судить что-либо о ней. И нет, никакой пары нет. — Так значит твоё сердце свободно? — взгляд Чеширского кота пронзил насквозь. — Ладно, ладно, шучу. Что ты вообще делаешь? Только сейчас Малышенко заметила, как Воронцова возится с каким-то клубочком, заметно нервничая. — Да я хотела музыку послушать, только наушники снова запутались. Как бы не сломались снова. Шатенка не тратила времени на разрешение, сразу выхватила у неё из рук доисторический предмет, кидая на них весьма презрительный взгляд. — Это ты называешь наушниками? Из какого века ты их вообще взяла? — она с интересом разглядывала проводные наушники, которые, по всей видимости, пережили не одну мировую войну. Некогда белый цвет превратился в грязный серый в некоторых местах виднелась синяя изолента, в одном месте провода и вовсе были оголены. — Ну, зато они очень долговечные. Правда, если держать под нужным углом. Я всё хотела купить новые, но никак времени не хватало и… — Денег. — не вопрос. Утверждение. На какую-то секунду татуированной стало стыдно за своё поведение, ведь она, ка ки все, прекрасно знали о том, как бедно живет Воронцова за пределами проекта. — Да, ерунда, мне и такие нравятся. — она с грустью взглянула на всё ещё запутанный клубок в чужих руках, как на самое ценное, что когда-либо было в её жизни. В момент Виолетты не оказалось на её месте — девушка подскочила, удаляясь в свою комнату так быстро, насколько позволял шаг. Ни привета, ни ответа. — Прекрасно. — тяжёлый выдох сорвался с губ. Старенькие наушники сов сей скоростью полетели в ближайшую стену. — Просто, блять, прекрасно! — Чё за погром? — снова послышался тот же голос, заставляя инстинктивно обернуться. — Вилка? — Нет, архангел Гавриил. Держи. — нехотя взгляд опустился на руку, зажимающую белый контейнер. Где-то в глубине души она догадывалась о том, что происходит, и молилась всем богам, чтобы это было не так. Иначе свою никчёмность она будет чувствовать со сто крат сильнее. — Что это? — коленка затряслась под кроватью. — Как что, наушники. Держи. — видя скептицизм, Малышенко силой вложила злощастный предмет в её руку. — Пользуйся. — С-спасибо. Я послушаю музыку и верну. — градус неловкости накалялся с каждой секундой всё больше. Хотелось вырвать себе глаза, чтобы не наблюдать ужасной картины. — Не надо возвращать. На совсем бери. — девушка вновь плюхнулась на засиженное место, самодовольно глядя на Воронцову. Проходит одна секунда, другая, взгляд растерянности всё ещё направлен куда-то вдаль. Но вот он развеялся, возвращая её на землю. — Нет, забери… — рука инстинктивно потянулась вперед, хотя сама Ева поняла, что такого решения она не принимала. — Нет, бери. — Вилка, это уже слишком. — она осекается, понимая, что слова в этой ситуации будут бессильны. — Я не могу взять. — Можешь. Бери. — Спасибо большое… — дрожащая рук прижалась к груди, всё ещё отрицая ценный подарок. — У меня это не последние. А так хоть ты мучать не будешь. — Виолетта хотела добавить ещё что-то, но дала ей возможность переварить происходящее в тишине. Татуированная рука легла на плечо, прижимая её к себе. — Не против? — Да нет, нет, не против. — та лишь блаженно прикрыла глаза, ложась на её плечо. Она стопорится, пытается подобрать слова, что застряли где-то в голове. Первый раз в жизни что-то хорошее сделали для неё. — Кир, ещё раз спасибо, обещаю беречь их, как зеницу ока. — Что? — голос заметно похолодел. — Я говорю, что буду беречь… — Нет, как ты меня назвала? — А как я тебя назвала? Вилка… — кончики пальцев похолодели в тот момент, когда пришло осознание того, что она ляпнула. — Ладно, сделаю вид, что послышалось. — она лишь крепче прижала Еву к себе. Испортила. Ебаная Медведева. Снова все испортила!***
— Как думаете, что сейчас будет? — Афанасьева медленно потирала потные ладони, воровато глядя на сцену. С самого утра девушек вывели на поляну, в центре которой могущественно возвышалась наспех сделанная деревянная сцена. Шарики по бокам и цветные кулисы создавали атмосферу цирка. Хотя, чего уж было скрывать, всё это шоу с его участницами напоминало один большой цирк. — Щас Лаурка выйдет и будет лезгинку танцевать, развлекать нас. — ответила Крис, давая Насте «пятюню». Остальным участницам чуть лучше удавалось создавать видимость прилежности, чтобы хотя бы не выкрикивать оскорбительные реплики. Ситуация более забавляла, нежели вызывала агрессию. Громкая музыка, раздавшаяся со всех сторон, заставила всех и каждую подскочить на месте. Некоторые даже успели пожаловаться на, как казалось, лопнувшие барабанные перепонки. Красные кулисы медленно разошлись, заставляя скрывавшихся за ней клоунов выпрыгнуть на место действия. Всё это было похоже не на цирк, а на самую настоящую вакханалию. Словно маленькие дети, они бегали, скакали по сцене, раскидываясь мерзкими длинными шариками, которые скрутили в виде репродуктивных органов. Всем было весело, все смеялись. Всегда ведь весело посмеяться над кем-то, а не над собой. Ровно до тех пор, пока на сцене не остался один единственный клоун. Парень медленно сошел со сцены, обходя участниц со всех сторон. Неожиданно рука ухватилась за один из костылей Алисы. — А можно мне его одолжить у тебя, да, спасибо! — не дождавшись ответа, мерзкий голос начал смеяться, вертя в руках странный предмет. Лицо хозяйки начало выражать какие-либо эмоции лишь тогда, когда вычурный парень начал хромать, опираясь на костыль, издевательски пародируя Куняшову. Кто знает, чем обернулось бы всё, будь у неё возможность встать и подойти к весельчаку поближе. А поэтому не оставалось ничего, кроме как кидать в него мягкие помидоры. Вслед за помидорами полетели и сырые яйца. Возможно вслед полетел бы ещё кулак Михаловой, если бы ту вовремя не придержали близ сидящие девушки. — А чё, нормально-то людям ноги ломать? — на сей раз противная интонация была обращена к Мишель. Девушка сидела с каменным лицом, и, если в этот момент было коснуться её груди одними лишь кончиками пальцев, можно было почувствовать, как сердце вот-вот вырвется из груди. — Не, ну вообще странно, зачем одну-то ломать, надо сразу две, чтобы на коляске ездить, гонки там всякие устраивать. — парень скакал перед будущими леди, словно кролик, совершенно растерявший инстинкт самосохранения. Оставались лишь считанные секунды, прежде чем терпение блондинки достигло пика, заставляя озверин в крови достигнуть своего пика и наброситься на худощавого клоуна, обрушивая на него свой гнев настолько, насколько это вообще возможно. Ситуация выглядела настолько плачевной, что пришлось вмешаться охране, иначе оттащить зверствующую девушку было никак. Лишь когда кое-как её удалось усадить на своё место, появился следующий клоун, который был одет совсем как девушка лёгкого поведения. Речи о покинутом сыне сразу дали понять, что перед ними аналог Ангелины. Сама девушка сидела с горькой улыбкой, совершенно не способная выдать какой-либо вид агрессии — всю свою жизнь она была слабачкой, слабачкой и останется. Но всем было известно, что в доме у девушек действовало вне гласное правило «брат за брата» — ну а точнее, сестра за сестру — в результате чего на шутника обрушили свою ярость сразу целя толпа, вынуждая того вскрикнуть от боли. И снова картина повторяется, снова жестокость и насилие заполонила не только сердца пацанок, но и всю съёмочную площадку. Работы впереди предстояло ещё много. Следующий артист не мог похвастаться таким же ярким нарядом, как предыдущий. Лохмотья, шарф и грязная шапка поверх клоунского комбинезона — это всё, что на нём было. Молодой человек — первый из всех — вышел с грустным видом, вовсе не с ехидной улыбкой. Сев на край сцены тот жалобно снял свою шапку. Отреагировали лишь тогда, когда он начал завывать, протягивая её толпе. — Ой, люди добрые, помогите пожалуйста, дайте денег на еду хотя бы, сторчала все свои денежки, помогите пожалуйста, будьте добры! — словно маленький котёнок, покинутый мамой, он визжал, театрально вскидывая голову к верху. — Малая, тебя показывает. — Кира слабо ткнула Еву, сидящую рядом, в бок. Точнее, она хотела это сделать, но бока вовсе не нащупала. Лишь спустя секунду она обернулась, чтобы увидеть Воронцову, что всё это время сидела с зажатой меж рук головой, позволяя своему телу трястись, как банный лист. — Эй, чё с тобой? — где-то там Виолетта с Аминой уже летели с кулаками на клоуна, намереваясь запихать ужасную шапку ему очень глубоко, но это было последнее, что её сейчас волновало. Блондина пару раз тряхнула Еву за плечо с гримасой презрения, и охнула, когда та начала заваливаться, пока вовсе не свалилась на земь. — Сука… Врача, блять, врача!