Вы меня накажете.
Света решила ответить кратко, потому что чувствовала себя виноватой и боялась сказать что-то лишнее. А как именно?Не знаю. Перестанете приглашать меня на дополнительные занятия. Прекратите отношения со мной.
Боже, Света, откуда такие ужасные предположения? Ты считаешь меня настолько несправедливым, что я могу прекратить отношения из-за минутного опоздания? Свет задумалась. А ведь и правда — настолько суровое наказание не соответствовало бы серьезности проступка. А в чем вообще был ущерб? Никому ведь не стало хуже из-за того, что она отправила ответы минутой позже обозначенного времени.Нет, я не считаю вас несправедливым. Но тогда какое наказание может быть за минуту опоздания? Ведь объективно ничего плохого не случилось. Я просто немного нарушила ваши указания.
Именно. Объективно ничего плохого не случилось, но ты нарушила мои указания :) Поэтому я и буду решать, что с тобой делать. Но для начала я похвалю тебя за подробные ответы. Я еще не успел их прочитать, но вижу, что ты прислала шесть страниц. А теперь скажи, почему ты опоздала с отправкой? Неужели писала ответы аж до двенадцати ночи? Света почувствовала облегчение. Александр Григорьевич значительно уменьшил ее чувство вины, за что она была ему благодарна. И он похвалил ее! Теперь Света была рада, как ребенок. Хотя она всё еще чувствовала легкий, но при этом приятный страх неизвестности. Что же Александр Григорьевич решит с ней делать? Надо признать, что этот страх был ей отчасти приятен. Словно она могла ожидать какого-то сюрприза, когда они останутся наедине. Пусть даже сюрприз будет наказанием.Спасибо, что похвалили меня :) Я и правда долго писала ответы, но не до двенадцати ночи. Сама не знаю, почему опоздала с отправкой. Начала нервничать и зачем-то перепроверять письмо и вложения.
Понятно. Скорее всего, это из-за того, что ты боялась меня разочаровать. Хотела сделать все идеально и без ошибок, поэтому нервничала и никак не могла отправить письмо.А разве это не нормально — бояться разочаровать любимого человека?
В какой-то степени нормально. Никто не хочет разочаровывать любимых. Но не в такой степени, как у тебя. Ты боялась разочаровать меня настолько, что думала, я тебя брошу, если ты сделаешь не так даже какую-то мелочь. Света, такой страх неадекватен ситуации. Я же не психованный какой-то, чтобы бросать тебя из-за минутного опоздания или вешать на тебя огромное чувство вины из-за него же.Спасибо. Сейчас мне спокойнее. Хотя… Теперь подумала, а из-за чего вы можете меня бросить?
Это не очень приятная тема. Я не хочу, чтобы ты начала из-за этого загоняться, поэтому не буду сейчас обсуждать это в подробностях. Но если кратко — из-за предательства или из-за отсутствия обоюдного интереса в отношениях.А что для вас предательство?
Грубое нарушение доверия и/или важных договоренностей, которое наносит ущерб.То есть — опоздать с отправкой ответов — не предательство?
Нет, конечно :) Света, надо что-то делать с твоим гипертрофированным чувством вины. Еще раз повторяю — то, что ты отправила ответы на минуту позже — это мелочь. Ничего плохого из-за этого не произошло. Но поскольку ты все же нарушила мои указания, мне придется тебя наказать :)Ой))) А как наказать?
Узнаешь на дополнительном занятии.Ну вот, вроде только успокоилась, а теперь опять страшно стало…
Не хочешь, чтобы я тебя наказывал?Нет, накажите, пожалуйста.
Ну вот :) Сама ведь напрашиваешься. За это можно и дополнительно наказать. Наказать даже за то, что она сама напрашивается на наказание? Странным образом, формальность и надуманность такой причины успокоили Свету. По-настоящему за такое нельзя наказывать. Значит, это всё игра. Если это игра, то и наказание за минутное опоздание — тоже игра. Значит, можно успокоиться и наслаждаться.Да, но страшно, что же вы придумали для наказания…
Считай, что страх и неизвестность — это уже часть наказания. Не волнуйся, жива останешься :)Жива?! То есть, все-таки будет что-то страшное? ._.
Как знать :) Ладно, Света, думаю, тебе пора спать. Чтобы ты успокоилась, скажу тебе, что, конечно, я не собираюсь делать ничего ужасного или совсем уж противоречащего твоим интересам.А откуда вы знаете мои интересы?
Света тут же вспомнила, что буквально десять минут назад отправила ему ответы на контрольную, где сама и выдала всю информацию в подробностях. Но Александр Григорьевич ответил раньше, чем она успела исправиться: Из твоих ответов и из встреч с тобой, конечно :)Ладно :)
Спокойной ночи, Света.Спокойной ночи, Александр Григорьевич.
Теперь Света чувствовала не вину и тревогу, а возбуждение и предвкушение, окрашенное легким приятным страхом. Неужели мысли о наказаниях так помогали? Хотя уснуть от этого было не легче.***
Устроить наказание при всём классе было невозможно, поэтому Свете казалось логичным, что Александр Григорьевич дождется дополнительного занятия в пятницу. Однако она немного ошиблась в своих предположениях. Устроить наказание при всем классе было возможно. При условии, что сам класс об этом не знает. Незадолго до конца урока Александр Григорьевич объявил: — А теперь посмотрим, нет ли у нас должников по последней лабораторной. Кто-то с задней парты начал ворчать: — Ну вот, опять эти опыты. Вечно с ними одна возня, что на химии, что на физике. — Это ведь вы отсутствовали на лабораторной? — поинтересовался учитель. — Да, я. Теперь не пойми как закрывать. — Подойдите ко мне на перемене после урока в среду на следующей неделе. Посмотрим, что можно сделать. А на опыты вы зря ворчите. Химия и физика быстро развились, потому что стали владеть не одним способом наблюдения, но и опытом… Света навострила уши. Это ведь та самая цитата! Точнее, это ее первая половина. Учитель произнесет ее до конца? Или он просто дразнит, как в прошлый раз? — … и, перестав быть лишь страдательно-действующими наблюдателями, начинали сами вызывать явления. Он договорил цитату до конца. Это был сигнал! Они ведь договаривались, что когда он произнесет эту цитату, Света должна будет выйти из класса, дойти до уборной, снять там нижнее белье и вернуться обратно. Света почувствовала волнение в сочетании со стыдом, но предвкушение и желание взаимодействовать с Александром Григорьевичем в интимном ключе было гораздо сильнее. В пылу чувств она смело подняла руку: — Можно выйти? — Светлана, до конца урока всего десять минут, но если вам очень нужно, то выйдите. Да. Ей нужно. Ей нужно это почувствовать! Что она по его приказу делает что-то из ряда вон выходящее лично для него. Она должна это сделать. Она хочет это сделать. Она только идет по коридору и уже хочет до изнеможения. Она входит в туалет, и ее охватывает сладкий стыд, который заслоняет всю неприглядность внешних условий. Она снимает трусы с таким ощущением запрета, будто ее видят сотни осуждающих глаз. И с таким ощущением вседозволенности, будто она получила на это индульгенцию. Будто это не она действует, а за нее кто-то действует, а ей лишь благосклонно позволено находиться в своем теле и совершенно безнаказанно переживать эту прекрасную гамму ощущений. Острое возбуждение, тягучий терпкий стыд, божественный страх и трепет предвкушения. Страх и трепет, который клокочет и вращается в душе с такой скоростью, что уже и вовсе сливается и перетекает в спокойствие и расслабление. Как колесо, острые спицы которого вращаются так быстро, что глаз их уже не различает, и воспринимает как нечто неделимое, округлое, целое. Теперь Света идет обратно по пустому школьному коридору. Хоть вокруг никого и нет, Света чувствует себя моделью на подиуме: ей волнительно и радостно. Внутри строгих рамок она каким-то образом чувствует себя раскрепощенной и готовой находиться в центре внимания. Света заходит обратно в класс, уже без нижнего белья, и старается не подавать виду, что думает вовсе не о химии. — Светлана, далеко не уходите, — обратился к ней Александр Григорьевич. После этих слов скрывать возбужденность и стеснение становилось сложнее. — Решите задачу у доски. Как раз немного времени осталось. — Хорошо, — согласилась Света. Впрочем, она и не могла не согласиться. Он же учитель — он решает, когда кого вызывать к доске. Хотя в глубине души Свете казалось, что она не могла не согласиться по другой причине. Не потому что он учитель. А просто потому, что это он. Или даже потому что она сама не хотела перечить ему. Вот Света стоит и решает задачу у доски в юбке без нижнего белья. Об этой пикантной детали знает только она и Александр Григорьевич. Одноклассники находятся с ними в одном физическом пространстве, но их незнание в каком-то смысле возводит непреодолимую стену между ними с одной стороны и Светой и учителем — с другой. Света чувствовала некое странное торжество оттого, что они с учителем втайне от всех делают что-то неподобающее и стыдное, приносящее такое сладкое запретное удовольствие. Даже в таком замутненном состоянии ума Света обратила внимание на любопытное несоответствие: несмотря на унизительность ситуации, Света чувствовала торжество и возвышенность над окружающими. Одноклассники продолжали скучать на уроке, а то и вовсе чувствовали себя некомфортно, а Свете было позволено сделать что-то выходящее за рамки и доставляющее ей удовольствие. Безнаказанно. Наверное, Света ощущала вседозволенность и свободу выражения именно потому, что делала это всё по чужому распоряжению. Она не сама решила — значит и ответственность за возможные последствия не на ней. Странно, что указание, которое должно ограничивать человека в свободе выбора, как раз и давало Свете эту самую свободу и легкость. В глубине души ей даже хотелось немного поиздеваться над одноклассниками, заявив им что-то вроде: «Я делаю нечто из ряда вон выходящее и получаю от этого удовольствие, а вы тут и дальше сидите и страдайте». Но такая мысль напугала Свету, показалась ей совсем уж неуместной и не свойственной ее характеру, поэтому она быстро отбросила ее. Света дорешала задачу, и прозвенел звонок. Александр Григорьевич разрешил всем собираться, но Свете сказал остаться — всё равно следующим уроком у них двоих дополнительное занятие. Он сейчас ее накажет? Учитывая, какой мощный эффект удовольствия Свете дало предыдущее распоряжение учителя, теперь она даже наказания ждала с радостью и упоением, позабыв о легком бодрящем страхе, который присутствовал со вторника. Как будто наказание было чем-то само собой разумеющимся — продолжением банкета, основным блюдом после закуски. Александр Григорьевич дал Свете дополнительный вопрос к задаче, которую она только что решила, — уровнем повыше. Но Свете показалось, что он сделал это только для того, чтобы указание остаться в кабинете выглядело более оправданным для ее одноклассников. Когда все остальные вышли из класса, Александр Григорьевич закрыл дверь на ключ изнутри, оперся спиной о стену и стал деловито смотреть на Свету: — Решай задачу дальше. От такого серьезного пристального взгляда и железного тона Свете стало еще более стыдно. Приятно стыдно. Она тут стоит у доски без нижнего белья и решает задачу под его руководством, а он за ней наблюдает, зная о том, что она полуголая. Если бы Свету попросили объяснить, чем ей это нравится, то ей бы пришлось долго думать, и то она не уверена, что могла бы дать ответ. Возможно, ей нравилось легкое давление и отсутствие выбора? А как бы она тогда реагировала на более сильное давление? Палящее возбуждение, как пожар, захватывало всё большие части ее сознания, поэтому сосредоточиться на решении задачи становилось труднее. Но Александр Григорьевич продолжал пристально смотреть на Свету, соблюдая некоторую дистанцию. Когда Света дописала ответ, учитель коротко прокомментировал: — Верно. И сказал: — Продолжим то, что мы не завершили на предыдущем занятии. Свете казалось, что у нее заполыхали щеки. Ведь на прошлом занятии Александр Григорьевич ласкал ее, но не довел дело до конца. Он это имел в виду? Он считает, что это нужно завершить? — Помнится, ты не захотела сама заканчивать то, что начал я. «Ну не-ет, — подумала Света. — Он же не может заставить меня самоудовлетворяться у него на глазах». Александр Григорьевич продолжил: — Сегодня ты это сделаешь. — Я не могу. — Придется через «не могу». — Но я не могу вот так при вас… — А ты будешь и не при мне. Света не поняла, о чем речь, но Александр Григорьевич пояснил: — Я выйду из класса и запру тебя снаружи. Сядь или ляг на ту парту, — он указал на парту, которая могла бы хорошо просматриваться, если бы дверь была открыта, — и ни в чем себе не отказывай. — Так, конечно, легче, но… Меня ведь кто-нибудь может увидеть через замочную скважину. В том числе вы. — В том числе я, — подтвердил учитель серьезным тоном и по-хищному улыбнулся. — А вы будете смотреть? — смущенно поинтересовалась Света. — Как посчитаю нужным. — Я так понимаю, выбора у меня нет? — несмотря на то, что звучало это страдальчески, в глубине души отсутствие выбора будто развязывало Свете руки. — Совершенно правильно понимаешь, — голос учителя стал более оживленным. — Ключа от класса у тебя нет, через окно тоже не выберешься — слишком высоко. Так что придется тебе делать то, что я сказал. Конечно, Света понимала, что если бы она действительно хотела сопротивляться, она могла бы и позвонить кому-то, и начать бить стекла и двери, и кричать. Есть масса способов, как избежать этого заключения в кабинете. Но Свете почему-то не хотелось сопротивляться. Наоборот, она использовала это мнимое принуждение как предлог, разрешающий ей заняться чем-то неподобающим на глазах у Александра Григорьевича. Ей и самой хотелось это сделать, но по своей инициативе она бы, наверное, никогда на такое не решилась. Более того, такое «принуждение» Свете даже льстило. Запертая в этом кабинете, она будет словно в плену. А в плену держат только ценных. Значит, Света ему нужна и важна. Ей в своем плену даже было позволено наслаждаться. Приказано наслаждаться! — Ладно. — Света выдержала паузу. — А как мне вот так взять и… начать? Я стесняюсь. — А ты подумай о том, что ты мне писала в контрольной. Ты так много всего мне сообщила — уверен, тебе есть, о чем подумать. Не прикидывайся скромницей. Свету пронзил пьянящий стыд. Он же всё знает. Знает все ее мысли и сокровенные желания. И сейчас он заставит ее еще больше открыться ему. — А если вы не будете смотреть, как вы проверите, выполнила ли я ваше распоряжение? — Ты ведь хорошая девочка. Разве ты посмеешь меня ослушаться? От этих слов Светина душа воспрянула, а затем резко заземлилась, оставив в крови бешеное чувство опасности и восторга. Теперь Светино сознание словно тонуло, погружаясь на самое дно. Света тонула в своей преданности Александру Григорьевичу. И погружаться на дно было приятно. Конечно, она его не ослушается. Толща чувств будто давила на нее все сильнее, скрывая свет и лишая возможности проявлять волю. Нет, она не посмеет ослушаться. Не захочет. Лишь услышав звон ключа, запирающего дверь кабинета, Света вернула свое сознание в реальность, оглянулась вокруг и поняла, что Александр Григорьевич уже вышел. Кажется, она ответила ему, что не ослушается его. Или не ответила? Но наверняка он и так это знал. Света неуверенно подошла к парте, на которую указывал Александр Григорьевич, и села на край. Ткань юбки была плотной, так что сидеть было не холодно, даже несмотря на отсутствие нижнего белья. Света немного поболтала ногами и кинула взгляд на замочную скважину. Возможно, он сейчас наблюдает за ней. Она одна, но в то же время не одна. С ней все время кто-то есть. Кто-то невидимый, кто, однако, может видеть ее. Такие ощущения она испытывала на протяжении последних месяцев. Словно бы Александр Григорьевич был с ней, даже когда она была одна. Был с ней в ее голове. А сейчас он за дверью. Он смотрит или нет? Света развела колени в стороны и, немного отодвинув юбку, начала неуверенно ласкать себя. Сначала она делала это так, как обычно делает наедине, и почувствовала, что будто выдает свою тайну. Как грешник на исповеди или шпион на допросе. Но ведь теперь Света была не наедине. Александр Григорьевич был где-то там, за дверью, и мог на нее смотреть. Александр Григорьевич. Александр Григорьевич. Света вспомнила, как он ласкал ее в прошлую пятницу, и незаметно для себя вдруг начала повторять движения его пальцев. Света отметила, что у него это всё равно получалось лучше. Но недостаток техники не уменьшал яркость свежего воспоминания. Сейчас фантазия давала Свете не меньше удовольствия, чем тогда — реальность. В прошлый раз он не довел ее до конца. Но что, если бы довел? Если бы не убирал руку. Если бы продолжал. Еще. Дольше. Еще. Еще. О да. Вот что случилось бы, если бы он тогда продолжил. Всё произошло так быстро. Света даже не ожидала, что воспоминания о ласках, так и не достигших финальной точки, настолько распалят её желание. Фантазия ощущалась так явственно, что Свете на мгновение почудилось, будто она довела себя до оргазма не своими руками, а руками Александра Григорьевича. Света издала вздохи то ли удовольствия, то ли облегчения, положила голову на парту и уставилась в потолок притупившимся от наслаждения взглядом. Не успела она осмыслить происходящее, как тут же в кабинет вошел Александр Григорьевич. Он подошел к Свете и посмотрел ей в глаза. — Уже закончила? — мягко и одобрительно поинтересовался он. — Да, — отозвалась Света с благодарной улыбкой на лице. — Быстро. Легкий приятный стыд, как сироп, добавил сладости приятному послевкусию. Да, быстро. Потому что воспоминания о том, как он ее ласкал, слишком сильно возбуждают! Наверное, она сделала это быстрее, чем ожидал от нее учитель. Ей было немного неловко за силу своего желания. За привычность, с которой она это сделала. — Слишком уж быстро. Не обманываешь? — Александр Григорьевич смотрел Свете прямо в глаза, улыбался, и в его взгляде играли какие-то озорные теплые огоньки. Света поняла, что это он не серьезно обвиняет ее во лжи. Это просто игра. — Нет, — ответила она, улыбнувшись в ответ. — Разве вы не видели сами? — Света, как ты могла подумать такое об учителе! Чтобы я да подглядывал! Как тебе не стыдно! — интонации Александра Григорьевича были более размашистыми и утрированными, чем обычно. Он всегда говорил спокойным, серьезным, а иногда даже холодным тоном. А сейчас как будто заигрывал с ней. — Переделывай, — добавил он, уже строго. — Что? — Света немного заволновалась. — Вот так вот второй раз подряд? — Да. — М-м, — Свет замялась и перевела взгляд на стену за лицом Александра Григорьевича. — Я жду, — сказал он приказным тоном, не давая ей никаких поблажек. Света неуверенно вернула руку на место и еще раз вопросительно посмотрела на Александра Григорьевича, ожидая то ли подтверждения его указаний, то ли надеясь, что он всё-таки передумает. Он лишь слегка усмехнулся и промолчал. Значит, надо было продолжать. Хоть Света и была уверена, что он только что наблюдал за ней через замочную скважину, на этот раз стыд от мастурбации у него на виду был сильнее. Наверное, потому что теперь он стоял рядом с ней и мог видеть каждую деталь. Каждое изменение в выражении ее лица. Мог ловить каждую нотку её удовольствия, следить за ее пальцами. А может, стыд был сильнее из-за того, что теперь объект Светиных желаний был прямо перед ней? Если в первый раз Свете приходилось разгоняться с самого нуля, то сейчас она всё еще чувствовала фоновое возбуждение, и ее тело, кажется, тоже запомнило и запечатлело это состояние. Света чувствовала, что теперь, чтобы достичь цели, ей нужно всего ничего. Она заметила, что Александр Григорьевич не сводит взгляд с ее быстро движущихся пальцев. Она кончила второй раз и простонала, даже не стараясь сдерживаться. Удовольствие было таким сильным, таким животным, таким простым. Таким острым и тупым одновременно. Таким, что Света и не могла бы подобрать этому лучшего слова, чем «кончила». Туго натянутые струны ее души наконец расслабились, провибрировав свой финальный аккорд. Ее тело тоже расслабилось. Мышцы на ногах ослабли. Света даже рассмеялась. Довольно обессиленно — все силы ушли на наслаждение. Ей даже руку лень было убрать. Уже было не стыдно. Учитель довольно улыбнулся, подошел к Свете поближе и убрал волосы с ее немного вспотевшего лба. Его прикосновения были приятны — такие легкие, воздушные, заботливые. Света закрыла глаза, желая ощущать только прикосновения Александра Григорьевича. Он нежно погладил ее по голове, и Света инстинктивно постаралась запрокинуть голову вслед за движением его руки. Но поскольку она лежала на парте, у нее получилось только больше выгнуть шею. — Я вас люблю, — сказала она ему. — Я знаю, — одобрительно и мягко отозвался Александр Григорьевич. — И могу дать тебе один совет: не делай громких признаний и не давай обещаний в постели. Света улыбнулась. Она чувствовала радость, нежность и умиление оттого, что даже в такой ситуации Александр Григорьевич умудряется давать ей какие-то советы. — Но мы не в постели, — Света не нашла, что ответить лучше. — Это образное выражение, — улыбнулся учитель. — Когда ты чувствуешь сильное влечение и удовольствие, это затмевает твое рациональное сознание. — У меня это не затмевает, а освобождает сознание. Я наконец-то смогла вам в этом признаться. — Как будто я раньше этого не знал, — ласково и с добротой сказал Александр Григорьевич. Света наконец чувствовала свободу в выражении чувств. Она повернула голову к руке Александра Григорьевича и поцеловала тыльную сторону его ладони. Она водила губами по его грубой коже. Его руки были такими теплыми, что, казалось, Светино горячее дыхание не могло согреть их еще больше. Света закрыла глаза и начала целовать костяшки его пальцев, фаланги и наконец кончики пальцев. Она любила его до кончиков пальцев и даже больше. Когда Света замерла, исцеловав всю его руку и не зная, как еще выразить свою любовь, Александр Григорьевич наклонился над партой и покровительственно поцеловал Свету в макушку. Света потянулась к нему, и он ответил поцелуем в губы. Когда учитель снова поднялся над партой, Светин взгляд скользнул по его кожаному ремню и ниже. Теперь у нее были идеи, как еще она могла бы выразить свою любовь. Но Александр Григорьевич отвернулся, чтобы посмотреть на настенные часы, и сказал: — Время. — Уже? — Да. Поднимайся. Света полежала еще несколько секунд, набираясь моральных сил, а затем одним рывком поднялась с парты. Ее тело и сознание все еще пребывали в бессильном эйфорическом расслаблении. Учитель достал из своего портфеля какую-то упаковку и отдал Свете. — Что это? — спросила она, но взяв упаковку в руки, увидела, что это были новые трусы. — Спасибо, — поблагодарила она. — А как вы узнали мой размер? — На глаз определил, — игриво ответил учитель. — Много наблюдали за мной? — Света поддержала флирт. Александр Григорьевич раскатисто рассмеялся: — Учишься хорошо подкалывать. Умница. И снова поцеловал ее в макушку. Света заулыбалась. — Спасибо. — За такую похвалу можно и не благодарить, — ласково объяснил ей учитель. — За всё спасибо. Он обнял Свету. — Надевай трусы. Света сделала, как он сказал. Хотя, честно говоря, ей больше хотелось раздеваться по его распоряжению, а не одеваться. Учитель продолжил: — В ближайшие недели будем заниматься химией, как и полагается. — Ладно, — Света понимала, что это было логично, но не могла скрыть легкого разочарования. Заниматься не химией было гораздо приятнее. — Ты прошла в муниципальный этап олимпиады. — О, правда? Ура! — Света искренне радовалась, хотя, учитывая ее уровень знаний, школьный этап олимпиады был лишь формальностью. — Правда, — ласково улыбнулся ей учитель. — Молодец, возьми с полки пирожок. — Какой пирожок? — наивно выпалила Света, как будто впервые слышала эту фразу. — Вот этот, — Александр Григорьевич достал из портфеля упаковку с логотипом кондитерской и дал Свете. — О, как вы и обещали! — Разумеется. Света с любопытством и аппетитом заглянула внутрь упаковки. — С корицей, как я и люблю. — Конечно, всё как ты любишь. Она подняла на него глаза, полные благодарности: — Спасибо. — И неловко поинтересовалась. — А в чем было наказание? Александр Григорьевич снова рассмеялся. — В самом ожидании наказания. Тебе ведь было страшновато? — Было. — Ну вот. Значит, я достиг, чего хотел. — Наказание было в страхе? И всё? — А ты считаешь, что минутное опоздание заслуживает большего наказания? Света задумалась. Действительно, минутное опоздание было такой мелочью, что тут и наказывать практически не за что. Теперь Свете казалось, что «наказание» было лишь поводом для всего сегодняшнего сценария. Она ответила: — Нет. Наверное, минутное опоздание как раз такого наказания и заслуживает. — Вот и не забивай себе голову ненужным чувством вины, — заботливым тоном распорядился Александр Григорьевич. Затем улыбнулся и добавил. — Еще наказание было в стыде. Особенно когда я стоял рядом и наблюдал за тобой. — Но мне было приятно стыдно. Это даже возбуждало. Хотя признаваться вам в этом еще более стыдно. — Будем считать так: неприятная половина стыда была тебе в наказание, а приятная — в награду. — В награду за что? — Просто так. Разве нужен повод, чтобы сделать приятно? — Вы будете просто так делать мне приятно? — Ну, может и не так просто, — загадочно ответил учитель, и в его глазах снова заиграли огоньки. — Так ведь опять страшно станет, — заулыбалась Света. — А ты против? — Нет. — Ну вот и хорошо. А теперь пора заканчивать. — Не «на сегодня заканчиваем», а просто «пора заканчивать»? — уточнила Света. — Да. Именно так. — Хорошо. Александр Григорьевич серьезно посмотрел ей в глаза, словно желая убедиться, что она понимает скрытый смысл этих фраз. На следующий урок надо прийти в штанах, а не в юбке. Конечно, Света всё помнила и понимала. Как она может забыть? В штанах так в штанах. — Вот тебе еще задания по химии. Реши к следующей пятнице. Это на повторение. Александр Григорьевич вручил ей внушительную стопку распечаток. — Так много? — Там и теория тоже. Более структурированная, чем в учебнике. На всякий случай. — Спасибо. — Если будет что-то не понятно — не стесняйся, спрашивай в переписке. — Хорошо. — Ну всё, котёнок, иди. Света обняла учителя, желая как можно дольше отсрочить момент расставания. Через некоторое время ему пришлось разнимать ее объятия. — Я по вам уже начинаю скучать, — призналась Света. — Хоть я еще и не ушла. — Быстро, — упрекнул он и добавил. — Но ты всегда можешь написать мне между нашими дополнительными занятиями. — Конечно. Напишу! — Хорошо. Учитель еще раз обнял Свету, после чего она наконец смогла заставить себя покинуть кабинет химии.