Александр Григорьевич, добрый вечер! А я уже решила почти половину из того, что вы мне дали.
Ответ пришел быстро: Молодец, Света! :) Не забывай отдыхать.Да, как раз сейчас собиралась посмотреть какое-нибудь аниме из вашего списка рекомендаций.
Умница. Приятного вечера. Кстати, раз уж мы часто переписываемся, почему бы нам не перейти в какой-нибудь мессенджер? У меня уже слишком много писем в почте. Света почувствовала легкий дискомфорт и смущение. Много писем в почте. Значило ли это, что она действительно назойлива? Или она сама себе это додумала? В любом случае, учитель не запрещает ей писать ему, а, наоборот, даже предлагает более удобный способ связи! Значит, всё в порядке. Наверное… Из-за внутренних сомнений она почувствовала скованность и ответила кратко:Давайте.
Я сам тебя найду.Хорошо. Ну ладно, вы меня ищите, а я пошла аниме смотреть :)
После его похвалы было, и правда, приятнее. Приятнее любоваться на выполненные задания по химии, смотреть аниме по его рекомендации, есть ужин, жить, дышать — да всё было приятнее! На следующее дополнительное занятие Света пришла в штанах, как и говорил ей Александр Григорьевич. Вернее, вслух он этого не говорил, но его конкретные фразы определяли выбор Светиной одежды. Иногда Света думала об этом. Объективно это казалось ей странным — ведь ее выбор должен быть свободным, а не зависящим от чьих бы то ни было желаний. Но, выбирая что-то в соответствии с желаниями Александра Григорьевича, она не чувствовала никакого сопротивления, возмущения или унижения. Значит, наверное, всё в порядке. Весь урок они занимались только химией — готовились к предстоящему муниципальному этапу. Света была не прочь заняться и чем-то другим, но в то же время понимала, что нужно готовиться к олимпиаде, и довольствовалась руководством Александра Григорьевича. То, как уверенно он объяснял задачи более высокого уровня, только укрепляло его авторитет в глазах Светы. На одном из дополнительных занятий он сказал: — Через неделю следующий этап. И с улыбкой добавил: — Кажется, ты опять пропустишь свою нелюбимую физику. У Светы глаза засияли. Не столько из-за пропуска физики, сколько потому, что Александр Григорьевич помнит, какой урок она не любит, и тоже радуется за нее. — А как мы поедем? — спросила она. Ей было легче сосредоточиться на самой подготовке, если не приходилось волноваться об организационных моментах, поэтому она решила узнать все заранее. — На моей машине. — Ого-о! А так можно? Она не знала, что он водит. Не то чтобы ее удивлял этот факт, но сама она водить не умела, поэтому навыки Александра Григорьевича вызывали у нее уважение. — Можно, конечно, — ласково подтвердил учитель, как будто объяснял любопытному ребенку какие-то базовые истины о мире. Светин восторг и удивление вызывали у него улыбку умиления, и он продолжил: — Учителя-предметники всегда возят учеников на олимпиаду. На химию едешь только ты — в машину поместимся. Не вижу смысла толочься в автобусе. Света завороженно его слушала, предвкушая будущую поездку наедине с учителем. Интересно, какая у него машина? А как он водит? А что можно делать вдвоем в машине? Если бы Света еще не привыкла к постоянным мыслям такого рода, то, наверное, сейчас бы ее щеки полыхали от смущения. — Здорово! — отозвалась она. — А далеко ехать до той школы? — На машине не очень, — ответил Александр Григорьевич. — На автобусе было бы значительно дольше. Там еще идти от остановки. С одной стороны, Света была немого разочарована тем, что они проведут наедине мало времени — наверняка, не успеют ничего из того, что она уже себе нафантазировала. С другой стороны, Свету радовало, что они с Александром Григорьевичем вместе куда-то поедут, пусть и всего лишь по учебе. А еще Света почувствовала уважение к Александру Григорьевичу за то, что он, как обычно, может всё хорошо спланировать и избавить ее от необходимости решать организационные вопросы. Света хотела было пофлиртовать — намекнуть на то, что они останутся наедине в его машине — но не успела. — На сегодня всё. Держи новые задания. Света немного расстроилась. Ей не удалось позаигрывать с ним, убедиться в его интересе к ней, да к тому же снова он говорит что угодно, кроме «на сегодня заканчиваем». Значит, опять приходить в штанах. Она не против, но неужели Александр Григорьевич не хочет видеть ее в юбке? — Спасибо, — сухо ответила Света. Ей не хотелось признавать, что она чувствует легкую обиду на учителя. Он внимательно посмотрел на нее, но сказал лишь: — Если вопросов нет, можешь идти. Вопросы у Светы были, но они не касались химии, поэтому она решила гордо промолчать. Да и как-то неловко было спрашивать, почему он не говорит ей надевать юбку.***
Позже он дал ей инструкции: куда и когда приходить, что с собой брать, в какое время начинается и заканчивается олимпиада. В общем, всё, что нужно знать. Под руководством Александра Григорьевича было спокойно и надежно, но в последнее время Свете казалось, что их общение стало чересчур формальным. Ей не хватало эмоций, нежности, внимания, страсти. Но почему-то Света не хотела обсуждать это с Александром Григорьевичем — подумает еще, что она нетерпеливая истеричка! Да и, может, ей просто кажется, а на самом деле всё нормально? Как понять, кажется или не кажется? Свете нужна была какая-то опора для своих внутренних сомнений и терзаний, поэтому она решила посмотреть, что скажет Александр Григорьевич в конце их следующего урока, и тогда уже определиться с обоснованностью своих переживаний — принимать их всерьез или нет. Свете этот критерий казался достаточно надежным и показательным, ведь практически вся их страсть случалась тогда, когда она была в юбке. А в последнее время Александр Григорьевич говорит ей приходить в штанах. Но сегодня надо постараться об этом не думать. Сегодня олимпиада! И она останется наедине с Александром Григорьевичем в его машине. Хотя, учитывая его невнимание в последнее время, Свету эта перспектива скорее тревожила, чем радовала: из-за риска в очередной раз убедиться в отсутствии его интереса. Школьный устав гласил, что на олимпиаду они должны отъезжать от школы, хотя, возможно, было бы быстрее, если бы учитель сразу заехал за Светой домой. Видимо, руководство считало это непозволительной вольностью и предпочитало придерживаться формальностей. Света подумала: «Интересно, они вообще знают, что Александр Григорьевич собрался везти меня на своей машине?» Нервно-взъерошенная завуч подбежала к ним и, впопыхах вытянув какой-то документ из внушительной, но на вид плохо организованной папки, пожелала им удачи. — Спасибо, — Света ответила немного настороженно. Но удача нужна была только Свете — это ведь ей олимпиаду писать, а не Александру Григорьевичу. Наконец распрощавшись с завучем, Света с Александром Григорьевичем вышли на улицу к машине. Почему-то учитель начал подходить к правой стороне машины, пассажирской, но осекся, как по старой привычке, и тут же исправился: бодро распахнул водительскую дверь слева. Свете это показалось немного странным — она не помнила, чтобы он вообще когда-нибудь ошибался. Впрочем, не стоит сейчас забивать себе голову такими мелочами — олимпиада впереди. Обходя машину спереди, она обратила внимание на логотип: Nissan. — О, японская машина? — полюбопытствовала Света. — Да, — подтвердил Александр Григорьевич. — Ты знаешь марки машин? — Не все, но некоторые. По большей части японские. В вашем списке рекомендаций ведь было аниме, где герои обсуждали машины. — Значит, уже посмотрела его? — весёлым тоном обратился к ней учитель. — Умница! — Спасибо! Его похвала была, как всегда, приятна, хоть в просмотре аниме и не было никаких особых заслуг. Света села на переднее сиденье и спросила: — Мне надо пристегиваться? — Как ответственный водитель и тем более твой учитель, я, конечно, должен сказать, что ты должна пристегнуться, но черт с ним — тут недалеко, а я вожу безопасно. Александр Григорьевич улыбнулся, как будто подмигивая ей. Свете так не хватало этого тепла, что она тут же заулыбалась в ответ. — Тогда не буду пристегиваться, раз вы разрешаете. — Разрешаю, — ответил он и завел машину. Свете понравилось наблюдать за тем, как он водит. Уверенно, легко, аккуратно. Внимательно, но при этом непринужденно. Как он обхватывает руль своими большими привлекательными руками. Света пожирала глазами каждый мускул на его кистях, каждое движение костяшек пальцев. Мысли об олимпиаде совершенно выветрились из головы, уступая место более личным и инстинктивным желаниям, которые становилось все сложнее контролировать. Поэтому пусть их контролирует Александр Григорьевич. Они действительно ехали недолго. Света так глубоко погрузилась в свои мысли, что, когда учитель припарковал машину, ей было трудно выныривать обратно в реальность. Всё еще находясь под легким наваждением, она потянулась к Александру Григорьевичу, смотря ему прямо в глаза. Он кинул взгляд через лобовое стекло и быстро среагировал — остановил ее порыв, легонько, но настойчиво придержав ее рукой за подбородок. Света расстроилась и в какой-то степени разозлилась. Опять он отталкивает ее! — Не сейчас, — пояснил он. Света ничего не ответила, только посмотрела на него разочарованным взглядом и вышла из машины. А куда идти-то? Они припарковались не совсем около школы. Александр Григорьевич взял ее за руку и повел за собой. Несмотря на обиду, затаившуюся в глубине души, Свете были очень приятны его прикосновения. Когда он вел ее, она чувствовала себя в безопасности, уверенно и спокойно. Как будто так и должно быть. И никак иначе. Но когда они завернули за угол, Александр Григорьевич отпустил ее руку и сказал: — Иди за мной. Света понимала, почему он отпустил ее руку — вокруг было много народу: учителей и учеников из других школ. Они попадут в неловкое положение, если кто-то заметит, что он держит ее за руку. Но даже несмотря на это совершенно логичное объяснение, Света чувствовала одиночество и обиду. Как будто, отпуская ее руку, он ее бросал. Она понимала всю нерациональность своих чувств, но ничего не могла с этим поделать, отчего злилась еще больше. Теперь уже не понятно на кого — на Александр Григорьевича или на себя. Он уверенно провел ее сквозь шумную и хаотичную толпу, подвел к стойке регистрации и назвал ее имя. Света удивилась — обычно ученики сами называли свое имя. Александр Григорьевич просто любил делать всё сам или переборщил с заботой? Он отвел ее в гардероб, а затем — к нужному кабинету, по пути давая дальнейшие инструкции. Говорил кратко и по делу: — Олимпиада длится три часа, начало в 10:00, у тебя есть еще пятнадцать минут. Если надо, сходи в туалет заранее. Ручки есть? Пишут? Хорошо. Пока ты будешь писать олимпиаду, я съезжу куплю что-нибудь перекусить. Хочешь кофе? Отлично, куплю. Если доделаешь все задания раньше, не торопись выходить — лучше еще раз всё перепроверь. Недавняя обида, злость и разочарование ушли куда-то в недра подсознания, сменившись спокойствием, ощущением заботы, внимания и приятной ведóмости. Хорошо, что перед олимпиадой удалось привести свои чувства в равновесие. Умиротворяющее ощущение невидимой поддержки Александра Григорьевича было со Светой на протяжении всей олимпиады, поэтому она почти не нервничала. Задания были, в основном, не сложные, хотя попалась парочка заковыристых, над которыми пришлось долго размышлять. Света подумала: «Надо запомнить эти задания, чтобы потом разобрать с Александром Григорьевичем. Наверное, он будет доволен, если увидит, как я старалась, решая их! А если решила правильно, то будет мной гордиться!» Эти мысли придали ей уверенности и мотивации, отчего ее мозг заработал, как быстрая и точная машина.***
После олимпиады Александр Григорьевич встретил ее с кофе и пакетиком из пекарни, в котором оказались ее любимые булочки с черникой и корицей. Он выслушал ее впечатления о заданиях, после чего отвез в школу — надо было снова отчитаться перед завучем. На обратном пути, когда они были вдвоем в машине, он опять ничего не предпринимал. Обида, злость и разочарование, затаившиеся в подсознании, начали проклевываться на поверхность и терзать Светину душу. Вместо ласки и страсти, которых хотелось Свете, Александр Григорьевич начал читать ей мораль: — Света, в мессенджере, где мы теперь общаемся, видно, когда ты последний раз была онлайн. Вчера ты легла спать довольно поздно. Мало того, что это в целом не полезно, так у тебя ведь сегодня еще и олимпиада была. Теперь вдобавок ко всем негативным эмоциям от невнимания Александра Григорьевича Света начала чувствовать еще и стыд. Важный человек не одобрял ее действия и отчитывал ее! Почему-то Света начала злиться сильнее — словно защищалась от нападок на свое, и так шаткое, душевное состояние, защищалась от необходимости оправдываться. — Надеюсь, вы предложили общаться в мессенджере не только для того, чтобы следить за мной?! Александр Григорьевич посмотрел на нее с искренним удивлением, но тут же вернул взгляд на дорогу: — Нет, конечно, Света. Я предложил общаться в мессенджере не для того, чтобы следить за тобой, а потому что там удобнее, чем в почте. Просто волнуюсь за тебя. Лучше бы ты ложилась спать пораньше. Может, надо было предложить тебе кофе до олимпиады, а не после? Его голос звучал уверенно, заботливо и спокойно. Света не услышала в нем и намека на упрек. Неужели ей показалось? Теперь Светины чувства смешались в совсем непонятный коктейль, который вернее было бы назвать мутной отравой — из-за нарушенной рецептуры и слишком большого количества ингредиентов. Получается, раз он не упрекает ее, а заботится о ней, то она зря на него злилась? Зря нагрубила? Из-за этого Света начала чувствовать еще и вину. И злость на саму ситуацию — непонятную для нее. Бессильную злость за то, что она запуталась в своих чувствах. Робким голосом она промямлила в ответ что-то о том, что ей было нормально и без кофе, и какие-то благодарности учителю за то, что он накормил ее после олимпиады.***
Перед следующим уроком химии Света переживала. Ведь именно сегодня она планировала разрешить свои сомнения по поводу невнимания Александра Григорьевича — понять, кажется ей или нет. Для себя Света определила это так: если он скажет ей надеть юбку на следующее занятие, значит, он ее хочет, и можно ожидать проявления каких-то чувств с его стороны в дальнейшем, а если скажет надеть штаны, то наоборот. И в конце урока он сказал: — На сегодня всё, можете идти. Света молча вышла из класса, даже не взглянув на него. От обиды на глаза наворачивались слезы, которые Света стойко сдерживала. От бессильной ярости в горле словно ком застрял, который не позволял ей ни слова проронить. Она ощущала себя такой ненужной, что от отчаяния хотела что-то разрушить! То ли какой-то предмет, то ли себя… Бессмысленные слова одноклассников и каких-то раздражающих детей из начальной школы сливались в неразличимый гул, в тревожный давящий фон. В тот вечер Света не могла заставить себя сесть за уроки. Остаток недели до пятницы тянулся, как черная, нефтяная отравляющая полоса, которой, казалось, нет конца и края. А что мучительнее всего — от невнимания Александра Григорьевича Света хотела его еще больше, словно фантазиями можно было восполнить недостаток реальной заботы, тепла, участия. Эти образы, одолевающие Свету, злили ее своей противоречивостью, и ей было даже стыдно за то, что она хочет человека, который к ней холоден. С другой стороны, мир грез давал хоть какую-то передышку от растянувшейся черной полосы эмоций. Фантазии отвлекали, насыщали, давали наслаждение, хоть и болезненное. Ничего — если попытаться забыть, что в реальности Александр Григорьевич не уделяет ей внимания, то эти фантазии можно даже назвать приятными. Наверное… А с чего ей вообще его слушаться, если он невнимателен к ней?! Эта мысль пронзила Светино сознание и выдернула из мучительного оцепенения чувств. Решено! В пятницу она придет в юбке! Ну и что, что он сказал приходить в штанах? Пусть что хочет потом, то и делает. Уж такое явно бросающееся в глаза нарушение указания он точно должен заметить. Это должно заставить его как-то среагировать.***
Собираясь в пятницу в школу, Света выглянула в окно — снег идет. С юбкой будет сложновато. Но она ведь уже решила! Какой-то снег ее не остановит. Света порылась в шкафу и, не найдя достаточно теплых колготок, надела капроновые. Не по погоде, конечно, но выглядит неплохо. Света хотела бы надеть мини-юбку, чтобы максимально ослушаться Александра Григорьевича, но здравый смысл ей не позволил: в школе ей бы точно сделала замечание завуч или классная руководительница, да и по улице идти в мини-юбке слишком холодно. Заходя в кабинет химии, Света посмотрела на учителя с вызовом. Он слегка повел бровью и ответил ей молчаливым неодобрением. Интересно, что бы он ей сейчас сказал, будь они наедине? Света весь урок сверлила его взглядом, даже не пытаясь скрыть это от удивленной соседки по парте. Александр Григорьевич не вызывал ее к доске, и от этого у Светы в душе поднималось еще большее чувство сопротивления и желание бунтовать. После урока учитель строгим ледяным тоном сказал: — На этом всё. Можете собираться. А Астахову попрошу задержаться. Когда одноклассники освободили кабинет, Света подошла к Александру Григорьевичу и бросила на него воинственный взгляд. — Светлана, могли бы и не пожирать меня глазами весь урок. Я и без того заметил, что вы нарушили мое указание. Чего это он к ней на «вы» обращается?! Как к неродной… — Но сейчас не об этом, — продолжил Александр Григорьевич. — У нас через пять минут будет срочное совещание в учительской — мне только сообщили. Если вы готовы подождать час, я проведу наше дополнительное занятие после этого. — Александр Григорьевич, я подожду, — нарочито вежливо и отстраненно ответила Света, не меняя выражение лица. — Отлично. Проведем работу над ошибками. Какую еще работу над ошибками? Уже прислали результаты олимпиады, или он имеет в виду, что накажет ее за непослушание? От этой догадки Света начала смущаться, но старалась не выдавать себя. Из-за стеснения смотреть учителю в глаза становилось сложнее, и Света все-таки сдалась — отвела взгляд от его лица, которое почему-то, как назло, стало выглядеть довольным! Чего это он радуется, что она смущается?! Она ему еще покажет! — Так, мне пора на совещание. А ты, Света, пока подумай над своим поведением, — с еле заметной ухмылкой сказал ей Александр Григорьевич. В его голосе еще чувствовалась строгость, но ледяной тон будто испарился. Подумать над своим поведением?! Еще бы в угол ее поставил! Но хотя бы снова обращается к ней на «ты»… Кажется, ситуация потихоньку приходит в норму. Света решительно не хотела сейчас делать то, что говорит ей Александр Григорьевич, и у нее возникла, как ей казалось, блестящая идея. Она поспешила выйти из класса, пока учитель не увидел, что она начинает смущаться слишком сильно. Они разминулись: Александр Григорьевич пошел в учительскую, а Света — в туалет. Она надеялась, что проходящие мимо школьники не замечали ее хулиганскую улыбку и безумный затуманенный взгляд. Убедившись, что в туалете никого, кроме нее, нет, Света прижалась спиной к перегородке, расстегнула свою блузку, сняла лифчик и начала ловить удачный кадр фронтальной камерой телефона. Если бы сейчас ее разум мог до нее достучаться, он бы сказал, что она делает большую глупость и что ее могут заметить, но она бы ответила, что ей плевать. А ей, и правда, было сейчас плевать. Она сделает голые фотки и пошлет их Александру Григорьевичу! Прямо на совещании! Посмотрим, как он сможет сосредоточиться. Пускай мечтает о ней в самый неподходящий момент. Думать над своим поведением? Еще чего! Пусть это он о ней думает! Вот Света уже прикрепила самые удачные кадры к сообщению, и оставалось только отправить. Но почему-то она начала медлить. Крохотные крупицы сомнения, зародившиеся в Светиной душе, кидали мрачную тень на ее план, который буквально минуту назад казался ей гениальным. Может, все-таки не стоит беспокоить его на совещании материалами такого содержания? Вдруг кто-то из его коллег тоже случайно увидит? Может, лучше просто открыто обсудить с ним свои переживания? Но нет! Она ведь уже все решила! Надо отправлять! Дрожащими руками Света нажала заветную кнопку. И тут же увидела, что ее сообщение прочитано. От этого Света начала нервничать. Он прочитал так быстро! Интересно, что он подумал? Что почувствовал? Он разозлился? Или возбудился? Или все вместе? Света ощущала странную смесь удовлетворения, вины и страха. Все-таки не надо было отправлять ему такое, когда он на совещании. Да еще и без предупреждения… Что теперь будет?! Он не ответил. Конечно, не ответил. Он же занят. Он ответит ей на их дополнительном занятии, которое — Света посмотрела на часы — о боже, будет уже через двадцать минут! Может, удрать из школы, пока он не видит? Но она уже и так слишком многое нарушила — пришла в юбке, отправила фотки. Поэтому просто взять и сбежать из школы, когда есть договоренность о занятии, — это был бы очередной косяк с ее стороны. Страшно подумать, чем это все обернется. Поэтому придется идти. У Светы в голове промелькнули сцены возможного предстоящего наказания, и, как ни странно, это немного приглушило интенсивность ее почти что истерической реакции. Она собралась с мыслями, застегнула блузку, умылась холодной водой и за оставшееся время попыталась успокоиться, насколько могла. Боязливым шагом она направилась к кабинету химии. Ее одолевали разнообразные и отчасти противоречивые чувства: страх, предвкушение, любопытство, возбуждение. Света подошла к двери и застыла перед ней — никак не могла решиться постучать. — Входите-входите, открыто, — ее сзади окликнул бодрый голос. Она нервно сглотнула, узнав Александра Григорьевича. Света посмотрела ему в глаза, как напуганный щенок, и покраснела. Чего это он сам не в кабинете? Когда они вошли в класс, Света скромно уселась на свое место и виновато смотрела на пол перед собой. Краем глаза она заметила какой-то шнур, будто от обогревателя, но самого обогревателя что-то не видно. Свете было стыдно, что она не сдержалась и сделала такую глупость. Да еще и настолько откровенную. Вопреки здравому смыслу, Света получала какое-то необъяснимое удовольствие, испытывая стыд перед Александром Григорьевичем. И почему ее всегда тянет к чему-то странному? Ей нравится аниме и химия, нравится испытывать перед любимым человеком чувства, которые считаются неприятными. Такие вещи, с одной стороны, хочется скрывать, а, с другой, — хочется кричать об этом на весь мир. Чтобы снизить накал чувств, который уже казался невыносимым, Света попыталась проанализировать ситуацию и определить, есть ли все-таки в классе обогреватель, раз она видит шнур от него. Она сосредоточилась на ощущениях — и правда, кажется, в кабинете теплее, чем обычно. Мысли о таких приземленных вещах даже немного отвлекали и успокаивали. Александр Григорьевич слегка улыбнулся и сказал: — Света, я вижу, ты не подумала над своим поведением. Поэтому над ним придется подумать мне. За время их общения Света научилась определять оттенки интонаций Александра Григорьевича так же быстро и точно, как лакмусовая бумажка. Сейчас он говорил с добротой, а строгие нотки в голосе были лишь заигрыванием. Оттого, что на самом деле он не злился, Света почувствовала некоторое облегчение. А после стресса облегчение всегда немного отупляет и дает волю разнообразным положительным эмоциям. На этом фоне Свету охватил возбуждающий стыд, как пожар охватывает деревянные дома — облизывает языками пламени и беспощадно сжигает дотла. Свете было приятно, что Александр Григорьевич целенаправленно о ней думает. Точнее, не совсем о ней, а о ее поведении. Он будет ее наказывать? Как будто зарегистрировав своим пристальным взглядом Светино молчание, учитель продолжил: — Тебе так не терпелось, что ты без спросу отправила свои фотографии, когда я был занят важными делами. Что ж, раз тебе так хотелось передо мной раздеться, ты можешь сделать этой сейчас. Он сказал «можешь», как будто раздеться — это лишь одна из доступных опций, но Света воспринимала это как прямое указание к действию. Он намекнул, что надо раздеваться, значит, надо раздеваться. Неловкими руками Света начала расстегивать блузку под строгим наблюдением Александра Григорьевича. Из-за своего черного костюма он напоминал Свете экзекутора в средневековой темнице, дожидающегося своей «жертвы». Упиваясь этими ассоциациями, она и сама не заметила, как быстро справилась с последней пуговицей — теперь ее пальцы будто автоматически делали то, что сказал Александр Григорьевич. Но он внезапно прервал Свету: — Достаточно. Становись на парту. Свету это распоряжение ввело в замешательство: — Стать на парту? А зачем? Я не упаду? — Да, стать на парту. Раком. Не упадешь. Раком!!! Он просто произнес это слово! А-А-А! Только что выражался вкрадчиво и сдержанно, а теперь говорит открыто, развязно и кратко. Света еще не видела Александра Григорьевича с такой стороны, поэтому ей было любопытно. Она хотела знать его во всех проявлениях. И надо признать — такой Александр Григорьевич ей тоже нравился. Света поддалась влиянию так же легко, как податливая глина в руках скульптора. Стыд обжигал, но в то же время придавал смелости и уверенности ее действиям — как будто глиняная форма крепла под жаром. Александр Григорьевич стал напротив нее и начал смотреть ей прямо в глаза. «Боже, он же сейчас видит мою висящую грудь», — встав в указанную позу, подумала Света. Чувства впивались в сознание, как каленая проволока, и Свете хотелось отвести взгляд, но почему-то она просто не могла этого сделать. От злости не осталось и следа. Она испытывала восхищение и уважение к Александру Григорьевичу — неужели он настолько стойкий и выдержанный, что при виде полуголой девушки смотрит ей в глаза, а не на грудь? — Итак, — начал Александр Григорьевич. — Понимаешь, что именно ты сегодня нарушила? — Да! — выпалила Света. — Без спросу прислала вам отвлекающие фотографии, когда вы были заняты. Он слегка ухмыльнулся: — Верно. Но начнем с начала. Света быстро сообразила: — Надела юбку, хотя вы велели надеть штаны. — Да. Света не могла определить — то ли в кабинете действительно стало жарко из-за этого невидимого обогревателя, то ли ей так казалось из-за своих переживаний. Учитель начал медленно обходить Свету сбоку, но она не могла полностью проследить за ним взглядом. — Ты надела юбку, — с этими словами Александр Григорьевич легонько шлепнул ее по попе через эту самую юбку. — А я не велел этого делать. Он резким движением задрал Светину юбку и еще раз шлепнул ее. На этот раз сильнее. Света издала какой-то непонятный даже для нее самой короткий стон — наверное, от неожиданности. И начала глубже дышать — а это, наверное, от возбуждения. Если стыд обжигал щеки, то шлепки Александра Григорьевича обжигали ягодицы. Он стянул со Светы колготки до колен. Теперь она могла ощущать его ладони голой кожей. Почти голой — на ней оставались только трусы, но они закрывали ягодицы не полностью. — Если… Шлёп! — Я говорю… Шлёп! — Надевать штаны… Ай! Сильный шлепок. — Значит… Александр Григорьевич шлепнул Свету и задержал ладонь на ее попе, слегка поглаживая, будто впечатывая и втирая в нее эту простую истину. — Надо надевать штаны. Очередной сильный шлепок, выбивший из Светы более чувственный стон. Недавно в машине она восхищалась гибкостью ладоней Александра Григорьевича, а теперь оценила их силу и хлесткость. Что же еще могут эти руки? Света молча опустила голову, как будто соглашаясь с тем, что он сказал. — Холодно ведь уже на улице! Видела? Снег идет. Какие юбки, Света! Шлепок! От его ладоней ягодицы уже начинало жечь, так что холодно ей не было, несмотря на погоду. Точно! Свету будто осенило. И почему она сама не догадалась? Это же ясно, как день. Он говорил ей надевать штаны, потому что в юбках и колготках ходить уже холодно. А она накрутила себе черт знает чего! Ей хотелось повернуться к Александру Григорьевичу, сказать ему что-то, извиниться, но ее взгляд вдруг зацепился за обогреватель — отсюда она его заметила. Какой-то необычный, она таких раньше не видела. Аккуратный, салатового цвета. Наверное, иностранный. Шлёп! Шлёп! Мысли об извинениях вдруг пропали. Все ощущения сконцентрировались в одной точке. Всё стало так просто. Не было никакого переполняющего чувства вины, переживаний, терзаний. Было просто обжигающее ощущение шлепков по попе. Теперь она почувствовала благодарность к Александру Григорьевичу — он так просто и эффективно разрешил ее сомнения. — А что еще ты нарушила? Ты уже начинала об этом говорить. Света повторила: — Прислала вам отвлекающие фотографии, когда вы были заняты. — Без спроса, — строго дополнил Александр Григорьевич и стянул с нее трусы. От оголения в Свету, как молнией, ударил стыд. — Без спроса… — подтвердила она. Шлёп! Шлепки крепкой ладонью по голым ягодицам были еще более откровенными, простыми, понятными, стыдными… Шл-л-лёп! И ощущались сильнее. Тверже. Приятнее… Ягодицы жгло так, будто в них вгрызались сотни мелких мурашек. Шлёп! Свете уже даже звук шлепков казался чем-то постыдным и пошлым. Потому что наказание не должно возбуждать! Это же странно… Но у нее не было времени обдумать эту мысль — шлёп! Сейчас попа забирала все Светино внимание — путанным мыслям не оставалось места. — Присылать настолько возбуждающие фотки без спроса, да еще и когда я занят… ШЛЁП! Ай. Возбуждающие? Значит, на самом деле ему понравилось, и он доволен! У Светы словно камень с души упал. От чувства легкости и радости Света сейчас, наверное, и сама упала бы без сил, если бы Александр Григорьевич не говорил ей стоять на парте раком. Раком… Опять стыдно. Шлёп! Стыдно и легко. Стыдно и приятно. Больно и приятно. ШЛЁП! До неприличия приятно. Света услышала, как Александр Григорьевич расстегивает ремень, и насторожилась. Что будет дальше? Он расстегивает ремень, чтобы снять штаны и…? Или чтобы выпороть ее ремнем?! Она и правда не могла определить. Мог быть и тот, и другой вариант. Она ведь уже так возбудилась, что, кажется, довести дело до конца прямо на этой парте было бы естественным завершением процесса. Но как так? Они ведь еще не занимались сексом. Неужели первый раз просто вот так вот в кабинете химии на парте после того, как он наказал ее? Света не могла поверить, что то, о чем она уже так долго мечтала, могло случиться вот так вдруг, неожиданно. Нет. Александр Григорьевич легонько прикоснулся ремнем к Светиной попе. Холодная кожа ремня контрастировала с разгоряченными ягодицами и недавним теплом его ладоней. Как?! Он будет наказывать ее ремнем? Это уже действительно больно! Свету охватил страх. Но достаточно контролируемый — из ряда тех ощущений, за которыми охотятся любители ужастиков и американских горок. Это не значит, что страх был ненастоящим. Просто он был… ограниченным строгими рамками. Безопасным — как со страховкой. Вкусным. На грани. Ведь Александр Григорьевич не сделает ей ничего плохого. Он не отводил ремень от ее ягодиц: — …за такое и наказать можно. Звучало как приговор. Он медленно провел ремнем по ее попе. — Но за это наказывать я не буду. Он отбросил ремень на соседнюю парту, обошел Свету и поцеловал в макушку. М-м… Какое облегчение. Как приятно. Страх рассеялся, оставив после себя теплый обволакивающий туман. Одобрение любимого человека и ласка поцелуя — что могло быть лучше? Это расслабляло и наполняло светлыми эмоциями. — Фотки очень хорошие, но видно, что сделаны с надрывом. Света, ты в последнее время сама не своя. Что с тобой такое? Ты ведь и сама понимаешь, что отправлять такое посреди совещания довольно рискованно — кто-то посторонний мог увидеть. Даже я такого не ожидал. Его слова не звучали как укор. Наоборот, Света чувствовала в них заинтересованность и заботу. — Да просто… — начала отвечать она и осеклась. — Ай. Коленка подкосилась. — Можешь вставать и одеваться, — разрешил Александр Григорьевич. — Просто я думала, что я вам стала больше не интересна… Света почувствовала, как же нелепо и надуманно звучат ее слова. Он вдруг обнял ее. Так крепко, что Свете стало сложно делать полный глубокий вдох. Она не могла пошевелиться — так крепко он ее сжимал. А ей и не хотелось шевелиться. Ей нравилось быть заключенной в его объятиях. Хотелось просто раствориться в нем, слиться с ним. — Почему ты так думала? — Ну, вы уже пару недель не говорили мне приходить в юбке. Да и на подготовке к олимпиаде мы действительно только готовились к олимпиаде. Света опять почувствовала, как необоснованно звучат ее сомнения. Заниматься химией на занятиях химией — действительно, как нелогично! Ха-ха… — Я ведь предупреждал, что мы сосредоточимся на подготовке к муниципальному этапу. И поэтому ты решила прийти в юбке сама? — Да… Но теперь понимаю, почему вы говорили не делать этого — действительно, холодно ведь уже стало. — Разумеется. Света, я, конечно, очень люблю посмотреть на тебя в юбке, а еще больше — без юбки… Света почувствовала, как у нее покраснели щеки. — … Но я не буду заставлять тебя так одеваться в холодную погоду. Во всем должен быть здравый смысл. — И правда. Как я сама не догадалась? Теперь такой дурой себя чувствую. — Нет, Света. Извини меня. Надо было тебе объяснить, почему мои инструкции по поводу одежды так резко изменились. Но я даже не предполагал, что это может вызвать у тебя сомнения в моих чувствах. Свете стало немного стыдно, что она в нем сомневалась. Ей хотелось буквально кричать ему о том, что она больше никогда не будет в нем сомневаться. Что она ему верит. Что она в него верит. Но почему-то она ощущала бессилие и просто продолжала мякнуть в его объятиях. Он продолжил говорить: — Поэтому ты решила подерзить и привлечь к себе внимание интимными фотографиями? — Да, — буркнула Света. Она чувствовала и радость, и легкую детскую обиду из-за того, что Александр Григорьевич так просто раскусил ее — как будто мысли ее читал. — Дерзить лучше в менее рискованных обстоятельствах. И не вмешивать в это посторонних людей — особенно других учителей. — Ладно. Света согласилась. Конечно, он был прав. Это же так очевидно. Просто она тогда не могла совладать со своими чувствами. — И если у тебя есть какие-то сомнения и переживания, первым делом обсуждай их со мной. Александр Григорьевич так долго давал ей наставления, что Свете уже захотелось похулиганить только чтобы разбавить диалог. Она сделала что первое в голову пришло — плотнее прижалась лицом к его рубашке, аккуратно захватила зубами пуговицу и начала ее тянуть. — Вот так, — с улыбкой сказал он и погладил ее по голове. — Лучше так, чем рисковать разоблачением перед всей учительской. Света улыбнулась ему в ответ и еще сильнее потянула зубами пуговицу. — Света, — он положил ладони на ее щеки и отнял ее лицо от своей рубашки. — Будешь портить мою одежду — получишь по попе. — Ну и хорошо, — улыбнулась Света. И, преодолевая жгучее стеснение, добавила. — Мне вообще-то понравилось… — Я рад. Попа не болит? — Да нет. Ну так, жжет немного. — Так и должно быть. Света не знала, что ответить, и сменила тему, потому что обсуждение того, что только что произошло, только разжигало в ней стыд: — А что у вас за обогреватель такой странный? Я такой раньше не видела. Хороший? — Да, хороший. Японский. У них зимы бывают холодными, а отопления нет, поэтому много всяких обогревателей — очень большой выбор. — У вас всё японское? — Света вспомнила, что у него машина марки Ниссан. Александр Григорьевич усмехнулся: — Ну почти всё. Она не успела поинтересоваться, откуда у него такой обогреватель. — Света, нельзя ходить в метель в таких тонких колготках. Давай домой я тебе закажу такси. Свете стало как-то совестно. Она и так налажала, так он ей еще и такси будет заказывать? Как-то это совсем неловко. — Да нет, спасибо, — она начала отнекиваться. — Я дойду. — Нет, Света, я не могу тебя отпустить. Смотри, какой мороз. Света смущенно молчала. Дурацкая совесть не позволяла ей согласиться с тем, чтобы Александр Григорьевич вызвал ей такси. Он разомкнул объятия, достал телефон и сказал: — Так, я вызываю. — Не надо, спасибо! — возразила Света и начала впопыхах собираться, чтобы побыстрее выскочить из кабинета химии. — Света, — он тяжело вздохнул, как будто ему сейчас предстояло решать какую-то нудную проблему. — Ладно. «Что ладно?» — подумала Света, но промолчала. — Я сам отвезу тебя до дома. Одевайся. Я выйду раньше, чтобы нас не увидели вместе. Как подъеду поближе к школе — напишу тебе, жди. Он еще раз окинул Свету взглядом и спросил, будто хватаясь за соломинку: — У тебя ведь нет с собой запасной одежды или физкультурной формы? — Нет. Здесь Света уже не могла противиться. Она завороженно смотрела на него с благодарностью. Он отвезет ее. В данной ситуации о большем она и мечтать не могла. Ей так понравилось предложение Александра Григорьевича, что она не могла заставить себя отказаться, даже несмотря на возражения своей совести и здравого смысла. Какой-то черт дернул ее сказать: — И это вы-то говорили про риск быть замеченными? Он рассмеялся: — Ха-ха! Учишься дерзить вовремя — молодец! Света продолжала улыбаться — с чувством удовлетворения и благодарности. — Оделась? Выходим. Александр Григорьевич выключил обогреватель, после чего они вышли из класса. Затем он, формально попрощавшись, направился к лестнице на первый этаж. Света села на скамейку и достала телефон, чтобы увидеть его сообщение, как только оно придет. А в коридоре ощутимо прохладнее… Сообщение пришло! Света быстро спустилась на первый этаж, оделась и вышла на улицу. Холодина! И правда, хорошо, что Александр Григорьевич ее отвезет. Она запрыгнула в машину и села рядом с учителем. Когда она прикасалась ягодицами к сиденью, жжение ощущалось немного сильнее. Александр Григорьевич спросил у нее адрес и быстро отъехал от школы. Свете показалось, что его лицо немного напряжено. Волнуется, что их заметят? Хотя это опасение было обоснованным. Они доехали достаточно быстро — Света ведь жила недалеко. Когда они почти подъехали к ее дому, Александр Григорьевич зачем-то завернул во двор и поехал по узкой улочке. Света решила, что он что-то перепутал, и хотела подсказать ему: — У меня вот этот дом, не… Но не успела договорить. Он остановил машину и крепко поцеловал ее в губы. Время замерло. Света закрыла глаза — исчезла заснеженная улица, исчезли мысли и тревоги. Был только жар их губ и их желания. Его горячий язык украл слова любви, которые так хотели вырваться из груди. — Знаю. Но здесь меньше шансов, что нас увидят, чем со стороны дороги, — объяснил учитель, оторвавшись от ее губ. После этого он вырулил к нужному подъезду и отпустил Свету. Сбылась хотя бы часть из Светиных фантазий на тему «что мы могли бы делать с ним наедине в машине», и это было прекрасно. Но какая же это малая часть…