Ножевые

      Наказание было близко. Всегда. Оно дышало ему в спину и всякий раз мерещилось во сне. Все узнают, прознают про страшный грех, который он совершил. Малфой боялся не осуждения, а его возможности. Того, что, может быть, Драко забрал то, что ему не принадлежало. Такую вероятность он стал допускать в утро первого цветка.       О, как оно сразило его. Осознание. Когда парень понял, что слова и поступки имеют цену, гораздо большую, чем он мог предложить. Страх встал поперек горла, когда на его груди образовался красный узор. Яркий, ни с чем не сравнимый. Необычная боль стала драть кожу, он вскрикнул от неожиданности.       Поражение распространялось по коже в течении нескольких недель. Все это время он с трудом передвигался по школе и единственный человек, с которым он был похож в этом, была Гермиона. Серость ее лица издали бросалась в глаза. Она почти не говорила, молча бродила по коридорам, все чаще стараясь не оставаться одной.       Сначала Грейнджер не могла унять боль и истерику, слезы не прекращали течь из ее глаз, ее сердце, казалось, кровоточило. Худшее из всего этого было то, что до этого вечера гриффиндорка была влюблена в Малфоя. Все началось когда он оскорбил ее и кончилось, когда он унизил.       Ничего теперь ей не казалось реальным, будто нет других чувств, кроме нежелания просыпаться по утрам. Но ей дышалось, Гермиона все еще передвигалась по инерции, но прежней не могла стать. Ей было плохо от мысли, что она даже пыталась понять мотивы зла, а не остановиться на том, что зло есть зло, и нет ему причины им быть. Или не быть им.       Так может в этом и была беда? Грейнджер тщетно полагала, что может быть маяком Малфоя, что сможет остановить его, рано или поздно он понял бы это. Но правда пронзала, как острый нож пронзает тело животного. Почему никто не видел, как сложно ей даются слова, к которым все привыкли. В какой-то момент от нее требовали вернуться, стать прежней, той, которая не причиняет неудобств своим одиночеством.       И вот он весь негласный помысел любого греха — в нем никто не одинок. Даже если так порою кажется, все равно кругом полно тех, кто готов разделить его с тобой. Гермиона хотела быть виноватой больше, чем Малфой. Себя винить проще. Гораздо проще, чем принять то, что произошло. Ее отточенные заклинания и невинный взгляд не помогли ей. В толпе ее растоптали, не обратив внимания на лучшие из ее качеств.       Драко видел ее редко, и это было основной задачей Гермионы. Быть дальше, тише и меньше. Пусть о ней не спросят, пусть не заметят, пусть, пусть, пусть ее не станет!       Малфой был уверен, что Грейнджер заколдовала его, чтобы эти муки драли его тело. Чтобы кожа зудела и руки тряслись от нескончаемой боли. Меньше чем за месяц парень исхудал, под глазами пролегли темные круги от бессонных ночей и вскоре Драко и вовсе слег в лазарет.       Такими новостями Малфой старший не был доволен и уже скоро явился и требовал объяснений от Мадам Помфри. О старинной болезни он ничего не хотел слышать, ее существование так и не удалось доказать, а эти россказни были ему глубоко неинтересны.       Драко клялся и твердил, что он не трус, что ни за что не унизил бы отца своей глупой влюбленностью. Имя девушки вырвалось из него в жгучей агонии, когда очередной цветок разорвал кожу, сантиметр за сантиметром пробиваясь сквозь него. Кровь вытекала из Малфоя, стекая по рукам, по груди. Простыни под ним алели и вскоре единственной проблемой взрослых была остановка кровотечения.       Исступление накрыло Драко и вскоре разум помутнел от бессилия, другие чувства притупились и мирный сон был его самой сладкой мечтой из всех. Слаще даже самого прощения, о котором он грезил сам того не понимая.       Тем временем насилие продолжалось над Гермионой, ее снова и снова спрашивали о том, что случилось с Малфоем, словно это он был жертвой, и именно она разрушила его планы на светлое будущее. Оно не могло наступить у того, кто причиняет боль другим. Грейнджер сидела в кабинете директора, пока Люциус тянул из ее головы воспоминание о страшной ночи. О том, как чьи-то руки схватили ее в темноте, как над ней надругались и как ей было стыдно за то, что он ей еще казался красивым, и прежние воспоминания полыхали как слабый огонь под руинами ее гордости.       В ней жил тот день, когда Малфой был счастлив, поймав снитч, опередив самого Поттера. И эта победная улыбка тоже жила в ней, и его рука, взмахнувшая в полете, когда его пальцы оказались ловче.       Или когда одним зимним утром он выскочил из-за угла, спутав ее с Пэнси Паркинсон, чтобы напугать. Его лицо на секунду озарилось неподдельным восторгом, и она запомнила эту маленькую деталь его лица — на его носу россыпь светлых веснушек.       И что он сейчас умирает в замке она тоже запомнит, потому что не в состоянии простить это ни себе, ни ему. Как сложно все обернулось, как нити судьбы не повели ее к цели, а обернулись вокруг ее шеи и душили. Слезы текли безостановочно, но спустя минуту Люциус Малфой взглянул на нее потерянным взглядом. Больше он не зашел в палату Драко.       Но зашла она.