***
Шум всегда необъяснимо раздражал, как и большое скопление людей в тесных помещениях. Громкие возгласы, глуповатые ухмылки, чьи-то бессмысленные капризы… Фу, какая мерзость. Иронично, что в более взрослом возрасте я связала свою рутину именно с шумом, большим скоплением людей в тесных помещениях и прочей отвратительной повседневностью. Но в школьные годы мне не приходилось изменять собственным интересам. Особенно в средних классах, когда несколько десятков громогласных подростков вели «крайне важные» беседы прямо на уроке изобразительного искусства. «Ничего не услышала из-за этих идиотов…» — сделала я очевидный вывод и с досадой начала принимать тот факт, что придётся уточнять тему рисунка у не менее безмозглого, чем остальные, соседа по парте. — Кхм… Извини, а что нужно делать?.. — едва зазвучал мой голос, как полные нелепой надежды глаза обратились на меня. — Ха-ха, для тебя что-угодно, Эвелина! — сорвалось чрезмерно эмоциональное с мокрых губ одноклассника, моментально порозовевшего от первого контакта. — Надо нарисовать свою семью. Ха-ха, как в началке! Я заторможено кивнула под дальнейшие бессмысленные монологи мальчика, беззвучно прикидывая, как заполнить белую пустоту на листе альбома. Семья. И вправду банально. Но что рисовать? Я прикрыла глаза и выдохнула. В темноте сомкнутых век прятался выход из положения, ответ на вопрос. Протянутые руки и два зелёных огонька. — Ты чё, реально рисовать будешь? — неловко поинтересовался сосед по парте, с недоумением взирая на крупную кисть, крепко зажатую между пальцами. — Да. Я люблю рисовать, — прозвучал мой лаконичный ответ. Мягкий кончик кисти сначала окунулся в воду, а затем прижался к затвердевшей ярко-зелёной краске. Такой обычно пишут свежую траву в пейзажах. А далее рука сама потянулась к девственно чистому листу бумаги, который в скором времени должен был стать изображением моей семьи. — По-моему, это не должно выглядеть так… — неуверенно протянул мальчик, наблюдающий за тем, как появляются неровные линии полупрозрачной акварели на белой поверхности. — Заткнись. Я оценивающе осмотрела проделанную работу. Да, что-то не так. К примеру, не хватает контраста и теней в блёклой краске. Влажный кончик кисти вновь мазнул по твёрдой зелени, более насыщенной, чуть тёмной… — Не, послушай, это, конечно, красиво, но… — всё не унимался навязчивый одноклассник, однако поймал мой ледяной взгляд и обиженно отвернулся. Не понял ещё, что я не нуждалась в комментариях. До конца урока оставалось всего пара минут, когда кисть в моей руке наконец исполнила завершающий мазок по бумаге. Учительница обвела ряды парт внимательным взором, но её пронзительные серые глаза остановились на моей работе. Я незаметно посмотрела на рисунок соседа по парте. На листе были изображены неудачные черты чьих-то лиц, кривых и блёклых. Как только он успел вообще что-то сделать, если бо́льшую часть занятия не закрывал рта? — Эвелина… — преподавательница придирчиво изогнула тонкие брови, всем видом демонстрируя непонимание. — Я извиняюсь, но это что? Я взглянула на свою работу. Белый лист окрасился травянистыми полями, изумрудными листьями молодых деревьев, и лишь светлый силуэт, больше напоминающий единственное пятно, не тронутое краской. Хотя это отнюдь не так. — Моя семья… — невнятно бормочу я под строгим надзором учительницы. Её острые черты лица искажались с каждой секундой, пока наконец морщинистые губы не растянулись в недовольном оскале. — Эвелина, ты, наверное, не поняла… Я просила портрет твоей семьи, а не какой-то пейзаж. Ты чем слушала меня? Внутри меня что-то ухнуло. Стыдно. Очень стыдно. — У тебя что, родителей нет? Или ты просто не слышала даже задание? — продолжала развивать болезненную тему женщина, наклоняясь ко мне, словно хищник. Да, нет папы и мамы. Есть лишь неизвестный мужчина, не появившийся даже во время моего рождения, и вечно уставшая мать с тёмными синяками под поникшими глазами. Поэтому я получила двойку. Красную, жирную, на фоне самого любимого зелёного цвета.***
Хочу притронуться к этим огонькам, тянусь к ним слабо дрожащими руками… Но вместо этого провожу подушечкой большого пальца по чему-то мягкому, слегка влажному, что моментально напрягается, но не отдаляется. Цветные круги перед глазами постепенно теряют своё пёстрое сияние и вездесущность, я начинаю видеть массивную плазму справа от меня, а к мебели возвращается привычный оттенок… И рука вернулась к прежнему положению, тяжело упав на коричневый диван. Приятный холод начинает приливать к конечностям, а сердцебиение успокаивается… Тогда я понимаю, что день ещё не закончился. Тот, в котором мы с Майей пили какао с утра. — Тебе… Легче?.. — спрашивает Майя полушёпотом. Она выглядит обеспокоенной и несколько смущённой, смахивая с мокрого лба мои болотно-синие кудри, слипшиеся от пота. — Да…– вяло отвечаю я, но чувствую, как скулы непривычно ноют от невольной улыбки. Пожалуй, это истинное облегчение. — Спасибо, Майя, я не знаю, что бы делала, если бы не ты… — Тебе очень повезло, что я успела… И я бы хотела поговорить с тобой, — девушка вкладывает в интонацию всю серьёзность, но я всё ещё вижу в её глазах, обрамлённых густыми ресницами, мягкую траву и тихие поля. От этого уголки губ вновь ползут вверх. — Это не смешно, Эвелина, я очень напугалась… Как ты затянула до такого состояния? — Прости, я… Так получилось. Я в какой-то момент просто уснула, а проснулась уже вот такая. Я не хотела доставлять тебе лишних проблем. Ты и так устаёшь… — Прекрати так говорить. Я не злюсь, но… — она нервно закусывает нижнюю губу. Чёрт. Почему это выглядит так… — Но больше так не делай. Ладно? Следи за своим здоровьем, пожалуйста. Очень тщательно. — Хорошо. — Почему ты улыбаешься? — Я не знаю. Диалог прерывается недолгим молчанием, в течение которого мы неотрывно смотрим друг другу в лицо. В итоге не выдерживаем и смеёмся без всякой на то причины, хватая друг друга за плечи. — Ты невозможный человек, — беззлобно говорит Майя и берётся за пульт, находящийся под моими ногами. — Знаю. А ты разве возможный? — А что со мной не так? — Ты помогаешь людям на постоянной основе и умудряешься на всё находить силы. Даже на меня. — Так, нет, даже не смей думать, что ты приносишь мне какие-то неудобства. — Я искренне не понимаю… Как тебя хватает на всё это? Экран телевизора загорается, звучит какой-то незнакомый мужской голос с американским акцентом. Я не особо вслушиваюсь, ведь внимание приковано не к неизвестному певцу, а к невозможной девушке, сидящей передо мной. — Я не так устаю, как ты думаешь. Скорее, меня мучает именно физическая усталость, но клиенты для меня… — она старательно подбирает слова, протягивая последний звук. — Способ изучить механизмы внутри человека на практике. Звучит странно, но можно сказать, что даже с окончанием учёбы в университете я продолжаю эту самую учёбу, потому что мне интересно. И мне нравится направлять людей, помогать подняться на ноги… Разве это не есть счастье? Хотя, это понятие и вправду субъективно. Но для меня это цель на всю жизнь. Я про помощь людям. — Я тоже способ изучить механизмы внутри человека? — шутливо интересуюсь я, но встречаюсь с многозначительным взглядом напротив. — Нет. Или да. Или и то, и другое. Я не успеваю задуматься, как где-то из коридора доносится стандартный рингтон чьего-то телефона, и Майя с тихими извинениями направляется к источнику звука. Так всё же нет или да?