***
Служанки завизжали и бросились в укрытие, когда Какаши выскочил из-за угла. Впрочем, их вины в этом не было, поскольку, на первый взгляд, он выглядел не слишком обнадеживающе — хромой и с засохшей кровью на волосах. Возможно, он выглядел так, словно искал свою следующую жертву... и в каком-то смысле так оно и было. Не стучась и не объявляя о своём присутствии, Какаши распахнул дверь покоев Карасу и прошёл через соединяющиеся комнаты, ничуть не заботясь о том, что оставляет на безупречном полу кровавые отпечатки своих ботинок. Человек, которого он искал, лежал на крыльце, глядя на залитое солнцем озеро и посасывая длинную трубку. Когда Какаши приблизился, ему пришлось сдерживаться, чтобы не ударить его по почкам. Карасу даже не посмотрел в его сторону. — Что ты здесь делаешь? — пробурчал он. — Разве ты не должен быть занят в Конохе, в качестве Хокаге? — Ты действовал за моей спиной, — прошипел Какаши. — Ты приказал убить Хокаге, не сказав мне об этом! — Подарки приносят больше удовольствия, когда они являются сюрпризом. В любом случае, тебе не следовало об этом знать. Не хочу, чтобы люди ассоциировали тебя с этим, — Карасу перекатился на спину. — Но то, что ты здесь, а я ничего не слышал о смерти той женщины, означает, что кто-то напортачил. — Соболь мертва, — холодно сказал ему Какаши. — Твой план провалился. — Ты проделал весь этот путь, чтобы сказать мне? Какая преданность. Мне это нравится, — Карасу сел, выпустив на него вихрь дыма. — Но почему ты ранен? Тебя ведь не раскрыли? — Похоже, страна Дождя заключила договор со страной Земли. На границе между Огнём и Дождём расположились ниндзя Ивы. Я столкнулся с целым отрядом, и они не очень хорошо отреагировали на униформу Конохи, — Какаши перенес свой вес на неповреждённую лодыжку. — Ты объяснил, что ты из Синдиката? — Конечно, нет. Я убил их всех, — ответил он, стирая запекшуюся кровь с брови. Чужую кровь. — Хорошо, что ты не оставил свидетелей, которые могли бы тебя узнать. Я бы предпочел, чтобы Ива была в таком же неведении о нас, как и Коноха, — задумчиво пробормотал Карасу. — Тем не менее, постарайся не убивать слишком много людей Ивы. Ты же знаешь, они на нашей стороне. — Выглядит так, словно ты больше заботишься о солдатах Ивы, чем о Соболе, — огрызнулся Какаши. — Если она была настолько неосторожна, что погибла, то так тому и быть. Всё равно она была из побочной ветви, — раскат грома заставил главу клана посмотреть вверх. — О. Солнце всё ещё светит, и скоро пойдет дождь. Мне нравится это место. Какаши повернулся, не в силах больше выносить его присутствие. — Ты здесь надолго, Какаши? — крикнул Карасу ему вдогонку. Лучше было не упоминать, что ему удалось взять отпуск в Конохе ради одной беременной девушки, оказавшейся не в том месте. Вместо этого он сказал: — Коноха послала своих лучших джонинов, чтобы обнаружить и уничтожить сердце Синдиката, которым являешься ты, Карасу. — Я буду начеку даже во сне, — рассмеялся Карасу. — Тогда оставайся, сколько захочешь. По крайней мере, Рейка будет счастлива. — Конечно, — ответил он, а затем оставил мужчину наслаждаться солнечной грозой. Сейчас у Какаши были более важные дела. Дела, которые не давали ему покоя с того момента, как он покинул это место, и с тех пор преследовали его наяву и во сне.***
Сакура зевнула, когда первые крупные капли дождя брызнули на черепицу крыши над верандой. Обычно она заходила внутрь, но ливни в стране Дождя всегда сопровождались потоками горячего и влажного воздуха, и единственное место, где можно было спастись от жары, был самый глубокий и тёмный угол подвала. Сейчас Сакура довольствовалась тем, что сидела на деревянных досках крыльца и смотрела, как дождь пропитывает землю в нескольких шагах от неё. Она слишком устала, чтобы двигаться. Запихнув все игрушки близнецов обратно в коробки и застелив их кровати, она вернулась в свою комнату на заслуженный отдых. Чем дольше она оставалась на ногах, тем сильнее начинала болеть спина. Каору проскользнула в комнату следом за ней, выглядя необычно раскрасневшейся и жизнерадостной, даже для неё. — Я люблю запах дождя, — прощебетала она, усаживаясь на футон. — Напоминает о том, что мир живой. Но Сакура уже начала тосковать по Конохе, где долгие солнечные недели сменялись периодическими ливнями, которые не заставляли чувствовать себя потной свиньей. Сакура обмахнула лицо рукой. — Чему ты так радуешься? — внезапно спросила она. — О, ничего, ничего, — проворковала Каору, а затем начала напевать. Сакура хмуро посмотрела на неё. Либо Тошио умер (что было бы обидно, ведь Сакура была бы лишена чести убить его самой), либо ей дали неожиданный отпуск и, возможно, большую премию. Сакура искренне сомневалась в этом, но, возможно, просто наступило такое время года. Мелодия, которую напевала Каору, звучала как слегка искажённая традиционная песня зимнего фестиваля. Не то чтобы здесь когда-то была зима, подумала она. Дома, в Конохе, возможно, были небольшие морозы и даже снег, но здесь было почти так же жарко, как и в то время, когда она приехала. — Где ты была? — спросила Сакура. — Твой перерыв закончился давным-давно. — Хм? О. Я помогала готовить одну из спален для гостей, — промурлыкала Каору. — Он вернулся. — Что? — Сакура нахмурилась. — Человек, который спас меня в библиотеке, — ответила Каору, краснея. Сакура надеялась, что причина в том, что ей было стыдно вспоминать о том событии, а не из-за того, что она сказала дальше: — Хатаке Какаши, кажется, его звали. Ну, знаешь, симпатичный такой. Если бы Сакура была более суеверной, она бы тут же сделала знак против зла. Вместо этого она уставилась на Каору так, словно та сказала какую-то глупость. — Он вернулся? — недовольно повторила она, хотя уже подозревала об этом, когда метка на её заднице начала жечься. — Он же тебе... не нравится, да, Каору? — с надеждой спросила она. — О, нет-нет. Святые угодники, нет, — отрицала девушка с широкой смущённой улыбкой и ещё более сильным румянцем. Перевод: «О, да, да. БОЖЕ, ДА». Сакура наблюдала за подругой с немым огорчением. Как она могла объяснить ей, что этот человек не так благороден, как кажется на первый взгляд? Что бы сказала Каору, если бы Сакура сообщила ей, что Какаши был предателем, который... Нет, это не сработает. Каору уже знала, что Какаши проник в Коноху, и, несомненно, одобряла это, если она, как и все остальные здесь, считала Коноху врагом. Для Каору действия Какаши, вероятно, были героическими и храбрыми. Что ж, если ей действительно нужно было обескуражить девушку, она всегда могла рассказать ей правду о том, кто был отцом её ребёнка. А если у Каору остались бы иллюзии на его счёт, Сакура всегда могла описать, как произошло его зачатие. Может быть, тогда тот жуткий монах-отшельник, который был здесь несколько дней назад, уже не покажется ей таким плохим выбором любовника. Но сейчас Сакура могла лишь с отчаянием наблюдать за зарождающейся влюблённостью Каору — а это была именно она. У Сакуры было достаточно личного опыта, чтобы понять, что такое влюблённость, когда она её видит. Это ощущение счастья, когда думаешь об этом человеке или видишь его мельком. Это мотивирует расчёсывать волосы лучше, или чистить зубы тщательнее, или брить ноги каждый день, и всегда носить красивое нижнее бельё, даже если знаешь, что он этого не заметит. Это было то чувство, когда сидишь на крыльце, пьёшь саке со своим командиром и понимаешь, что каждый раз, когда он смотрит на тебя слишком долго, у тебя замирает сердце. Однако для Сакуры всё это было в прошлом. — Я хочу есть, — внезапно заявила она. — Я собираюсь взять что-нибудь. — О, просто скажи мне, чего ты хочешь, и я принесу! — нетерпеливо сказала Каору, вскакивая на ноги. — Тебе незачем напрягаться. В этом заключалась приятная особенность беременности: если ты ждешь ребёнка, все вокруг вдруг становятся очень покладистыми и выполняют все твои прихоти. Сейчас ей очень хотелось пельменей, и достаточно было сказать об этом Каору, чтобы девушка тут же побежала за ними. Но Сакура слишком нервничала, чтобы сидеть сложа руки и ждать. Какаши вернулся, и шансы на побег (несмотря на все её попытки) стали равны нулю. Инстинкт подсказывал ей не высовываться и постоянно передвигаться, чтобы избежать обнаружения — всё остальное было равносильно безделью. К тому же, спина всё ещё болела. — Мне очень хочется пельменей, Каору, — прощебетала она. — Если тебе не трудно… — Нисколько! — Каору, жаждущая помочь, поспешила к двери. — Подожди здесь — я вернусь раньше, чем ты успеешь оглянуться Когда девушка с шумом захлопнула за собой дверь, Сакура вернулась к созерцанию дождя. Возможно, инстинкт, побуждавший её двигаться дальше, был подавлен тем, что она чувствовала себя как кусок теста, а, возможно, логичнее было спрятаться здесь, в одной из многочисленных комнат для прислуги. Здесь было тихо, лишь шум дождя барабанившего по бамбуковому навесу, и заглушающий остальные звуки — птиц и насекомых. Если закрыть глаза, то можно было легко представить, что она здесь совсем одна. Кожа на бедре Сакуры снова запульсировала. Она рассеянно потёрла больное место, стараясь не обращать внимания на чувство страха, которое каждый раз сопровождало это ощущение. Это было похоже на то, как если бы она вернулась домой, счастливая и довольная, пока не зазвонил телефон, и вдруг всё, что она почувствовала, — это ледяные мурашки при мысли, что это могут быть коллекторы. Жизнь была прекрасна, пока заботы не стали напоминать о своём существовании. Дверь со скрипом открылась. Она улыбнулась, ожидая, что вот-вот до неё донесется восхитительный запах горячих пельменей... но его не было, и, судя по молчанию человека, стоявшего позади неё, это была не Каору. Аки тоже объявила бы о своём присутствии. Юи металась бы вокруг, с шумом швыряя вещи на пол. Сакура тут же напряглась. Не поворачиваясь, она потянулась за ножом, спрятанным в рукаве. Он сразу понял, что она делает. — Это всего лишь я. Всего лишь ты? Это должно было успокоить её? Тем не менее, как бы ни было заманчиво размахивать ножом и угрожать выколоть ему второй глаз, это был джонин. С её ловкостью, находящейся на рекордно низком уровне, у неё не было ни единого шанса сделать такую угрозу хоть сколько-нибудь убедительной. Но затем, оглянувшись через плечо, она увидела, что Какаши тоже был не в лучшей форме. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что он ранен: его вес приходился на одну ногу, а другая была разодрана и окровавлена. По его волосам и плечу стекала кровь, но она сомневалась, что это его собственная, так как жилет Конохи не был поврежден. Но от одного вида его жилета ей захотелось сплюнуть. Всё это было уловкой. Вся эта верность и преданность были ложью, и сейчас ей хотелось только одного: наброситься на него — сорвать жилет, срезать протектор со лба, срезать пояс и уничтожить его оружие и свитки, принадлежащие Конохе. И если он счел нужным вырезать своё имя на её заднице, она вырежет слово «Лжец» огромными жирными буквами на его лице и посмотрит, сможет ли он после этого снова показаться в Конохе. — Мне показалось, что я почувствовала возвращение боли на своей заднице, — сказала она непринужденно. — Что ты здесь делаешь? Я думала, ты слишком занят, узурпируя власть Хокаге и разрушая мою деревню. — Я вернулся ради тебя, — прямо сказал он. Она с отвращением отвернулась от него. Он, несомненно, говорил правду, и она легко поверила ему, но всё же она предпочла бы, чтобы он не думал о ней и вообще не приходил. Тогда всё оставалось бы черно-белым, но вместо этого у него хватило наглости заботиться о ней, одновременно превращая её жизнь в ад. — Делай, что хочешь. Мне всё равно, — холодно сказала она. — Конечно, я не могу остановить тебя. Но не трать время на меня, я уверена, что у тебя есть много пикантных деревенских секретов, которые ты можешь раскрыть Карасу. — Я пришёл сюда не для того, чтобы продавать секреты, — сказал он, шагнув к ней. Она краем глаза заметила его хромоту. — И я отказался от титула Хокаге, чтобы вернуться и защитить тебя. Ты — моя ответственность, Сакура. Я не брошу тебя. Сакура ничего не сказала, потому что ей очень хотелось, чтобы он бросил её — почти так же сильно, как ей хотелось повернуться и обнять его как друга. Она закусила нижнюю губу, позволяя боли отвлечь её от непрошенных эмоций. — Сакура, встань. Дай мне взглянуть на тебя. — Ты прекрасно видишь меня оттуда, — сказала она. — Если тебе нужна помощь, чтобы подняться… — Да пошёл ты, я не инвалид! — рявкнула она и, чтобы доказать это, вскочила на ноги со всей скоростью и грацией, на которую была способна. Результат оказался ни быстрым, ни грациозным, но, по крайней мере, ей удалось не выглядеть как жук, застывший на спине. Она демонстративно повернулась лицом к Какаши и тут же пожалела об этом. Его взгляд скользнул прямо к её животу, и он почти заметно отшатнулся. — Ты… больше, чем я ожидал, — выпалил он. Теперь отшатнулась Сакура, пытаясь отвернуться, смущённая тем, что на неё смотрят с таким шоком. Да, она была толстой, и ей предстояло стать ещё толще, и да, это было ужасно, что ей удалось превратить закаленного в боях джонина в дурака с отвисшей челюстью и широко раскрытыми глазами. Она знала это. Ему не нужно было это подтверждать. — Это… нормально? — нерешительно спросил он. — Я не знаю! — взорвалась она, волнуясь и стесняясь, полностью отворачиваясь от него. — Куренай не была такой большой на четвертом месяце, — заметил он, немного беспомощно, по мнению Сакуры. — Ну и что? Все женщины разные, верно? — сказала она, хотя это звучало скорее с надеждой, чем утвердительно. — Может, это близнецы? — предположил он с таким убийственным спокойствием, что Сакура почувствовала, как паника пронзила её тело с головы до ног. — Не говори глупостей, это не близнецы, — прошипела она. Он пытался напугать её? Она совершенно не хотела рассматривать теорию о близнецах, когда думать только об одном ребёнке было уже достаточно тяжело. — И тебе лучше убраться отсюда, пока не вернулись девочки. Каору появится с минуты на минуту с моими пельменями. — При чём тут пельмени? — спросил он озадаченно. — У каждого свои пристрастия, — сказала она, пренебрежительно пожав плечами. — У меня свои. Казалось, он понял, что она имела в виду. — Мне жаль... Я должен был быть рядом с тобой с самого начала. Это я должен был приносить тебе пельмени, м? — Ты не понимаешь, да? Я не хочу, чтобы ты имел какое-либо отношение ко мне или к этой беременности. Я хочу находиться как можно дальше от тебя. Я больше не хочу видеть твоё лицо и буду счастлива, если этот ребёнок родится и вырастет, так и не узнав твоего имени, — дождь начал утихать в противоречии чувствам, бушующим внутри неё. — Если ты хочешь защитить меня, давай, но ты можешь делать это на расстоянии. Если я тебе небезразлична, то оставь меня в покое. Какаши коснулся её плеча, и Сакура отпрянула, как будто её ударило током. Она попыталась бросить на него ядовитый взгляд, но выражение его лица сказало ей, что в этом нет необходимости. — Думаешь, только тебе страшно? — сурово прошептал он. — Это и мой ребёнок тоже. Когда не он вынашивал эту чёртову штуку и не испытывал тошноту, дискомфорт, боль и необходимость вставать по пять раз за ночь, чтобы пописать, Сакуре было трудно представить, что он имеет равное право претендовать на родительство. И всё же она не могла отделаться от мысли, что для совершения этой славной ошибки потребовалось два человека, и, возможно, Какаши чувствовал то же беспокойство, что и она. Конечно, ему не нужно было беспокоиться о своей фигуре, растяжках или боли при родах, но вполне возможно, что стать отцом было таким же шоком, как и стать матерью. И да поможет ей бог, она была слишком мягкосердечной. Она заглянула в его осунувшееся лицо и увидела знакомое напряжение, застывшее в его глазах, и почувствовала, что потихоньку сдаётся. Настолько, что когда он протянул руку, чтобы коснуться её живота, она ничего не сделала. Это было странно. Она позволяла другим людям прикасаться к себе подобным образом — в основном другим девушкам и, возможно, паре женщин, которым хватило смелости попросить. Каору, в частности, считала, что поглаживание живота Сакуры приносит удачу, и делала это каждое утро с большим энтузиазмом. Но до сих пор ни один мужчина не прикасался к ней так, и как человек, из-за которого возникла эта проблема, он вызывал у неё крайне смешанные чувства. Даже если одно полушарие её мозга говорило ей оттолкнуть его руку и дать ему пощёчину, другое, возможно, наиболее доминирующее, испытывало счастье. Было что-то странно правильное в его руке, прижатой к её животу. То, что он захотел прикоснуться к ней, успокоило часть её души, которая была в ужасе с того момента, как она поняла, что ей придется сказать ему, что он станет отцом. Ведь именно так поступают настоящие пары, правда? Но доверься Какаши и он всё испортит. — Снимай одежду, — вдруг сказал он. — Что? Нет! — взвизгнула она, делая резкий шаг назад. — Я всегда знала, что ты извращенец, но это просто поражает! — Я просто хочу потрогать тебя… — Себя потрогай! — рявкнула она. — Пожалуйста, Сакура, — попросил он. — Эта беременность наступила для меня совершенно неожиданно... трудно понять, что всё это значит, когда ты единственная, кто это переживает. Сакура обошла его, сохраняя дистанцию. — Можешь забрать мою боль в спине, — коротко сказала она. — Я с радостью передам тебе все свои «переживания». — Я не чувствую себя частью этого, — объяснил он. — Поэтому, пожалуйста… я просто хочу увидеть тебя. Я просто хочу понять. — А что тут понимать? Ты знаешь всё о пестиках и тычинках, и ты прекрасно видишь меня в одежде, — заметила она. Он провел рукой по волосам, заляпанным кровью. — Я хочу видеть тебя, а не твоё платье. — Чтобы убедиться, что под ним на мне нет подушки, так что ли? — Образно говоря, это кажется точным способом выразить это, да… Сакура сделала паузу и посмотрела на него, хотя знала, что не должна. Одна дурацкая ночь четыре месяца назад не давала ему права заставлять её раздеваться перед ним, и поскольку она не собиралась позволять этому мужчине быть отцом этого ребёнка (не говоря уже о том, чтобы самой быть его матерью), не было смысла пытаться приобщить его к этому. И всё же она видела, что для него это важно. И всё же... он был предателем. Сакура повернулась к стене и начала развязывать пояс. — Хорошо, — сказала она хриплым голосом. — Но только на шестьдесят секунд, и ты не должен ни к чему прикасаться или смотреть. Это всё, что ты получишь, и ты должен пообещать мне, что после этого оставишь меня в покое. Обещай, что и ребёнка оставишь в покое. То, что ты сделал это со мной, не означает, что ты будешь его отцом. — Я не могу обещать, что оставлю тебя в покое, — сказал он позади неё. — Но я сделаю всё возможное, если позволят обстоятельства. Пояс упал на пол, и Сакура на мгновение неловко замерла, сжимая складки платья. — И если ты будешь смеяться надо мной… — Я не буду смеяться, — его низкий голос был совершенно серьезным. Сакура всё ещё колебалась. Она всегда немного стеснялась своего тела, и раздутый живот, похожий на тыкву, не очень-то помогал развеять эти страхи. Что, если Какаши не сочтет её привлекательной? Почему это вообще должно её волновать? Ей следовало бы представить, что она на осмотре у врача; безликая встреча, в которой Какаши не интересовался её телом, кроме технических вопросов. Хотелось надеяться, что уровень её привлекательности сейчас совершенно не имел для него значения. Она медленно повернулась и скрестила руки на груди. На ней, конечно, был лифчик, но это был лифчик Каору, а девушка любила сетчатые, прозрачные чашечки. Её трусики были немного скромнее, хотя и были огромными и серыми и, вероятно, ничего не добавляли к её сексуальности. Какаши осторожно приблизился к ней, разумно подозревая, что если он сделает неверный шаг, она совершит над ним насилие. Ей не понравилась его хромота. Он явно был сильно ранен, и вместо того, чтобы приставать к ней, ему следовало заняться перевязкой. Во всяком случае, она не могла предложить ему помощь, даже если бы хотела. Но все мысли о раненой ноге улетучились, когда он протянул руку, чтобы раздвинуть края её платья. Не в силах наблюдать за его реакцией, Сакура отвернулась и решительно уставилась на сёдзи. Бамбук. Листья. Лужи на земле. Пар, поднимающийся от крыш других зданий. Большая горячая рука Какаши, касающаяся её округлого живота. Сакура зажмурилась и начала считать до шестидесяти. Он не получит ни одной секунды больше, чем они уже договорились. — Тебя по-прежнему тошнит? — спросил он, слегка проводя пальцами по натянутой плоти. — В последнее время это проходит, — машинально ответила она. «Пятнадцать, шестнадцать, семнадцать, восемнадцать...» — Ты достаточно ешь? — Да. — «Двадцать один, двадцать два, двадцать три…» Его вопросы были вежливыми и небрежными, помогая создать иллюзию, что это действительно похоже на встречу с врачом, но то, как его рука гладила её, мешало следить за секундами. Мурашки побежали по её рукам, и она обняла себя чуть крепче, стараясь не обращать внимания на то, что его прикосновения больше походили на прикосновения любовника, а не доктора. Это напоминало о той ночи, когда он был её любовником, хоть и недолго, и когда он прикасался к ней, словно она была самой драгоценной вещью на свете. Любопытные пальцы скользнули вниз, почти до трусиков. Чувствительные мышцы затрепетали в ответ, и Сакура тут же попыталась отстраниться. — Ладно, хватит, — сказала она, хотя была уверена, что обманула его по меньшей мере на двадцать секунд. Это был вопрос самосохранения: если она позволит ему продолжать прикасаться к ней, то рискует начать получать от этого удовольствие. Какаши вздохнул и сжал руку в кулак, когда Сакура начала запахивать юкату. Именно так их нашли Аки и Юи. В своё оправдание, Сакура не услышала их приближения из-за грохота крови в ушах. С другой стороны, Какаши должен был заметить их приближение, и причина, по которой он не предпринял попытки предупредить её, стала очевидной через несколько секунд после того, как девушки открыли дверь и вошли внутрь. Никто не шелохнулся. Руки Сакуры замерли в процессе натягивания юкаты, хотя её состояние раздетости было достаточно очевидным, так как пояс всё ещё валялся у её ног. Какаши с видимой беспечностью смотрел на двух шокированных и молчаливых девушек, одна из которых, Аки, выглядела особенно потрясённой, а другая — Юи, на лице которой было написано типичное возмущение от того, что Сакура осмелилась появиться в поле её зрения. И всё же в выражении лица последней девушки мелькнуло удовлетворение, и Сакура была вынуждена вспомнить, что скандал был одной из форм валюты среди персонала. Сакура уже знала, что через несколько часов об этом узнает весь дом. — И-извините, мы не знали, что вы заняты, — пробормотала Аки, когда они с Юи поспешно покинули комнату. Сакура подняла руку, чтобы попытаться позвать их обратно и объясниться. Всё было совсем не так, как казалось! Сейчас они, вероятно, решили, что они с Какаши занимаются чем-то извращённым, но на самом деле он просто хотел потрогать её обнажённый живот... и причина, по которой это имело для него такое значение, в том, что он отец ребёнка. Естественно, объяснения Сакуры застряли у неё в горле. Правда оказалась хуже предположений, и она уставилась на закрытую дверь, чувствуя головокружение и внезапный холод. — Это должно сработать, — пробормотал Какаши, поводя затекшим плечом. Он направился к крыльцу и спустился на влажную землю. — Что это значит? — спросила она, плотно закутавшись в юкату. — Ты... ты планировал это с самого начала? Ты заставил меня раздеться только для того, чтобы кто-то вошёл и сделал выводы? Какого чёрта ты это сделал?! Он взглянул на неё через плечо с бесстрастным и непроницаемым лицом. — Ты поймешь, почему, — сказал он. Он зашаркал прочь по траве, исчезая за поворотом, и долгое время Сакура могла только молча стоять. Неужели он не понимал, насколько важно не дать другим узнать, что они знакомы? Неужели его интерес к их ребёнку был просто притворством, чтобы заставить её раздеться? Неужели вся эта забота была такой же фальшивой, как и всё остальное в нём? Дверь позади неё с грохотом распахнулась, и в комнату ворвалась Каору. — Пельмени! — весело позвала она. — Только что с кухни и всё ещё горячие! О боже, почему ты полуголая? Сакура села на футон, запихивая в рот один пельмень за другим. Даже если она чувствовала, как миллион крошечных иголок пронзают её лёгкие и затрудняют дыхание, борясь с желанием заплакать, аппетит никуда не пропал. Доев последний кусок, она легла, слишком уставшая, чтобы идти на дежурство. Но, по крайней мере, Каору была рядом и сказала, что подменит Сакуру на кухне, и весь остаток вечера Сакура пролежала одна в комнате, то погружаясь в сон, то выныривая из него. Она проснулась только тогда, когда вернулись Аки, Юи и Каору. И если всего несколько часов назад Каору была жизнерадостной и дружелюбной, то теперь она была такой же тихой и неуверенной, как и две другие. Все три девушки, казалось, ходили на цыпочках вокруг Сакуры, почти буквально, пока переодевались и укладывались спать, и было очевидно, почему. Слухи о том, что её застали в компрометирующей ситуации с паршивой овцой Хатаке, вероятно, уже облетели всё поместье, в то время как сама Сакура ещё даже не покинула место преступления. Каору смотрела на неё тёмными от беспокойства глазами, Аки — с жалостью, а Юи всё ещё выглядела удивительно самодовольной. Никто из них ничего не говорил. Возможно, они не до конца понимали, что произошло и что им следует сказать. Однако всё изменилось ровно в десять тридцать, когда в дверь постучали. — Войдите! — позвала Юи, чувствуя себя королевой общежития, несмотря на то, что она уступила своё официальное звание Аки. Молодой человек неуверенно открыл дверь, но не вошёл, а уставился в потолок. Сакура узнала в нём одного из слуг, который, вероятно, всё ещё находился на ночном дежурстве. — Извините за беспокойство, — сказал он. — Но один из гостей попросил о присутствии горничной по имени Сакура. Девушки выжидающе посмотрели на Сакуру, которая почувствовала, как её охватывает новый страх. — Какой гость? — невозмутимо спросила она. — Хатаке Какаши, мисс. Он зовет вас к себе. Аки бросила взгляд на бледное, застывшее лицо Сакуры и повернулась к мальчику-слуге. — Скажи ему, что она нездорова. Если его нужно обслужить, это может сделать кто-нибудь другой. — Похоже, ему нужна только она, — нерешительно ответил юноша. Вероятно, он не хотел возвращаться к опасному гостю и объяснять, что его желания не могут быть удовлетворены, и, судя по выражению его лица, он готов сам тащить туда Сакуру, если она будет сопротивляться. — Нет, всё в порядке, — твердо сказала Сакура Аки. — Я пойду. Девушка поморщилась. — Я действительно не думаю, что это разумно… — Он не оставит меня в покое. Я должна пойти и узнать, чего он хочет, — сказала она, надевая носки и застёгивая пояс потуже. Не обращая внимания на опасливые взгляды других служанок, Сакура вышла из комнаты вслед за мальчиком-слугой.