Дом воронов

Если я должна умереть в этот самый миг Я бы не стала бояться Того, что я никогда не знала до конца Пока была здесь С завязанными глазами было хуже всего. Какаши мог слышать звуки жуткого зверя, гремящего цепями, чувствовать, как тяжёлое дыхание шевелит его волосы и наполняет огромное, гулкое помещение удушливым запахом, но видеть этого он не мог. Хуже того, что он не мог видеть огромного монстра, было то, что его приковали перед ним, как жертвенную девственницу. В качестве эксперимента он согнул руки в оковах, которые торчали из земли, как те, что удерживали Рокуби, и ещё раз вспомнил, что его неделя, которая до сих пор состояла из того, что его приковывали к другим различным вещам, лучше не становится. Благо, что Карасу не было рядом, чтобы раздражающе позлорадствовать над ним, и оставалось только надеяться, что он каким-то чудом дал Сакуре достаточно времени, чтобы найти ребёнка и покинуть поместье. Однако он был не один. Похоже, что большинство членов клана собрались здесь, хоть и стояли позади него, держась на расстоянии от тлеющего биджу, который попеременно превращался то в угрюмую чёрную птицу, то в неукротимый огненный шар. Они здесь, чтобы наблюдать, подумал он, или спрятаться от надвигающегося вторжения АНБУ. Никто из них не стремился помочь ему. Каждый раз, когда он пытался окликнуть их, даже называя по имени, его встречала глубокая тишина. — Такаши... Сано... Канаме? — спокойно позвал он. — Он собирается меня убить. Вас это устраивает? Он предполагал, что в их молчании присутствует своего рода чувство вины, однако оно не так полезно, как действия. Он размышлял обо всём, что сделал, чтобы защитить свою семью — обо всех мостах, которые он сжёг, как в прямом, так и в переносном смысле — и задавался вопросом, стоило ли оно того. — ...не лучшая идея. — Карасу никогда ничего не говорил о смерти… — ...только так это сработает. — Нам нужна защита биджу, чтобы противостоять деревням… Но шёпот быстро заглушил недовольный гул хвостатого зверя, и Какаши так и не смог распознать владельцев голосов. Возможно, не вся его семья была в восторге от планов Карасу. Тем не менее, ни один из них не стал бы перечить главе клана; не для того, чтобы спасти паршивую овцу, которая мало чем заслужила их доверие. Внезапно под медленными, громоподобными криками биджу раздался другой шум. Крик младенца. Лёгкие Какаши перестали работать. Нет... пожалуйста... Он доблестно боролся с оковами и пытался тряхнуть головой достаточно сильно, чтобы сорвать повязку с глаз. Вокруг него послышался скрежет шагов по раскалённой земле, хнычущего ребёнка поднесли ближе, и вдруг чья-то рука коснулась его головы, а другая стянула повязку с его правого глаза. Карасу наклонился, чтобы он мог его видеть. — Привет, — радостно поприветствовал он, и только когда он отошёл назад, Какаши смог наконец увидеть обстановку вокруг себя, словно занавес на сцене наконец-то поднялся, и он был зрителем, который мог сделать из реквизита всё, что пожелает. И тут же его взгляд привлёк чудовищный биджу. Он был в точности таким же, как он помнил, и хотя он был усмирен и глубоко дышал, его выразительные умные глаза следили за маленькой фигурой Карасу, пока тот ходил взад-вперёд вне досягаемости его клюва, проверяя кровавые печати, нарисованные на земле. Их было больше, чем помнил Какаши. Это представляло собой настоящее произведение искусства, состоящее из циклических заклинаний и колец силы. Какаши посмотрел вниз и понял, что он прикован прямо посередине одного из самых больших. В нескольких метрах от него, в самом большом кольце из печатей, лежал свёрток кричащих одеял, из которого лихорадочно махали две маленькие ручки. От такого зрелища было трудно отвести взгляд, и слишком легко забыть, что в комнате находится гигантское мифическое чудовище. Слишком легко забыть, что Карасу приближается к нему с кунаем... По крайней мере, до тех пор, пока этот кунай не полоснул его по руке. Какаши поморщился. Ужасающее количество крови начало стекать по его руке в котелок, который Карасу держал в другой руке. — Где Сакура? — спросил он. Он был так уверен, что Сакура найдёт ребёнка раньше Карасу. — С ней всё в порядке, — беспечно сказал Карасу. — Я объяснил ей план, она дружелюбно передала ребёнка и сказала: «Делай, что хочешь, мне всё равно никогда не нравился этот Какаши, а ты гораздо красивее». Разве это не мило? Однако Какаши чувствовал исходящий от него запах её крови. — Что ты с ней сделал? — холодно спросил он. — Ничего такого, что, я уверен, ей бы не понравилось, — засмеялся он. — Ты всегда знал, кто она? Карасу не сводил глаз с быстро наполняющегося котелка. — Всегда, — мягко ответил он. — С того момента, как я увидел её в холле, когда приехал, и увидел эти удивительно ужасные волосы, я знал, кто она. Или, по крайней мере, я знал, что она работает с тобой, потому что видел вас вместе в Джонане. Только когда она сказала мне, что её зовут Сакура, я понял, что она, вероятно, та самая Сакура, о которой ты говорил раньше... ученица, верно? И когда моя волчица сказала мне, что она почти наверняка беременна от кого-то из нашей семьи, я заподозрил, что это ты. Однако я не был полностью уверен. Пока я не пошёл к доктору, и он не показал мне снимки, доказывающие, что она на восемнадцатой неделе беременности, хотя она находилась в поместье и в пределах досягаемости Тошио всего восемь. Кстати, я давно хотел спросить... не слишком ли она молода для тебя? Ты совратитель малолетних. Какаши посмотрел на своего сына, чьи маленькие ножки сердито пинали одеяла. — Кто бы говорил. — Ах! — Карасу сделал паузу. — Подловил меня, да? Он помешал пальцем кровь в котелке и, посмеиваясь, зашёл Какаши за спину. Мгновение спустя Какаши почувствовал, как тот же кунай прорезает его одежду, срывает жилет АНБУ и облегающую рубашку, обнажая спину. Палец Карасу начал выводить слова и печати на его плечах... его же кровью. — Десять баллов за преданность делу, — выдавил Какаши. — Но я всё ещё не понимаю, почему тебе так необходимо использовать именно этого ребёнка. За то время, что ты потратил впустую, ожидая его рождения и мороча мне голову, ты мог бы провести эксперименты над сотнями детей. Ты делаешь это только назло мне? Он уже знал ответ, но не знал, как ещё выиграть время. — Это не эксперимент, Какаши, — спокойно ответил Карасу. — Я бы не стал этого делать, если бы не был абсолютно уверен, что это сработает. И ничего личного против тебя... просто ты стоишь у меня на пути. Всегда стоял. Какаши пожал плечами и обрадовался, услышав раздражённое ворчание Карасу, когда тот смазал свою работу. — Отпусти меня и ребёнка. Я с радостью навсегда уберусь с твоего пути. Ты должен был просто сказать. — Я говорил, — сказал Карасу. — Я сказал тебе, что этот клан никогда не восстановит свои правах, если власть не вернётся к истинному наследнику. Наконец-то я могу исправить нарушение порядка наследования, которое создал твой отец, бросив нас. — Убив истинного наследника? — недоверчиво спросил Какаши. — Таков был план. Но потом у тебя родился сын, верно? Какаши молчал. — Конечно, и я собираюсь сделать его более могущественным, чем мы с тобой когда-либо могли мечтать стать. И самое главное, я буду его отцом. Я бы давно вернул тебе титул лидера, если бы ты не дал понять, что твой отец сформировал тебя по своему образу и подобию. Ты всегда был так отстранён от клана, тактично отвергая все мои попытки заручиться твоей помощью против Конохи, пока ты вдруг не объявился в поисках своей подружки и не притворился, что ты здесь, чтобы помочь нам. Так что, нет, я не дам тебе шанса развратить твоего сына таким же образом. Пусть ты его биологический отец, но именно меня он будет называть папой, и именно у меня он будет учиться, и перенимать мою философию. Он будет истинным лидером этого клана, и он будет моим наследием. Ты будешь просто бедным несчастным отцом, который умер, чтобы дать ему жизнь, но которого он никогда не узнает и на которого ему всегда будет наплевать. А его мать? Ну, я просто скажу ему правду... она была ничтожеством, которому он никогда не был нужен. — Кого ты обманываешь, Карасу, — сказал Какаши, его лицо побелело от ярости. — Тебе нельзя доверять детей. Ты, вероятно, уронишь его вниз головой в первую же неделю. — Так вот почему это их слабое место, да? Значит он ударится? Какаши закрыл глаза в безмолвной молитве о божественном вмешательстве; если кто и заслуживал быть поражённым молнией или огромной огненной птицей, так это Карасу. Миллион колких оскорблений вертелись на кончике его языка, готовые вот-вот вырваться наружу и обрушиться на кузена, но он знал, что, поддавшись гневу, только позабавит Карасу и подчеркнёт его собственное бессилие. Поэтому он сохранял спокойствие и вместо этого сказал: — Я и не подозревал, что ты так меня ненавидишь. — Ненавижу? Я не ненавижу тебя, Какаши, — сказал Карасу, поворачиваясь к нему лицом, со странным сочувствующим выражением, учитывая, что его пальцы были запачканы кровью Какаши. — Да, я пожалел тебя, потому что в конце концов ты просто ещё один внушаемый дурак, так что не думай, что это акт ненависти или мести за все неприятности, которые ты мне причинил — всё-таки ты был весьма полезен в снабжении Конохи ложной информацией — думай об этом, как об усыплении любимого щенка, больного чумкой. Хорошо? Блестяще, подумал Какаши. — Я всё ещё не думаю, что убивать меня так необходимо. — Боюсь, без этого не создать джинчурики, — посетовал Карасу. — Запечатывание биджу всегда происходит наиболее гладко, когда кровь жертвы совпадает с кровью носителя. Девятихвостый, однохвостый и предыдущий шестихвостый джинчурики были созданы в результате жертвоприношения одного из родителей. Ты хочешь увидеть его? — Увидеть кого? — возмутился Какаши. — Одного из последних сосудов Рокуби, — сказал Карасу. — Именно его труды и исследования передала мне Ива, когда вручила нам биджу. Он был чрезвычайно полезен для меня. И дожил до глубокой старости. Разве это не обнадёживает? Достав из заднего кармана липкими от крови пальцами старый лист бумаги, Карасу небрежно протянул его Какаши, и тот медленно моргнул, разглядывая очень древний набросок, сделанный тушью и акварелью. Это был рисунок старика, который во всех отношениях выглядел вполне заурядно. Если не считать носа, который выступал на добрый фут из его лица. — Эм… — сказал он, уставившись. — Если тебя интересует нос, — небрежно сказал Карасу, в его голосе звучало веселье, — мне сказали, что все джинчурики сохраняют некоторое физическое сходство со своими биджу. Вот почему носители птицы тенгу... одни из самых узнаваемых. Какаши продолжал смотреть на рисунок, и всё, что он мог думать после этого, было: О. Чёрт возьми. Нет.

***

— Ну же, ну же, пожалуйста… Сакура откинула волосы с лица и ещё раз попыталась направить чакру в маленькую кошку. Каждый раз свет вокруг её рук бесполезно мерцал всего мгновение, прежде чем угаснуть, и каждый раз Сакура чувствовала, что она всё ближе подходит к грани отчаяния. Она должна была найти Карасу и сына. Но она не могла оставить Ня и Докко в таком состоянии. Они столько раз поддерживали её, что она не могла бросить их сейчас. Сакура чувствовала, что её разрывает на две части: ей нужно было продолжать поиски своего ребёнка, а ещё нужно было помочь своим самым верным спутникам. Вдобавок ко всему, она истекала кровью, хотя и отказывалась исцелить себя, пока не спасёт Ня. Но она была не одна в подземелье. Докко услышал его первым; медленный, размеренный тук... тук... тук... чего-то, приближающегося к ним по тёмному коридору. Его уши дёрнулись и прижались, и он нервно повернулся, вглядываясь в темноту, пока Сакура шептала тревожные мольбы пятнистому котёнку. Она не заметила, что привлекло его внимание, пока не услышала низкий, надтреснутый голос, доносившийся из тени. — А… куноичи из Конохи. Сакура мрачно посмотрела на фигуру, медленно ковыляющую к ним, не в силах почувствовать ни страха, ни удивления. Вскоре она поняла, что это не кто иной, как старик, шаркающий по каменному полу и стучащий по нему деревянным посохом так же регулярно, как медленные часы. Из-за сутулости он был примерно одного роста с ней, но она полагала, что в молодости он был таким же высоким, как Какаши. Он даже был немного похож на него. Старик остановился всего в метре от того места, где она сидела, и их окутал его запах... и Сакура невольно вспомнила тот случай, когда Какаши завёл команду в опиумный притон, чтобы найти информатора. — Что случилось? — прохрипел он, глядя на её заплаканное лицо, прежде чем перевести взгляд на котёнка у неё на коленях. — Твой призыв? — Я не могу её исцелить... — прошептала Сакура, не заботясь о том, что он был врагом. Осталось так мало того, что эти люди могли отнять у неё, что сил бороться больше не было. — Глупости. Внутренности одного млекопитающего такие же, как и у любого другого, хотя с такими маленькими, как этот, придётся повозиться... дай-ка взглянуть. — Старик присел на корточки и положил свой посох на землю, чтобы посмотреть на совершенно неподвижную кошку на коленях Сакуры. Он протянул руку и слегка пошевелил пальцами. Тёплое белое сияние окутало руку и кошку, и Сакура заметила, что его чакра почти такая же, как у Какаши. Глядя на его слегка дрожащие руки, она спросила: — Кто ты? — Она не знала, что в клане Хатаке есть медики, потому что это дзюцу было не из разряда простых приёмов первой помощи, которым обычно владели некоторые чересчур опытные умники вроде Какаши. Такое дзюцу требовало интенсивного изучения в течение пятидесяти лет. — Большинство людей, включая моих милых отпрысков, называют меня Старой Курилкой, — сказал он. — Все остальные знают меня как Эноки, или Эно. Сакура громко ахнула и посмотрела на мужчину широко раскрытыми глазами. — Боже мой, — прошептала она, поражённая, — ты... мой сын из будущего, или что-то типа того? — Она не могла больше выносить ужасные игры разума Карасу. Свечение на его руках постепенно угасало, пока он смотрел на неё в ответ. — У меня старческий маразм, — пробормотал он, — но я понятия не имею, какое оправдание у тебя. Мягкая пушистая голова ткнулась Сакуре в руку. — Сакура... Сакура... — раздался тихий, слабый голосок. Докко оживился, мурлыча так громко, что шум заполнил весь коридор. Прижавшись к ноге Сакуры, он с энтузиазмом вылизывал лицо Ня – с таким энтузиазмом, что Ня чуть не свалилась с колен Сакуры, но она тоже слабо мурлыкала в ответ. Один из многочисленных узлов, душивших сердце Сакуры, ослаб, и она со вздохом прислонилась к стене. — Докко... забери Ня. Дальше я сама, — сказала она, ласково потрепав Ня за ухо. — Ты слышала её, — тихо сказал Докко маленькой кошке, которая не стала спорить. С тихим хлопком она исчезла, за ней последовал Докко, и в подвале остались только Сакура и странный старик, носивший имя её сына. — Спасибо, — тихо сказала она, неуверенно глядя на него из-под ресниц. Ей пришло в голову, что у неё никогда раньше не было причин благодарить кого-либо из Хатаке, кроме Какаши. — С кошками легко, как только ты поймёшь принцип. Я уверен, что однажды ты тоже этому научишься. Преимущество освоения методов лечения в том, что с возрастом твои знания только улучшаются, даже если скорость, сила и выносливость начинают тебя покидать. В девяносто лет ты можешь быть лучшим медиком, чем в тридцать, но не лучшим бойцом. Ты так не думаешь? Сакура честно не знала, что и думать. — А что насчёт тебя? — спросил он. — Здесь не место молодой матери. — Меня бы здесь не было, если бы в этом не было необходимости, — сказала она. — Я должна найти своего сына. — Тот самый малыш? Я думаю, он сейчас под озером, и пока мы разговариваем, ему вживляют биджу. Сакура свирепо сверкнула глазами. Старик отшатнулся назад, схватившись за грудь. — Боже мой! Это чуть не превратило меня в камень! — Не надо со мной шутить, — выдавила она, заставляя себя встать, прижав руку к кровоточащим швам, беззвучно заживляя их. — Спасибо, что помог моей кошке, но если ты собираешься стоять у меня на пути, я сломаю эту палку о твою голову. — Как грубо. Не понимаю, за что ты так нравишься Какаши, — сказал он. — Но, как видишь, я не в том состоянии, чтобы стоять у кого-либо на пути. Это моё оправдание, и я его придерживаюсь. — Понятно, — осторожно сказала она. — Вот если бы ты попросила меня о помощи, это было бы совсем другое дело. Я думал попросить тебя о том же. Сакура недоверчиво посмотрела на него. — Что? — Внук моего брата в последнее время доставляет немало хлопот. Он охотно узурпирует власть нашего истинного наследника на протяжении долгого времени, и все настолько его боятся, что позволяют ему это. И не без оснований... он маньяк. Умный, но, безусловно, маньяк. Единственный, кто может законно бросить ему вызов — это единственный, кто не заинтересован в этом, что проблематично, потому что если Какаши не сможет заставить себя убить Карасу, то я в недоумении, как найти кого-то, кто сможет. Он окинул взглядом багровые отметины на её лице. — Готов поспорить, что ты была б не прочь увидеть Карасу мёртвым. — Это не мешало бы мне спать по ночам, — медленно произнесла она. На самом деле это, вероятно, помогло бы ей спать ещё крепче. — Тогда у нас есть ещё кое-что общее. — Ты хочешь смерти своего великого племянника? — спросила она. — Не такой уж он и великий, но я знаю, что нужно сделать, чтобы закончить войну. Карасу — всего лишь избалованный сопляк, выросший в мирное время — он не имеет ни малейшего представления о том, что такое война, кроме как отсиживаться в сторонке и организовывать её из безопасной анонимности. Он слышал рассказы о временах, когда этот клан почитался как клан могущественных бойцов, и захотел вернуться в те дни, но во время последней войны, в которой мы сражались, я потерял четырёх братьев и двух сестёр, а ведь мы были на стороне победителей. Из-за Карасу на эту семью обрушится вся ярость деревень, и тогда мы все погибнем. Мне нужно думать о внуках. Самый младший едва ли старше твоего мальчика. Как ты думаешь, что я чувствую из-за всего этого? Всё, что осталось у старика — это уверенность в том, что его дети и внуки переживут его, а действия Карасу позволили всей той безопасности, которую мы так долго пытались создать, просто... кануть в лету. — Если бы я могла убить Карасу, я бы убила, — немного нетерпеливо сказала Сакура. — Тебе не нужно убеждать меня, что ему лучше быть мёртвым, чем живым. Он забрал моего сына. — Полагаю, ты хочешь вернуть его? Сакура ждала, не желая озвучивать очевидное. — Там, под озером, есть ворон, — сказал старый Эноки. — Он там для меня, чтобы я мог лицезреть знаменательное событие, как Карасу убивает одного наследника и приговаривает к безумию другого. Но мне совсем не хочется наблюдать за такой мерзостью, так что, может быть, ты захочешь пойти вместо меня? Сакура моргнула. — Ты покажешь мне, как попасть под озеро? — Не все могут проплыть этот путь, поэтому туда поместили несколько воронов. Ты знаешь, как работает дзюцу переноса тела? Она слегка кивнула. Она уже испытала его с Какаши, и дважды видела, как Карасу выполнял его прямо перед ней, оба раза с её сыном. — Тогда ты знаешь, что там, внизу, ты будешь сама по себе. Скорее всего, ты умрёшь. Никакие АНБУ не придут тебе на помощь... после того, как Карасу убедил Иву напасть. — Он вздохнул и почесал затылок. — Хотя, возможно, оно того стоит, если ты спасёшь своего сына и уничтожишь Карасу. И, возможно, Какаши тоже. — Что? Спасти его или уничтожить? — На твоё усмотрение, — рассмеялся Эноки. — Хм, — неуверенно хмыкнула Сакура. За последние несколько месяцев её не раз обманывали, и она не была уверена, что доверять незнакомцу, который, в конце концов, был Хатаке, так уж мудро. Но её более пессимистичная сторона предупреждала, что вряд ли кто-то сможет ухудшить и без того ужасное положение. Конечно, этот тип предлагал броситься с головой в огненную бурю без какого-либо плана спасения, но что ещё она могла сделать в данный момент? Сколько времени у неё осталось до того, как Карасу вживит монстра в её дитя? У неё действительно нет времени осторожничать. — Хорошо, — сказала она, слабо кивнув. — Если ты можешь доставить меня туда, сделай это. Он вздёрнул подбородок. — Прошу прощения? — Что? — Я не слышал «пожалуйста». — А... — Молодые люди не должны так пренебрегать своими манерами. — Ну... — Ну? — ...пожалуйста? Рот мужчины расплылся в почти беззубой ухмылке, и со скоростью, не свойственной его распухшим, поражённым артритом суставам, его руки проделали серию печатей, от которых у неё чуть не разбежались глаза. В последний момент, когда она увидела, что он формирует печать птицы, она почувствовала знакомый рывок дзюцу переноса тела, и покалывающее ощущение перьев, прорастающих из её кожи, прокатилось по ней, как волна. Затем перья отделились, и она очутилась на неровной земле. По изменившейся плотности воздуха она поняла, что находится гораздо глубже под землей, чем минуту назад, и инстинктивно присела, понимая, что где бы она ни оказалась, её бросили сюда, как голубя к кошкам. Но когда её глаза привыкли к тусклому освещению, она поняла, что кроме неё в этой подземной камере находится только садовник, храпящий на каменном сиденье, не обращая внимания на её внезапное появление всего в нескольких шагах от него. Сакура осмотрелась. Это была не совсем камера, скорее туннель, который круто поднимался вверх, следуя за водной жилой. Казалось, он заканчивался у подозрительно гладкой каменной стены, возле которой спал садовник, и только тогда Сакура заметила наклеенную посередине бумажную печать. Она видела достаточно, чтобы распознать её основную функцию. Выполнив быстрое хенге-дзюцу, чтобы принять облик старика, который отправил её сюда, она протянула руку и сорвала бумагу. Движение камня разбудило садовника, который открыл один мутный глаз и пробормотал что-то вроде «вы опоздали», после чего снова погрузился в сон. Сакура, однако, едва ли это заметила. Она была слишком потрясена сценой, открывшейся перед ней, когда каменная стена широко разверзлась. Другие Хатаке, стоявшие вокруг, почти закрывали ей обзор. Несколько человек повернулись и окинули её тусклым взглядом, но не придали значения её появлению. Сакура же уставилась на феноменальное чудовище, заполнившее большую часть гигантской пещеры. Ей уже доводилось видеть девятихвостого лиса в буйстве, которое было настолько впечатляющим, насколько это вообще возможно для биджу, но одно дело видеть, как такое ужасное существо дичает в виду своей природы. И совсем другое — видеть его закованным в цепи и покорённым, как какое-нибудь домашнее животное. Что было ещё хуже... потому что она знала, что тот, кто способен управлять таким зверем, сам должен быть ещё более злобным зверем. И вот он стоит, смеется и дразнит полуголого мужчину, также скованного цепями. Сквозь испарения серы, гулкое дыхание гиганта и смех маленького человечка она услышала крик ребёнка. Её ребёнка. Она сразу же посмотрела на свёрток с одеялами, лежащий на земле между Какаши и биджу, и ей пришлось обуздать навязчивое желание отбросить весь здравый смысл и рассудок, чтобы подбежать к нему. Она не успеет пройти и трёх шагов, как кто-нибудь её прикончит. Поэтому она заставила себя дышать и сохранять спокойствие. Казалось, что в любой момент биджу может протянуть лапу и раздавить её маленького мальчика в мгновение ока, но монстр был под контролем Карасу. Он не причинит — не может причинить — вреда ребёнку. Пока нет. Ещё было время разработать план. — ...бесчеловечно! Ты не посмеешь! Сакура перевела взгляд на Какаши, который, как она заметила, довольно сильно сопротивлялся своим путам и кричал с большей враждебностью, чем, как она думала, он был способен. — Я убью тебя за это! Одно дело поступать так с ребёнком — и совсем другое — сделать это! Монстр! — Я бы не возражал против сына с большим носом, если бы он мог сокрушать целые деревни своим кулаком. Возможно, над ним немного посмеются, но… — Немного?! — Ладно, может, и много, но ты должен признать… — Ничего не признаю! Отпусти меня, чтобы я мог выбить всю дурь из тебя, ты, двуличный говнюк! На этот раз ты зашёл слишком далеко! — Следи за своим языком в присутствии ребёнка, Какаши! — Да пошёл ты! — Ну что ж. Твоему развращающему влиянию пришёл конец. Давай приступим к запечатыванию, хорошо? Все в зале, казалось, немного выпрямились, как будто именно этих слов они ждали всё это время. Даже биджу, казалось, раздулся, когда его перья поднялись и замерцали, превратившись в пламя. Он не был счастлив. Он не хотел быть запечатанным. Карасу поднял руку, отдал команду, и тот начал стихать. Сакура в отчаянии огляделась вокруг в поисках способа предотвратить приближающуюся катастрофу. Увидев на земле осколок камня, она, не задумываясь, схватила его. Он был острым, смертоносным. Она посмотрела на повернувшегося спиной Карасу, и от искушения у неё дрогнула рука. Но она узнала монстра, когда увидела его. Годы тренировок запрещали ей тратить свой единственный удар на человека, чей ранг намного выше её, и если она могла увернуться от куная, то он точно увернётся от шального камня. Она посмотрела на Какаши и увидела как напрягаются мышцы его обнажённой спины, когда он изо всех сил боролся с цепями. На его спине было что-то написано... красным... кровью. С новым приступом тревоги Сакура осознала, что эти символы и каракули соответствуют кольцу печатей на земле вокруг него, вокруг Эноки и, в конечном счёте, вокруг биджу. Какаши был частью печати. Сакура проводила исследования в прошлом. Она знала, что при каждой попытке запечатать биджу в человека, какие бы методы ни использовались, всегда происходил некий обмен жизнями, как будто уничтожения будущего хозяина было недостаточно для этой дорогостоящей сделки. Чем ближе кровь жертвы к крови хозяина, тем успешнее пройдёт передача. И она тут же поняла, что Какаши и есть та самая жертва. Она приняла решение. Отведя руку назад, она пустила камень в полёт, усилив бросок чакрой. Карасу резко обернулся на звук разрывающихся металлических звеньев, но к тому времени было уже слишком поздно. Какаши уже поднялся на ноги, свободной рукой разорвав оставшуюся цепь и сняв повязку с глаз. Весёлое настроение Карасу мгновенно улетучилось, как у кошки, которую бросили в ванну с холодной водой. — Кто это бросил?! — зашипел он. — Не обращай внимания, Карасу, — тихо сказал Какаши. — Теперь смотри на меня. Он бросился на него, размахивая сломанными цепями, всё ещё свисавшими с его запястий, как оружием. Карасу не смотрел ему в глаза – не смотрел на его шаринган – вместо этого сосредоточив внимание на ногах и руках Какаши, отпрыгнул назад, чтобы избежать первого удара тяжёлой цепи, но не совсем сумел избежать второго, который обернулся вокруг его руки. Разгневанный, он попытался потянуть Какаши на себя, но, хотя у него было преимущество в весе, Какаши присел, опустив центр тяжести и схватил Карасу за рубашку. Одним быстрым рывком он перекинул своего кузена через голову на спину, придавив его ногой. Несколько членов клана начали продвигаться вперёд. — Не подходите, идиоты! — крикнул Карасу. — Вы растопчете печати, и всё будет напрасно! Из толпы Хатаке вынырнула маленькая фигурка, устремившись прямо к ребёнку. У Какаши слегка ёкнуло сердце, когда он узнал её. Это было последнее место, где он хотел бы её видеть, но теперь, когда она была здесь, он знал, что нуждается в её помощи. Карасу тоже увидел её, и в тот момент, когда Какаши отвлёкся, он поднял руку не связанную с Какаши, и выкрикнул команду биджу. Чудовищная птица неумолимо сдвинулась с места, вытянув одно когтистое крыло, и обрушила его на ребёнка с таким грохотом, что вся пещера содрогнулась. Сакура закричала, но не остановилась. Она исчезла в облаке пыли, поднявшемся вокруг крыла биджу. — Сакура! — Какаши попытался пошевелиться, забыв, что он всё ещё прикован к Карасу. Кузен потянул его вниз, повалив своим весом на землю. Кандалы на его запястье нагрелись — плоть начала шипеть под металлической полосой — оглянувшись, он увидел, что Карасу тихо скандирует слова огненного дзюцу, и быстро разорвал размягчающуюся цепь, соединявшую их, отпрянув назад, он прижал к себе обожжённую руку. Поворачиваться спиной к Карасу было неразумно, и он разрывался между столкновением с своим самым опасным противником и бегством, чтобы помочь Сакуре и их ребёнку. Сакура и малыш победили; выпустив в Карасу электрическую имитацию собаки, он повернулся и побежал в сторону рассеивающейся пыли. Он увидел Сакуру, изо всех сил пытающуюся подобраться поближе к биджу. Одной только ауры колоссальной чакры было достаточно, чтобы убить слабака, а на расстоянии вытянутой руки от гигантского когтя она выглядела близкой к обмороку. Ребёнок всё ещё плакал. Не раздавленный, но зажатый в клетке под этими когтями. Не было никакой возможности достать его, не рискуя быть сожжённым дотла его чакрой. Прежде чем Какаши успел дотянуться до Сакуры и физически оттащить её от биджу, мощный удар ногой в спину повалил его на землю. Он поднял голову и посмотрел на Карасу. — Вернись в кольцо, Какаши, — приказал его кузен, указывая на печать на полу, как родитель мог указывать на спальню. — Ты не сможешь победить, ты... ты хотя бы обратишь внимание, что я надираю тебе задницу? Какаши снова с трудом поднялся на ноги, пытаясь добраться до Сакуры, которая слабо отбивалась от когтей биджу, пытаясь добраться до ребёнка. Если она не потеряет сознание от силы чакры, то почти наверняка будет разрублена, если эта птица хотя бы дёрнет когтем. Она уже смотрела на неё злыми пронзительными глазами. Не обращая внимания на Карасу, Какаши бросился к ней, чтобы оттащить её в сторону... но она, должно быть, использовала свою чакру, чтобы напитать кулаки сталью, потому что в тот момент, когда он схватил её за плечи, раздался мощный треск, когда коготь Рокуби раскололся, и кусок размером с его руку остался в руках Сакуры. Рокуби закричал, поднимая своё огромное когтистое крыло, готовый обрушить его на всех – Сакуру, Какаши и ребёнка. Сакура попыталась нырнуть, чтобы прикрыть Эноки, в то время как Какаши одновременно пытался оттащить её и отвести прицел биджу от них. В результате они оба пошатнулись и не сдвинулись с места, и Какаши был почти уверен, что их размазало бы по земле, как неудачливых мух, если бы Карасу не поднял руки и не выкрикнул один из своих неразборчивых приказов. Зверь вздрогнул, сопротивляясь. Карасу снова закричал, и постепенно зверь сдался, переместив свои когти обратно на ребёнка с низким, громоподобным рыком недовольства. В его руках Сакура издала тихий страдальческий звук, всё ещё сжимая обломок когтя Рокуби. Позади них тяжело дышал Карасу. — Теперь ты видишь? — спросил он. — Ты не можешь победить, а своими выходками угрожаешь всё разрушить и всех убить. Теперь ты действительно начинаешь меня раздражать. Сакура замерла в объятиях Какаши. — Раздражать? — выдавила она из себя. — Хм? — Карасу наклонился, чтобы выглянуть из-за Какаши. — Неужели я только что слышал мышиный писк? Какаши не мог остановить её. Она вывернулась из его хватки и замахнулась прежде чем кто-либо успел понять, что происходит. Голова Карасу откинулась назад со слышимым хрустом, когда осколок прошёлся ему по подбородку, и он, ошеломлённый, пошатнулся. — Ты раздражён, да? — закричала Сакура, бросаясь к нему, снова поднимая свой осколок. По весу и силе чакры, которую она в него вложила, он мог бы сойти за свинцовую трубу. — Неужели?! Она обрушила осколок на его череп, заставив Карасу упасть на колени и схватиться за затылок, шипя от боли. — Ты украл моего ребёнка и подверг его опасности, и ты раздражён?! — Её крик был подкреплён ещё одним ударом по голове, полностью сбившим его с ног. — Ты вырезал своё имя на моём лице и ты говоришь мне, что я раздражаю тебя?! Сакура в последний раз подняла коготь, готовая размазать его мозги по земле. Остальные члены клана двигались, кричали, бежали вперёд, чтобы остановить её. Какаши добрался до неё первым, обхватив руками за талию, приподнимая её и оттаскивая в сторону. — Нет! — бушевала она, извиваясь и рыча. — Не смей меня останавливать! Он заслуживает этого! Он заслуживает смерти! Он должен умереть! Он резко поставил её на землю и повернулся, угрожающе указывая на приближающихся людей. Они остановились, но, возможно, только потому, что Карасу перекатился на спину, зажимая кровоточащее ухо и ругаясь себе под нос. Было ясно, что с ним всё в порядке. — Сука… у меня лопнула барабанная перепонка, — проворчал он, осторожно вставая на ноги, склонив голову набок. — Вот это действительно раздражает. Сакура, казалось, заметно надулась и двинулась так, словно хотела ударить его снова. Какаши вытянул руку, удерживая её, хотя он был рад видеть, что на этот раз Карасу смотрел на неё более настороженно. Карасу был начеку, он не позволит ей снова ударить его, а с семьёй, поддерживающей его, они были в безнадёжном меньшинстве. Он смотрел то на Рокуби, то на Карасу, то на Сакуру, и видел, что она готовится сражаться не на жизнь, а на смерть. Выхода из этой ситуации просто не было. Сакура, должно быть, знала, что спускаться сюда — самоубийство, но она не могла отказаться от ребёнка, даже ради собственной жизни. — Пообещай мне, что Сакура будет в безопасности, — сказал Какаши Карасу. — И ты снимешь метку с её лица. — Твоя последняя просьба? — ухмыльнулся он. Сакура схватила его за руку. — Что ты делаешь? — Нам отсюда не выбраться, Сакура, — тихо сказал он. — Если я сдамся, ты и ребёнок, по крайней мере, будете в безопасности. — Нет, — закричала она. — Нет, о чём ты думаешь?! Он не станет джинчурики! Я этого не допущу! Ты не принесёшь себя в жертву! — Послушай его, Сакура, — упрекнул её Карасу. — Он знает, о чём говорит. Вы двое можете продолжать сопротивляться, но одно моё слово, и этот биджу раздавит вас обоих, и тогда Эноки придётся рискнуть с менее надёжной жертвой. Что бы ни случилось, мальчик — мой, а останешься ли ты жива, зависит только от тебя. — Какаши, — сказала Сакура низким голосом. — Не надо. — Я не знаю, что ещё можно сделать, — прошептал он. — Это просто! — рявкнула она, подняв кулак. — Я могу разнести пол в щепки. Твоё чёртово запечатывающее дзюцу не сработает, если все печати будут разрушены, верно? Карасу выглядел невозмутимым. — Разрушь печати, и этот монстр выйдет из-под моего контроля, — холодно сказал он. — Он раздавит твоего ребёнка за секунду. — Он блефует… — выдавила Сакура. На челюсти Какаши дрогнул мускул. — Нет, не блефует, и если бы ты убила его сейчас, произошло бы то же самое. Ярость Сакуры немного поубавилась, и ей уже не так хотелось пробить череп Карасу. Она огляделась вокруг, словно только что начала осознавать, насколько безнадёжным было их положение. Это была смертельная тупиковая ситуация; Карасу был единственным, кто держал Рокуби под контролем, и если этот контроль ослабнет, Эноки погибнет первым. Единственным выходом было сдаться. — Возьми меня вместо него, — сказала Сакура, шагнув вперед. — Я такая же хорошая жертва. — Да, — воскликнул Карасу. — Какая хорошая идея! Используем тебя, тогда я смогу оставить Какаши. Какаши схватил её за жилетку и практически швырнул за спину. Она зашаталась и упала на бедро, и, судя по тому, как камень под ней хлюпнул, словно густой клей, и поглотил её руки, Какаши применил дзюцу, чтобы поймать её в ловушку. Карасу разразился хохотом. Какаши извиняюще посмотрел на неё. — Эноки будет нуждаться в тебе больше, чем во мне. Не будь глупой. — Глупой?! Кто здесь ведет себя глупо? — Она попыталась высвободить руки, но земля снова затвердела и превратилась в камень. — Какаши! — Когда всё закончится, ты вытащишь его отсюда. Я знаю, что вытащишь, — сказал он ей. — Не ставь на это, — сухо заметил Карасу. — Какаши, — прошипела Сакура, пытаясь подчинить его своей воле одним только властным тоном. Он уже отвернулся от неё. — Какаши, не надо! Какаши! Игнорировать её было трудно. Уйти от неё и вернуться к Карасу. Это было не благородство или самоотверженность, подумал он, а скорее эгоизм. Кто-то должен был сегодня умереть, и это точно не Сакура. Это единственное, с чем он не смог бы жить: иметь мерзость в ребёнке, и эту мерзость купить жизнью женщины, которую он любил. Он не хотел этой боли, а Сакура не заслуживала такой участи. У неё была впереди своя жизнь и своё место в Конохе среди её друзей и коллег. Какаши было нечего терять. Его жизнь была гораздо менее ценной. Из всех, кто находился под этим озером, он был самым расходным материалом. Проходя мимо Карасу, он остановился. — Ты освободишь её, — сказал он жёстким голосом. Это был не вопрос и даже не уговоры. Его кузен слабо пожал плечами в знак согласия. — Если ты этого хочешь. Я просто рад, что ты вспомнил, в чём заключаются твои приоритеты. Я обещаю рассказывать ему о тебе хорошие вещи, когда он станет достаточно взрослым. Это было уже слишком. Правый кулак Какаши взметнулся, чтобы нанести ему заслуженный удар. Карасу заблокировал и этот удар, и левый хук, который последовал мгновением позже. Однако он пропустил третий удар, и Какаши с чувством глубокого удовлетворения почувствовал, как его кулак врезался в самое нежное место его беззащитного живота, и увидел, как Карасу закашлялся и согнулся пополам, хрипя. — Больно… неудачник… — выдохнул он. — Мои приоритеты никогда не менялись, — огрызнулся Какаши. — Я делаю это не ради тебя или клана. Вы все сегодня показали своё истинное лицо, пассивно стоя в сторонке и обрекая ребёнка на боль и страдания. Это не прославит клан. Я отдам ему свою жизнь, чтобы, когда придёт время, твоё «творение» обернулось против тебя, и я так или иначе отомщу. Некоторые из клана теперь выглядели смущёнными — большинство смотрело в сторону уже довольно долгое время. Теперь на лице Карасу не было ни смеха, ни веселья. С видом, словно он надкусил кожуру лимона, он схватил Какаши за руку и грубо повёл его обратно к кругу печатей, где он изначально был прикован. Он поставил его на колени, но на этот раз никаких ограничений не было. Теперь спасения не было. — Мне очень жаль, что это должен быть ты, — сказал Карасу позади него достаточно громко, чтобы Какаши услышал. — Ты мне действительно нравился. С тобой было по-настоящему весело, когда ты спускался с небес на землю, чтобы побыть с нами, и ты многому меня научил. Не только дзюцу, но и тому, как устроен мир. Если бы ты не был таким твердолобым, то этого бы не произошло. Я бы с радостью отдал тебе титул Карасу, если бы ты не был так опасен для нас. Но если клан хочет выжить, то нам придётся пойти этим путём. Эноки — наша единственная надежда. — Эноки станет твоим концом, Фумио, — сказал Какаши. — Джинчурики принесли своим хранителям больше боли и разрушений, чем кому-либо другому. Помни об этом, когда этот клан будет разорван на части каждой деревней и каждой фракцией, желающей заполучить его. — Увидим, — беспечно пожал плечами Карасу. — А... ну, по крайней мере, я увижу. Всё ещё воткнутая в землю, Сакура сидела, тяжело и учащённо дыша. — Какаши? — неуверенно позвала она, как будто всё ещё не верила в происходящее. — Какаши, ты не обязан этого делать… пожалуйста… — Попрощайся с ней, — мягко сказал Карасу. — Когда это произойдёт, это будет быстро и безболезненно, я обещаю. Какаши крепко зажмурил глаза. На самом деле он не хотел умирать, но, должно быть, в его мозгу сейчас был какой-то блаженный химический дисбаланс, несомненно, оставшийся после коктейля препаратов для допросов, которыми его пичкали последние несколько дней; дисбаланс, который привёл к тому, что он чувствовал себя удивительно спокойно и безмятежно при мысли о смерти. Это было даже к лучшему. Если ему суждено умереть, он бы предпочёл, чтобы его последние минуты прошли мирно. Теперь, когда оставшиеся удары сердца вели свой последний отсчет, а вдохи были сочтены, каждое оставшееся мгновение было ещё более драгоценным. Он открыл глаза, чтобы взглянуть на измученное лицо Сакуры, и почувствовал острый укол вины за то, через что он заставил её пройти. Сколько ещё ударов сердца у него осталось? Семьдесят? Пятьдесят? Двадцать? Теперь времени не оставалось. Он скажет ей, что любит её, как должен был сделать несколько месяцев назад, наконец-то озвучив то, о чём его сердце знало всё это время и что он принимал как должное, как данность. Пока она не попросила его заверить её, что Эноки был создан в любви, он не понимал, что Сакура никогда не была так уверена в его чувствах, как он сам. Времени на то, чтобы показать ей это, уже не оставалось, поэтому он скажет это. Это был бы хороший способ всё закончить – возможно, немного банальный, но если его последний поступок был вызван любовью, то это было больше, чем он мог надеяться. Он открыл рот, чтобы произнести свои последние слова. — Что это за фигня? Это был Карасу. И тут Какаши заметил, что внимание Сакуры переключилось на животное, сидевшее на земле в нескольких шагах от её колена. Он появился так внезапно, что всем потребовалось несколько мгновений, чтобы заметить его, но теперь все смотрели на него с тихим изумлением, пока единственным звуком в пещере не стало потрескивание перьев Рокуби и приглушённые рыдания ребёнка под его крылом. — Кхм, — сказал Докко, впитывая всё внимание к себе, как может только очень самодовольный кот. Он высоко держал хвост с белым кончиком, хотя он всё ещё был почерневшим и испещрённым странными узорами. — Я ненадолго, — протянул он. — Я здесь только для того, чтобы передать сообщение. — Поторопись, котёнок, пока тебя не съела эта огромная птица. — презрительно рявкнул Карасу. Но Докко не забыл, что именно этот человек швырнул Ня в стену и чуть не убил её, и его большие жёлтые глаза злобно смотрели на Карасу. — Сообщение для тебя. Карасу злобно усмехнулся и склонил голову набок. — Что ты можешь сказать мне, ты… — Ива, вторгшаяся в Коноху, повержена, а лидеры захвачены в плен. Коноха осведомлена о причастности Синдиката, а Ива знает о вашем предательстве, и через пятнадцать секунд Узумаки Наруто, девятихвостый джинчурики, активирует метку на моём хвосте и прибудет, чтобы убить каждого из вас. Кстати, у вас осталось десять секунд. Девять... восемь... семь... Карасу резко втянул воздух, который на мгновение вырвался у него. Его рот открылся, но не издал ни звука. — ... шесть... пять... — Уходите! — крикнул Карасу членам клана, сгрудившимся по краям пещеры. — Выбирайтесь отсюда! Уходите сейчас же! — ...четыре... три... Пара более продвинутых шиноби мгновенно исчезли, используя фирменный перенос тела, и дюжина воронов теперь кружила и кудахтала над их головами. Другие, менее благословенные, отступали ко входу в пещеру, но слишком медленно. Они не понимали, в какой непосредственной опасности они все находятся. Карасу лихорадочно огляделся вокруг и осознал, что его тщательно продуманный план теперь грозит сорваться. Он сложил руки вместе и начал выполнять последний акт запечатывания, который положит конец всему этому. — ...три... два... Отметины на хвосте Докко вспыхнули ярким белым светом, и ещё быстрее, чем появился кот, появился Наруто. Судя по его глазам амфибии и маслянисто-красным векам, он прибыл со всей силой своего режима мудреца. На мгновение он замер, молча изучая место, куда его призвали, пока его янтарный взгляд не переместился на Карасу. — Наруто! — крикнула Сакура, и её облегчение эхом разнеслось по пещере. — Останови его! Карасу отступал назад. — Убей его! — крикнул он биджу. — Быстрее! Птица закричала и пошевелилась. Когтистая лапа вытянулась и с ужасающей скоростью опустилась на светловолосого парня. Пол затрясся, а потолок задребезжал. Камни и осадочные породы разлетались и дождём посыпались вокруг них, а некоторые из пытавшихся уйти Хатаке спотыкались и падали. Но когтистая лапа Рокуби так и не коснулась земли. Глубоко зарывшись ногами в треснувший и раздробленный кратер скалы, Наруто с усилием оттолкнулся, сбрасывая с себя вес ноги биджу. Прежде чем он успел даже подумать о том, чтобы атаковать во второй раз, парень отскочил в сторону и бросился прямо на Карасу, который оборонялся ногами. Наруто уклонился и нанёс удар. Карасу извернулся, чтобы избежать удара, и кулак Наруто промахнулся, но удар был такой силы, что всё равно сбил его с ног. — Не убивай его! — отчаянно закричал Какаши. За его старания, Наруто повернулся и ударил Какаши ногой по голове. Сильно. Следующие несколько минут превратились в одно сплошное туманное пятно криков, воплей и столкновений, которые сотрясали мир. До него доходили лишь отрывки происходящего. Теневые клоны кишели повсюду. Вход в пещеру обвалился, зажав всех в ловушку. Бессознательные тела падали одно за другим. Кусок потолка упал и разбился о Рокуби, приведя его в неописуемую ярость. Ветер свистел в воздухе, как ураган, а потом появилась Сакура, и колени Сакуры под его головой. Сакура гладила его по волосам и умоляла встать. Он открыл глаза и увидел её плавающие глаза, смотрящие на него. — Идиот, — дрожащим голосом прошептала она. — Почему ты пытался пожертвовать собой? Пытался?.. Какаши затуманенным взором огляделся вокруг: его клан отчаянно пытался отбиться от Наруто и одного из его клонов, но они падали один за другим. Кензо получил расенганом в грудь. Мичико уничтожила буншина ударом сталагмита, но её впечатал в стену настоящий Наруто, прихватив с собой её кузину Каэдэ. Вспышка электричества, выпущенная Карасу, озарила пещеру, но Наруто отбил атаку и продолжил бой. Группы павших исчезали так же быстро, как появлялись вороны. Между каждой атакой Карасу вытаскивал оттуда как можно больше людей. И в тот краткий момент, когда Наруто был занят отражением призыва большого волка, вызванного Бики, Карасу повернулся и улыбнулся Какаши. Тогда Какаши посмотрел на землю вокруг себя и увидел, что печати двигаются. Карасу завершил дзюцу. Запечатывание уже шло полным ходом. — Отойди от меня, — с трудом произнёс Какаши, пытаясь сесть и оттолкнуть Сакуру подальше, из кольца кровавых печатей, которые начали вращаться вокруг него всё быстрее и быстрее. Те, что были вокруг Рокуби, тоже начали двигаться. — Уходи! — Что... — Ты тоже будешь принесена в жертву! — крикнул Какаши, пытаясь вытолкнуть её из кольца, которое начало смыкаться, становясь всё плотнее. — Нет! — крикнула Сакура в ответ. — Я не позволю тебе сделать это! — Она схватила его за руку с силой, которая всё ещё удивляла его, и потянула. Но он отказывался сдвинуться с места. Возможно, она не понимала, или не хотела принимать это... она не отпускала его. — Наруто! Помоги мне! Если мы не переместим его, он умрёт! Взрывом чакры ветра Наруто отбросил наседающих на него людей и помчался к ним. Он не задавал вопросов. Он схватил Какаши за другую руку, и они совместными усилиями вытащили его из кольца печатей и потащили к валуну у края пещеры. Какаши брыкался и протестовал, почти бессвязно из-за отчаяния. — Не надо — если не я — если кто-то не сделает этого — Эноки умрёт! Он умрёт! Это заберет его жизнь, если не сможет забрать мою! Во второй раз за ночь Наруто ударил его. Хотя эта оплеуха была гораздо более щадящей, она всё равно заставила его на мгновение увидеть звезды. — Не спешите становиться долбанным мучеником, Идиот-сенсей! — сердито закричал Наруто. — Если я вытащу ребёнка, проблем не будет! Не сдавайтесь пока! Он со всех ног бросился на биджу. Тот вытянул шею, щёлкнул клювом, как только он приблизился, но Наруто уклонился и просто отбил удар кулаком, схватившись за край крыла. Какаши понял, что он пытается сделать. Он собирался поднять его, выхватить младенца из-под его когтей и снять с него печати. Если не будет жертвы или носителя, не будет и джинчурики. Надеяться на это было чересчур... Но крыло двигалось не так легко, как его нога. Он был сильнее, и Наруто задрожал и громко закричал, пытаясь собрать всю природную энергию, чтобы сдвинуть пернатую конечность и одновременно выдержать зверское воздействие его чакры. Внезапно в его плечо вонзилась чёрная железная стрела. Клан Хатаке всё ещё атаковал. — О, нет, они не посмеют! — яростно воскликнула Сакура. Она оставила Какаши, бросившись на усыпанную камнями землю, чтобы всадить кулак в человека, выпустившего стрелу, и с разворота пнула его в кого-то другого. Жизнь её ребёнка была в серьёзной опасности, и она была великолепной королевой в своём гневе, двигаясь более плавно и решительно, несмотря на всю свою нынешнюю боль и увечья, чем когда-либо в полном здравии. Какаши выпрямился и снова посмотрел на Наруто. Парень сопротивлялся. Крыло биджу вздрогнуло и приподнялось на метр или два, прежде чем снова рухнуть вниз. По прочности он был равен носителю Кьюби. Не раздумывая, Какаши двинулся вперёд, чтобы помочь. Чья-то рука схватила его за плечо. Он оглянулся на Карасу. — Ты будешь испепелён его чакрой, — сказал его кузен. — Ничего страшного. — Он уже приготовился к смерти сегодня. Он не задумываясь стряхнул руку Карасу и бросился к Наруто. Он применил дзюцу, чтобы придать коже твёрдость камня, надеясь, что это поможет. Чакра всё ещё была пугающей. Какаши схватился за сустав крыла рядом с Наруто и попытался толкнуть. — Идиот! Вы упадёте в обморок! — крикнул Наруто сквозь зубы. — Тоже ничего страшного! — крикнул в ответ Какаши, толкая изо всех сил и жалея, что у него нет и половины силы Сакуры или Наруто. Его навыки всегда заключались в уклонении и скорости — парировать удары, уворачиваться от них и выигрывать бои благодаря упорству. Он не был создан для борьбы с монстрами. Но если ничего не предпринять, его сын умрёт. Этого просто не могло случиться. Наруто издал сдавленный звук, подняв крыло немного выше. — Когда я скажу «вперёд», вы залезете туда и схватите ребёнка! Потом вы оба убирайтесь отсюда к чёрту! Какаши кивнул и приготовился броситься под крыло биджу прямо в его когти. Тоненький голосок в голове твердил ему, что это, без сомнения, самоубийство. Его мозг не слушал. — На счёт три, — выдохнул Наруто. — Раз... два... тр-дерьмо! Крыло биджу снова дёрнулось, отбросив их обоих назад. Его голова повернулась и снова набросилась на них. Какаши резко откатился в сторону, чтобы клюв не перекусил его пополам. Наруто снова отбил его ногой. Но происходило что-то странное. Биджу сходил с ума. Он был в бешенстве. Все его конечности дрожали и дёргались, а крики становились всё громче и хриплее... и в этих криках было что-то до ужаса человеческое. Ему было больно. Он был в ярости. Его голос возвысился до такого крещендо, что все внезапно прекратили борьбу и начали затыкать уши, когда с потолка посыпались новые обломки. Какаши посмотрел на печати вокруг биджу и с ужасом понял, что их там больше нет. Они двигались, петляя так близко к самому зверю, что теперь обвивались вокруг его тела. Слова и символы двигались по его перьям и плоти, словно тени, становясь всё больше, всё темнее. Его поглощали. Они опоздали. Сакура пробежала мимо него. Она собиралась броситься под бьющееся чудовище, чтобы спасти ребёнка. Какаши поймал её и крепко обнял, не желая видеть её мёртвой из-за столь бесполезного поступка. Было уже слишком поздно. Биджу запечатывали, и, не имея ничего другого, он возьмёт жизнь хозяина в качестве платы. Он собирался смотреть, как умирает его ребёнок. Какаши застыл в полном ужасе от осознания этого факта. Он знал, что это ужасное чувство в груди никогда не покинет его. До конца его жизни. Никогда. — Нет, нет, нет, нет, нет, нет, — захныкала Сакура, вырываясь из его объятий, слёзы текли по её щекам. По её чистым, незапятнанным щекам. В этом было что-то странное. Ещё мгновение назад он мог поклясться, что слова «Хатаке Фумио» украшали её лицо, как уродливая татуировка... а теперь там были только грязь, пот и слёзы. Его мозг, застывший в шоке, не мог осмыслить происходящее и понять, почему его это должно волновать. Его ребёнок вот-вот умрёт, а он смотрел на отчаянное лицо Сакуры так, словно видел его впервые. Его мысли вяло пришли в движение, и вдруг он понял. Какаши обернулся, широко раскрыв глаза. — Карасу! Там, на том самом месте, где Какаши стоял на коленях в круге жертвенных печатей, стоял Карасу. Или, по крайней мере, то, что от него осталось. Печати двигались и ползли по его телу, поглощая его, как поглощали Рокуби. Хотя он всё ещё стоял, по его остекленевшим, вытаращенным глазам было ясно, что жизнь уже покинула его. В одном Карасу был прав: всё действительно произошло быстро. За считанные секунды печати расползлись и полностью поглотили его. Мгновение спустя его тело, казалось, прогнулось само по себе, проваливаясь внутрь, как будто оно было наполнено воздухом, который теперь выходил наружу, пока на земле не осталась лишь кучка одежды. То же самое происходило и с Рокуби, хотя он отказывался вести себя так же тихо. Он отчаянно визжал и бился, а кишащие вокруг него печати начали раскаляться добела. Так ярко. Сакура повернулась к нему, чтобы прикрыть глаза, а Какаши прикрыл свои рукой. Земля снова задрожала. Это началось с небольшого подземного толчка, который нарастал и нарастал, пока не превратился в полноценное землетрясение. Хотя увидеть было невозможно, Какаши мог слышать, что большая часть потолка проваливается. Он почувствовал брызги каменной шрапнели, когда где-то неподалёку взорвался особенно крупный камень, и у него было отчётливое ощущение, что следующий кусок упадёт на них. Он попытался прикрыть Сакуру своим телом. Она, в свою очередь, уже пыталась прикрыть его. Он никогда не думал, что запечатывание биджу было мирным делом, но это превзошло все его ожидания. Это было шоу из воющих криков, ветра и ослепляющего света, как будто конец света наконец наступил. Они ничего не могли поделать, кроме как скорчиться и дрожать, как испуганные зверюшки, ожидая, когда всё закончится. Он угасал. О, как медленно он угасал. Рёв в их ушах продолжался ещё долго после того, как стих порывистый ветер, а в глазах заплясали солнечные блики, когда свет померк до почти полной темноты. Какаши замечал, что огромная пещера полностью освещалась огромной огненной птицей, и теперь единственным источником света было крошечное, бледно светящееся кольцо белого света недалеко от них. Этого было достаточно, чтобы увидеть, что он исходит от маленького свёртка безмолвных одеял. Сакура была первой, кто встал и, пошатываясь, направился к этому свету. Какаши шёл чуть позади, хотя это был почти смертельный путь по тёмному минному полю из разбитых камней и трещин. — Он не плачет… Я не слышу его, — хрипло прошептала Сакура, опускаясь на колени рядом с одеялами, отодвигая их в сторону и обнажая голого ребёнка. Он был так неподвижен. Совершенно неподвижен. Кольцо печатей вокруг его живота было источником света, и он быстро угасал. Оно полностью исчезло, когда Сакура взяла его на руки и прижала к себе. Последнее, что он увидел, это мелькнувшие очертания её потерянного выражения лица. Какаши отвернулся, не в силах смотреть. Он не мог этого вынести. Жизнь Карасу не была достаточно хорошей жертвой, поэтому, конечно, жизнь носителя тоже была отнята... Его кровь была лишь на четверть такой же, как у Какаши... Если бы только он остался в том кольце. Если бы только он не позволил Сакуре и Наруто утащить себя. Эноки, его маленький сын, возможно, ещё дышал бы сейчас. Он дрожал. Его горло сжалось. Он не мог этого вынести. Почему жизнь всегда оборачивалась для него именно так, предлагая ему маленькие дразнящие проблески истинного счастья, прежде чем безжалостно, жестоко отнять его снова? Тихий икающий всхлип позади него заставил его медленно повернуться к Сакуре. Он не мог сейчас погрязнуть в отчаянии и жалости к себе. Сакура нуждается в нём. Они нуждаются друг в друге. Но всхлип принадлежал не Сакуре. Он раздался снова, нарастая в громкости и резкости. Это был не что иное, как плач очень, очень несчастного ребёнка. Ноги Какаши подкосились, и он с недоумением рухнул на землю. — Всё хорошо... он в порядке, — услышал он сквозь темноту шёпот Сакуры, как будто она тоже не была уверена, что верит в это. — О, нет, шшш, детка, теперь всё в порядке. Я здесь... мамочка здесь... шшшш... Мягкий голубой свет внезапно хлынул на них, благодаря Наруто, державшему в руке вращающийся расенган, который был ничуть не хуже любого сильного факела. Этого было недостаточно, чтобы осветить всю пещеру, но когда он подбежал ближе, этого было достаточно, чтобы осветить полные слёз глаза Сакуры и обнажённого, несчастного младенца у неё на руках. Этого также было достаточно, чтобы увидеть на маленькой спине Эноки две идеально симметричные отметины на каждой крошечной лопатке. — Они все сбежали... трусы, — сказал Наруто, наклоняясь, чтобы неуверенно взглянуть на ребёнка. — Он в порядке? Где-то в этом хаосе он утратил режим мудреца и теперь выглядел почти как обычно. Какаши посмотрел на следы усов, выделяющиеся на его щеках, и взглянул на следы крыльев на спине сына. Теперь они были одинаковыми. — Зачем он это сделал? — с горечью спросил Наруто. — Тот парень... он покончил жизнь самоубийством. Я видел его, он просто шагнул в печати и умер. Это не было ошибкой. — Этот парень скорее умрёт, чтобы посмеяться последним, чем проиграет, — натянуто сказала Сакура. Но Какаши знал, что она ошибается. Карасу всегда ставил клан выше всего остального — выше гордости и даже собственных интересов. Он полностью убедил себя в том, что его единственная роль в жизни — это вернуть им то превосходство и независимость, которые они имели в былые времена, а для этого нужно, чтобы во главе клана стоял джинчурики. Все его надежды возлагались на Эноки. После всех тех раз, когда он говорил Какаши, что клан никогда не вступит в свои права, пока главой клана не станет надлежащий наследник, что им нужен настоящий наследник, а не временный управляющий, как он сам... Какаши понимал, почему он так легко пожертвовал жизнью ради того, кого считал более достойным лидером. Это было так расточительно. Так ненужно. Теперь его кузен мёртв, его клан распался, а его сын, с точки зрения всего мира, был чудовищем. Как это могло кому-то помочь? — Какаши, не надо, — сказала Сакура, заметив в выражении его лица что-то, что он не смог скрыть. — Он жив. Мы живы. Это всё, что имеет значение. Не смотри так... Было трудно разделить её веру в то, что они преуспели, когда они также потерпели столь катастрофическую неудачу. Несмотря на все их усилия, Карасу помешал им на самом последнем этапе. Их сын стал джинчурики, одним из самых ненавистных и преследуемых существ в мире... и Какаши никак не мог смириться с этим. Сакура наблюдала за ним с тревогой, внезапно придвинувшись ближе. — Вот. Держи его, — сказала она, с величайшей осторожностью поднимая Эноки. — Посмотри на него. Он твой сын... он всё ещё твой сын. Это был первый раз, когда он держал на руках своего ребёнка. Несчастные крики немного утихли, сменившись всхлипываниями и икотой, но когда его положили на руки Какаши, Эноки снова начал выть. Какаши не возражал. В этом звуке была неудержимая жизнь, в крошечном теле, прижавшемся к его голой груди, было тепло, и запах... запах чего-то нового, уязвимого и знакомого. Он оторвал взгляд от макушки этой пушистой головы и посмотрел на Сакуру, которая слабо улыбнулась ему в ответ. Она всё ещё сидела, ссутулившись, на земле, возможно, у неё не было сил встать, и она протянула руку, чтобы крепко сжать руку Наруто. Другой его ученик бесстрастно смотрел на него и ребёнка из-под полуприкрытых век — неодобрительное выражение, как предположил Какаши, пока Наруто не поймал его взгляд и тоже не улыбнулся. Вероятно, он посчитал, что достаточно сегодня надавал Какаши тумаков и пинков. Он снова посмотрел на Эноки и погладил кончик его маленького, идеального носа, вспомнив жуткую фотографию бывшего хозяина, которую показал ему Карасу. Вдруг Эноки перестал плакать и уставился на него, и Какаши не смог удержаться от тихого смеха, который вырвался у него... и от слезы, скатившейся по щеке.