***
Вечер вступает в свои права, когда Такао подъезжает к фурри-клубу. Подобных девиаций он за собой никогда не наблюдал, но все равно с любопытством оглядывается вокруг. Контингент… странный. Кто-то выглядит совершенно обычно, но чаще встречаются люди в меховых ушках и даже в полных костюмах животных. Такао видел очень много, но с этой стороной жизни сталкивается впервые. — Какой тигр! — с восхищением бросает ему проходящая мимо девушка в костюме собаки, и Такао не может подавить ухмылку. Ох, милая, ты даже не представляешь, насколько ты права. После того, как Такао и его клан задавили Монте-Флорес, Такао называют не иначе, как “белый тигр Альбукерке”. Он держит обещание, когда-то данное деду, и не работает с латиносами. Забавно, что даже среди копов он нашел азиата, который согласен с ним сотрудничать. Вдвойне забавно, что это не просто азиат, а Масамунэ, его старый одноклассник и друг. Такао с удовольствием взял бы его и в клан, но излишнее чистоплюйство не позволит Масамунэ согласиться на что-то подобное. Масамунэ приезжает на гражданской машине, но все равно копа в нем не опознает только слепой. — Не вздумай махать значком, детектив, — предупреждает Такао. — Обижаешь, — фыркает Масамунэ, и вместе они идут ко входу. Их встречает черный вышибала просто огромных размеров, и Такао невольно ежится, оглядывая его. К счастью, лишнего внимания они не привлекают: возможно, все дело в экзотической внешности самого Такао. Внутри играет типичная для всех стрип-клубов музыка и царит полумрак. На сцене у шеста крутится паренек, раскрашенный под енота. Приглядевшись, Такао фыркает и толкает Масамунэ в бок. — Смотри-ка, и здесь японцы, — смеется он. Масамунэ лишь раздраженно вздыхает и продолжает оглядывать помещение. — Разделимся? — предлагает он. Такао не успевает ответить, как енот исчезает со сцены, музыка меняется на что-то с японскими мотивами, а ведущий объявляет со сцены: — А теперь встречайте… наша несравненная волшебная лисица! И Такао, и Масамунэ одновременно замирают, глядя на сцену. Танцовщица буквально выплескивается к зрителям, и Такао забывает, как дышать. Это не похоже на обычный стрип-танец, это действительно какое-то волшебство. Ее лицо скрыто маской лисицы-кицунэ, и Такао понимает, что никуда не уйдет до окончания шоу, чтобы посмотреть, кто скрывается за бело-красной ширмой. Она двигается, как вода — то бурным потоком, то тихим ручьем. Когда с нее слетает рыжий жилет, обнажая высокую небольшую грудь, Такао встряхивает головой, сбрасывая наваждение. — Движется просто великолепно, что она забыла в сприпушнике? — спрашивает он, наклонившись к Масамунэ. Масамунэ не отвечает, продолжая завороженно следить за движениями танцовщицы. — Детектив Араи, — толкает его в плечо Такао, и Масамунэ приходит в себя. — Да, великолепная, — невпопад отвечает он.***
Мэй выходит на сцену и привычно отбрасывает все эмоции. Тело движется само, повторяя множество раз отработанную программу. Маска кицунэ надежно закрывает лицо, пока Мэй скользит взглядом по залу. У входа Граут молча поднимает палец вверх, вызывая легкую улыбку. Огромный вышибала, бывший вояка — он не раз выручал Мэй, отгоняя от нее особо ретивых поклонников, и сейчас большой палец вверх означает, что все в порядке, и самых лютых извращенцев в клубе нет. Взгляд скользит дальше и цепляется за незнакомую белую макушку. Похоже, сегодня у них новенькие, и Мэй, приглядевшись, беззастенчиво пользуется тем, что маска все еще на ней, и закатывает глаза. На нее, не отрываясь, жадно смотрят два японца. Белобрысый одет дорого и со вкусом, человек рядом с ним — сильно проще, и только слепой не опознает в нем копа в штатском. Мэй невольно морщится, представители ее нации — самые отбитые любители жести, каких только можно представить. То, что Мэй никогда не была в Японии, ничего не меняет, ей вполне достаточно японцев и здесь, в Альбукерке. Однажды Граут даже сломал запястье одному такому дрочеру, который не понимал намеков и вежливых просьб. Мэй с усилием возвращает себе концентрацию и отработанным движением стягивает жилет, оставаясь лишь в коротких шортиках. Стриптиз не будет частью ее будущей карьеры, но он позволяет развивать и поддерживать нужный уровень пластики, а в стилях танца Мэй никто не ограничивает. Зал взрывается свистом и одобрительным улюлюканьем, когда Мэй немыслимо прогибается в спине и легким движением руки стягивает маску, швыряя ее за сцену. Теперь нужно держать лицо. Мэй давно плевать, что все видят ее обнаженное тело, но контролировать эмоции — важно. Садясь на шпагат, Мэй расстегивает шорты, и шум среди зрителей становится громче. Вдруг становится любопытно, сколько денег она сможет поиметь с двух новеньких. Оставшись в одних трусиках, Мэй ловит взгляд белобрысого и манит его к себе. Он не обманывает ожидания и засовывает за резинку белья несколько хрустящих купюр, на каждой из которых мелькает число “сто”. Его друг ограничивается одной купюрой, но это тоже явно сотня. Разумеется, часть сегодняшнего “дохода” придется отдать клубу, но Мэй все равно довольна. Присев и изящно изгибаясь, Мэй пережидает наплыв из желающих отблагодарить ее за танец. Зеленые бумажки приятно оттягивают резинку трусиков, и Мэй, встав и поклонившись на прощание, уходит со сцены, не забыв подобрать маску. В гримерке Сатоши оглушительно свистит, чем заставляет Мэй рассмеяться. — Давай, демонстрируй улов, лисичка, — требует он, и Мэй демонстративно вытягивает купюру за купюрой. При виде новеньких хрустящих бумажек, сложенных вместе, Сатоши присвистывает. — Кто это сегодня так расщедрился? — он пересчитывает наличность, — пять, шесть… Мэй, здесь семьсот баксов! Неужели старина Джекки вернулся? Джекки — один из главных почитателей Мэй, но полгода назад он переехал в Калифорнию, и Мэй качает головой: — Нет, это двое новеньких решили сказать большое спасибо. Точнее, один, второй сунул сотню. — Мафия? — уточняет Сатоши. — Понятия не имею, — Мэй фыркает и снова закатывает глаза, — но оба — японцы. — Ууууу в полку богатых извращенцев прибыло? — понимающе ухмыляется Сатоши. — Не могу сказать, но один точно коп, — Мэй переодевается в короткое платье и снова цепляет на себя лисий хвост, собираясь выйти к гостям.***
Масамунэ чувствует себя растерянным. Не раз и не два он он приходил в стрип-клуб, иногда для опроса свидетелей, иногда — чтобы просто отдохнуть. Специфические любители животных его не впечатляют, Масамунэ может разве что оценить мастерство танцоров — владельцы клуба явно заботятся о поддержании высокого уровня. Масамунэ внимательно оглядывает и работников, и посетителей, прикидывая, с кем лучше начать разговор, но вышедшая на сцену “лисица” рушит все его планы. Подобного уровня пластики и танцев он не видел ни в одном клубе или баре до этого. Изящные движения завораживают и заставляют забыть о том, зачем он вообще сюда пришел. Когда танцовщица стягивает маску, Масамунэ с удивлением видит, что она тоже японка, причем самая красивая из всех, кого Масамунэ когда-либо встречал. Окружающие либо не замечают, либо не хотят этого делать, но ее цепкий взгляд… Она не просто танцует, зарабатывая наличку, она живет танцем, дышит им. Чужие эмоции ее явно не волнуют, настолько она выглядит погруженной в себя и свои действия. Масамунэ решает, что с ней нужно будет обязательно пообщаться. Мысли о том, что в нем говорит совсем не профессионализм, а что-то другое, он старательно задвигает подальше. Когда танец заканчивается, и танцовщица исчезает так же, как это сделал человек-енот до нее, с посетителей будто слетает транс: разговоры звучат оживленнее, а голоса громче. — Мне нужно выпить, — говорит Такао, и Масамунэ кивает на бар, надеясь, что в его взгляде не видно облегчения или благодарности. Бармен наливает им по двойному чему-то. Такао, глотнув, удовлетворенно кивает: — Отличный бурбон, тут явно не экономят на алкоголе. — Ты знаток? — не может не поддеть Масамунэ. — Представь себе, да, — усмехается Такао, — с чего начнем? Покажешь класс? Масамунэ вновь поворачивается к бармену. — Простите, с кем мы можем поговорить по поводу Орвона Хиггса? Бармен с подозрением оглядывает их. — А кто спрашивает? Масамунэ корчит максимально несчастное лицо и выдает первое, что приходит в голову, но может сработать: — Да он раньше регулярно забегал к моей соседке, тетушке Хуаните, учился с ее внуком, а потом пропал. Случайно узнали, что убили его. Тетушка плачет, места себе не находит, а контактов его родителей или еще кого у нас просто нет. Я знаю, что он здесь работал, вот и решил прийти и узнать, может кто что слышал… Взгляд бармена смягчается. — Новенькие? Поговорите с Тори, это волчица, и с Мэй, лисичкой, они дружили. Такао хмыкает и кладет на стойку лишнюю десятку. — За беспокойство, — подмигивает он, и бармен кивает. Отойдя подальше, они оглядываются. Лисицы пока не видно, а вот волчица как раз крутится у шеста. — Хочешь быстро и просто — плати, — хмыкает Такао и двигается в сторону подиума. Масамунэ замечает, как банкнота в пятьдесят баксов исчезает в очередных трусиках, и лицо волчицы сразу становится более заинтересованным. Такао благожелательно улыбается ей, демонстрируя живой интерес. Такао жестом просит ее наклониться ближе, после чего спрашивает: — Как насчет приватного танца, красавица? Девица (Тори, если он правильно запомнил) кивает и спускается вниз. — Не торопись, милая, — удерживает ее Такао, — я заплачу вдвое, если ты станцуешь для меня и моего друга одновременно. В глазах Тори мелькает страх, и Масамунэ спешит ее успокоить: — Ничего такого, просто танец. — Может быть, мы сможем поделить таких прекрасных мужчин? — за спиной звучит вкрадчивый бархатный голос. Обернувшись, Масамунэ видит прямо перед собой темные колдовские глаза. Она переоделась, и сейчас стоит перед Масамунэ в кричаще-коротком платье, из-под которого при каждом шаге выглядывает резинка чулок. Масамунэ оглядывает ее и сухо сглатывает. — Да, думаю, это замечательная идея, — встревает Такао, и волчица цепляет его под локоть. Масамунэ покорно следует за Мэй в отдельное помещение для приватных танцев и, повинуясь ее жесту, садится на стул. Она наклоняется ниже, обдавая его теплым дыханием и кружащим голову запахом жасмина. — Что вас привело в нашу обитель, офицер? — шепчет в самое ухо, и до Масамунэ не сразу доходит смысл ее слов. — Что?... Я не… Она смеется, откинув назад копну волос. — Бросьте, нужно быть слепым или мертвым… или нашим барменом Риччи, чтобы не опознать копа, пришедшего в дом Флавия. Вы в штатском, без оружия, и вы японец, именно поэтому Граут вас пропустил. Но попытка снять Тори вдвоем, когда неясно, кто из вас бледнеет больше — вы или новенькая танцовщица, откровенно жалкая. Простите мне мою дерзость, офицер. Весь ее вид и тон ясно дают понять, что ей ни капельки не жаль. — Я правда офицер полиции, меня зовут Масамунэ Араи, — представляется он, внутренне ликуя, что не нужно сокращать свое имя до дурацкого “Мун”, — но я здесь неофициально. Я хочу поговорить об Орвоне Хиггсе. Мэй мрачнеет и на секунду прикрывает глаза, морщась, как от боли. — Мэй, просто Мэй, — она называет свое имя, отдавая дань вежливости, — что вы хотите знать? И должна предупредить, здесь нет камер, но Граут прибудет очень быстро в случае чего, и заплатить придется как за полноценный приватный танец. — Вы знаете, что произошло? — ее красота здорово отвлекает, но Масамунэ удается сосредоточиться на главном. — Орвона застрелили. Кто — не знаю. Он был с нами совсем недолго, мы только начали его обучать. Удовольствия от переодевания в животное не испытывал, как и большинство сотрудников клуба. — Какие-то разговоры вокруг этого ходят? — Масамунэ внимательно следит за ее реакцией, но Мэй остается бесстрастной. — Если вы знаете, кто является владельцем “Мягкой лапки”. то должны понимать — любые слухи и разговоры жестко пресекаются. Мы здесь для того, чтобы зарабатывать деньги с одной стороны и дарить людям красоту и радость — с другой. Лишиться места или головы никто не жаждет. — И что, это единственный способ дарить красоту? С вашей грацией и пластикой… — Масамунэ говорит это прежде, чем успевает остановить себя. — Мне что, пойти в бурлеск? Танцевать с веером, как гейша? — Мэй звонко смеется, — за это не платят, уважаемый офицер Араи. По крайней мере, не три сотни за один танец. Но за грацию и пластику спасибо, конечно. — Хорошо, если бы вам пришлось предположить, кто убил Орвона, о чем бы вы подумали в первую очередь? Или о ком, — Масамунэ пробует зайти с другой стороны. — Тогда я бы сказала, что Орвон был большим любителем болтать, — жестко отвечает Мэй, — простите, офицер, время вышло.***
Волчица танцует великолепно, но явно ощущается недостаток опыта. Такао, откинувшись на стуле, с удовольствием наблюдает за ее движениями. Когда она приближается, Такао замечает, что у нее слишком маленькие зрачки. — Стой-стой-стой, красавица, — мягко останавливает ее Такао и приглядывается еще внимательнее. — Да ты же под кайфом! Она вздрагивает и перестает двигаться, руки повисают безвольными плетьми. — Слушайте, я знаю, что это не приветствуется, но это мое первое выступление… — Такао понимающе усмехается. — Не переживай, мы никому не расскажем, верно? — он вытягивает еще одну купюру в пятьдесят долларов, — смотри, я даже добавлю к твоему тарифу вот это, если ты мне кое-что расскажешь. Согласна? Тори, верно? Тори кивает, при виде зеленой банкноты ее страх понемногу отступает. — Расскажи мне, Тори, что случилось с Орвоном? Я очень за него переживаю. — Но ведь его застрелили, — непонимающе отвечает Тори-волчица, — еще на прошлой неделе. — Это я знаю, — терпеливо продолжает Такао, добавляя вторую купюру, — но мне очень важно знать, кто это сделал, понимаешь? Обе бумажки он сворачивает и засовывает в вырез топа Тори. — Тут я не смогу вам помочь, — то ли она переборщила с коксом, то ли и правда не знает, но Такао решает не давить сильнее. Сейчас он на чужой территории и не должен вести себя вызывающе. К тому же, амбал у входа прибежит сюда по первому крику, а Такао оставил оружие в машине. Ему очень интересно, как идут дела у Масамунэ. Похоже, все здешние стриптизерши хорошо натасканы на то, чтобы не отвечать на вопросы, либо это конкретно Такао не повезло нарваться на новенькую. Они выходят из приватных комнат одновременно и, не сговариваясь, идут к выходу. На улице Масамунэ выбивает сигарету из пачки, и Такао тянется за зажигалкой. — Как успехи? Лисица тебя околдовала? — подначивает Такао. — Лисица сильно умнее, чем может показаться, — Масамунэ выпускает струю дыма, рассматривая неоновую вывеску со стилизованным отпечатком кошачьей лапы, — сразу обозначила, что понимает, кто я, и что ничего не знает. Упомянула лишь, что жертва много болтала. — У меня тоже глухо, — Такао сокрушенно качает головой, — волчица работает недавно и танцевала под дурью. Ладно, подумаем еще.