***
Когда Мэй вбегает в гримерку, стуча каблуками, на столе красуется букет хризантем. — Это что еще такое? — Мэй поднимает брови, — у нас началась национальная неделя или я чего-то не знаю? — У нас нет, — Сатоши сияет, как начищенный доллар, — а у тебя, похоже, да. Это же ты вчера вертела задницей перед двумя новенькими азиатами. — Перед одним, — автоматически поправляет его Мэй, хмурясь и вытаскивая записку из букета. — Перед двумя, перед двумя, — напевает Сатоши. Он старается выхватить карточку из пальцев Мэй, но она оказывается проворнее, — и кто из них решил поблагодарить тебя таким… неординарным способом? Белоснежный пегас или вороной конь? — Ты правда считаешь, что белобрысый станет присылать мне хризантемы? С чаем в семь сотен? — Мэй скептически поднимает бровь. — Действительно, — грустнеет Сатоши, — об этом я не подумал. Мэй открывает карточку и, пробежавшись глазами, зачитывает содержание вслух. — Прекрасные цветы для прекрасной девушки. Вчера вы стали настоящим украшением вечера. Боюсь показаться невежливым, но очень хочу пригласить вас на ужин. Если ответ будет “да”, то вот мой номер… Мэй фыркает и убирает карточку в карман. — О, так у вороного жеребца есть шанс? — присвистывает Сатоши. — Шанс есть всегда, — подмигивает Мэй, — особенно когда ты не фурри-дрочер, а коп, по-тихому выясняющий, кто застрелил Орвона. И потом. должна же я позвонить и поблагодарить за неординарный выбор цветов для японки. Сатоши хмыкает. — Звучит скорее как нет, но он и правда красавчик, и даже не думай спорить со мной! — Красавчик, — соглашается Мэй, — поэтому следует хотя бы поблагодарить. — Мэй, — в гримерку заглядывает Граут, — тебя просят выйти. — Кто? — Он не сказал. Какой-то японец, — Граут закатывает глаза. Но, раз он решил позвать саму Мэй вместо того, чтобы дать по шее незадачливому посетителю, тот по крайней мере, не одет в костюм пони. У входа в клуб стоит шеви корвет, на капот которого опирается незнакомый Мэй японец. Когда она выходит, он кивает ей на машину и выбрасывает недокуренную сигарету. — Садись, красивая. От его уверенной наглости Мэй даже не сразу находится с ответом. — С чего ты взял, что я с тобой куда-то поеду? — он задал тон диалога, и Мэй невольно отвечает ему в его же духе. — К белому тигру — поедешь, — Мэй моментально понимает, о ком идет речь, и усмешка получается намного увереннее. — А он настолько хорош, что не может приехать сам? — она даже не пытается скрыть издевку в голосе, и незнакомец одобрительно хмыкает. Он не выглядит как человек, которому можно отказать, но годы у шеста и вся жизнь в танцевальных студиях закалили Мэй настолько, что ей не страшно. И пусть у незнакомца глаза убийцы, что только подтверждает ее мысли о связи белобрысого посетителя с мафией, она готова спорить из чистого интереса. — Смелая, одобряю, — он усмехается, — Такао собирался приехать, но возникли неотложные дела, а он очень хотел успеть застать тебя до выступления. — Так он просчитался, — значит, его зовут Такао, — я сегодня не танцую, приехала посмотреть на свою ученицу. — Она справится и без тебя, — он вновь кивает на машину, — садись. Неожиданно Мэй становится интересно, куда это все может ее привести. Раз Такао пришел вместе с Масамунэ, значит, тоже по делу, а не полюбоваться на зверушек Мягкой лапки. Если он не любитель фурри, это может обернуться чем-то любопытным. По крайней мере, она сможет лично щелкнуть его по носу и объяснить, что игрушки ему стоит искать в другом месте. Мэй оборачивается к застывшему в дверях Грауту: — Предупреди Тори, что меня сегодня не будет. И если повторится вчерашнее, я узнаю, и на этом мое наставничество закончится. Найду себе другую подопечную. Граут кивает, и Мэй шагает к шеви. — Как тебя хотя бы зовут? — Кадзу.Альбукерке, 1991 год, старшая школа Хайленд
Масамунэ наблюдает за Венди не первый месяц. Ему нравятся ее золотистые кудри, которые она собирает в высокий хвост, нравится, как как она закусывает губу, когда сталкивается с особо сложной задачкой на уроке, нравится ее звонкий смех и то, как подпрыгивает ее грудь во время тренировок группы поддержки. Венди почти всегда носит короткую юбку и топик, а сверху накидывает бомбер с символикой их школы — рычащим золотистым тигром. Масамунэ сидит с Венди на математике и биологии, и они довольно мило общаются. Венди незло подтрунивает над его длинными волосами и каждый раз спрашивает, чем таким он пользуется для ухода, раз они так блестят. Масамунэ всегда с достоинством отвечает, что для обладания такой гривой нужно родиться японцем, и это заставляет Венди смеяться. От ее смеха в солнечном сплетении что-то сладко сжимается, как перед прыжком с парашютом. Масамунэ знает это чувство — он уже прыгал, когда ездил в спортивный лагерь прошлым летом. До выпускного остается все меньше времени, а Масамунэ все еще не уверен, что пригласить Венди это хорошая идея. Они дружат, но пока вопрос не задан, Масамунэ может тешить себя робкой надеждой, но если Венди в ответ на прямой вопрос откажет ему, это разобьет Масамунэ сердце. Он мучается еще какое-то время, выбирая между вариантом пойти одному, потому что сам так решил, или пойти одному, потому что его отшила одна из главных красоток школы. Когда Масамунэ наконец решается спросить прямо, потому что нерешительность — это не достоинство мужчины, Венди мягко и с сожалением улыбается и гладит его по руке. — Прости, милый, но меня уже пригласили, и я сказала “да”. Масамунэ лишь кивает — в конце концов, он готовил себя и к такому ответу, но на душе все равно гадко. Как ни готовься, в сердце все равно до последнего живет ожидание чуда и фантазии о том, как она скажет заветное “да” именно тебе. Впрочем, Масамунэ быстро утешает себя тем, что виноват сам, и надо было приглашать ее раньше, тогда локти пришлось бы кусать кому-то другому. Кому-то, кто теперь будет танцевать с Венди весь вечер, а после зажмет и станет тискать ее где-нибудь в раздевалке или на заднем сидении автомобиля. Масамунэ приглашает Лиззи. Она рыжая, в веснушках, и она соглашается, потому что ее тоже никто не пригласил. Масамунэ сразу честно предупреждает ее, что они пойдут на выпускной исключительно как друзья, потому что честность — это украшение мужчины. Тоска по Венди утихает до самого выпускного, а на празднике возвращается вновь с утроенной силой, принося с собой еще и ощущение разочарования. Потому что Венди — счастливая, красивая Венди в пышном голубом платье, которое так подходит к ее светлым кудряшкам — появляется в зале под руку с Такао. С Такао, по поводу которого Масамунэ не уверен — знал ли тот о его симпатии? Или просто выбрал себе пассию посимпатичнее, чтобы еще раз подчеркнуть свою значимость, а потом убрать подружку в шкаф, как заслуженный, но уже бесполезный трофей? Такао проделывал подобное уже несколько раз, Масамунэ был свидетелем нескольких безобразных сцен, которые устраивали обиженные девушки. Масамунэ решает засунуть обиду поглубже, потому что в сложившейся ситуации никто не виноват.2002
Кадзу привозит ее в старый город — дорогой и престижный район. Когда они выходят из машины, Мэй не слышит щелчка сигнализации, но замечает пару не очень дружелюбно выглядящих ребят, которые кивают Кадзу. Действительно, она посмотрела бы на человека, решившегося угнать тачку очевидно влиятельного преступника, особенно когда неподалеку пасутся его подчиненные. В здание с огромным холлом они заходят без проблем, Кадзу кивком приветствует скучающего охранника и ведет Мэй к лифтам. В Альбукерке почти нет небоскребов, а значит, и пентхаусов, но Такао, разумеется, живет на последнем этаже. Поняв это, Мэй, не скрываясь, закатывает глаза. Кадзу замечает это и ухмыляется: — Не торопись с выводами, красивая. С любыми не торопись. — Правда? — Мэй возвращает ухмылку, — Такао не бандит, ты не его верный пес, а на парковке дежурят какие-то посторонние личности? А дальше ты мне скажешь, что у меня был выбор, и я вполне могла с тобой никуда не ехать? — Красивая и сообразительная, — скучающе бросает Кадзу, — сложно же тебе живется. — Справляюсь, — она по-прежнему не чувствует страха, — и вполне успешно, как видишь. Двери лифта открываются, и Кадзу ничего не отвечает. Открыв перед Мэй дверь квартиры, он с издевкой кланяется и разворачивается, чтобы уйти. Мэй поклон не возвращает, даром что японка — в Америке они или где? — Мэй, — Такао поднимается ей навстречу. — Спасибо, что пришла, прекрасная лисица. — Прости, не знала, что надо захватить маску кицунэ, — приподнимает бровь Мэй. — А захватила бы? — в его взгляде мелькает любопытство. — Нет, — она фыркает, — и велела бы Грауту сломать моему водителю пару ребер. Для доходчивости. Такао смеется, откинув голову. Мэй прослеживает взглядом шею и ключицы, виднеющиеся в расстегнутом вороте темной рубашки, которая лишь подчеркивает невозможную белизну его кожи. — Я бы хотел на это посмотреть, — наконец говорит он и тут же переводит тему, показывая, что не пропустил ее взгляд, — тебя пугает мой вид? — Нет, я знаю, кто такие альбиносы, — Мэй считает нужным подчеркнуть, — твой пес понял сам, тебе я повторю отдельно: меня не так просто напугать. Такао одобрительно склоняет голову, принимая позицию Мэй. Она проходится по комнате, разглядывая обстановку. Лаконично, дорого, много книг; научные труды по философии соседствуют с медицинскими справочниками и книгами про искусство. Такое смешение стилей не может не вызывать вопросы, и Мэй уточняет, проводя пальцем по корешку с надписью “Государь” Макиавелли: — Странная библиотека. Ты такой разносторонний? Или это способ подчеркнуть свой статус? В голубых глазах Такао вспыхивают веселые искры: — Впервые вижу такую дотошную танцовщицу. Если что, я читал все, что есть на этих полках. Что-то вызывает живой интерес, с чем-то пришлось знакомиться из необходимости. Мэй кивает и вытаскивает с полки “Русский балет Дягилева”. Она от души забавляется, потому что монография Гарафолы есть и у нее дома, правда, в более позднем издании. С каждой минутой, проведенной рядом с этим странным и, по сути, незнакомым человеком, он нравится ей все больше. Такао с любопытством наблюдает за ней и отмечает малейшие смены эмоций на ее лице. — Зачем я здесь? — наконец прямо спрашивает она, вернув книгу на полку, — ты настолько впечатлен, что решил вызвать меня к себе, как элитную проститутку? — И да, и нет, — белозубо улыбается Такао, — я впечатлен, это верно. Никогда не встречал настолько красивых девушек. Но, даже если у меня и были мысли о том, чтобы переспать с тобой, а после заплатить, сейчас я вижу, что подобное предложение могло бы очень навредить моему здоровью. Теперь смеется сама Мэй. — Я могу за себя постоять, тут ты прав. Но прав и в другом — я не вещь, которую можно использовать и выбросить, для этого в твоем распоряжении есть целый город, а может, и штат. Наверняка многие сочтут тебя привлекательным, как сочла и я, и лягут под тебя даже бесплатно. Но статуэтку с моим именем ты в шкаф не поставишь.***
Такао ощутимо вздрагивает от этих слов, но, к счастью, в этот момент Мэй отворачивается, привлеченная картиной Такэдзи на стене. Сама того не ведая, она одним предложением описала отношение Такао ко всем красивым женщинам, которые встречались на его пути. Завоевать трофей — убрать на полку — забыть до лучших времен, если не навсегда. И тут же обозначила, что сама на этой полке стоять отказывается. Играть в привычную игру с той, что оказалась прекрасно осведомлена о правилах, совсем неинтересно. Но Такао не соврал, он действительно не встречал кого-то, кто был бы красивее Мэй. Именно поэтому вчера он вытащил из кармана всю наличность, которая там была, и без тени сомнений сунул в трусики Мэй; а сегодня точно так же без промедления был готов снова ехать в этот чертов клуб, рискуя привлечь еще больше внимания макаронников, но Кадзу оказался сообразительнее и поехал за Мэй сам. За размышлениями Такао почти пропускает момент, когда Мэй подходит вплотную, обдавая его запахом жасмина. — Но то, что я не буду стоять среди твоих трофеев, — говорит она, заглядывая ему в глаза и неторопливо расстегивая пуговицу на его рубашке, — совсем не означает, что мы не можем хорошо провести время прямо сейчас. Ведь мы здесь именно за этим? Такао усмехается и скользит ладонями по тонкой талии, привлекая ее еще ближе к себе. — Ты чертовски права, ли… красавица Мэй, — он вовремя проглатывает определение, которое Мэй явно предпочитает оставлять на работе в клубе, и наклоняется к ней за поцелуем. Она позволяет вести, податливо раскрывая рот и впуская его язык. Дразнит и играется, льнет к рукам, разжигая желание обладать ей безраздельно и посылая тысячи искр по ставшей вдруг очень чувствительной коже. Не прерывая поцелуя, они двигаются в сторону кресла, в котором Такао обычно читает или пьет, но никак не трахается, предпочитая комфортную кровать. Мэй легко толкает его в грудь, заставляя упасть в кресло, и отходит на пару шагов назад; оглядывает, довольная состоянием, в которое привела его буквально парой горячих поцелуев. Мэй вскидывает руки и плавно кружится, позволяя рассмотреть свое тело, оглаживает свои плечи и грудь, спускается к бедрам. Здесь, в тишине собственной квартиры, Такао ощущает ее танец гораздо острее и интимнее, хотя Мэй все еще одета в противовес тому, как раздевалась до узкой полоски трусиков вчера в клубе. Такао откидывается в кресле и наслаждается открывающимся ему видом. Мэй легко, почти играюче стягивает с себя майку и узкую юбку и остается в кружевном белье, которое больше подчеркивает, чем скрывает. — Великолепна, — с восхищением выдыхает Такао, чувствуя, как собственный член упирается в молнию на брюках. Мэй победно усмехается и посылает ему воздушный поцелуй, после чего изгибается, будто настоящая лисица-кицунэ, завлекающая случайного путника в свои колдовские путы. Она настолько чувствует пространство, что ей даже не нужна музыка, чтобы ловить ритм прямо из воздуха и двигаться, подчиняясь одной ей ведомой мелодии. Это красиво, и это завораживает Такао настолько, что он невольно подается чуть вперед, стараясь не упустить ни одного движения. Мэй приближается, словно хищник на мягких лапах — грациозно и неуловимо для взгляда. Она изящно опускается на колени у ног Такао и вскидывает голову, заглядывая ему в глаза. — Такие необычные, — шепчет она, и Такао понимает, что она имеет в виду цвет его глаз. Почему-то простой комплимент разливается в груди теплом и заставляет задержать дыхание. — Никогда не видела альбиноса вживую, еще и азиата. Это очень красиво, Такао. — Твоя оценка особенно приятна, — хрипло шепчет он в ответ и наклоняется, чтобы увлечь ее в новый головокружительный поцелуй. Он тянет ее к себе, чтобы усадить на свои колени, но она не поддается, и, оторвавшись от его губ, лукаво смотрит из-под ресниц и тянется к ширинке его брюк. Когда ее ладонь накрывает член прямо сквозь ткань, Такао не может сдержать стона. Мэй мастерски справляется с ремнем и пуговицей и наконец вжикает молнией, облегчая давление. Такао судорожно расстегивает пуговицы на своей рубашке, не заботясь об их сохранности или изяществе движений — ему хочется побыстрее ощутить контакт кожа к коже. Мэй стягивает брюки сразу с бельем и жарко выдыхает совсем рядом с пахом Такао, заставляя его закатить глаза от мгновенно накатившего удовольствия. У него нет недостатка в женщинах — за деньги или бесплатно, он давно может выбрать любую, какая понравится. Но сейчас он чувствует нечто большее, некое… единение? Оказывается, осознание того, что партнерша не только сексуальна, но еще и обладает недюжинным умом, лишь добавляет градуса всей ситуации. Когда Мэй накрывает ртом его член, становится понятно, что она профессионалка не только в танцах. То, с какой жадностью она облизывает его по всей длине, как по очереди втягивает горячими губами каждое яичко, не оставляет сомнений — она тоже получает удовольствие. Своим языком она творит невероятные вещи, и больше всего Такао сейчас хочется намотать ее длинные волосы на кулак и толкнуться членом в самое горло, двигаясь быстро и бездумно. И вместе с тем, хочется доставить удовольствие и ей, разделить радость единения на двоих. — Подожди, Мэй, подожди, — Такао останавливает ее, стонущую, посылающую своим горлом разряды удовольствия по всему телу, и все же усаживает на себя. — Ты невероятна настолько, что заставляешь терять рассудок, но я хочу продолжить иначе. Мэй смотрит затуманенным взглядом, пока Такао тянется к собственным брюкам, чтобы достать из кармана презерватив. От того, насколько жадно она наблюдает, хочется послать все к чертям и трахнуть ее прямо так, без долбанной резинки, но Такао сдерживает себя. Боже, она даже не снимает трусики, лишь сдвигает их в сторону, прежде чем плотнее обхватить его коленями и опуститься сверху. Узкая, мокрая и чертовски горячая, Мэй осторожно двигается верхом на нем, давая себе время привыкнуть. Такао находит ее губы и прижимается к ним развязным, несдержанным поцелуем. Опустившись полностью, Мэй ощутимо прикусывает его нижнюю губу и так сжимается на нем, что приходится сдерживаться, чтобы не взвыть. Оказывается, кресло подходит не только для чтения, но и для того, чтобы крепче обхватить Мэй за бедра и двигаться самому, контролируя скорость и глубину толчков. Она явно не знакома не только с определением, но и с самим словом “скромность”, потому что кричит и стонет, нимало не заботясь о том, что их кто-то может услышать. Правда, если быть до конца честным, Такао это сейчас тоже волнует меньше всего. — Какая же ты… — он не может связно оформить мысль, чувствуя приближающийся оргазм, и старается немного замедлиться, но Мэй ему не позволяет. — Не тормози, Такао, я почти… — они движутся навстречу друг другу, толчки становятся рваными и теряют ритм, но это уже не имеет значения. Кончая, Мэй так сжимается вокруг его члена, что остановиться просто невозможно, и спустя пару глубоких толчков Такао догоняет ее, впиваясь зубами в ее плечо. — Псих, — недовольно бормочет она, отдышавшись, — след останется. — В следующий раз одним укусом не обойдешься, — обещает Такао. — Значит, следующего раза не будет, — Мэй ухмыляется, понимая, что получила в свои руки новый поводок, — я зарабатываю своим телом и не позволю тебе портить его товарный вид. — Я все компенсирую, — бормочет Такао и, не удержавшись, снова жадно ее целует, — танцевать можно и не в стриптиз-клубе для больных на голову. — Можно, но я уже танцую в клубе для больных на голову, — Мэй легко щелкает его по носу, — и ты будешь глупее, чем кажешься, если не понимаешь, на кого именно я работаю. — Кассий Флавий, — тянет Такао, сразу внутренне подбираясь, — он настолько хорош? — Достаточно для того, чтобы я не собиралась менять место работы, — во взгляде Мэй мелькает предостережение, — и не стремилась его подвести. Где у тебя душ? Такао поднимает обе руки ладонями вперед, демонстрируя свое поражение, и кивком указывает в направлении ванной. Мэй соскальзывает с его коленей, подхватывает свои вещи и скрывается за полупрозрачной дверью. Такао выбрасывает презерватив, натягивает брюки и вновь откидывается в кресле, сложив вместе кончики пальцев и задумавшись. Лисичка ясно дала понять, что дорожит своим работодателем. Значит, как источник информации ее использовать не получится — она демонстрирует характер и может взбрыкнуть. Но как хороша! Такао не помнит, когда ему в последний раз было так хорошо от случайного секса. Постоянная и нетребовательная партнерша у него тоже есть, но накал та предпочитает демонстрировать в выяснении отношений, а не в постели. Мэй на фоне остальных ощущается глотком свежего воздуха с нотками жасмина. Она выходит из ванной, на ходу застегивая юбку. — Сколько тебе лет? — спрашивает Такао. — А ты что, не выяснил, прежде чем привозить меня сюда и трахать? — Мэй поднимает брови. — Я предположил, что Кассий Флавий не берет на работу несовершеннолетних, — Такао ухмыляется, — этого оказалось достаточно. Так сколько? — Двадцать один, — Мэй поправляет волосы, — и предупреждая твой следующий вопрос, который мне может задать любой японец, третье поколение эмигрантов. В штаты перебрался еще дед. — Ну надо же, — ухмылка Такао становится шире, — я тоже из третьего поколения, но никогда о тебе не слышал, хотя у нас меньше десяти лет разницы. — Это потому что я родилась не здесь, а в Иллинойсе, амиго, — Мэй фыркает, показывая, что не хочет развивать тему дальше, — такси? Или меня отвезет обратно твой верный пес? — Он не пес, а мой друг, — почему-то Такао считает необходимым озвучить это вслух, хотя Мэй снова попадает в десятку, Кадзу действительно самый верный человек, которого только можно себе представить. — Я позвоню ему, собирайся.