***
Рикс чувствует, как прутья клетки внутри него сжимаются. Снаружи все выглядит прекрасно, как и всегда. Имя Флавия по-прежнему вызывает страх и уважение, и только избранные знают, что его дом постепенно превращается в лазарет. Лабелю подобрали эффективные препараты, но они лишь тормозят угасание, не останавливая его. Он бродит по комнатам тихой тенью и смотрит на Рикса побитым щенком. — Я не хочу умирать, — говорит Лабель, и Рикс его понимает. Несмотря на взбалмошный характер отпрыска Кассия, Рикс не желает ему смерти, в конце концов, парень ни в чем не виноват. Ему просто не повезло родиться у отца, который больше сосредоточен на собственных делах, а не на детях. Августа никогда не признает, но Рикс видит, что ей стыдно за свою оплошность. Ведь именно она впустила крысу Такао Наито в их дом и не уследила за ним, позволив шариться в документах. А сам Рикс не уследил за намного более пронырливым соглядатаем… Но свой пуд соли Рикс сожрет и без посторонней помощи. Кассий держится, словно железный стержень, и держит на своих плечах всю организацию. Но и железо подвержено коррозии, и ржавчина уже основательно подточила его организм. Риксу больно видеть, как жажда жизни медленно угасает в глазах его наставника. Хотел он того или нет, но Кассий заменил ему отца. И терять его сейчас так же тяжело, как терять кого-то родного. Мотивы и причины переплетения их судеб теперь не так уж и важны, когда в конце тоннеля начинает мигать свет. А самое страшное — Рикс не понимает, чем продиктовано желание Кассия начать открытую войну с Такао Наито. Это природная мстительность? Жажда реванша? Или отчаянные вспышки умирающего мозга? Открытые стычки обернутся катастрофой для них всех. Они давно не в шестидесятых, когда мафия правила балом. Черт возьми, они даже не в девяностых! Свои люди есть и в полиции и в судах, но их и вполовину не так много, как должно быть для того, чтобы озвучить вслух громкое слово “война”. Наверное, Рикс — самый херовый коп под прикрытием, которого только можно было подослать к мафиози. Влился он идеально, но спустя несколько лет уже не понимает, на чьей стороне стоит и чьи интересы блюдет. Не все поставки срываются из-за японцев — на них Рикс лишь сваливает вину. Возможно ли, что, сам того не осознавая, своими действиями он подтолкнул Кассия к открытому противостоянию? Ведь самая большая крыса прячется на самом виду и старательно делает вид, что может принять дела Кассия Флавия. Рикс подолгу наблюдает за спящим Кассием и старается понять его мысли и мотивы. Ему бы бросить все и уехать в другой штат, чтобы встретить последние годы в уюте и сытости, занимаясь рыбалкой или рисуя картины. Но нет, старик сделан из совершенно иного сырья. Он не остановится до самого конца, и это пугает Рикса до чертиков.***
Мэй со смехом собирает свои вещи по полу. Они снова не дошли до кровати, слишком увлекшись изучением тел друг друга, и в итоге все началось и закончилось прямо на ковре возле дивана. Масамунэ старательно прячет смущенную, но довольную ухмылку и идет варить кофе. Мэй оглядывает себя и с усмешкой накидывает на себя рубашку Масамунэ. Так он сможет любоваться женщиной, которую только что трахал, в одежде из собственного гардероба, а Мэй еще какое-то время сможет наблюдать его пресс и развитые косые мышцы. — Мне нравится, как ты выглядишь, — с хрипотцой произносит Масамунэ, и Мэй кружится перед ним, переступая на цыпочках и приподнимая край рубашки. Масамунэ ловит ее в свои объятия и оставляет на губах чувственный поцелуй. Мэй плавится от ощущения горячих губ и от ладоней на своей пояснице. Но к удовольствию примешивается горечь. То, что начиналось как очередная забава, очень быстро переросло во что-то большее. Во что-то, чего Мэй при всем желании не сможет дать настолько правильному и чистому человеку. Мэй с удовольствием спит с Масамунэ — он более чем хорош, и одновременно страшится возможных будущих разговоров, которые однозначно последуют. Ей не стыдно получать кайф от жизни, но, очевидно, они смотрят на происходящее совсем по-разному. — Ты думала о нашем последнем разговоре? — спрашивает Масамунэ, и Мэй против воли отводит взгляд. Видимо, придется заканчивать эту историю — Масамунэ явно не тот человек, который станет мириться с таким отношением к жизни и мужчинам, как у Мэй. — Думала, — Мэй кивает, — и думаю, что это не самый удачный вариант. Масамунэ хмурится и явно собирается возразить, но Мэй упрямо продолжает: — Секс потрясающий. Ты красавчик, и мне очень нравится проводить с тобой время. Но будущего у нас нет. Когда я говорила про знакомство с родителями, я не шутила. Как ты себе это представляешь? — Им не обязательно знать… все подробности, — Масамунэ мрачнеет на глазах, но это радует Мэй, ведь означает, что он не отрицает реальность. — Допустим, что я соглашусь скрывать свое прошлое, очарованная перспективами счастливой жизни. Но подробности будешь знать ты, Масамунэ. Будешь помнить и невольно вспоминать, сколько человек засовывали деньги за резинку моих трусиков. И будешь гадать, со сколькими из них я соглашалась уехать для продолжения вечеринки и дополнительного заработка. —- Мэй, я бы никогда… — Масамунэ распахивает глаза, очевидно, оскорбленный одним только предположением о подобных мыслях. — Нет, это сейчас ты бы “никогда”. Но я вижу тебя, Араи Масамунэ. Ты японец до мозга костей, как бы не пытался доказывать обратное. О чем ты мечтаешь? Красавица-жена, детишки, дом в пригороде, дружелюбная собака? Глаза Масамунэ против его воли вспыхивают от удовольствия от одного звучания этих слов, в то время как Мэй передергивает от отвращения. Это не ее путь, никогда им не был и не станет. — Это прекрасные мечты, офицер, — она нежно обводит овал его лица кончиками пальцев, — но они не мои, совсем. — О чем мечтаешь ты? — он не оставляет попыток достучаться, но Мэй уже все решила. — О свободе, — Мэй печально улыбается, — и о возможности блистать на большой сцене. Ты не дашь мне ни того, ни другого. Мне очень жаль, Масамунэ. Он отстраняется, но держится достойно. Благородный самурай до конца, с грустью думает Мэй. Заранее понятно, что никаких сцен он устраивать не будет, но Мэй все равно чувствует горечь. Это явно не закончится тем, что Масамунэ согласится встречаться время от времени к их взаимному удовольствию. Выводя его на откровенный разговор, Мэй готова попрощаться с ним насовсем.***
Такао сидит в своем любимом кресле и задумчиво разглядывает лед в стакане с виски. Его размышления прерывает стук в дверь. Открыв, Такао с удивлением видит на пороге своей квартиры Мэй. — Твой пес меня пустил, — поясняет она, заставляя Такао поморщиться, — можно? Кивнув, Такао молча делает шаг в сторону, пропуская ее внутрь. Войдя в комнату, Мэй указывает на стакан с виски. — Нальешь и мне? Это становится интересным — Такао знает, что Мэй почти не пьет; значит, произошло что-то исключительное. Нимало не смущаясь, Мэй со стаканом опускается в кресло Такао и смотрит на стакан с виски ровно так же, как несколькими минутами ранее делал сам Такао. — Помолчим? — спрашивает Такао, — или поделишься, что привело тебя сюда в такой час? За окном стоит глубокая ночь. Мэй сегодня не выступает, очевидно. Что-то выбило ее из колеи и заставило приехать к нему вместо того, чтобы отдыхать и набираться сил перед новым днем. — Я помогу тебе, Такао, — говорит она, сделав глоток виски и поморщившись, — убийство Флавия ничего тебе не даст, кроме, разве что, успокоения собственного эго. А вот расшатать его финансовую систему будет более чем полезно. Такао подходит и садится на пол у ее ног. Умная, красивая и честолюбивая — теперь к списку можно добавить и “обладающая полезной информацией”. — Чем ты можешь мне помочь, стриптизерша из фурри-клуба? — он намеренно давит на ее честолюбие, раззадоривая и не показывая свою заинтересованность. Но она все равно видит. — Не выделывайся, белый тигр, — устало просит она, — вы копаете, но ничего не можете найти. За три года я повидала достаточно, чтобы сделать определенные выводы. Ни один инспектор никогда не совался в “Мягкую лапку”, хотя всем известно, что Кассий Флавий имеет огромные доходы от нелегального бизнеса. Через клуб он отмывает деньги. — Что у тебя есть? — прямо сейчас Такао готов растечься у ее ног покорным щенком, если она поможет избежать открытого кровопролития и лишних жертв. — Черная бухгалтерия, — коротко отвечает Мэй и делает очередной глоток. — Какая-то часть у меня в сумке, но все за раз я вынести не смогла. Впрочем, все вам и не понадобится, верно? Достаточно пары подозрительных строчек, чтобы инициировать проверку. — А как же твоя преданность Кассию Флавию? — как ни странно, Такао ей верит. С самого начала она демонстрировала, что готова отвечать за все свои слова. — Ты готова пойти по головам? Мэй коротко усмехается, прежде чем посмотреть ему в глаза сверху вниз. — Побежать.***
Просматривая бумаги, пока Мэй дремлет у него в кресле, Такао понимает, что нашел рычаг, который давно искал. Знал бы он раньше, что достаточно соблазнить стриптизершу из клуба Флавия… Правда, другая могла и не согласиться помогать. Или ей не достало бы способностей — все же Мэй умело воспользовалась своей репутацией и доверием Флавия, чтобы пролезть в офис клуба. — Мэй, — Такао осторожно прикасается к ее колену, и она моментально открывает глаза. — Почему ты решила помочь? Я не поверю в россказни про японскую кровь и внезапно взыгравшие чувства. Мэй звонко смеется, глядя на него блестящими глазами. — Какие чувства? Просто мы с тобой из одного теста, — она какое-то время молчит, а затем добавляет уже тише, — а точнее, из одного дерьма. Объяснение неприятное, но максимально точное. Точное, как и вся Мэй с ее великолепной техникой танца, упорством и видением своих целей. Наверное, они и впрямь похожи. — Значит, будем вместе, — говорит Такао. — Будем, — соглашается Мэй.***
Кассий выходит на улицу и потягивается всем телом. Рикс отрывается от отчетов и осматривает его с ног до головы. Старик выглядит намного лучше, будто своей могучей волей заставил болезнь отступить. Рикс думает о том, что пора сворачиваться. Это были занимательные и весьма полезные несколько лет, но возможная открытая война банд… Остановить, а лучше, предотвратить ее он может, только вновь надев форму и прицепив к поясу значок. Забавно, как может измениться человеческая мотивация под давлением обстоятельств. Изначально Рикс согласился на работу под прикрытием, потому что хотел увидеть и понять отца Паулины. Но, проникая все глубже во все аспекты работы итальянской семьи, Рикс может с уверенностью сказать: увидел и понял, Паулина отошла на второй план, а затем и воспоминания о ней подернулись дымкой пепла. Зато остался Кассий, который направлял, обучал и по-своему заботился о Риксе. Уходя сейчас, Рикс чувствует себя последним подлецом, который бросает своего отца и наставника. Новость о том, что преемник оказался копом, разобьет старику сердце. Затем встанут на места разрозненные кусочки мозаики, и станет понятно, что не во всех бедах виноваты японцы или латиносы; просто Кассий Флавий сам подпустил и доверился предателю. Думая о себе, как о предателе, Рикс невесело ухмыляется. Он годами старательно собирал все ниточки и всю возможную грязь, которая позволит упечь десятки людей за решетку. Почему же тогда так мерзко и тоскливо на душе, когда он приблизился к завершению вплотную? Почему переживает за Кассия, за Лабеля; даже за Августу, черт ее подери! За Паулину Рикс не переживает: она находится на другом материке, вышла замуж и теперь воспитывает маленькую дочурку. Почему-то ни старшие по званию полицейские, ни психологи не предупреждали о том, что, натягивая маску преступника, Рикс настолько срастется с ней, что отдирать придется с мясом. Или предупреждали, а он не слушал, ослепленный жаждой приблизиться к Кассию Флавию и ударить по нему изнутри?.. — О чем ты так глубоко задумался? — Кассий окликает его, и Рикс вздрагивает, выныривая из своих размышлений. — Сравниваю цифры, — Рикс вымученно улыбается, кивая на бумаги. — Как ты себя чувствуешь? — Живым, — усмехается Кассий, — и способным по-прежнему сворачивать горы.***
Масамунэ в очередной раз пересматривает документы, когда ему звонит Такао. — Спустишься? Я рядом с участком, у меня кое-что есть. Масамунэ выходит на улицу и щурится от яркого солнца. На парковке он замечает черный корвет и направляется к нему — раз Такао приехал сам, значит, дело срочное, и лишние свидетели им точно ни к чему; затонированные стекла машины Такао будут как нельзя кстати. Когда Масамунэ садится в машину, Такао разворачивается к нему. — Нынче не рождество, но я с подарками, — он усмехается и протягивает Масамунэ папку с документами, — разворачивай скорее, мой дорогой друг. Масамунэ закатывает глаза, но все же открывает папку. С первых же строчек становится понятно — это именно то, что нужно. — Это же… — Неофициальная бухгалтерия “Мягкой лапки”, да, — в глазах Такао сквозит неприкрытое удовольствие, — через клуб, такой неприметный, такой специфический, макаронники отмывают миллионы. — Где ты это взял? — Масамунэ листает страницу за страницей и раздумывает о том, кто из судей быстрее подпишет ордер на обыск. — Одна лисичка на хвосте принесла, — смеется Такао, — Мэй Накамура решила нам помочь. — Накамура Мэй, — автоматически поправляет его Масамунэ, — подожди, откуда ты знаешь ее фамилию? — Ты правда считаешь, что я просто приму на веру информацию от стриптизерши, не пробив перед этим по ней все, что возможно? — Такао удивленно поднимает бровь. — разумеется, я выяснял. — И как? — Масамунэ не узнавал о Мэй ничего. — Ничего особенного, — Такао хмыкает, — родилась в Иллинойсе, переехала в Альбукерке, когда мать заболела. Мать умерла от рака, отец — обычный работяга, автомеханик, честный человек. Хотя в конце восьмидесятых он получал компенсацию за своего отца, такую же, какая была у твоего деда и у Чонгана. — И что? — не понимает Масамунэ, — правительство США выплачивало деньги всем японцам, пострадавшим в сороковых. — В конце восьмидесятых дед Мэй уже умер, — задумчиво тянет Такао, — но, судя по тому, что жили они довольно скромно, а Ичиро Накамура работал и продолжает работать на нескольких работах, та выплата пошла на лечение матери Мэй. Иронично, правда? Не на обучение любимой талантливой дочери, а на попытку продлить агонию жены. — Почему тебе обязательно постоянно демонстрировать, какой ты мудак? — морщится Масамунэ, — есть множество случаев, когда рак побеждают или хотя бы выводят в ремиссию. — Как бы то ни было, — Такао пропускает мимо ушей его замечание, — чуда не случилось. Мэй танцевала с самого детства, собирала все возможные и невозможные награды, но при поступлении ей это не помогло. Ее место занял другой представитель нацменьшинств. Когда я это узнал, то захотел познакомить ее с Чонганом — как минимум одна общая черта у них есть точно. Масамунэ чувствует, что его мутит. Значит, прекрасная танцовщица с самого детства пробивается к вершине своими силами, отрастив в себе стальной стержень. Отсюда и отсутствие наркотиков и почти полное отсутствие выпивки, отсюда и чистейшая репутация и никаких приводов. Разумеется, она не хочет связывать себя узами брака или любыми другими — они помешают ей двигаться наверх. Больно, но вполне объяснимо. Блуждая взглядом по салону авто, Масамунэ натыкается на спицы для волос, торчащие из подстаканника рядом с водительским сидением. Вещь явно очень дорогая, и небрежность, с которой они брошены, выдает руку хозяина авто. — Ты решил сменить имидж? — хмыкает Масамунэ, указывая взглядом на спицы. У Такао длинные роскошные волосы, но все равно его трудно представить с прической гейши. Такао смеется: — О да, по ночам я меняю прическу, облачаюсь в кимоно и гэта и иду танцевать с веером, — они оба фыркают от такой картинки, — одна красотка забыла, вожу с собой, чтобы при случае вернуть. — Спасибо за документы, Такао, — Масамунэ возвращается к деловым вопросам, — это и правда поможет.