дети мертвой валирии

Она нервно смеётся, предпочитая не замечать его руки на обнаженной коже; но червячок сомнения всё же закрадывается. Рейнира немного отстраняется и поправляет лямку топа. — А почему бы тебе не поразвлечься подальше от меня и моих дел? — спрашивает почти ласково, перебирая верхнюю пуговицу на его рубашке. Думает о том, что Деймон не стал бы ей что-то намешивать. Во всяком случае, не сказал бы об этом прямо, если сделал. Или наоборот, сказал бы? — Нравится трахаться с девушками в отключке? Рейнира шумно выдыхает, когда он хватается за неё крепче — это уже невозможно замечать — и толкается ближе, запуская пару пальцев под ворот, чтобы немного царапнуть голую кожу. — Ты же любишь, когда я царапаюсь. Деймон молчит: ему бы, конечно, остановиться, пока дел не натворил, как в прошлый раз, жалел ведь, спасая девчонку от своего влияния — но, как видно, не спас. Может, не стоило трахать ее в семнадцатый день рождения, а потом исчезать, но вряд ли кто-то методички для его ситуации расписывал. — Больше люблю, когда ты скачешь, — Деймон упирается ладонью там, где бедро переходит в таз, большим пальцем давит меж ног, раздвигая нижние губы, находит клитор и трёт, перекатывает, крепко вдавливая палец сквозь ткань шелковых шорт. Рейнира опускает голову на его плечо, боясь издать хоть звук — здесь во дворце с их прошлого раза ушей только прибавилось. Она какое-то время не двигается, запоминая ощущения, погружаясь в них с головой. Потом отбрасывает с лица волосы, приподнимаясь на коленях и пересаживаясь чуть ближе — чувствует низом живота твердость ремня и медленно двигается на ширинке. Туда и обратно, очень медленно, не отвлекаясь от его лица. Рейнира трогает пальцами линию челюсти — твердую и острую, затем касается губ — тонких и жестких. Немного оттягивает нижнюю губу, оставляя горячий поцелуй на подбородке. — Так? — осведомляется, не прекращая движение, но продолжает свистящим шёпотом, — я скучала по твоему лицу, дядя. Рука с бедра скользит полукругом до спины и ниже, пальцы задирают ткань шорт наверх, касаются теплой кожи, скользят ниже, сжимают и мнут мягкую ягодицу. Деймон находит в этом что-то прекрасное — в обдолбанной коксом Рейнире, трущейся о его пах, с ее этими глубокими чернющими глазами и неоднозначным поведением. Того гляди и спрыгнет сейчас — всего ожидать можно. То ли танец, то ли сражение на мечах какое-то. Рейнире хочется плакать от болезненного возбуждения — секс всегда был для нее сложной темой. После семнадцати лет она относилась к нему с немного пугливым безразличием, пока в первый раз после Деймона не почувствовала что-то, похожее на возбуждение, когда Харвин терся о её бедро своим на трибунах во время футбольного матча. Но он все равно не стал для нее чем-то особенным — да, было что-то приятно-неправильно в том, обжиматься с ним иногда, сбегая с приемов, и она почти всегда была сверху, на максимально возможном расстоянии, потому что не любила замкнутые пространства и чужое дыхание. Сейчас все было наоборот. Потому что ей нравится дышать воздухом, который выдыхает Деймон, нравится этот маленький мирок между его рук, в котором солнце, вокруг которого все крутится — это лицо с растрепанной светлой челкой. Пока он не открывает рот. — В переднем кармане есть еще на пару дорожек, — Деймон не целует, но говорит прямо в губы. — Залезешь ручкой? Рейнира замирает на полпути к тому, чтобы поцеловать его, вдруг осознавая смысл его слов. Кусает внутреннюю сторону щеки, улыбаясь сквозь поджатые губы. Останавливается. Хочется кричать и дать ему по лицу, пожалуй. От него она этого не ждала. Рейнира договаривается с собой, что не будет срываться, хотя бы пока он не уйдёт. — Я не трахаюсь за наркоту, — слезает с него, игнорируя желание случайно пройтись коленом по ширинке. — Точно не за пару дорожек. За них сможешь купить разве что отсос, и то без особой фанатичности. Я всё же не самая обычная шлюха — принцессы берут больше. Она ускользает из его рук, и Деймону кажется, что его прокляли. — Сколько? — спрашивает вполне серьезно, наклоняется вперед и берет Рейниру за бедро, кончиками пальцев ощущая тепло меж ее ног, дергает обратно на себя, заставляя пошатнуться, вынужденно вернуться ближе. Купить племянницу за пару грамм лучшего эйфоретика в городе? Пусть назовет цену. — Сколько стоят принцессы, Рейнира? — он оттягивает зубами ткань ее топа, опаляя дыханием кожу под ней, вжимается носом меж грудей. Не дает отстраниться. Рейнира не то чтобы сильно против — от его касаний она теряет присутствие духа. Поэтому, сломанная надвое, опускает голову на собственные плечи, вскидывая лицо к потолку, погружает пальцы в его волосы. Чужое дыхание опаляет кожу, отчего она моментально покрывается мурашками. Неправильные слова потоком наполняют ее голову, делают хрупкой и неясной, но распаляют незримое обжигающее облако под самыми ребрами — Рейниру мутит от того, что она готова просить, только чтобы продлить момент: снова чувствует его силу и уважает её, отступая перед возможностью нежиться под её лучами. Невыносимо страшно от того, что он решает обращаться с ней таким образом; еще хуже оттого, что она не может не позволить — просто не умеет, не может себя заставить. — Сколько ты готов заплатить? — Спрашивает, крепче сжимая его между бёдрами. — Может, стоит устроить аукцион? Деймон думает, что сломал бы пополам любого, кто посмел бы не то, что обращаться с ней так же, как он — подумать о том, что может так обращаться. Но здесь с ней именно Деймон. Именно он держит ее за горячие бедра, именно он дышит ее телом. А себе он многое позволяет. — За тебя? — он поднимает голову, чтобы словить ее взгляд — еще один их секрет у всех на виду. — Ты таких чисел не знаешь. Деймон не спрашивает разрешения, когда второй рукой поднимает низ топа к груди Рейниры, вжимаясь пальцами в ее ключицы, а большим — меж ребер, когда целует толстую кожу над шрамом рождения, пока она мычит что-то неразборчиво в ответ. Она пахнет как сорванная крыша и предчувствие передоза, как покалывание в мышцах. Как проклятие, от которого он бежал четыре года назад. Деймон проводит горячим языком вниз к ребрам, целует выступающую бедренную кость. Руки у него горячие и смелые, сжимают крепко, она почти хочет от них боли, кажется, готова принять всё, что он ей предлагает. Рейнира расслабляется, снова опускаясь на его колени и их лица оказываются на одном уровне: она, сжимая пальцы в его волосах, тянет голову к себе, врезаясь в губы поцелуем. Они совсем никуда не торопятся — движения медленные, развязные, она вновь прижимается задницей к его паху и выстанывает ему прямо в рот. Он откидывается спиной на спинку кресла, переносит ладонь с ее бедра на пояс, поглаживает, мнет правый бок, поднимает топ от спального костюма, заставляя и вовсе снять его. Руки тянутся к его ремню, торопливо вытягивая его из брюк полностью, она отбрасывает мешающую деталь на пол, приступая теперь к ширинке. — Давай... — молния с характерным звуком расстегивается и она запускает ладони под его пиджак, стягивая тот с плеч. — Остановимся пока на паре дорожек, идет? Четыре года жизни вникуда, потому что в итоге нихера не изменилось. Ее касания — вообще любое из них, — все ещё оголённым проводом по коже, как будто ему не тридцать с хуем, а шестнадцать. — Я сказал запустить руку, — Деймон перехватывает ее запястье после того, как дорогой пиджак падает на пол рядом с креслом, ведёт ладонь ниже, обратно к расстёгнутой ширинке, когда льнет губами к теплой девичьей шее. Поцелуи влажные, широкие, остаются горячими следами на бледном теле. Деймон проходится зубами по натянутой коже, прикусывает ее, когда Рейнира откидывает голову, целует плечи и ключицы, проходится языком по маленькой груди. Он оттягивает резинку ее шорт и отпускает, та ощутимо бьёт по не ожидавшей того коже. — Снимай. Она слушается, покладисто слезая с него и без всякого стеснения стягивая шелковые шортики, оставляя их лежать на полу. Торопливо залезает обратно, испытывая странное удовольствие от того что практически обнажена, когда он еще полностью одет. Рейнира затейливо улыбается, заглядывая далеко за хитрющие глаза Деймона, затем опускает ладони на его бедра, подтягиваясь ближе. — В карман? — она касается члена под ширинкой, слегка сжимая, — о, промахнулась, — Деймон шумно выдыхает, пока ощупывает правый карман, затем левый, и закусывает губу, слыша знакомый шелест. — Нашла. Она запускает руку в карман, цепляет пальцами пакетик и вытягивает его, поднимая к лицу. — Что ты хочешь, чтобы я с этим делала? Он забирает из ее рук прозрачный пакетик и, положив руку на шею, заставляет отклонить голову в сторону. — Не двигайся, — порошок уверенным и умелым движением руки ложится во впадинку над ее ключицами. Выдохни слишком резко, дернись — и сотня потрачена вникуда. Лучший кокаин в Гавани. Деймон снюхивает муку с теплой кожи вместе с чистым запахом, слизистую жжет огнем, но этот — ничто по сравнению с его собственным. Широким, шершавым и влажным движением языка слизывает остатки соли с нежной кожи — пусть лучше его разъедает. — А я думала, ты воспитывать собирался. Вот.. — она замолкает, вздрагивая, когда снова чувствует его между ног и неосознанно сжимается. Деймон ведёт пальцами по ее бедру вверх, отодвигает в сторону белье и касается влажности меж губ. — О, Рейнира, — он усмехается почти польщенно, зажимая меж ребер указательного и среднего пальца бугорок клитора, обволакивая те влажным соком. — Ты совсем не меняешься. Она расстегивает всё же оставшиеся на рубашке пуговицы, но снимать не собирается — только касается его шеи поцелуем, проходясь ладонью по груди. — Ты знаешь, что у нас завтра приём? — Рейнира ластится к нему, словно кошка, пряча голову в изгибе шеи. — Отец присматривает себе зятя, похоже. Придёшь? — На зятя я не претендую, — Деймон усмехается в ее бледные волосы, когда скользит пальцами в тугое девичье влагалище, обнимающее его влажно и горячо. Рейнира смеётся над абсурдностью его заключения — просто приходи посмотреть, — хочет попросить, но мысли не хотят собираться в предложения. — А вот на того, с кем ты будешь ему изменять... — шепот ложится на ухо змеиным шипением, он толкается в нее, буквально приподнимая на руке, держит другой рукой под ребрами. В штанах уже тесно до болезненного, но он не может отказать себе в удовольствии изводить ее. И себя. — Деймон, — зовёт, поворачивая к себе его голову. По телу проходит дрожь, — Трахни меня уже, пожалуйста, ладно? Он ловит ее взгляд своим, ощущая сердцебиение под ладонью, и мир вокруг, наконец, меркнет под действием белого порошка. Принцесса желает — значит, следует исполнять. Деймон вытаскивает из нее мокрые пальцы, перехватывает Рейниру под бёдра и встаёт, чтобы сделать буквально полшага и уронить ее спиной на большую кровать. Он не снимает с нее трусики, только оттягивает их в сторону, открывая для себя доступ, но сразу не входит — дразнит, едва раздвинув налитой головкой нижние губы с несколько секунд, пока не толкается — плавно и медленно. — Дядюшка дома, м? — шепчет над самым ухом, вдавливая в матрас. — Не говори, что не скучала. День и ночь, тьма и свет, луна и солнце скрываются за его расширенными зрачками, а Рейнира видит звёзды, когда закатываются глаза. Это он, он появляется все тем же черным пятном и врезается семиконечной звездой в её висок: настырный и бесчестный, грубый и насмешливый, распарывает полотно её мыслей, разливая безбрежный космос. Вязкий и приторно-бледный. Рейнира закрывает себе рот ладонью, но все равно мычит, подтягивая согнутые колени выше, когда он наконец оказывается в ней — если Деймон называет домом пространство между её ног, то она хотела бы королевским указом посадить его под домашний арест. Входит глубоко, встречаясь бедрами с ее ягодицами, заполняет сразу и полностью, ощущая, как она нетерпеливо сокращается внутри. Она всхлипывает, сжавшись вокруг него, и Деймон берет ее лицо в ладонь и проводит кончиком большого пальца под правым глазом, очерчивая границу, под тяжестью касания подминается веко, и небольшая слеза влажностью ложится на тонкую кожу. Она плачет — он помнит, что такое бывает, когда её разрывает от эмоций. Со свету сживет, точно. — Только по твоему члену, дядя, — упрямая, нетерпеливо ерзает под ним. Деймон не двигается, предпочитая и дальше доводить её. Рейнира целует его подбородок, задерживая лицо меж своих рук всего на мгновение. — Можно мне на нем попрыгать? Ладонь скользит с щеки на шею, большой палец упирается в подбородок, заставляя вскинуть голову. Деймон сжимает руку властно и ощутимо, давит на горло, но пока не мешает дышать, держит другой за пояс, не давая двинуться, пусть всем телом до боли желает толкаться. Голос хриплый, низкий, глаза смотрят прямо в чужие, словно ища что-то во взгляде. — Проси еще. — Пожалуйста, — послушно повторяет, инстинктивно опуская ладонь на его руку. Задыхается — не от нехватки воздуха — от ощущений. В голове холоднее, чем кажется, но в непослушном теле едва ли не ад. — Дай мне попрыгать на тебе. Она ведет головой, пытаясь коснуться его лица, но его рука на её шее сковывает движения и она недовольно поджимает губы, не прекращая ерзать. — Хорошая девочка, — довольный, он ослабляет хватку руки, ведет пальцами по ее губам и толкается внутрь лишь на мгновение, оставляя на стенках соленый вкус кожи, задевая касанием нижний ряд зубов. Деймон целует ее — и снова не в губы, но под подбородком справа, влажно и жарко, придерживает за бедра и плечи, чтобы не выскользнуть из горячего влагалища и переворачивается вместе с Рейнирой, оказываясь на спине. Расстегнутая рубашка падает на кровать, манжеты сползают ближе к локтям, когда он кладет ладони на ребра племянницы, очерчивая границы ее аккуратной девичьей груди полукругом больших и указательных пальцев. — Скачи. Рейнира не может. У нее немного кружится голова, поэтому она упирается ладонями о торс, движется медленно, пытаясь найти нужный темп. Бледная, идентичного оттенка кожа Деймона зовёт её, просит потрогать, провести языком, вдохнуть — сделать хоть что-нибудь; она не слушает. Убирает волосы с лица, чтобы не мешали, а затем ускоряется, напрягая колени. Угол проникновения меняется, его размер причиняет легкий дискомфорт, но принцесса крепка в своем намерении оседлать Деймона до конца, поэтому комнату заполняет звук шлепков в перемешку с её тихими, насколько можно, стонами. Рейнира встречает его глаза, наблюдающие за ней снизу и её пробивает судорога, намекающая на то, что она неожиданно скоро, но будет готова. Он взгляд ни на мгновение не отводит. То скользит им по молодому напряженному телу, то ищет в глазах то, что, как знает, есть в его собственных — нездоровое влечение, чернота расширенных зрачков, так метафорично отражающая цвет их натуры — и флаг, и намерения, и цвет того, что иные называют душой. Но смотрит только на нее, будто в мире и нет ничего другого. Хороший наркотик. — Презерватив, — запоздало вспоминает, впрочем, все равно не останавливаясь. — В полке, слева. Кокаин, впрочем, тоже ничего. — Нет, — Деймон приподнимается на локте, второй рукой берет Рейниру за затылок, притягивая к себе, упирается ногами в постель, согнув колени, и сам толкается в нее быстро, сильно и глубоко внутри, практически не выходя. Носом упирается в нос, сдавливая хрящ, наклоняет голову в сторону, цедит прямо в губы сдавленно от того, что дышать трудно — она заполонила его легкие собой. — Закончишь ртом, — ладонь с затылка скользит на тонкую шею, пальцы смыкаются крепко, давят так, что, кажется, оставят синяки — красные следы так точно будут, перекрывая дыхание. Нет сил — она тянется к нему не слишком сознательно, кажется, вообще мало чего понимая, смесь эйфоретика и его заполняет голову, не оставляя шанса размышлять о чем-то другом: Рейнира дышит через рот. Это не секс — наказание, оставляющее шрамы достаточно глубокие, чтобы о них не забывать, Рейнира кричит, впиваясь пальцами в его плечо. Не в отместку, правда. Из надобности. Принцесса кончает — снова в слезах — в тот момент, когда он снова смыкает её шею. Не кричит, только расслабляется вся: от кончиков пальцев до упрямого рта. Деймон наконец целует ее, срывая с губ выдох наслаждения, когда она расслабляется, сменив напряжение в теле на сладкую, но такую не нужную ему сейчас мягкость. Поцелуй не похож на нежное касание, являясь больше вторжением или клеймом. Он сдерживает себя от оргазма, хотя возможность заполнить племянницу собой и щекочет напряжённые нервы. — Теперь я достаточно качественно себя порчу? — Она улыбается, как будто у нее на это еще есть силы, поднимается с его члена и перехватывает его ладонью, несколько раз пройдя по всей длине. — Пошли. Я хочу на балконе. — Ещё нет, — Деймон сцепляет пальцы с ее, как держал эту ладонь годы и десятилетия назад, оскверняя добрую память заботы сексом под наркотиками, которые он сам же и притащил. На балконе он берет Рейниру за шею, глубоко вглядываясь в ее глаза почти любовно — если в его случае можно говорить о любви, перехватывает ее горло, проводя большим пальцем там, где на его собственном находится кадык. — Следи за зубами. — Я постараюсь, — в нетерпении язвит, опускаясь перед ним на колени. Рассматривает стоячий, влажный от смазки член и немного не понимает, как его нужно поместить себе в рот. Рейнира тянется ближе, решив перекрыть неопытность в этом вопросе старательностью, и, размыкая губы, берет в рот головку, впрочем, тут же выпуская. Поднимает руки, обхватывая ствол у основания одной ладонью и снова отпускает, решив все таки, что хочет попробовать поместить его себе в рот. Рейнира бросает на Деймона нетерпеливый взгляд и снова возвращает внимание его члену, сев на пол, так, чтобы он оказался над её лицом. Проходится языком от основания до головки, вылизывая каждую вену, а затем снова берет в рот, насаживаясь в этот раз немного глубже. Деймон смеётся — держит презервативы у кровати, а сосать не умеет. И все равно — заплатил бы любую цену. — Тебе идет стоять на коленях, принцесса, — Деймон ведет ладонью по ее белым волосам, касается едва не такой же бледной, благородной кожи на виске, кладет руку на затылок, притягивая ближе. — Особенно с членом у лица. — Не ее навыки — происхождение. Вот что заставляет его неспокойно выдохнуть, наблюдая, как маленький язычок принцессы скользит по стволу, и, когда тонкие губы снова смыкаются вокруг головки, усмехается, давит рукой, направляя, но не заставляя — пока, — а так еще краше. Рейнира хватается обеими руками за его ноги, чтобы удержать равновесие, а затем сжимает на них пальцы, вежливо намекая Деймону заткнуться. Следует за его рукой, покладисто принимая глубже — член во рту кажется уж очень тяжелым, но ей нравится ощущение пульсации, поэтому она повторяет движение, немного ускоряясь, но оказывая сопротивление, когда он пытается направить её дальше — ей не поместить его в рот полностью, она даже пробовать не собирается. Рейнира снова поднимается на коленях, чтобы было удобнее — лижет со всех сторон, будто леденец, снова берет в рот. Занимательная игра, в целом. Только колени немного болят — стоило, наверное, остаться в кровати. Ветер трепет его волосы и ее — тоже. Деймон почти бережно убирает локоны с ее лица и не понять, забота это или ему просто не хочется делить ее влажный и тесный рот с валирийскими волосами. Нервы напряжены до предела благодаря наркотику в крови. Каждое дуновение воздуха, касание — мысль об их родстве едва ли не сильнее распаляет, чем, непосредственно, близость, есть ведь в этом что-то от заветов предков, — ощущаются острее, чем на трезвую. Деймон поднимает лицо к небу, глаза сами собой закатываются, но он заставляет себя опустить голову обратно — Рейнира с его членом во рту куда лучше звезд и любой темноты. Он накрывает ее руку, обхватывающую ствол, своей, помогая дрочить правильно, так, как нужно ему, подсказывает с терпеливостью наставника. Кому еще обучать принцессу такому, если не родному дяде? От будущего зятя можно потребовать и компенсацию за старания. — Будешь хорошей племянницей? — Деймон нежно ведет костяшками пальцев по ее напряженной щеке. — Проглотишь? Рейнира прикрывает глаза, отдаваясь ласке. Когда он просит так, она, кажется, не может отказать. В руках Деймона оружие страшнее денег и влияния, в его руках, выходит, жизнь Рейниры. Уделивший как-то раз внимание принцессе, которой мало кто уделял время в ожидании кого-то другого на её место, Деймон привязал её к себе нервущимися нитями безграничного доверия и желания угождать. Она кивает, опускаясь обратно на коленях и бросает взгляд на город, живущий далеко под ними. Рейнира поднимает взгляд к Деймону, темные глаза которого горят куда ярче, и улыбается, сжимая колени. Он едва дергает уголок губ в довольной ухмылке, собирает волосы Рейниры, пятерней расчесывая их к затылку, за который и придерживает снова. Она так ненавидела его сегодня, от каждого сообщения разило омерзением, но таким напускным, что только вызывало азарт продолжать настаивать. А сейчас такая послушная, что даже раздражает. Многие были послушными. Многие сопротивлялись. Никто не делал и того и другого так, как Рейнира. — Открой, — большой палец другой руки чуть оттягивает нижнюю губу, проникает во влажный рот, давит на нижний ряд зубов, заставляя раскрыть челюсть, направляет себя внутрь, проезжается по верхнему небу солоноватой и скользкой головкой. Деймон держит ее голову крепко в одном положении, когда толкается в теплоту меж напряженных губ Рейниры. Она принимает его готовно и старательно, а потому и он не жалеет, давший лишь пару мгновений на то, чтобы привыкнуть к легким толчкам. На том ласка и бережность заканчиваются. Деймон вдалбливается в ее голову глубоко, упираясь головкой в самое горло, но не слишком сильно. Если Рейнира и давится, то не смертельно — он только вызывает влажность на глазах. Он смотрит прямо в этот мокрый взгляд и сдавленно рычит на выдохе, когда несколькими сильными залпами изливается ей прямо в глотку, на корень языка, вытаскивает член, быстро вытирая головку о ее верхнюю губу, держит за челюсть, не давая открыть рот. — Глотай. Рейнира делает над собой усилие, проглатывая все до последней капли, а потом проходится языком по губам, слизывая остатки. Вкус Деймона остаётся у нее во рту, когда она на нежелающих разгибаться ногах поднимается, держась за его руку. Чувствует себя опустошённой. Колени саднят, нещадно протертые о плиту вымощенного балкона, не желают гнуться, немного побаливает между ног — это еще не говоря о раздраженном горле. Гулкий звук, с которым она глотает его сперму, пожалуй, мог бы заставить его кончить еще раз. — Это явно не стоило одной дорожки, — сообщает, чувствуя прохладу, от которой дрожь идет по телу. — Я хочу в душ. Деймон заправляет член в брюки и застегивает ширинку, пока Рейнира собирается с мыслями и поднимается на ноги. Голая, в одном белье, почти дрожит на ветру или от солей, воздействующих на рецепторы. Он хвалит ее, когда берет щеку в теплую ладонь и гладит порозовевшую кожу. — Так назови цену, — Деймон упирается рукой в балконную дверь и открывает ее, как того требуют правила приличия, будто только что не спустил ей в рот, буквально заставив проглотить все до последней капли. Уже внутри он прислоняется к подлокотнику кресла, на котором сидел, и одну за одной застегивает пуговицы на рубашке. Рейнира и тут же стягивает трусики, хватая со стула рядом с туалетным столиком шелковый халат. Она крепко затягивает поясок и вытягивает из-под ворота волосы, позволив им рассыпаться по спине. — Ты заслуживаешь большего, Рейнира, — совестью это вряд ли назвать можно, скорее то мерзкое, тянущее чувство после секса, когда головой мужчины перестают управлять его яйца. — Боги, — Рейнира оборачивается, когда слышит его голос. Деймон выглядит совершенно очаровательно с растрепанными волосами. — Посмотрите, кто вернулся. — Принцесса подходит ближе, отталкивая его руки и самостоятельно заканчивает с его рубашкой, разгладив ту на плечах. — Напомни мне не разговаривать с тобой, когда у тебя не стоит. Деймон крепко перехватывает ее запястья, сжимает так, что это должно быть больно, но через пару мгновений расслабляет хватку и даже гладит ее худые руки, поднимая ладони к ее, обнимает своими. Его подбородок опущен, как и плечи, но Рейнира все равно ниже. — Я серьезно, — дергает головой, ловя взгляд. — Не трать свою молодость на приходы. Не позволяй никому обращаться с тобой так, как я, — Деймон дергает ее на себя, снова привлекая в тесную близость, но о похоти речи уже не идет. Он отпускает одну ее руку, чтобы освободившейся ладонью взять за шею, но не душить — держать. Он знает, зачем Рейнира делает все это. В конце-концов, она всегда была его отражением. — Ты ничего ему не докажешь этим. Искорки веселья тают — Рейнира пытается отстраниться, но он по своему обыкновению меняет гнев на милость, заключая её ладони в свои. Она рассматривает его лицо, пока тот говорит, но не может понять, где так просчиталась. Рейнира злится — Деймон снова думает, что знает все лучше всех и снова бесит её, как это может только он. — Почему бы тебе не заткнуться? — Перебивает, стряхивая его руки. — Ты законченный лицемер, Деймон, если у тебя вдруг по этому поводу были еще сомнения. Мне правда нужно напоминать что ты явился сюда с двумя пакетами кокса, снюхал один из них с моего голого тела, выдрал, как шлюху, а теперь, отойдя от прихода, пытаешься устроить психотерапию? Она смеётся, отворачиваясь от него. Почему все мужчины в её жизни вели себя так, будто знали лучше? Деймон не стал исключением — лишь короткой передышкой, напомнившей, кто он на самом деле. — Убирайся, дядя, — она скрещивает руки под грудью и прикусывает внутреннюю сторону щеки. — Секс был классный, но он не стоит всего остального. Деймон молчит, глядя в ее спину, прикрытую шелковым халатом и водопадом чистых светлых волос. Потому он и исчез из Гавани после того, как взял ее, поддавшись собственным желаниям. Рейнира заслуживала лучшего. И отношения, и участи. Но он, действительно, не психотерапевт и не тот принц, что был обещан спасителем — ни миру, ни принцессе в клетке из золота и происхождения. Пиджак, надеваемый обратно, тихо шуршит по ткани рубашки. — Хорошо. Захочешь снова испортить себя, я все еще в городе, — теплые губы касаются плеча, скрытого за тканью дорогого халата. Визерис даёт ей все, кроме себя — деньги и вольность. Не изменился за столько лет. За Деймоном закрывается дверь. Порыв выбежать следом и вцепиться в колени, прося не уходить, был задушен с особой жестокостью. Ей не удержать его рядом — не сохранить нормальные отношения, ей про него остаётся только забыть. Она шмыгает носом, хватает телефон с тумбочки и уходит-таки в душ.