дети мертвой валирии

По пути до замка он бросает на нее несколько взглядов, проверяя, как Рейнира держится после вороха впечатлений. Они молчат всю дорогу: Рейнира — потому что не знает что говорить и как теперь себя вести; Деймон — по каким-то своим причинам, которые ей, видимо, понять не дано никогда. Она привычно прячется под бардачок когда они добираются до поста, а потом так же выбирается. Красный замок все ближе, а на сердце у неё все ещё неспокойно. Машина останавливается там же, откуда они уехали, Деймон глушит мотор, обходит автомобиль и открывает для племянницы дверь. Не возненавидела ли? Добиться он желал противоположного. Он поправляет ее спутанные из-за шапки волосы, убирая за ухо, когда пытается словить взгляд своим. — Разрешишь проводить? — Конечно, — она неловко улыбается, выбираясь из машины. Всю дорогу до комнаты они тоже молчат: эта тишина разбивает ей сердце. В спальне светло — она оставляла свет включённым. Рейнира разглядывает беспорядок: многочисленные коробки и обрывки от упаковочной бумаги, на заправленной кровати тоже немало лишнего. — Хочешь чаю? — Начинает неуверенно, не зная, куда себя деть. Деймон наблюдает за ней внимательно, но, если Рейнире неловко и неуклюже, то он ведет себя вполне естественно, разве что следит чуть больше, пытаясь вычитать в движениях и голосе то, о чем она не говорит вслух. — Можем сесть у камина, как раньше? — Я разожгу, — и, действительно, разжигает. Растопки осталось немного, но хватает, чтобы дерево затрещало в разгорающемся пламени. В замке много где уже электрические камины, а этот настоящий, старый, видел не одно поколение принцесс. Пока Деймон занят камином, она успевает переодеться и перевязать лезущие в глаза волосы в ленивую косу. Вечно мерзнущая, не забыла даже прикрыть голые плечи мягким пледом. Деймон садится перед камином, согнув до нелепого длинные ноги в коленях, упирается рукой в ковер и кивает на место рядом. — Иди сюда. Я не кусаюсь, Рейнира, — в контексте этого вечера заявление весьма сомнительное, но он улыбается ей тепло. И она послушно садится, но не туда, куда было велено, а напротив, лицом к Деймону и боком к огню. Камин уже неплохо разгорелся: она смотрит на потрескивающее в нем дерево и вытягивает ноги вдоль, намереваясь здесь пригреться. — Я забыла про чай, — неожиданно улыбается, опуская голову. Поправляет края сорочки и качает головой. — Глупая. — Ничего, — он окидывает ее беглым взглядом. — Принцессам все равно не по статусу чай носить, — Деймон тянется к камину, чтобы забросить в него остатки дров из стоящего рядом ящика для их хранения, заметив, как Рейнира кутается в махровое одеяло. Здесь нет красного света клуба — белую кожу подсвечивает рыжее пламя костра, и приведший племянницу в место, полное похоти Деймон — другой Деймон. Этот Деймон знает, что взволновал её достаточно, больше не собирается гладить против шерсти, этому — сейчас нужно её расслабить. Улыбается жизнеутверждающе и наклоняется в ее сторону, будто обсуждает какой-то секрет. — Какое самое уродливое украшение тебе подарили? На мое семнадцатилетие мне вручили золотую цепь. Из тех, которыми корабли швартуют. — Уверена, в ней было больше пользы, чем в белом белье от леди Аррен. С толстенным пуш-ап, к слову. Грязный намек, — она улыбается, начиная отогреваться. — Хотя, она может побороться с Ланнистерами, которые привезли золотую шахматную доску с золотыми фигурками в золотой коробке на дне золотого чемодана. Кого выбираешь? — Спрашиваешь? Золотое посмешище, безусловно, — он смотрит на горы коробок и оберточной бумаги, раскинутой на кровати и вокруг кровати. Кто-то не умеет терпеть. Хорошо — он тоже с трудом. — Вряд ли на тебе что-то может выглядеть плохо, а вот воплощение комплексов угасающего дома точно достойно первого места в списке дерьмовых подарков, — Рейнира снова смеется и это куда лучшее ее неловкого, убивающего молчания. Деймон криво улыбается ей, ловит живой взгляд. — Подари Аррен резиновый член на юбилей в отместку. Её лорд недавно умер, наверняка скучает. — По лорду или по члену? — Рейнира снова улыбается, а потом оживленно подпрыгивает, вспомнив что-то, — никогда не догадаешься, что я узнала! — Вряд ли по лорду, по-моему она его и убила, — может, стоит взять ее методы на заметку. Деймон наклоняется ближе. Обсуждение пороков придворных и гостей Короны было их ритуалом с тех пор, как Рейнира научилась говорить. Она тоже подтягивается ближе, сгибая ноги в коленях. Это была её любимая тема разговора — перемывание косточек всем, кто хоть раз появлялся при дворе. Она не судила себя за это слишком строго — её мир заключался в Красном замке. — Новенький — Кристон Коль — недавно застал их с Отто ночью в саду. — Она довольно улыбается, вскидывая подбородок. — И об этом так никто бы и не узнал, если бы я не застала краснеющего, белеющего и явно смущенного Кристона там же через пару минут. Он долго держался, но я его расколола. Поверить не могу, Хайтауэр — такая лицемерная ханжа. — Не поверю, пока сам не увижу. Если у Отто Хайтауэра все еще стоит, то боги прокляли этот мир, — он даже качает головой, впрочем, с ухмылкой на губах. Это хороший слух. Его можно будет использовать. — Коль... Видел его имя в графике. Визерис его в обход меня нанял. Что за мальчишка? Рейнира стаскивает с плеч плед, достаточно разгоряченная огнем от камина и сплетнями. — Вообще-то, это я его наняла, — она деловито поправляет лямку сорочки, заглядывая в тёплые глаза Деймона. Пусть в темных зрачках и отражались языки пламени, сейчас это был самый приятных взгляд на свете. — Отец был чем-то страшно занят и так же страшно торопился избавиться от моей компании, поэтому отправил участвовать в собеседованиях на подбор охраны. Я выбрала самого симпатичного, — гордо заявляет, улыбаясь. — Ну, а еще он вроде бы как только вернулся с какой-то горячей точки. Он окидывает ее быстрым взглядом, не задерживаясь на тонких плечах, на которых висят ещё более тонкие бретельки тонкой сорочки. Совсем не задерживаясь, но, видят боги, мог бы. — Значит, горячий Кристон, вернувшийся с горячей точки, — переиначивает Деймон. — Который ещё и краснеет, увидев мужчину с женщиной. Ты священного рыцаря из третьего века наняла, племянница? Не мне осуждать твой вкус, конечно, — он ведёт головой и, вытянув руку, щекочет Рейниру за голую щиколотку, явно веселящийся от этого разговора. Она, до ужаса боящаяся щекотки, тут же подтягивает к себе колени, лишая знающего об этом Деймона возможности её доводить. — Но ты же знаешь, что они все были кастратами? — Мне все равно, — она забавно морщится, улыбаясь. — У нас будет платоническая любовь. Должен же хоть кто-то в этом замке радовать меня своим красивым лицом, когда ты уезжаешь? — Пытаешься меня заменить, значит? Я польщён. И оскорблен. Даже не знаю, что больше, — Деймон наклоняется ближе, упираясь уже в другое место на ковре рукой. Рейнира тоже опускает ладони на пол позади себя, но, наоборот, немного отклоняется, принимая правила игры. — Поклянись, что это будет только некрасивая платоническая близость, и вы не будете перемывать косточки всем знатным домам. Иначе сочту это за измену, красавица, и ты опорочишь весь наш дом этим недостойным поведением. — Ты не можешь винить меня в том что я, как ответственная принцесса, готовлю новое дилф-поколение для дворца, — она улыбается, опуская голову на плечо. — Скоро ты выйдешь из своего секс-возраста, и что тогда нам всем останется? Удар в самое сердце, если оно там, конечно, вообще есть. Деймон поражен, но не напоминанием о своем возрасте, конечно, а дерзостью. Вся в него. Хорошо, сама свернула на эту тропу. Он, скорее, играется, когда рывком оказывается прямо у ее лица, просто чтобы вывести из равновесия, дразнится. — Кое-что все-таки ещё успею, — он не понимает значения слова «дилф» — всё-таки, ему не шестнадцать, — но по контексту, вроде бы, догадывается. Поднимает подбородок Рейниры сгибом указательного пальца, смотрит на нее с нахальной ухмылкой. — Ты старое ещё не попробовала. — Вообще-то, пробовала. — Рейнира улыбается ему в лицо, испытывая проблемы с тем чтобы из-под него выползти. — А ты ревностно относишься к своему титулу самого горячего обитателя Красного Замка, да? — Она не двигается, только колени немного ближе подтягивает. — Не переживай, леди Аррен найдет для тебя место в своем сердце. — И за что ты меня так не любишь, чтобы к ней сватать? Что до титула... Учитывая, что я только что его получил... — Деймон оглядывается вокруг и сам перестает нависать над Рейнирой, чтобы достать из тубуса у камина кочергу, которой мешают угли, протягивает ее ручкой вперёд, смотрит в чужие глаза все с тем же огоньком — едва не горячее, чем пламя рядом. — Посвятишь? Хочу официоза, — и опускает голову так, что волосы падают на лицо, частично его скрывая. — Статуса на фейсбук будет недостаточно? Рейнира подтягивает под себя колени и поднимается на них, принимая из его рук кочергу. Она проводит по ней рукой, на всякий случай убеждаясь, что та не раскаленная, и официально прокашливается, касаясь её кончиком его плеча. — Я, принцесса Рейнира Таргариен, из дома Таргариен, наследница Железного трона и будущая королева Андалов, Ройнар и Первых Людей, — она выдыхается и немного тормозит, чтобы продышаться, перекладывая кочергу на другое плечо, — дарую тебе, Деймон Таргариен, из дома Таргариен, Командующему стражей Королевской Гавани, почётный титул самого горячего обитателя дворца, а так же повсеместные права на первенство в получении от меня всех сплетен, что я когда-либо услышу. Она смеётся, опускаясь обратно на колени и собираясь отложить кочергу на пол. Но Деймон берет её за ладонь и притягивает к себе. — Воином, Старицей и Неведомым клянусь, что не подведу вас, моя будущая королева, — целует нежную кожу у костяшек бережно, легко, но с такой гаммой чувств, что она не может не передаться через касание, улыбаясь в ее ладонь с каким-то юным озорством, глядя прямо в чужие глаза. — Хорошо получилось? Только забыла упомянуть, что титул временный. — Рейнира улыбается в ответ, принимая поцелуй. Ладонь принцессы — едва ли не общественное место, но именно от этого поцелуя вверх по спине бежит дрожь. — Ничто не вечно, — парирует, поднимая голову и снова оказываясь в близости ее лица. Шепчет. — Разве что, пожалуй, твоя всесжигающая жестокость, Рейнира. — Разве я жестока, дядя? — Она молчит, не пытаясь отдалиться от его лица. Зрачки прыгают, пытаясь охватить всего его разом. — Мейгор Безумный бы позавидовал, — подтверждает Деймон, в ответ так же скользящий взглядом почти весомым по ее светлому лицу. Бледность королевской крови оттеняют всполохи огня, танцующие и в уголках бесконечно прекрасных глаз. Он наклоняется к ней ближе, так, что уже смотреть неудобно, кончиком носа почти задевает ее. — Ты самая прекрасная дева Семи Королевств, и единственная — недоступная. Смотреть на тебя — жесточайшая из пыток, — Деймон касается костяшками пальцев под ее подбородком. — И я каждый раз иду на нее добровольно. Рейнира выдыхает и улыбка гаснет на её лице: Деймон всегда умел подбирать слова так, что било поддых, выбивая воздух из легких. Она смущается под его взглядом и касается его лица, прикрывая ладонями оба глаза. — Не смотри, — она льнет ближе, чувствуя себе смелее, когда он не наблюдает за ней своими невозможными глазами. — Я заставлю дедушку Мейгора разочарованно отвернуться. И снова разит в самое сердце, напоминая о его существовании. Мало кто заботил Деймона, мало кто трогал струны того, что считается душой. Рейнира играла на них как самая виртуозная арфистка. Его губы тянутся в очарованной улыбке, когда Деймон поворачивает голову, накрывает запястье племянницы рукой и целует мягкость ее раскрытой ладони у основания большого пальца уже совсем не галантно, интимно и нежно, все равно выглядывая из-под ее рук. Сказал же: добровольно. Деймон тянет ее к себе, а себя — к ней, снова оказываясь ближе. — Сжалься, Рейнира, — ложится на ее губы теплым дыханием. — Мы же Таргариены, — ладони разъезжаются с его глаз, обнимая виски. Она проходится большим пальцем по линии брови. — Нас не учили милосердию. И мы сами делаем себе больно. Вернее меча и острее валирийской стали. Рейнира часто говорит его словами, — неосознанно, конечно — за что Визерис злится сильнее обычного. Влияние Деймона плохо тем, ты попадаешь ты под него быстро и незаметно. Оглядываешься — а дороги назад как будто бы и никогда не было. — Боль тоже может быть в удовольствие, — и снова наставления, которым никогда не научат в Красном Замке. Рейнира знает, точнее, только начинает догадываться: это правда, по крайней мере в отношении него. Деймон все еще держит ее за подбородок, когда кидает в омут и бросается следом, вновь целуя тонкие губы, не знавшие еще других, кроме его. Плевать — он виноват во всем, в чем его посмеют обвинить, в чем уже обвиняет сам себя. За то, что завещали предки, он готов нести наказание. Деймон зовёт её за собой в поцелуе и она хочет следовать, как и всегда это делала. Она спускает ладони с его лица на шею, едва касается кончиками пальцев. — Здесь я снова Рейнира, — отстраняется, напоминает или предостерегает, встречая его дыхание своим. — Твоя племянница. И снова она ускользает из его рук, а Деймону до отчаяния хочется перехватить, сжать, заставить остаться с собой. Он чувствует в ней ответный интерес — или так сильно хочет чувствовать, что выдает свои желания за ее. Скользит пальцами по тонкому запястью вверх, обнимает худую ладонь своей, когда прижимается лбом к ее. — Прикажи уйти, королевна, — он мнет ее руку в своей. Знает, что она не сможет, но не знает, послушает ли, если всё таки сможет. — И я подчинюсь. Но Рейнира снова мнётся — ей так нравятся его губы на своих, пусть это неправильно и странно, но это всего лишь поцелуй. С Деймоном, которому она доверяет сильнее, чем любой другой правде. — Я не смогу, — признаётся, мягко касаясь кончиком носа его подбородка. Не решается целовать первая. — Прости. Придется тебе выбирать самому, дядя. Выбор, который он делает — это прыжок со скалы. Его не исправить, пусть ощущение полета манит как что-то в памяти крови. Его предки летали и любили — и то и то забыто историей, считается мифом и ложью. Но Деймон как никто знает, что это быль, потому что иначе придется признать, что он болен. Он целует ее снова, чувственно, сладко, настойчиво и прерывисто, скользит ладонью по шее к затылку, пальцами — в небрежную косу. Она обнимает его — на этот раз не ладонями — обвивает его шею руками, и отвечает на поцелуй. Такой же чувственный, как остальные. Такой же деликатный и наполненный обещанием — все будет хорошо. Это я. Рейнира читает его, а потому старается не волноваться. Мейгор Таргариен был безумен, а его портрет все равно висит в общем зале — что есть семь казненных жен против поцелуя с дядей? Деймон никому не позволит ее получить. Не раньше него. Поцелуй Рейниры неумелый, неискушенный, но ответный. Он дает пламени пространство, а его Деймон никогда не стремился сдерживать. Она, все-таки, сжалилась — или жестоким на самом деле оказался он. Тянет как пропасть, как небо, как тяжелые вещества, раз попробовав которые — уже не откажешься. Деймон зависимый — давно это признал. А сегодня, похоже, придется признать, что еще и от нее. Он настаивает, нависает, заставляя снова откинуться назад на одной руке, вторую ладонь опускает на талию Рейниры, сминает пальцами шелк сорочки, гладит еще никем не тронутые изгибы. Она едва не теряет равновесие в новом положении и ерзает, вытягивая из под себя колени. Его широкая ладонь в раз снова выбивает из неё дух и она сдавленно выдыхает, подтягиваясь ближе. Рейнира расцепляет объятья и неловко опускает ладонь на крепкую грудь, не уверенная, можно ли трогать. От Деймона волнами исходит жар и она принимает его в свое тело, снова и снова встречая губы своими и не имея больше никаких размышлений на этот счёт. Он отнимает ладонь от ее шеи, чтобы накрыть ту, что легла на его грудь. Ведет ее, направляя, выше, к расстегнутым верхним пуговицам, позволяя касаться горячей кожи замерзшими пальцами. Если Рейнире не достает тепла, Деймон горит им и готов согревать. Все, ради любимой племянницы — щедрость лукавая и порочная. Он опускает ее на подушки у камина, бережно придерживая под поясницу и талию, как сокровище — на мягкую подложку. Она нежная, хрупкая и такая маленькая, что кажется, будто сломается от слишком крепкого касания, но ему лучше всех знаком стержень, что ее держит. Если дать ей свободу раскрыться — Рейнира окажется прочнее стали, секрет которой утерян в веках. Ладонь скользит от изящного изгиба к впалому животу, касается с трепетом и осторожностью, и от тела Рейниры к его рвутся языки пламени — те же, что танцуют в камине. Скользит выше к округлости аккуратной груди и бережно обводит ее контур кончиками пальцев, внимательно вслушиваясь в реакции юного тела. — Деймон, — она выдыхает, наблюдая за ним, но не шевелится. — Что ты делаешь? Она не пытается его оттолкнуть, и Деймон принимает это за разрешение, когда, потеряв ее губы, целует вместо них щеку и скулу, худую нежную шею, пахнущую, как сама весна. — Желаю тебя, — Рейнира юная, не тронутая — об этом кричит каждая клеточка ее тела, каждый ее вздох, и этот крик узлом завязывает что-то внутри него. — Тебе не нравится? — обжигающим шепотом на ухо. Целует под мочкой, под выступом челюсти, опуская ладонь обратно на тонкую талию. Он нависает над ней горящей огнем скалой, требующей, но такой же надежной, как раньше. Остановится, наверное, если она скажет. Но, пока не говорит — не отступит. А она не может — теряется в поцелуях, сжимая ладони в кулаки между ними — страшно. Слова Деймона переворачивают все в ней вверх дном, она чувствует, как призывно тянет низ живота. Рейнира хочет сомневаться в правильности этих чувств, но ей сложно и ей не до этого — лицо Деймона нависает над ней и она растерянно смотрит в его глаза, пытаясь определить, чего он от неё хочет: правды или послушания. — Нравится, — лукавит: дыхание заходится не от удовольствия, она просто не хочет, чтобы он уходил. Но Деймон удовлетворяется ответом, потому что глаза уже застелило желание. Хороший дядя, хороший человек давно бы остановился, но он никогда не стремился к святости. Он целует ее подбородок и шею, оттягивает вниз ткань сорочки, когда касается губами нежных ключиц, жаром выдыхает в тонкую кожу меж грудей, когда упирается губами в шелковую ткань. Рейнира подставляет шею, отведя голову, и смотрит на огонь в камине. Тот горит ярче, чем когда-либо, но она не уверена в том что это ей не кажется. Касание к бедру такое бережное, естественное, почти невесомое. Он не трепещет, но изучает, проходясь пальцами по покрывающейся мурашками коже, едва задирая сорочку, и снова опускает руку вниз, ближе к колену. Она закрывает глаза, когда чувствует его лицо между грудей и инстинктивно сгибает ноги в коленях, подтягивая их ближе. Кулачки разжимаются на его груди и она проводит по ней пальцами, набравшись смелости расстегнуть пару пуговиц. — Если кто-то узнает? — Мы никому не скажем, — горячее дыхание ложится на грудь, проникая сквозь шелк сорочки прямо к коже. Деймон снова нависает над ее лицом, уперевшись рукой около светлой головы, проходится костяшками пальцев по порозовевшей щеке, позволяя расстегнуть пуговицы на рубашке, касаться, изучая, как он изучает ее. Она касается его груди, закончив с маленькими пуговицами. Горячая и сильная, с красиво выступающей яремной ямой — Рейнира, разумеется, не первый раз видит мужскую грудь, но ощущать под ладонью быстро стучащее сердце Деймона ей еще не приходилось. Он приподнимает ее подбородок и снова целует сладкие, манящие губы. Осталось только сказать "Это наш маленький секрет" и предложить конфетку — соберет все клише из брошюры о мужчинах, которых юным девочкам стоит сторониться. Деймон скользит ладонью по ноге Рейниры под низ сорочки, та задирается наверх вместе с его запястьем, когда горячие пальцы касаются такой же горячей внутренней стороны сведенных вместе бедер — она заметно напрягается, крепче сводя колени, когда чувствует его пальцы под сорочкой — её берет дрожь и она комкает воротник его рубашки в руке, прерывая поцелуй. — Все хорошо, — от губ Рейниры он не отстраняется, целует нижнюю, не давая зависнуть в нерешительности и страхе. — Это же я, — ладонь, скользившая вверх, останавливается, давая понять, что Деймон к ней прислушивается, большим пальцем медленно ведет по гладкой коже, поглаживая в успокаивающем жесте. — Зла не причиню, — обещает хриплым полушепотом, касается губами аккуратного подбородка, ловит её взгляд. — Я знаю, — Рейнира мягко улыбается ему, тронутая заботой. Она поднимает ладони к твердым плечам, снова забираясь под рубашку. Его касания вселяют уверенность, и она одной рукой поднимает его лицо, касаясь сначала уголка губ, а затем целуя их. Рейнира немного расслабляется и отпускает напряжение, устраиваясь поудобнее на своих подушках. — Спасибо, Деймон. Не совсем понимает, за что, поэтому надеется, что он не станет переспрашивать. За то, что выбрался на её день рождения, за то, что вывел в город вопреки согласию короля, за то, что слушает её желания. Учитывая, что Рейнира уже перед ним в сорочке, которой, считай, почти нет, с его стороны было бы не честно дальше оставаться полностью одетым. Деймон отнимает ладони от ее тела, чтобы стянуть с плеч рубашку и положить ее в сторону. В свете огня шрамы почти не заметны, зато выделяется поджарая грудь. Она восхищенно вдыхает, когда он поднимается над ней. Деймон кажется еще больше, чем есть, а в тенях его тела играет отблеск огня. Рейнира думает, что запомнит эту картину навсегда. Он снова наклоняется к ней, возвращаясь к тому, где остановился — целует теплые ключицы, оставляя влажные следы за своими касаниями. Под маленькими ладонями Рейниры, касающимися его груди, что-то внутри узлом сворачивается. Деймон целует ее меж грудей и меж ребер сквозь ткань сорочки, поднимает взгляд, когда спускается ниже. Медленно, бережно поддевает подол шелка пальцами, приподнимая, чтобы прижаться теплым и влажным поцелуем к бедру, скользя меж коленей ладонью, чтобы легким, но решительным напором их развести. Она не перестаёт дрожать. Все тело так напряженно, что от любого прикосновения искрит, а тонкая сорочка и вовсе начинает раздражать, мешаясь в груди. Она привстаёт на локтях, чтобы хоть как-то избавиться от напряжения в конечностях — взгляд падает на его лицо, наполовину скрытое за челкой. Рейнира закусывает внутреннюю сторону щеки, примерно понимая, что будет дальше. — Это так больно, как говорят? — Ее запах, нежность, эта искренняя неиспорченность, пробившаяся сквозь дерзость. Рейнира прекрасна в каждом своем проявлении, и он согласен быть кем угодно в глазах общества, лишь бы касаться ее и знать — любую. Он ведет кончиком носа по теплому бедру, целуя его все выше. Он сдерживает ухмылку — знает, что Рейнира сейчас уязвима. — Не со мной, — обещает в бархат ее кожи, поднимается и прислоняется губами к ее плечу, медленно опуская тонкую бретельку вниз. Рейнира, конечно, верит. — Я не сделаю тебе больно, Рейнира, — от чего-то сейчас ее имя на устах звучит особенно сладко. Деймон снова влажно целует теплую шею, поднимаясь ладонью по боку принцессы к ребрам и вместе с рукой задирая наверх эту демонову сорочку. — Поможешь мне? Его лицо подрывает все её убеждения, но она только кивает, отталкиваясь от пола и садясь прямо, чтобы поднять руки, помогая ему стянуть с себя тонкую ткань. Грудь тут же покрывается мурашками под его взглядом и она сдерживает порыв прикрыться, когда касается своих твердых как камень сосков. Она обращает взгляд к Деймону, смаргивая стеснение оставшись в одном белье, и ждет, не зная, что делать дальше. Юная. Тело почти мальчишечье, и Деймон скользит по нему потемневшим взглядом, пока не встречается с глазами Рейниры. Он устраивается меж ее разведенных ног и опрокидывает обратно на подушки, накрывая сверху собственным горячим телом, не давая и шанса ни замерзнуть, ни замереть. — Ты очень красива, Рейнира, — глядит прямо в глаза, опуская ладонь от плеча по ключицам к маленькой груди, касается твердых сосков, опуская взгляд, чтобы проследить за движениями собственных пальцев. Гулко сглатывает — подобную картину тяжело созерцать и остаться достаточно благоразумным. — Прекрасна, — Деймон наклоняется ниже, покрывает поцелуями ее плечи, прижимаясь твердым пахом меж разведенных ног. — Чувствуешь? Я не вру, — улыбается под ее ухом, оставляя щекочущий поцелуй во впадинке под мочкой, опускается ниже, чтобы в жесте береженом, почти поклоняющемся коснуться поцелуем молодой груди, провести губами по напряженному соску, обдав дыханием. — Да, — она почти шепчет, действительно ощущая его напряжение, упирающееся ей между ног: большое и твердое. Рейнира тяжело сглатывает и тут стонет, испугавшись саму себя, когда он касается ртом её груди — пытка. Из страха, желания и капли стыда. Ей хочется чтобы это скорее произошло и скорее закончилось, потому что непривычно сложно размышлять в состоянии, подобном этому: новые чувства и ощущения, с которыми она ранее не была знакома, наполнили её голову и не давали тишины. Рейнира неуверенно ждала, но и ждать ей уже надоело. Она чувствовала себя странно, просто лёжа здесь на спине и ожидая, когда Деймон закончит — но ничего другого она не знала. — Дядя, — она все же решается, справедливо рассудив, что это похоже единственный сейчас человек, который мог бы ей подсказать. Но сказать не так просто как подумать, поэтому она пытается скрыть смущение поджатыми губами, прежде чем продолжить. — Что мне сделать? Улыбка ложится на ее кожу еще одним поцелуем. — Трогай, — Деймон находит ее ладонь и обнимает своей, подносит к собственным плечам. — Тебе же интересно, — рука спускается по ее локтю к ребрам, оттуда пальцы водопадом стекают к плоскому впалому животу и подцепляют край белья. Он тянет его вниз вместе с собой, дыша запахом ее тела и выдыхая в него же, целует дрожащий от дыхания и волнения живот, рывками избавляя принцессу от последнего предмета одежды. Она слушается: ладонь огибает плечи, поднимается к сильной шее, касаясь пальцами подбородка, и уходит вниз, туда, где выступающие ключицы перетекают в грудь. Рейнира опускает вторую руку за его спину и сжимает кожу, привыкая к ощущениям. Объять Деймона сложно: руки не достают. — Поцелуй меня, — просит, касаясь носом его щеки. — Я соскучилась по поцелуям. И Деймон целует — в конце концов, никогда не мог ей отказать, — тепло, как будто держит за руку — так же естественно и доверительно. Гладит ладонью низ живота, обводит пальцами бедренные кости, изучая каждый сантиметр открывшегося тела. Рейнира доверяет ему, а он пользуется этим доверием, когда разводит ее ноги шире, когда, ловя пальцами молнии, не меньше, касается кончиками этих самых пальцев ее нижних губ. Отвлеченная поцелуем, она не сразу отслеживает его траекторию. Паниковать времени не оставалось: она чувствует в себе его палец и от неожиданности стонет, сжимая его плечи руками. Ощущение дискомфорта между ног переваливает за все остальное и она инстинктивно ерзает, сводя колени: это должно быть приятно, но тело не слушается. — Не бойся, — шепчет в поцелуй уверенно, когда скользит сильными длинными пальцами в узкую девственную влажность, ловя губами стон. Деймон растягивает ее для себя, разводя и сжимая пальцы, будто играет на инструменте. Он останавливается, как только ощущает сопротивление. Зависает над чужими губами, шумно выдыхая: от возбуждения уже сводит все тело, он желает ее прямо сейчас. Ждать почти больно. — Я не сделаю больно, — нетерпеливо повторяет в поцелуй, касается губами теплой щеки, обдает дыханием бледную кожу, целует у козелка уха, шепча: — Тебе будет хорошо, обещаю. — Я не специально, — почти хнычет, раздвигая ноги обратно. Она льнет к его шее, пока он шепчет ей в ухо, и закрывает глаза, — прости. Она вдыхает его запах через нос. Моргает, а на обратной стороне век отпечатаны тени огня, падающие на его скулы. Открывает рот, а встречает его губы, убеждающие в том что все будет хорошо. И верит. Внутри все горит, снаружи — тоже, и это отражается в поцелуе. Деймон голоден, ненасытен, но целует прерывисто, позволяя дышать — и кислородом и собой. В ней узко и горячо до боли в паху от нетерпения, но он обещал не причинить ей зла. — Сначала будет много, — предупреждает между касаниями, упираясь внутренней стороной ладони в ее лоно, давит на клитор, двигаясь пальцами глубоко внутри. — Потом — приятно, — влажные губы мажут по сухой щеке. — А затем ты втянешься. Ширинка расстегивается почти оглушительно, когда он, наконец, вынимает из нее влажные пальцы, пачкая соком собственные брюки, выдыхает облегченно и нависает над Рейнирой в желании видеть ее глаза. Она кивает, немного встревоженная звуком расстегивающейся ширинки, но не может даже дышать — не то что говорить — когда он оказывается в ней. Это не больно — только страшно, потому что кажется таким большим, что порвет её изнутри. Внутри нее — жар пламени, запретная теснота, выбивающая из легких кислород. Деймон входит в нее медленно, не полностью, поглаживая бугорок большим пальцем, чтобы расслабить. Она сжимается вокруг него, готовая к настоящей боли, но она не приходит; тогда она пытается расслабиться, выпуская напряжение из бёдер. Гладит его плечи в попытке отвлечься, и в итоге выдыхает. — Говори, что чувствуешь, — не из тщеславия — ради заботы. — Все в порядке, — она снова прячет лицо под его подбородком, — мне не больно. Деймон считает, что заботится. Что делает все правильно — ведь слушает, прислушивается, когда берет несовершеннолетнюю племянницу на полу ее комнаты в ночь ее дня рождения, не нашедший подарка лучше собственного члена. И не дарит — забирает девичество, не ощущая ни малейшего укола совести. Он снова целует ее мягкие, тонкие, маленькие губы, делит дыхание, когда толкается дальше, рыча от напряжения — в ней горячо и узко, а он ждал так долго, что это действительно можно назвать пыткой. Деймон дает ей привыкнуть, а себе — запомнить ощущение, а затем толкается снова и снова, медленно и мерно. Она расслабляется под ним, и Деймон хвалит в поцелуй, называя хорошей. Он входит глубже, и она сжимает челюсть, на мгновение забывая, как дышать: не-боль сковывает легкие, не позволяя сделать и вдоха, тело как будто не собирается привыкать к чему-то инородному внутри. Его много: над ней и в ней, он двигается, и она отрывает ступни от земли, сжимая коленями его торс. Движения вызывают только дискомфорт еще больший, внутри саднит и пульсирует, Рейнира жмурится, чувствуя влажность глаз, и просто ждет. И оно приходит — робкое удовольствие от ритмичных движений завязывается в маленький узел внизу живота, его язык у нее во рту и он сам в ней создают наконец что-то, из-за чего она забывает обо всем, вскидывая голову и жмурясь. Она постанывает с каждым толчком, чувствуя, что Деймон все ближе и ближе к тому узлу. Рейнира крепче цепляется за него, вновь обвивая шею руками, и нетерпеливо подтягивается, повиснув на нем в воздухе — лежать на спине становится уже просто невозможным. Мысль о том, что она не знала другого мужчину, не должна бы так волновать, но змеями под кожей расползается. Деймон разрывает поцелуй, чтобы слышать ее сбитое дыхание, стоны, которые глохли в его устах, целует, опаляет дыханием бледную шею, прижимаясь к ней гладкой щекой. Рука скользит по приподнятым острым напряженным лопаткам к талии, за которую он придерживает, уперевшись большим пальцем в худой живот. Рейнира все влажнее, и двигаться в ней все легче. Быстрее, сильнее, но все старается быть бережным, что-то на галерках больного сознания еще заставляет беречь ее — сокровище королевства. Она прекрасна любая. И сейчас, стонущая под ним, мягкая, податливая — краше всего. Он двигается быстрее, а она льнет ближе, пытаясь успокоить сотрясающееся тело. Рейнира роняет голову на собственные плечи, не в силах контролировать ни единую конечность, каждая из которых держится за него мертвой хваткой. Секс. Вот значит, какой он. Она не может перестать шуметь, уходя то в мычание, то в стоны, то в крики — если за дверью её и слышно, то все наверняка решат, что она занимается самоудовлетворением. Ведь в спальни принцессы попасть невозможно. Кому придет голову, что она лишается девственности с родным братом её отца? — Деймон, — она выстанывает, просит, сама еще не понимая чего; чувствует, что удовольствие достигает пика, переливаясь и грозясь лишить её всяких сил. Если он думал, что слаще этих стонов ничего не услышит, то собственное имя, сорванное с зацелованных губ племянницы, его в том разубедило. Разве можно желать кого-то так сильно? Желать сильнее с каждым мгновением, каждым стоном, с именем, выстанываемым сквозь стенания? Она хватается за него, он — льнет ближе, прижимает к себе, придерживая за спину, рука, которой он упирается в пол, уже ноет от напряжения, но оставить ее — значит лишиться всего. Нет ничего важнее Рейниры, ее тела и их удовольствия. — Ну же, Рейнира, — ее имя колется на губах, дрожью расплывается, так приятно его тянуть. Деймон сбито дышит в ее худое плечо, вбиваясь меж таких же худых бедер быстро, беспорядочно, пока она не дрожит, не сжимается вокруг него судорогами, а он — не рычит в бледную кожу, выходит из нее, уверенный, что успел. Семя заливает бедра принцессы, попадает на нижние губы, пол, и Деймон вытирает его собственной скомканной рубашкой — после того, как, отдышавшись, отпускает ее из объятий руки. Рейнира пытается отдышаться, рухнув обратно на подушки. Осознать, что сейчас произошло — сложно. Тело все еще подрагивает, расслабленное до практически жидкого состояния. Мысли путаются, но все крутятся вокруг чистого удовольствия, еще не отпустившего тело. Он прижимается губами ко лбу Рейниры, пороча контекстом это лицемерное целомудрие, льнет щекой к ее, касается пальцами шеи, щеки, как будто ощупывая, проверяя. — Отнести в кровать? — шепчет у виска. Рейнира опускает так и застывшие в воздухе колени на пол и беспорядочно кивает в ответ на это предложение. Вместо костей ноги напичканы ватой — давно такого не было. Сердце еще бешено в груди стучит, когда Деймон застегивает брюки, поднимает Рейниру на руки, мягкую, расслабленную, еще находящуюся между негой и реальностью, и опускает на постель, рукой скидывая на пол ближайшие обертки от подарков и коробки. Он нависает над ней снова, но уже иначе, разглядывает светлое лицо с так редко розовыми щеками. — Все хорошо? — костяшки пальцев касаются теплой скулы. Кислое ощущение разливается по груди от уходящего возбуждения, приносящего смутную тревогу. — Да, — Рейнира слабо улыбается, чувствуя мягкость постели, и поднимает руку, чтобы коснуться его ладони. Он отвечает на ее улыбку своей, разглядывая лицо Рейниры, проводит большим пальцем от ее щеки до подбородка и обратно. Прекрасная. Совсем еще юная, минуты назад — невинная, да и сейчас не слишком в чем-то виновная. — Зато я теперь знаю, по чему скучает леди Аррен. Её глаза смеются, но тело болит. Эйфория покидает тело и возвращается боль, неприятно пульсирующая между ног. Но она все еще улыбается. — Уверяю тебя, не совсем по этому, — ухмылка странная. Деймон наклоняется, притирается щекой к ее ладони, тронувшей его руку, целует худое ребро. — Хочешь чего-нибудь? Последнее желание именинницы. — Да, — она слабо дергается, когда он щекочет её ребра губами. Смеётся глупо и любуется его спокойным лицом. — Но так как я не обычная именинница, а принцесса, то требую три желания. — Она зачесывает его волосы, запуская в жесткие локоны пальцы, и немного думает, игнорируя желание расплакаться. — Я хочу, чтобы ты вернул мне сорочку, потому что я не собираюсь и дальше лежать здесь без одежды, — Рейнира поднимает ладонь перед его лицом и по очереди загибает пальцы, начиная с мизинца, — хочу чтобы ты рассказал мне, по чему конкретно скучает леди Аррен — это важно! — и, наконец... — Она опускает ладонь, которой вела счет, и снова улыбается, обнимая его лицо руками. — Я хочу чтобы ты меня обнял. И не уходил. — Повинуюсь, Ваше Высочество, — Деймон поворачивает голову, чтобы оставить поцелуй прямо в серединке узкой ладони, обнимавшей ее лицо. Тонкие пальцы задевают светлые брови и веки, приходится глаза прикрыть на мгновение. — Но вынужден буду расстроить, принцесса, как и всегда, одним из желаний ты точно будешь разочарована, — Деймон оставляет ее, чтобы поднять с ковра оставленную там сорочку и даже вывернуть ее правильной стороной. — Я хотел сказать, что не имел чести спать с леди Аррен, и не хватает ей не точно того же, чего хватило тебе, — и снова дёргает ее за кончик носа сгибом пальца, как делать, начал, кажется, когда ей было всего пару лет, словно бы не совратил только что. Деймон подаёт племяннице одежду и забирается на постель рядом с ней. Немного не удобно — матрас мягчайший, подушек больше, чем нужно даже для двух человек. Действительно, принцесса. Идея остаться здесь кажется ему притягательной и плохой в равной степени, но то, действительно, желание именинницы. Он ложится на спину и закидывает руку за голову, наблюдая за тем, как Рейнира одевается. Когда она поднимает руки, ее маленькая грудь вытягивается ещё сильнее. Рейнира садится в кровати на колени и какое-то время ползает, раскидывая оставшиеся упаковки с подарками: тяжелые украшение со звоном падают на пол. Когда кровать кажется ей достаточно чистой, она встает на ноги, немного пошатываясь из-за мягкости матраса и боли между ног, и тянется к пологу, чтобы как следует его задвинуть. Он наблюдает за ней со смесью чувств, которые вряд ли кто-то испытывал до него. Её тонкие ноги дрожат — приятно быть первопроходцем. Эта мысль, в контексте ситуации, кажется ему смешной — уголок губ дёргается в ухмылке. — Довольно скучная история, — она возвращается обратно и теперь сидит напротив него, сосредоточенно взбивая свои подушки. — Поверить не могу, что потратила на него своё желание. — Расскажешь другую? — Ты уже потратила три желания, избалованная, — Деймон смотрит на нее, устроившуюся на его груди, с пару секунд, прежде чем положить тяжёлую руку на худую спину, приобнимая, притягивая к себе. Теплая щека Рейниры ощущается на коже манящим огнем, но в нем уже хочется не гореть, а греться, и это чувство для него новое. Пугающее. Деймон водит пальцами по шелку сорочки, перебирая пряди длинных валирийских волос. — Слышала последние сплетни? Говорят, наследница на весь замок кричала. Рейнира молчит, устраиваясь поудобнее под его боком, и ведет ладонью вверх, чтобы коснуться пальцами его подбородка. Она не отрываясь смотрит, как двигаются его губы и удивляется тому, что Деймона, оказывается, возможно любить еще сильнее чем раньше. — Да? — Она заинтересованно приподнимает подбородок. Зря, потому что Деймон взял его пальцами второй руки, протянувшись как железно к магниту. — что же с ней произошло? — Вырастешь — расскажу, — он целует ее легко, почти беспечно, окончательно запутывая и изводя, и выглядит тем невероятно довольным. Она даёт себя поцеловать, улыбаясь ему в губы, но тут же возмущенно отстраняется, когда до нее доходит смысл последних слов. — Какого черта, — она недовольно толкает его в бок, — объяснись сейчас же! — Тише, драконица, — Деймон проводит большим пальцем по надувшейся щеке, из-за этой мимолётной обиды Рейнира вдруг, действительно, кажется ему ещё моложе, чем была. — Тебя изводить смешно, брови хмуришь, — и, в доказательство своих слов, он этим же большим пальцем гладит кожу над переносицей. — Смешно ему, — она опускает голову обратно на его грудь и еще какое-то время ворчит. — Я возьму за правило выгонять из своей постели всех, кто говорит что я недостаточно взрослая. Мне кажется, это будет справедливо. — Ну, нет, не получится. Я исполняю желание именинницы, и ни одна воля принцессы его не отменит, — снова пробует растопить девичье сердце, кончиками пальцев ведёт от ее лопаток к пояснице и обратно, а затем кладет, наконец, кладет ладонь на спину и легко прижимает к себе. — Не правда. — Рейнира прикрывает глаза, почти проваливаясь в сон, но упрямство не дает ей это сделать, оставив последнее слово за Деймоном. — Я просила обнимать меня, а ты просто улегся тут на лопатки и ждешь, что я все буду делать сама. — Правду говорят, что в монархах нет самостоятельности, — сдаваться, оставляя это самое последнее слово за Рейнирой, Деймон тоже так просто не собирается, но, всё-таки, поворачивается на бок, скидывая ее с себя, чтобы обнять уже другой рукой поперек спины и крепко прижать к себе. — Так? — Он вытягивает вторую руку по бесконечным подушкам над головой племянницы. — Именно так, — довольно отвечает Рейнира, улыбаясь в подушку и чувствуя себя в его руках, как в коконе. — Но в следующий раз попробуй догадаться сам. — Запомню, — Это слово горечью в горле ощущается. Деймон уже не улыбается — смотрит перед собой в темноту полога. Рейнира в руках совсем маленькая, ощущение, будто пережмет слишком и может сломать. Обманчивое, конечно. Он прислоняется губами к ее волосам, большим пальцем поглаживает между лопаток, продолжая обнимать. Сердце его отчего-то неприятно сжимается. — Твоя часть сделки. Спи, королевна. — Рейнира уже не отвечает: слишком сложно выплыть из состояния полусна. Да и не за чем. Она только находит в темноте давно закрытых глаз его руку, чтобы удостовериться, что он никуда не уйдет. Но Деймон уходит. Когда дыхание Рейниры становится ровным, а тело тяжелеет, он лежит с ней, может, ещё несколько минут, дыша запахом ее чистых волос, ощущая под кожей ее, гладкую. И уходит, как пришел этим вечером — через главную дверь. Уходит, как будет уходить еще много раз — каждый с точным пониманием, что обязательно вернется. Чтобы уйти еще раз.