Mr. Clumsy Wizard

Ужин закончен. Одни ребята встают из-за стола, пока другие откидываются на спинки своих стульев, отъевши приличное пузо. А Чимин всё воркует над ухом волшебника, радуясь, что, как за трапезой объявил Юнги, Намджун поживёт у них ближайшие пару недель. На самом деле, Юнги говорил о трёх, возможно, четырёх неделях, чтобы отслеживать состояние друга, но Намджун настоял, что после двух недель спаривания с Чонгуком однозначно уйдёт к себе домой. Благо они смогли найти компромисс в виде обещания, взятого старшим, что Намджун будет приходить в гости и сдавать кровь и слюну три раза в неделю. Иногда их лесник такой мнительный в том, чтобы оберегать всех кто ему дорог, но его трудно винить. Сам волшебник вряд ли согласился бы на его месте с таким решением, привязав друга с ядом в крови на поводок, если бы понадобилось. И, подмечая что никто до сих пор не доставал его с расспросами, Намджун улыбается, благодарный своим друзьям за учтивость. В противном случае, он не представляет как объяснял бы фею и двум перевёртышам, что теперь ему необходимо повязаться с их милым маленьким гибридом кролика пять раз. Ну и возвращаясь к мыслям о Чонгуке – его уже и след простыл. Последнюю ложку он дожевывал на ходу, снова убегая к себе в комнату. Чудной зверь. Такой чудной, что, поднимаясь к себе, они сталкиваются в коридоре нос к носу за тем лишь исключением, что в руках у младшего целая гора каких-то вещей и тряпок, плюхнувшая от столкновения на пол. — Ох, Чонгук! — они оба принимаются поднимать упавшие вещи, и Намджун замечает, что упавшая куча в основном состоит из кофт и штанов, — А это, собственно, — он поднимает вверх трусы, чтобы переложить обратно к гибриду в руки и недоуменно на них поглядывая, — что такое? Кролик выхватывает трусы, запихивая их между майками и дёргая носом. — Ничего, — он воротит подбородок, забавляя Намджуна. — Да ладно тебе, скажи, — улыбаясь, просит он, останавливая друга за руку. Чонгук стоит в этом плохо освещённом коридоре и его глаза метаются от волшебника к куче вещей в своих руках, пока губы плотно, насторожено сжаты. — Ты подумаешь, я странный, — бормочет он, розовея. — Не подумаю, ну же! Ну расскажи мне, — игриво любопытствует Намджун, замечая как решимость Чонгука перед ним рушится всё больше с каждой секундой, пока он не вздыхает, тяжело кивая. — Ладно, но ты должен знать, что это очень важная часть... В общем, это важно для меня, — он немного прокашливается, кивком головы приглашая следовать за ним. Массивная деревянная дверь открывается, являя взгляду обычную комнату, казалось бы, никак не изменённую с тех пор, как Намджун видел её в последний раз, кроме одного угла, в котором стоит кровать. Там, у ножек широкой, вероятно, самой большой кровати в доме (потому что Юнги не мог не баловать своего единственного и любимого сожителя), расположились стопки сложенных наволочек, ковриков и почти вплотную придвинут комод, делая кровать больше похожей на закрытую коробку. На самой же кровати царил хаус, потому что композицию привычных одеял и подушек добавляли кофты, штаны, майки и даже шарфы. По большей части вещи были распиханы по углам, так, чтобы посередине кровати оставалось свободное пространство, но их всё равно было слишком много. Намджуну казалось, что они разложены в случайном порядке, пока Чонгук, скривившись, не подошел к кровати, чтобы сдвинуть одну из маек на несколько сантиметров. Теперь он казался куда более довольным. — Что ж, я весь во внимании, — удивлённо проговорил Намджун. Чонгук поджимает обычно свободно болтающиеся уши, аккуратно беря Намджуна за запястья и присаживаясь с ним на небольшую софу рядом с его балконом. — В общем, ох, я не уверен, как это объяснить, — младший вытирает ладони о штаны на своих бедрах, — если коротко, то от кроликов мне достались не только уши и хвост, — Чонгук смотрит на него, но волшебник лишь приподнимает брови, ожидая продолжения, — я не знаю, возможно, ты не замечал, но иногда я делаю некоторые вещи без своего ведома: Юнги-хен говорит, что я дергаю хвостом, когда возбуждён, а ещё иногда топаю лапой, если что-то мне не по нраву... Короче, я так же перенял от них некоторые повадки. — Да что ты? — старший наигранно вздыхает, открывая рот, — Не может быть! Он получает от гибрида толчок в плечо, сопровождаемый смешком. — Что до этого, — Чонгук указывает на кровать, — самцы кроликов слишком нервничают, чтобы спариваться вне своей территории или клетки. Это как бы... Частично работает и на меня тоже. Это кажется довольно затруднительным. — О, я и не знал, хотя мой папа очень увлекался кроликами, когда я был поменьше. Хочешь сказать, ты не можешь спариваться вне своей комнаты? — предполагает Намджун. — Нет-нет, — Чонгук махает руками, — в целом, могу, конечно, но чтобы, — его взгляд приковывается к полу, — чтобы как следует кончить, мне стоит быть как можно более спокойным. В общем, нам лучше всего сделать это в максимально комфортной для меня обстановке, к тому же, я и так слишком переживаю, потому что это ты, знаешь. Намджун знает. Он бы тоже так не нервничал, будь это не Чонгук. — Если подумать, мне кажется, мой папа, наоборот, вытаскивал все из клеток, в которых жили кролики, когда разводил их... По крайней мере, я припоминаю поилки и миски, скинутые в раковину в нашей кухне, но у тебя тут полно вещей. Чонгук явно борется с собой, прежде чем ответить, то приоткрывая, то закрывая рот. — Хён... Из клеток все убирают, потому что иначе все вещи в ней к концу случки будут перевёрнуты, — теперь Намджун краснеет тоже, — но я человек, так что сам могу решать. И мне... Хочется, чтобы все вокруг как можно больше пахло мной, чтобы было спокойнее, хотя, по опыту, вся эта куча, — он снова кивает на свою кровать, — к концу тоже будет перевёрнута. — Ох, — Намджун не знает что ещё ответить, пока в его голове одна за одной возникают мысли о том, каким будет секс с Чонгуком, что бы перевернуть все вверх дном, — и что, каждый раз приходится так готовиться? — черт, кажется, Намджун начинает бубнить от смущения. — Нет, конечно, — фыркает он, — я что, по-твоему, фрик какой-то. Просто я хочу, чтобы все прошло хорошо, как я и сказал, я слишком нервничаю просто потому что это ты. Думаю, уже в следующий раз не будет необходимости во всех этих тряпках. Намджун кивает. Идея о том, что младший будет тратить так много сил и времени на подготовку каждый раз кажется ему не правильной. И все же, теперь воздух ощущается более душным, пока старший не в силах смахнуть мысли о грядущем сексе. — Кстати, бады, что дал Юнги, — о боже, он начинает говорить о какой-то чепухе, — надеюсь, они были не мерзкие на вкус? — Что? О, нет, — Чонгук кажется немного сбитым с толку резкой сменой темы разговора, — на самом деле, я проглотил их так быстро, что даже не уверен, какой именно у них был вкус. — Вот как. Натянутую тишину прерывает только четкое тиканье часов, висящих над входной дверью. Кажется, Намджун не может припомнить, чтобы они с гибридом когда-либо чувствовали себя так неловко наедине, за исключением последних двух дней. Это, на самом деле, огорчает волшебника. — Знаешь, — неловко начинает Чонгук, — я, в целом, ну, готов, — Намджун вскидывает голову, приоткрывая рот и округляя глаза, — я не настаиваю! — защищается он, — Просто хотел сказать, что ты можешь прийти в любое время и... Короче говоря, я, в целом, готов. Чонгук повторяется в словах едва ли не заикаясь, а старший только и находит в себе сил, чтобы прикрыть рот и сдержанно кивнуть. Он ведь тоже готов, так? Разве что, рядом нет его бутылочки с маслом. Волшебник резко подрывается с софы, пугая и себя и друга, и его длинные ноги быстро уносят его в выделенную для волшебника комнату, хватая слегка лишь опустевший после растяжки бутылёк, чтобы вернуться назад, держась за него как за последнее здравое, что в этом мире осталось. Гибриду, вроде как, не нужны лишние слова, он только громко сглатывает, смотря на масло в руках нервного старшего. Намджуну кажется, что всё было бы проще, не будь в комнате хотя бы так светло. Не будь этих дурацких вынуждающих обстоятельств. Не будь это чертов Чонгук. И всё же, свет – единственное, с чем он может сейчас справиться. Так что он поворачивается обратно к двери, чтобы протянуть руку к выключателю. Его вытянутый палец вздрагивает, когда он слышит позади себя скрип половиц. В местах, где его большая кофта оголяет шею и загривок, он может чувствовать прикованный взгляд, под которым нагревается кожа. Намджун не смеет вдохнуть, замерев, когда первый вздох ложится на сгиб его плеча. Стоять вот так, не шелохнувшись, слишком близко друг другу, чтобы отрицать подтекст, но достаточно далеко, чтобы не терять лицо, пока теплые губы с трепетом не опускаются на кожу. Едва уловимо, Чонгук осторожничает, чтобы не спугнуть, но из его уст всё равно срывается еле слышно блаженное мычание, когда он, не встретив сопротивления, опускает губы во второй раз, теперь уже на шею. Ресницы Намджуна подрагивают, он не может не выдохнуть слишком шумно, едва наклоняя голову в бок. На его талию опускаются тяжелые руки, бережно удерживающие на месте, чтобы гибрид мог прильнуть к его спине всем свои телом, заставляя грудь подниматься всё тяжелее. В мыслях Намджуна это все может сколько угодно казаться диким, но на практике в руках младшего он всегда растворяется, не в силах не поддаться своему любимому тонсену с большими глазами, милым носом и очаровательными привычками. Чонгук не давит на него, просто подходит достаточно близко, чтобы их тела встретились в касаниях. Ещё один медленный поцелуй опускается за ухо, заставляя дрогнуть, потому что белые зубки поддевают его край на обратном пути, лишь для того, чтобы царапнуть ещё раз, снова на шее. Его кожа горит под горячим дыханием, пока тело нагревается от настолько невесомых прикосновений, что Намджун мог бы подумать, что ему всё это чудится. Чонгук не даёт ему почти ничего, прочерчивая кончиком носа позвонки на шее от линии роста волос, пока не упирается в ворот кофты, и это безумно заставляет желать большего. Пальцы младшего подбирают складку кофты на сгибе локтя волшебника, воровато оттягивая её в сторону, чтобы ворот отодвинулся, обнажив всё левое плечо и ключицу. Вместе со сползающей тканью, его нос двигается миллиметр за миллиметром, награждая самый край плеча ещё одним теплым поцелуем. — Чонгук-и. Намджун не знает, о чём просит, сдавая позиции с каждым мгновением и поддаваясь неизвестному. Однако Чонгук, приподнимая голову, трактует обращение по-своему, фыркнув и протянув руку над намджуновой, добираясь до кнопки выключателя. Темнота мгновенно заполняет пространство, разрешая им обоим вздохнуть полной грудью, прежде чем Чонгук снова наклонится к коже, заставляя вновь задыхаться. Его губы всё так же осторожны, но крепкие руки сжимают бока всё сильнее, сильнее, двигая вперёд, к двери, и двигаясь следом. Его грудная клетка уже почти прижата к деревянному косяку, а ручка вот-вот больно упрется в его тело, но его это не волнует. Его волнует как пальцы младшего, отпуская рукав, перебираются вперёд, и, опустив подрагивающие веки, Намджун видит, как они тянут шнуровку на его груди, доходящую почти до пупка. Последним движением он оттягивает шнурок, позволяя ткани нежно спадать с его плеч. Чонгук не разговаривает, он молчит с тех пор, как Намджун вернулся в комнату, и теперь только делает. Но делает недостаточно, это пытка, когда он давит ладонью на поясницу, заставляя спину старшего выгнуться, но Чонгук не касается его больше, чем это, напротив, отстраняет свои бедра, тихо стоя позади и удерживая ладонь на месте. Просто смотрит. — Намджун-хён, — Чонгук шепчет, проводя большими пальцами вверх, по лопаткам и до плеч, помогая кофте окончательно соскользнуть вниз, оставаясь держаться лишь на сгибе локтей и бедрах, — есть кое-что, что я хотел бы рассказать тебе, прежде чем мы начнем, — пальцы бережно гладят руки старшего, опускаясь по ним вместе с кофтой. Намджун не может ответить, с трудом переключая внимание с прикосновений на слова гибрида, поэтому просто кивает, прикрывая глаза. — Я всегда восхищался твоим умом, хён, тем, как ты мыслишь, — продолжает Чонгук, — поэтому меня всего забавляло видеть тебя пьяным, когда твоя чудесная голова перестает работать столь хорошо, позволяя говорить глупости и совершать безумства. — О чем ты... — Намджун не договаривает, теряя силы на середине предложения. — Последний Новый Год, — младший продолжает, беря в руки ткань откинутой кофты, — тебе настолько понравилась медовуха нашего Джин-хёна, что ты увлекся ей достаточно сильно, чтобы позабыть любую меру. Даже не смотря на то, что ты так редко пьешь. Это правда. Его медовуха была самой мягкой и сладкой из всех, что он когда-либо имел радость пробовать. Джин-хён годами любовно выверял рецепт, достигая воистину совершенства. Его обычно сдержанное к алкоголю отношение просто дало трещину под звонкое пение Чимина и улюлюканье Юнги, который, впрочем, в тот вечер медовухой тоже не пренебрег. — И делая то, что считаешь нужным, на утро ты просто все забыл. Он терпеливо слушает друга, пытаясь отыскать ниточку сути в его тихих словах. — Если я позволил себе лишнего, — Намджун пытается подобрать подходящие слова, которые то и дело норовят вылететь из его кружащейся головы. — Вовсе нет, хён, — гибрид нежно берет запястья, заставляя волшебника поднять руки над головой, и Намджун слушается, слово зачарованный, — ты лишь нашел меня спящим в моей кровати на рассвете, чтобы рассказать, в какой восторг тебя всегда вводят мои пушистые, — Чонгук, удерживая кофту, поднимает ее наверх, к кистям, — мягкие серые ушки, — он хмыкает, прислоняясь губами к загривку, — залез ко мне в постель, ноясь, какой я вырос красивый, и, к твоему огорчению, совершенно идеально олицетворяющий твой типаж, хах. — Боже, Чонгук-и, — шепот срывается с губ. Он позволяет снять с себя мешающую ткань, но его запястья вновь оказываются в хватке рук Чонгука, уже не нежной, прижимающей их над головой к двери. — И тебе не пришло в голову, что сказать "Я бы тебя так хорошенько трахнул, будь ты не ты" вылизывая мое ухо, — Чонгук вторит своим словам, говоря их так близко к уху, что его губы влажно касались кожи, — вовсе не лишнее. Это поражает Намджуна, он даже предположить не мог, что способен позволить себе такое, и его брови заламываются у носа, пока тело все больше покрывается мурашками. — Я-я... — Ты был просто пьян. А я просто скрутил тебя, укладывая спать, — голос Чонгука похрипывает, а свисающие уши то и дело щекочут голую спину, — и с тех пор я все мучаюсь, не знаю, благодарить тебя за то, что ты открыл мне глаза или проклинать, — он делает ещё шаг вперёд, вжимая все тело старшего в дверь и задыхаясь вместе с Намджуном, — потому что я всегда, хён, всегда считал тебя особенным. С того самого дня, когда ты спас меня от хулиганов и притащил к себе домой, проливая перекись, прежде чем обеззаразить мои раны, я смотрел на тебя, как ни на кого больше. — Чонгук-ах, — по его бёдрам требовательно проезжаются бедра младшего. — Я просто не знал, — он оставляет поцелуй под челюстью, все ближе прижимая к себе Намджуна, — никак не мог понять, что это за чувства. Но тогда, в тот Новый Год, всполыхнув, как спичка, и убежав дрочить в ванную, где испытал сильнейший оргазм, мне стала предельно очевидна их природа. Невероятно. Это кажется бредом, выдумкой, просто неудачно шуткой. Намджун даже не может понять, что его шокирует больше: то, что Чонгук рассказывает или то, как он его касается. — Я даже не думал, — буквы размываются тяжёлым дыханием из приоткрытых губ, — не знал, что ты так умеешь, — шутит Чонгук, заставляя его улыбнуться даже в такой ситуации. Разговоры, не дающие гибриду окунуться с головой в процесс, то и дело заставляли отрываться от Намджуна. Но разговоры окончены. И пальцы свободной руки Чонгука быстро тянутся к пуговице на штанах старшего. Под поцелуями в плечи и мягкими вздохами, бедра Намджуна быстро оголяются, и Чонгук рычит, делая ещё толчок вперёд и прикусывая плечо, а Намджун дуреет от нарастающей нетерпеливости младшего, который начал со слишком сильных в своей невыносимости невесомых прикосновений. Член Намджуна болезненно упирается в твердую поверхность из-за сильного давления со спины. Чонгук оглаживает упругие половинки, подцепляя край белья. — Можно? — шепчет на выдохе. Намджун молчит не потому что колеблется, а потому что ему нужно несколько мгновений, чтобы понять, о чем его спрашивают. Рука Чонгука на его ягодицах отвлекает неимоверно, приятно оглаживая округлость большим пальцем. — Можно, — старший расслабляет голову, опрокидывая ее назад, на плечо гибрида и, вслед своим словам, оставляет поцелуй на широкой шее. Чонгук шипит из-за прижатого между их телами ушка, толкая Намджуна вперёд и дёргая головой, чтобы скинуть его за спину. Однако, рука младшего тут же возвращается обратно, в спешке стягивая плотно прилегающую ткань. — Черт, — Намджун неверяще смотрит на свой вставший член, шлепающийся о дерево и шипит, опять опрокидывая голову на Чонгука, — будь вежливее. Гибрид хмыкает, выхватывая из сплетённых над головой ладоней масло, и из-за этого мышцы его шеи дёргаются под чистой гладкой кожей, привлекая взгляд Намджуна. Он не может отказать себе в удовольствии ещё раз прикоснуться к шее, очерчивая кадык губами. — Хён, пожалуйста, не делай ничего, — Чонгук отпускает его руки, вместо этого утыкаясь в плечо лбом и открывая масло, — хотя бы до тех пор, пока я не смогу тебе вставить, — Намджун вздыхает и слышит как младший растирает жидкость между пальцами, — иначе я просто взорвусь. Чонгук, порыкивая, звучит так убедительно, что старший на секунду действительно верит, что он может просто лопнуть. Смахивая с себя это наваждение он, наперекор просьбам, не сдерживается, поддаваясь своему возбуждению, и толкается бедрами назад, прямо в большие ладони младшего. — Намджуни-хён, — Чонгук хнычет, прикусывая загривок, — тебе так чертовски повезло, что Юнги-хён воспитал меня джентльменом, потому что это единственное, что мешает мне сейчас поддаться невероятно сильному желанию взять тебя прямо так, — Чонгук опускает влажные пальцы между половинок, — наплевав на твой комфорт или растяжку. В подтверждение словам, он грубо хватается второй рукой за мягкую ягодицу, оттягивая в сторону. Его пальцы осторожно ложатся на сжатую кожу, оглаживая края и медленно продавливая первый палец внутрь. — Блять боже, — Чонгук замученно бьется лбом о лопатки перед собой, и его палец легко проникает дальше, сразу на все фаланги, — ты, вероятно, решил свести меня с ума. Намджун коротко стонет, он и забыл о том, как не хотел, чтобы растяжка хоть сколько-то касалась Чонгука, но теперь находит себя в его руках, подставляясь и ластясь. И совершенно не заботясь об отсутствии необходимости в ласках в их положении. — Мне не нужна растяжка, правда, — Намджун чувствует второй и тут же третий палец внутри себя, мыча от приятного чувства наполненности. — Мускатное масло, да? — Чонгук игнорирует его, массируя стенки и любовно вжимаясь губами в его щеку, — Знаешь, в тебе чудесно, да и мускат, вроде как, должен расслаблять, — он проталкивается глубже, пытаясь найти простату и вздрагивает на стон старшего, — но я так зол, что внутри ты сейчас пахнешь не мной. — Кролик, — шипит Намджун, когда кончики пальцев слегка задевают нужную точку, — держи в узде свои звериные повадки. Чонгук толкается, перехватывая его одной рукой поперек груди, и, наконец, упивается победой, с каждым толчком пальцев попадая по простате. Намджун никогда раньше не спал с гибридами кроликов, поэтому, сквозь влажные звуки масла и собственные стоны, он посмеивается с дергающегося носика, который заходится в частых вздохах, собирая запах волшебника с кожи плеч. Но дикие привычки не спешат отпускать Чонгука, который, делая особенно глубокий толчок пальцами, прикусывает загривок, удерживая на месте выгнувшееся тело Намджуна, чтобы через мгновение самому крепко ухватиться за запястья старшего и оторвать от двери. — Говорю же, аккуратнее, — его почти кидают на скрипнувший матрас, лицом прямо в уложенные тряпки. — Гм, — кивает Чонгук, однако, тут же нависший следом, быстро снимает штаны и белье, оставшиеся на щиколотках старшего. Одежду Намджуна гибрид явно не жалует, смотря на неё почти что с надменным презрением, прежде чем скинуть с кровати. Это не так сильно удивляет Намджуна, смотрящего на него через плечо, чем то, что сразу следом Чонгук снимает свою кофту за тем лишь, чтобы начать натягивать её на старшего. — Какого... — Чонгук вдевает руки в рукава и продевает ворот через голову, отпуская Намджуна и довольно возвышаясь над ним, — Чонгук, какого черта? Вместо ответа кролик принюхивается, блаженно прикрывая глаза, и это даёт объяснение вполне четкое, не требующее лишних слов. Всему этому нет места, боже, нет ни какого смысла в том, что они делают: в этих всех прикосновениях, взглядах, в том, как Чонгук трахал его пальцами у двери без какой-либо необходимости. Нет никаких причин для того, чтобы его ноги утопали в ласках гибрида, осыпающего кожу трепетными поцелуями. Намджун никогда этого не признает, но, открывая рот в беззвучном стоне, он больше всего хочет, чтобы эти поцелуи поднялись выше, к его губам. Но он всё ещё лежит на животе, утыкаясь в какие-то хлопковые штаны, и отодвигая подальше от своего лица мешающий шарф, а Чонгук всё ещё над ним, кусает ягодицы столь же жестоко, сколь ласково их оглаживает. Однако, для него становится сюрпризом, когда его ноги и руки крепко удерживаются, закрепляя в одной позе. — Чонгук, — он пытается говорить четко и громко, но его голос подводит его из-за рычания, которое он слышит за спиной, — Чонгук, мне не удобно, — он пытается пошевелится, но младший тут же закрепляет его ноги своими бедрами, садясь на них. — Прошу тебя, — нежность осталась хотя бы в его голосе, — просто дай мне сделать всё так, как мне надо. Чонгук мило трётся о него носиком, но всё его тело фиксирует старшего, не давая даже шевельнуться, и в комнате, наконец-то, слышен звук его кожаного ремня, скользящего из петель. Это всё до глубины души возмущает Намджуна: — Что значит как тебе надо? — волшебник ворочается, пока Чонгук занят стягиванием с себя штанов, — Это всё лишь для того, чтобы получить твою сперму и обезвредить яд в моей крови, — он не уверен, насколько верит себе, говоря это, пока его член стоит так сильно, что причиняет боль. И всё же он не достаточно дерзок, чтобы в открытую признать, что это нормально, если Чонгук будет делать всё так, как хочет. — О, хён, — он снова приближается, закончив со штанами, и теперь старший может чувствовать на своей пояснице мокрую, истекающую головку, — мою сперму ты сегодня получишь, — он заговорчески шепчет на ушко, проталкивая член между плотно сжатых бёдер, — сполна. С этими словами он отодвигает одной рукой упругую кожу, чтобы направить член прямо в дырочку Намджуна, удерживаемого неподвижно на одном месте. Он так хочет отругать его, сказать, какой же Чонгук самодовольный придурок, в конце-концов, просто оттолкнуть его, чтобы слез с ног и отпустил чертовы затекшие руки. Но он не может. Вся его грудь растекается на простынях, потому что теперь он, наконец-то, чувствует как горячее и твердое проникает глубоко в него, двигаясь между его едва ли разведённых ног. Лишь пытаясь приоткрыть рот и нахмурить брови, он тут же перебивает сам себя протяжным стоном. — Ну что, нравится? — Чонгук делает первый взмах бедрами, выстанывая высокую ноту вместе со старшим, — Видишь, — он делает ещё один, — всё не так уж и плохо, если перестать ворчать и просто довериться мне, — младший натурально дуреет, собирая звуки в слова по кусочкам и медленно, смакуя, двигаясь назад, чтобы сделать ещё один, более глубокий толчок, — сука, как же в тебе хорошо. — Ч-Чонгука-а, — его разум не способен выдать что-то более информативное, чем имя друга с длинной, прерывающейся от толчков, гласной на конце. Все совсем не так, как он себе представлял. В том, что делает Чонгук столько неправильного. То, что у него есть свой мотив – ещё неправильнее. Кто вообще станет признаваться человеку в чувствах за пару мгновений до того, как у вас должен произойти секс, о котором никто из вас не просил? А теперь он зажимает его, втрахивая во всю эту кучу одежды и не давая двигаться. Заставляет переживать маленькую смерть каждый раз, когда его толстый член проходит мимо простаты, только чтобы задеть и упереться ещё глубже. Неправильно, и, все же, невыносимо хорошо. — Ненавижу это масло, — влажные руки Чонгука скользят по бокам и бедрам оставляя масленые разводы, пока одна из них не достигает шеи Намджуна, чтобы надавить на неё, прижать к кровати ещё сильнее, — наконец-то ты будешь пахнуть только мной, когда я заполню тебя. Щека волшебника неприятно трётся о простыни в том же месте, куда скатывается несколько капель слюны из его приоткрытого рта. Темп Чонгука растёт, становясь всё быстрее и сильнее, беспощадно сотрясая его бёдра, и он пытается выгнуться, развести хоть немного ноги, чтобы было удобнее, легче, чтобы член не давил так сильно на живот, заставляя пускать ещё больше слюней на бельё под ним. — Чонгук, пожалуйста, — хрипит, потому что в ответ на его движения сзади слышно только недовольное фырчание. Слова, какими бы разбитыми и молящими они не были, не помогают. Напротив, гибрид убирает руку с тыльной стороны шеи лишь для того, чтобы запустить кисть в светлые, отросшие пряди. Схватившись за волосы, он приподнимает кулак, за которым следует голова Намджуна, вскидываясь вверх. — Хён, не делай хуже, тебе стоит быть послушным, — его сильно кусают в шею, удовлетворённо впитывая всхлипывающий стон, самый громкий из всех за сегодняшний вечер, — в противном случае я просто свяжу тебя для следующего раза, — он делает сильный толчок бедрами, — чтобы не дергался. Глаза старшего закатываются, не в силах что-то ответить, он только стонет под Чонгуком, принимая то, что ему дают. Его бёдра вдавливаются в постель под тихий сбивчивый шепот гибрида. Его уши, его красная шея, линия под челюстью – всё осыпается бесчисленными укусами и поцелуями, широкими мазками языка и просто мягкими чмоками. Намджун чувствует себя таким потерянным, ему совсем не кажется, что он получает дозу противоядия в своих целях, напротив, это его тело Чонгук использует в своих. Его член беспрерывно трется о простыни, зажатый под давлением младшего. Когда Чонгук, в погоне за своими желаниями, разбивается не меньше, грязно выстанывая имя Намджуна, старший чувствует как его удовольствие переполняется через край, давя на самый низ его подтянутого живота. — Чонгук, пожалуйста, я хочу кончить, — его глубокий голос, обычно такой четкий и пронзительный, теперь почти не разобрать за вздохами и хрипотцой. — Да кто ж тебе мешает, — Чонгук усмехается, мягко целуя его в щеку, — кончай, сладкий. Издевательское обращение пронизывает разрядом тока всё тело Намджуна, напрягая его и сокращая мышцы, пока его головка ещё раз проезжается по простыням, и он, пусть и неосознанно, слушается младшего. Широко открывая рот и глубоко зажмурившись, его член пульсирует, выпуская под себя струйку спермы, которая тут же размазывается под ним из-за не спадающего темпа толчков позади. Стон, наконец, приобретает звук, разносясь по темной комнате. Его голос дрожит от слишком сильной стимуляции, потому что он только что кончил, но Чонгук и не думает его отпускать, улыбаясь и мурча слова о том, какой Намджун-и хороший мальчик. — Ты так сжимаешь меня, хённим, — ворчит Чонгук, ускоряя толчки, — невыносимо. Ты просто, — старший чувствует, как бёдра, врезающиеся в него, подрагивают, — невыносим. Горячее, густое семя бьёт в него. Намджун чувствует, как член гибрида пульсирует в нём, заполняя всё больше и постепенно замедляясь. Ослабевающая хваткая даёт ему, наконец, выдохнуть, и теперь он может, постанывая, развернуться, чтобы удобно улечься на спину. Рядом тут же падает Чонгук, дыша тяжело, как и он сам. Намджун шипит, теперь в полной мере ощущая, как горят его соски и щека, натёртые из-за сильного трения. Ему нужно что-то сделать со своим затуманенным разумом, хотя бы открыть глаза, но он только и может, что лежать, раскинувшись на простынях, и тяжело дышать, хмуря брови. Кажется, ему прохладно. Возможно, даже одиноко. С ним обошлись так грубо, и теперь ему нужна хорошая, наполненная любовью забота. Настоящая трепетная ласка для разбитого, потрясенного тела. Но у них с Чонгуком не такие отношения. Между ними нет ничего, что заставило бы гибрида быть внимательным и бережным с ним. Чонгук ему ничего не должен. Не должен, поэтому Намджун вздрагивает от неожиданности, когда чувствует как пальцы скользят по его пресу, очерчивая каждый изгиб и проходясь мимо пупка. — Чонгук, — он не хочет ничего говорить, не хочет тратить силы, которых не осталось вовсе, он просто отчаянно жаждет заботы. — Боже, хён, — голос Чонгука кажется куда более разумным и знакомым. Волшебник чувствует как гибрид ложится ближе к нему, и его раздраженную кожу накрывает мягкое, прохладное одеяло вместе с руками младшего, — что же я... Прошу, хён, позволь мне... Чонгук не договаривает, укладываясь вплотную к нему и потираясь носиком о его нос. Его дыхание опускается на губы Намджуна, а старший, впрочем, как всегда не в силах ему отказать, приоткрывает губы, получая, наконец, свой трепетный поцелуй. Он, пожалуй, слишком влажный из-за слюны, которую ранее Намджун пускал на простыни, но все равно приятный. Язык Чонгука очень теплый и его внимательные губы выцеловывают, кажется, каждый миллиметр губ старшего. Настоящее облегчение, когда Чонгук облокачивается на руки, нависая над ним, но больше не обременяя весом своего крупного тела. — Я хотел, — Чонгук заправляет прилипшие от пота к лицу пряди за ушки, наклоняясь и целуя ещё раз, — быть самым нежным с тобой. Я просто сошел с ума, но теперь, — Чонгук опускается с поцелуями ниже, — теперь я смогу дать тебе ту любовь, которую ты заслуживаешь. Намджун, слыша в голосе младшего такое отчаянное разочарование, хочет сказать ему, что все хорошо. Что ему было хорошо. И он обязательно скажет, но не сейчас. Сейчас он наслаждается мягкими поглаживаниями и поцелуями на своей коже. — О нет, — Чонгук расстраивается, опускаясь к груди и ласково обводя ореолы пальцами, — натерло, да? Намджун кивает и извивается, когда чувствует опустившийся на сосок мягкий язык, который, чуть погодя, переходит ко второму. Его член так же не лишён внимания и аккуратно оглаживается пальцами, скользящими из-за размазанной по нему спермы. Это плавит голову Намджуна только сильнее, совсем не давая собрать мысли в кучу. Ему так хорошо и беззаботно, что он совсем не против, снова чувствуя внутри себя твердый член, легко скользящий внутрь из-за спермы, теперь проталкиваемой ещё глубже. Он удовлетворённо мычит, опять чувствуя заполненность внутри и нежные толчки. — Чонгук, мы не должны, — вздыхает он, едва ли находя в себе возможность говорить, но вновь ощущая губы младшего на своих, он замолкает, покорно подающийся рукам гибрида и желанию, горящему внутри него. Утро находит их первыми лучами солнца, которые крадутся через окно, распыляясь светом по комнате. Некогда прохладное одеяло, в которое он был укутан, нагрелось и откинуто в сторону. Натёртая щека Намджуна мирно покоится на взбитой, свежей подушке, когда он приоткрывает глаза. Подтягиваясь на простынях, он тут же чувствует как распухли его губы, и как сильно болит поясница. Мысли о том, как незаметно раздобыть мази Юнги уходят, стоит волшебнику повернуться в постели, отворачиваясь от стенки. Там, на балкончике, виднеется широкая спина, на которую свисают уши, чья шерсть слегка покачивается на ветру. Он хочет подойти, присоединиться к другу, любуясь вместе рассветом, но стоит ему привстать, садясь на кровати, матрас тут же скрипит, обращая на себя внимание Чонгука, который, обернувшись, тут же подлетает к нему. — Намджун-хён! — гибрид шлепает к нему босыми ногами, с разбегу плюхаясь рядом и беря его ладони в свои. — Ты что, не спал? — хмыкает Намджун. — Как же я мог уснуть когда... — он тупит взгляд, перебирая их пальчики между собой, — Когда всё испортил вчера. — Ну полно, — Намджун улыбается ещё шире, трепля его по голове, но Чонгук лишь виновато поднимает глаза под спавшей на лицо челкой. — Я не хотел сделать тебе больно, — шепчет он, протягивая руку к лицу старшего, чтобы аккуратно погладить натертую кожу на щеке, — я никогда бы не хотел сделать что-то непозволительное по отношению к тебе. — Ты не сделал, Чонгук, — он позволяет себе прикрыть глаза, чувствуя как рука перебирается выше, в его волосы. — Хён... Чонгук облизывается, смотря на губы старшего и движется вперёд. — Мы не... Не думаю, что нам стоит, — шепчет Намджун, чьи глаза прикованы к губам напротив не меньше. — Но тебе ведь хочется, — шепчет гибрид, мягко придерживая кончиками пальцев подбородок. Намджуну не остается ничего другого, кроме как преодолеть то мизерное расстояние, что разделяло их, чтобы дать им то, чего они оба жаждут. Один маленький поцелуй, прежде чем они снова станут просто друзьями. Намджун понимает, что все это значит. Теперь ему стоит провести не один день, копаясь в мыслях о том, что между ними произошло, о том, как они перешли все возможные границы. О том, что у Чонгука есть чувства, на которые Намджун не знает, сможет ли дать ответ. Оставаясь в постели, пока младший вызывается приготовить и принести завтрак в постель, он не может не терзаться сомнениями о разговоре с Чонгуком. Было бы честно дать ему понять неопределенность и новизну своих чувств, но он не знает, что более жестоко – заставлять его спать с собой не зная, взаимны ли чувства, или надееться на то, чего он может никогда не получить. В дверь коротко стучат и Намджун слышит голос Юнги за ней. — Намджун, можно? Волшебник окидывает комнату взглядом и быстро натягивает первую попавшуюся кофту со штанами из той кучи, что была распихана по кровати. — Заходи. Дверь открывается, являя лесника, облокотившегося на косяк. — Хей, — он кивает Намджуну, — Чонгук там устроил погром на кухне, говорит, что невозможно выбрать между тостами и блинами, так что просто приготовит тебе все, что сможет, — они фыркают. — как ты? Его вид, видимо, говорит слишком многое, потому что старший осматривает его, складывая руки на груди и явно что-то для себя понимая. — Хён, мы просто- — Я вижу твои распухшие губы, Намджун. И все это безобразие на твоей шее, — волшебник тут же прикрывает ее своими большими ладонями, смущаясь, — это ваше дело, я лезть не буду, — он мотает головой, вздыхая, — надеюсь, ты знаешь, что делаешь, — Юнги подходит, похлопывая его по плечу и потрепывая копну волос на голове, — что ж, я опаздываю на ежедневный обход, а тебе, мой друг, — кидает он через плечо, уходя, — пора бы уже подстричься. Удивительно, как Юнги умудряется быть правым даже ничего не сказав. Намджун должен знать, что делает, потому что он старше и он создал эту ситуацию. За все, что происходит и может произойти между ними он несёт свою часть ответственности и ему не хотелось бы подвергать Чонгука несправедливому отношению со своей стороны. — Хён! — Чонгук врывается в комнату, запыхавшись, — У нас закончилась ваниль, я даже не знаю, как это вышло, но я знаю, как сильно ты ее любишь, так что я сбегаю! — Чонгук-и — он хохочет. — Я вернусь! Быстро! Приходится встать с кровати и схватить гибрида за руку, чтобы остановить. — Ваниль подождёт, — улыбается волшебник, — мы можем поговорить? Чонгук бледнеет, поджимая губы. Он явно напуган такой перспективой. — Может, все же для начала позавтракаем? — с надеждой спрашивает он. — Я не собираюсь говорить ничего ужасного, — тут же спешит его успокоить Намджун, — я лишь хочу спросить тебя о том, что ты говорил мне вчера тут, у двери. Они оба тупят взгляд в свои руки, но Чонгук, по крайней мере, больше не пытается сбежать. — Я был честен с тобой, хён, но я не жду твоей взаимности. Я просто не хотел тебя обманывать, это не значит, что я требую от тебя чего-либо. Это радует. По крайней мере, это делает всё намного проще для них обоих. — Я ценю это, — Намджун выдыхает, — правда. Мне жаль, что я не могу прямо сейчас ответить на твои чувства. С губ волшебника вылетает удивлённое мычание, когда его тут же чмокают в самый уголок. — Тогда я позволю себе забирать с тебя дань в виде поцелуев, — Чонгук подмигивает, отстраняясь, — в компенсацию твоих сожалений. Гибрид убегает, виляя хвостом и крича что-то о ванили, но волшебник успевает заметить его покрасневшие кончики ушей, улыбаясь во весь рот, прежде чем ловит себя на слишком сильном сердцебиении, хватаясь за грудь. Не дожидаясь пира в постели Чонгука, Намджун, ещё немного повалявшись, выползает из этой кроличьей норы, находя среди вещей в комнате что-то более закрытое, чем та кофта, в которой он находится сейчас. Его выбор падает на объёмный лёгкий свитер с высоким горлом, чтобы скрыть следы вчерашней ночи. Волшебник так же успевает забежать в ванную, чтобы умыться, и только сейчас понимает, что не находит на себе спермы, напротив, под штанами, что он наспех натянул, чистое бельё. Это заставляет его глупо хихикать, стоя в ванной с щеткой во рту и стараясь не смотреть в зеркало на своё глупое, покрасневшее лицо. Спускаясь на первый этаж, он проходит мимо кухни, которая и правда больше похожа сейчас на стихийное бедствие из-за носящегося по ней Чонгука, чьи уши связанны сзади мягкой большой резинкой, как он всегда делает, когда готовит, чтобы случайно их не поджарить. Однако, очевидно, что завтрак ещё не готов, так что он решает подождать его на улице. Благо, в коридоре всегда есть запасные сандали – Намджун сейчас не хотел бы возится со шнуровкой на своей обуви. Он всегда более всего любил раннее утро за самый свежий воздух и самое чистое небо. Поэтому всегда было обидно просыпать это чудесное время, что делал он, пожалуй, слишком часто. Но сегодня новый день встретил его щебетанием только что проснувшихся птиц и свежей росой, которая остаётся разводами на его щиколотках, падая с травы, задевающей его ноги. Говоря о пташках, волшебника всегда забавляло как Чимин, будучи частично пернатым, умудрялся при этом спать почти каждый день до обеда. На самом деле, об этом ему жаловался Тэхён, так как каждый раз, когда у Юнги гостит Намджун, перевёртыш просыпается вместе с остальными, вероятно, не желая упустить время, которое можно провести вместе. — Утречка, Джун-и, — из дома выходит Хосок, закидывая ему руку на плечо. На нём точно такой же свитер, как и на самом Намджуне, и снова синяки под глазами. — Боже, ты хотя бы спал? — поднимает бровь волшебник, шагая вместе с другом в сторону сада. — Не душни, — фыркает перевертыш, подбегая к персиковому дереву и выискивая достаточно спелый и привлекательный для себя плод. На его удачу он находит сразу два, кидая один Намджуну и ярко улыбаясь. Они усаживаются на деревянную лавочку, сделанную Юнги-хёном и расписанную замысловатыми узорами Чонгуком, и боль в пояснице волшебника, когда они садятся, напоминает ему кое о чём. — Слушай, — он поворачивается к Хосоку, — помоги мне стащить у Юнги мази. Видит бог, он не хочет объяснять другу, что ему нужны противовоспалительные мази из-за того, что Чонгук трахал его вчера в ужасно неудобной позе в первом раунде, но так же он не хочет просить их напрямую у Юнги, потому что знает, что тот поймёт что к чему и, не дай бог, начнёт читать наставления о тихом мирном сексе в миссионерской позе. Да и из дома он взял с собой только мазь от ожогов. Но Хосок только хитро улыбается с раздутыми из-за персика щеками и игриво приподнимает брови. — Ничего не говори, Намджун, в эти дни мне не нужна причина, чтобы досадить нашему леснику. Хмыкая, он тут же переворачивается в белочку, ускакивая в сторону дома, пока волшебник, причитая, собирает его сброшенную одежду, чтобы вещи не испачкались на сыроватой утренней земле, и складывает её к себе на коленки. Это не проблема – подождать в саду. Ему будет весело, пока вокруг него собираются бабочки, с которыми он имел честь подружиться этой весной. Не то что бы они могли как-либо общаться, даже не смотря на то, что он волшебник, но ведь это не значит, что они не могут испытывать друг к другу приятные чувства, так? Несколько более мелких бабочек размещаются в его волосах, а одна крупная, явно играясь, садится ему на нос, заставляя хихикать от щекотки. Хосок возвращается быстро, не смотря на то, что в его зубах пакетик, в котором довольно тяжелая для белки баночка. Протягивая руку, Намджун забирает тряпичный пакет, а Хосок, становясь обратно человеком, натягивает свитер так спешно, что распугивает всех бабочек. Это не типично для него, так как обычно Намджун тот, кто просит его одеться. И всё же, недостаточно странно, чтобы быть подозрительным. — Спасибо, — Намджун деловито пожимает ему руку. — Ребят, Джин-хён пришел на завтрак, — из окна, находящегося ближе к саду, выглядывает голова Чонгука, — еда готова, поторопите Юнги-хёна и погнали кушать! На их удачу Юнги заходит на участок как раз когда они поднимаются с лавочки, и Хосок показательно фыркает, удаляясь в дом. — Боже, — ворчит лесник, следом проходя мимо Намджуна. И волшебнику остаётся только закатить на это всё глаза, плетясь за друзьями. Однако, завтрак заставляет его позабыть о любой драме, потому что Джин, помогающий накрывать на стол, расставляет приготовленные Чонгуком тосты, пахнущие лучше всего на свете, глазунью с идеальными желтками и намасленные, тонкие блинчики. Волшебнику приходится остановить поток стекающих с его подбородка слюней, потому что он вскакивает, тяжело опуская ладони на стол и пугая всех вокруг. Он не обезумел, просто блинчики напомнили ему кое о ком, от кого он больше не хочет слышать лекции, потому что его не пригласили. — Чертов Тэхён! Надо позвать Тэхёна!