Mr. Clumsy Wizard

— Не пыхти мне в ухо. — Н-но, — волшебник суетится, пытаясь высмотреть открытые страницы за головами старших. — Ты мешаешь, Намджун, уйди, — Юнги отодвигает его подбородок, придвигаясь на своём стуле ближе к Джину. Намджун сердится, беспомощно стоя позади них и мотая головой. — А если вам будет что-то непонятно? А если вы что-то поймёте не так? Вдруг вы будете близки к ответу, а меня не будет рядом, чтобы понять это? Два друга одновременно поворачивают к нему головы, выглядя крайне недовольно. Это уже заставляет его немного сжаться, в попытке уменьшиться в размерах. Ещё хуже, когда они так же синхронно встают, беря его за руки по обе стороны. — Дорогой наш Намджун-и, — зловеще мурлыкает Юнги, — мы провели всё утро, выслушивая все твои догадки и гипотезы. Хосоку пришлось самому готовить завтрак на семь рыл, а наши головы почти лопнули от всего этого дерьма, что ты влил нам в уши. Они начинают двигаться по комнате, подталкивая младшего к выходу. — А теперь, — подхватывает Джин, — ты мельтешишь, взвинченный донельзя, и мешаешь нам тебе помогать. — Да, нам надо всё обмозговать и прочитать все эти твои книжки и конспекты, а ты прыгаешь тут, как лягушка, и не можешь успокоиться! Его ноги упираются в пол, когда оказываются у двери, вызывая недовольное фырчанье у хёнов. — Иди поиграй с детьми, мы дадим тебе знать, если ты понадобишься, — старший волшебник открывает дверь, пихая его в плечо, и закидывает освободившуюся руку на лесника, вытолкав Намджуна за порог. — Тебе всё равно не помешает отдохнуть, — согласно кивает Юнги, подхватывая Джина за талию в ответ и захлопывая перед его носом дверь. — Вот всегда так, — ворчит Намджун, оставшись в большом, пустом коридоре, по которому сейчас обиженно шаркают его ноги, — зачем я их вообще познакомил... Спелись, блин. Вероятно, не мешать им сейчас – действительно лучшее решение. Но как они посмели выставить его за дверь? Его щёки непроизвольно дуются, прежде чем он успевает себя остановить. Намджун без понятия, чем себя занять, потому что ничто, буквально ничто на свете не поможет ему мысленно переключиться с зелья. Так что он проходит мимо двери в свою комнату, зная, что просто съест там себя заживо, и отправляется на поиски Тэхёна, по пути заворачивая в кабинет Джина, чтобы спереть оттуда его трубку. У Джина, вопреки ожиданиям, что кабинет, что его собственная комната, довольно маленькие, в отличии от всех остальных пространств в этом замке. А ещё все полы в комнатах, отведённых Джину, всегда покрыты плотными и мягкими коврами. Боже, наверное, он с лёгкостью мог бы назвать имя своего хёна, если кто-нибудь спросил бы его, как выглядит уют. На поиски фея уходит время только за счёт длинного пути от кабинета до той части сада, в которой обычно предпочитают отдыхать летяги. Намджун ожидает увидеть его там, но, подойдя к небольшому декоративному озеру, он обнаруживает Одэна и Омука, сидящих на береге и выжидающе смотрящих на водяную гладь. Они даже не обращают внимание на остановившегося в паре метров от них волшебника, дёргая носиками и вытаскивая из плеч свои головы повыше. И это крайне странное поведение. Намджуну действительно становится любопытно, что такого они увидели в озере, так что его глаза приковываются к нему тоже, пока из воды резко не выскакивает Тэхён, взлетая над берегом так, что его тело нависает над летягами, и крича басистое "БУ!" Одэн и Омук мгновенно дергаются, убегая, пока Тэхён валится на зелёную траву, на которой ещё секунду назад сидели его друзья, захлёбываясь смехом. А Намджун подпрыгивает так сильно, что его пятки запинаются, роняя его на задницу. — Ха-ха, простаки, — фей приподнимается на локтях, смахивая слёзы и натыкается взглядом на лежащего в паре метров от него волшебника. — О, хён! А чего ты тут лежишь? Намджун кряхтит, поднимаясь на ноги и оттряхивая штаны. — Что-то притомился, — недовольно фыркает Намджун, подходя ближе и протягивая руку промокшему до нитки Тэхёну. — как они тебя вообще терпят? — Кто? Оди и Оми? — фей удивлённо поднимает брови, шаркая вместе с ним в тенёк, где, под деревьями, виднеется его кожаная сумка и такие же, в цвет, сандали, — Да они в восторге от таких приколов, я тебе отвечаю! Намджун косится на притаившихся недалеко от них летяг, которые, насупившись, поглаживают друг друга маленькими лапками, видимо, успокаивая. Что-то не уверен он, что именно так выглядит восторг. — Итак, ты, наконец-то, выбрался из своей берлоги, это надо отметить, — Тэхён хлопает крыльями, пытаясь стряхнуть с них крупные капли, при этом совершенно не обращая внимание на майку и шорты, с которых по всему его телу ползут толстые струйки воды, — а я тут как раз присмотрел в одной кладовке пару любопытных бутылочек с медовухой и... — Обязательно, Тэхён-и, только попозже, ладно? — прерывает его Намджун, выуживая из кармана трубку. Фей закатывает глаза, ворча, что всем от него только одно и нужно, но замолкает, прерванный своей же квадратной улыбкой, когда Намджун принимается ласково трепать его по голове. — Ладно. В этот раз у меня есть действительно кое-что особенное для тебя, — он пытается выглядеть раздраженным, отталкивая руку старшего, но на самом деле его движения мягкие и глаза игривые, делают его таким милым, — тут идеальная смесь сладкого табака с ароматным, — он достает из сумки мешочек, — ох, Намджун, такого мягкого табака, клянусь, ещё не видел свет. О, это звучит великолепно. Трубка потрясывается в руке волшебника от нетерпения. Его рука тянется к желанному мешочку, который, кажется, светится изнутри, пока его резко не одёргивают. — Не так быстро, хён, — хихикает Тэхён, покручивая мешочек на пальчике, — услуга за услугу. — Ну-у-у! — Намджун делает несколько маленьких прыжков на месте, болтая руками. — Не ной, я не отдам тебе его просто так, даже если будешь вести себя мило, — волшебник надувается, опуская плечи, — мне всего-то нужна твоя дружеская помощь. Трава за спиной старшего шуршит и он видит, как лицо фея расширяется в ярчайшей улыбке. Намджун собирается посмотреть, кто к ним идёт, но не успевает повернуть голову, когда на его плечо закидывается тяжелая лапа. — А че ты мокрый? — вклинивается Чонгук, дергая носом и кивая на Тэхёна. — Малыш, ты так вовремя! — игнорирует его фей, радостно хлопая в ладоши. — Как сильно я должен вырасти, чтобы ты перестал меня так называть, — ворчит Чонгук. — Да-да, ты уже совсем взрослый стал, крошка, — Тэхен смеётся, пока не слышит стук лапы гибрида. Почему-то, фей единственный, кто находит это устрашающим, а не уморительными, — кхм, ладно, что ж, — он окидывает их взглядом, — Намджун хочет мой табак, и я ему его обязательно дам, — просвещает он младшего, — но только если он выполнит мою просьбу. А ты поможешь мне его уговорить. — Тэхён-и, просто скажи уже, что тебе нужно. — Фейерверки, — его глаза блестят не слабее самого солнца. — Ты обещал мне фейерверки, хён. Фей улыбается во все тридцать два, а у Чонгука тут же начинает радостно мотаться в стороны хвост, пока под его рукой напрягается спина волшебника. Нет, не то что бы его тошнит от мысли о том, что бы посетить город, что, несомненно, необходимо, если они хотят купить фейерверки. Конечно, в качестве опции, их можно сделать из подручных средств самостоятельно, но, чтобы они выглядели действительно красиво, не обойтись без довольно изнурительной визуальной магии, потому что, ну, небо очень большое – его не просто осветить кучей ярких искр, а Намджуну не хотелось бы тратить сейчас на это силы. Он уже жмурит глаза и собирается сказать "нет", чтобы уйти и побыть в одиночестве, когда припоминает, что покупал несколько крупных фейерверков в начале сезона. Он хотел зажечь их на той же неделе, когда и купил, но потом начались все эти события с мамой и он просто... Забыл об этом. Что ж, до дома он может дойти. — Итак, колдовать я их тебе не буду, — он тут же слышит два расстроенных вдоха, — но у меня дома есть парочка неплохих, так что я их тебе притащу, идёт? — Идёт! — он снова хлопает в ладоши, принимаясь трепать старшего по голове. — Можно сходить с тобой? — оживляется гибрид, тут же получая теплую улыбку в ответ. Они собираются быстро – Намджун прихватывает свою черную шляпу и мантию, чтобы не обгореть, и сумку, а Чонгук натягивает свою черную панаму с длинными краями. Они так же крадут Чиминовы заготовки на обед в виде быстро запихнутого в рты недорезанного салата и так же спешно разделённого на двоих куска мяса, и убегают с места преступления, пока пустельга, защищающая кухню от Тэхёна с Хосоком, их не заметила. —Мы ушли ко мне домой за фейерверками. Пожалуйста, пошлите за нами Чимина, если вдруг найдёте что-то до того, как я вернусь, — говорит он через приоткрытую дверь в комнату Джина, где они с Юнги сидят все лохматые и чуть ли не вверх тормашками, с видом более похожим на неживой. — Валите, — кивает лесник, снова утыкая нос в книгу. Намджуну стыдно и совестно. Но, в конце концов, именно они были теми, кто согласился на всё это и выставили его за дверь. И всё равно это неправильно. — Иди уже! — Джин кидает тапок, заставляя волшебника скрыться за дверью, и, возможно, это заслуженно, потому что иначе сам бы он с места не сдвинулся, уже борясь с сильнейшим желанием пройти глубже в комнату, чтобы разведать, как у них продвигаются дела и дать пару советов. Чонгуку приходится уводить его за руку, чтобы он отцепился от дверной ручки. — Я сейчас сдохну от жары, — ноет младший, стоит им только выйти за пределы замка, — кто придумал, что летом должно быть настолько жарко. И становится несомненно хуже, когда они, пройдя портал и их родной лес, выходят на пшеничное поле. — Чёрт, — ноет Намджун, едва ли успевая вытирать влажные капли, скатывающиеся по его шее, — Чонгук, не тормози! — Хён, моя голова сейчас взорвётся, — гибриду особенно тяжело с плотным мехом на его длинных ушах, — я натурально помираю, а ты говоришь мне прибавить темп, — Чонгук закидывает на плечо руку, неудобно сминая на спине мантию. — Да подвинься, — пихает его волшебник, ещё раз проходясь тыльной стороной ладони по мокрой шее. И, кажется, Чонгук ему что-то отвечает, хихикая своим плюшевым носиком прямо на ухо, но Намджун его уже не слушает, совершенно застывший, чем привлекает внимание младшего. Они в двух шагах от его калитки, где, незаметно пристроившись в тени, сидит мужчина немногим старше средних лет, озабоченно крутя между пальцами тростинку. — Джуни! — он тут же вскакивает, завидев двух молодых людей, хватая волшебника за руки. У Намджуна останавливается сердце. — Папа? Нет. Нет, нет, пожалуйста, нет, пусть его приход сюда ничего не значит. Мужчина обнимает его, пытаясь увернуть свой нос от большой черной шляпы, пока кролик радостно подскакивает к ним, протягивая руку. А у Намджуна сердце, кажется, совсем не бьётся. — Сэр! — Мужчина отодвигает руку, приобнимая и младшего тоже, но быстро возвращается серьёзным взглядом к своему сыну. — Отец, — испуганно шепчет Намджун, неверяще качая в стороны головой, в немом отрицании. Он не мог не успеть. Он же не мог не успеть? Как он мог быть настолько беспечен. Стоило стараться сильнее, не спать, не ходить к Юнги – и пусть яд этих чертовых цветов погубил бы его. В уголках его глаз тут же скапливается жидкость, и он невольно делает шаг назад, пытаясь убежать от догоняющей его быстрыми шагами паники. Отец торопливо шепчет "Нет, нет, Джуни", и это расплывчатое бормотание помогает зацепиться за уплывающую реальность. — Ты нужен ей, — с непривычной твердостью говорит он, кладя шершавую, большую руку на мягкую щеку волшебника, — она ещё с нами, — Намджун тут же схлопывает веки, готовый упасть на колени прямо тут от нахлынувшего облегчения перемешанного с давящей болью, — пока что. А её сына даже нет рядом. Каждое слово бьёт по нему стальной кувалдой сожаления и страха. Отрицание тут же обрушивается на него огромной волной, леденящей кровь. Он не виноват. Он ни в чем не виноват. И он обязательно успеет, и тогда – тогда он придёт к ней, с готовым решением, и тогда он спасёт её, и тогда он не будет плохим сыном, убегающим от проблем. — Нет, — Намджун снова трясет головой, делая ещё несколько шагов назад, достаточно, чтобы рука его отца соскользнула вниз, — нет, — испуганно умоляет он, сжимая кулаки. — Х-хён? — Чонгук потерянно подходит ближе, пытаясь приобнять со спины и бегая взглядом от одного Кима к другому. Отец смотрит непреклонно. В его взгляде нет понимания. Он просто хочет, чтобы его любимая женщина не закончила последние дни, скучая по единственному сыну, и он, хватая его за локоть, не думает о чувствах своего ребёнка. "А мама бы подумала." — Что значит "нет"? — закипает мужчина, полностью игнорируя присутствие гибрида. Кожа вокруг его глаз красная и раздраженная, а на лбу залегли морщины намного глубже тех, что были при их последней встрече, — Намджун, ты идёшь к ней со мной прямо сейчас и точка. Как ты можешь быть таким неблагодарным, когда твоя мать, черт возьми, умирает! — Заткнись! — крик вырывается из его горла, — Не смей говорить так, будто ничего уже не поделать! Глубокий, низкий голос разносится по золотым колоскам, окружающим их, и весь мир будто застывает, пока Намджун неуверенно одёргивет свой рукав. Кисть случайно задевает живот Чонгука, что позволяет вспомнить не только о его существовании, но и о крепко поддерживающей руке на его спине. Отец, будто хлыстом ударенный, одергивает голову в сторону, потирая веки сухими пальцами. Они кажутся немного более тонкими, чем раньше. — Ты нужен ей, Намджун, — он опускает руки вместе с глазами, — ты ей нужен, а я не справляюсь. Не справляется. Намджун, черт возьми, тоже не справляется. Делает ещё шаг назад. Ты нужен ей. И теперь это движение строго вперёд. Самое ужасное, что когда его ноги двигаются, к сожалению, не заплетаясь достаточно сильно, чтобы упасть, приковав тело к земле, мир не останавливается. Его сердце затихает, даже в этот самый жаркий день он может чувствовать морозный холод в своей груди, а птицы всё так же поют, и Чонгук всё так же безмолвно крепко держит руку на его широкой спине. Намджун поворачивается, чтобы отправить его домой, чтобы попросить ни о чем не спрашивать, чтобы уйти одному. — Хён, — едва слышно шепчет гибрид, слегка качая в стороны головой. Умный, умный малыш, безмолвно решающий за них двоих, что ему стоит быть рядом, и вдруг у Намджуна совсем нету сил, чтобы сделать ещё один шаг вперёд, но уже без него. А убегать вечно всё равно нельзя. И когда они двигаются вдоль широкой тропы, ведомые спиной отца, рука мягко покидает спину, на секунду заставляя его паниковать, прежде чем он чувствует вспотевшую, сильную ладонь на своей. Намджун переплетает их пальцы, тяжело шагая вперёд. Пока его мантия не запылится в подолах, пока за холмом не покажутся высокие крыши столичных домов, пока рука в кармане не сожмётся неконтролируемо, чтобы удержать себя на месте, в попытках не убежать и не рвануть отсюда, чтобы домчать до чертового заката, так далеко, что нельзя уже будет вспомнить о том, что происходит здесь и сейчас. От вида отчего дома его тошнит. Цветы на крыльце заброшены, что совсем не похоже на его обожающего растительность отца, ковры на полах пыльные, а в этих всегда полных шума стенах сейчас не слышно ни звука. Кажется, прежний здесь только чужой этому дому Чонгук, всё так же крепко держащий его за руку. И Намджун цепляется за неё, как за соломинку, съёживаясь, когда её приходится отпустить. — Ничего не говори, — шепчет гибрид на пороге родительской комнаты, — я буду с твоим отцом внизу, в гостиной. Волшебник уже тут чувствует пропитавший весь второй этаж запах медикаментов, всё никак не решаясь зайти внутрь. "Надо" — и он не уверен, это его внутренний голос или голос Чонгука, оставившего на щеке мягкий, ускользающий вместе с его быстрыми шагами, поцелуй. Конечно, надо. И пусть руки дрожат. Пусть желудок, поджимаясь, грозит вывернуться, возвращая ещё не до конца переваренный, украденный утром с кухни салат. Когда он заходит, его не встречают громкие ноты веселого вальса, который мать никогда не уставала слушать, в нос не бьёт яркий запах обожаемый ею сладкой ванили, которой раньше были увешаны все углы, родные руки не обнимают его, как прежде. — Мама? — кажется, его невозможно услышать на такой низкой громкости. Она спит на своих голубых шелковых простынях, как обычно, откинувшая одной ногой одеяло – всегда говорила, что только так можно соблюсти баланс между жарко и холодно, а у Намджуна до сих пор такая же привычка, перенятая ещё с раннего детства. К кровати непривычно передвинуто отцовское кресло, ранее стоявшее в его кабинете, на широкой ручке которого лежат его очки в большой круглой оправе и с десяток небольших бумажек, похожих на инструкции к лекарствам. — Мама, — шепчет он ещё раз, опускаясь в кресло, и всё ещё чувствуя себя на нём как-то неправильно, — мама, — его ладони аккуратно поглаживают её потрескавшиеся костяшки пальцев лежащей рядом руки, — мне так чертовски жаль, — глаза бегают по её уставшему, впалому лицу, пытаясь не обронить дрожащими ресницами слёзы, — прости меня, мне так жаль, мама. Он тихо лепечет, горбясь над чистой постелью и прижимая руку матери к груди. Он хочет столько ей сказать, они о стольком не успели поговорить, боже, что если теперь никогда не успеют? Но он не может, не может говорить ни о чем, не тогда, когда его сердце застлано сожалением и болью. — Детка, — она приоткрывает глаза, которые тут же устремляются на него. Водянистые и бледные, такие, от которых по щекам Намджуна, всё же, скатываются две влажных дорожки, — детка, что ты тут делаешь? Её голос тихий, кажется, ещё звук и она зайдётся в сильном кашле, но она только сильнее хрипит, выговаривая буквы так четко, как может. — Мама, пожалуйста, подожди меня, — даже голос здорового сына сейчас слышится хуже за всхлипами, — я работаю, правда, я работаю над лекарством. Брови женщины хмурятся в сожалении. — Мой малыш, — она протягивает вторую руку, чтобы погладить его по щеке. — Я почти, почти закончил, — Намджун рыдает, жалко скуля и сгибаясь так сильно, что его лоб почти касается простыней, — просто подожди ещё немного. — Намджун, послушай меня, — она всё же пропускает кашель, тут же себя останавливая, и продолжает, когда сын поднимает на неё мокрые глаза, — это вовсе не твоя обязанность, — её руки продолжат мягко поглаживать его лицо, — я буду спокойна, только если буду знать, что ты счастлив. Поэтому просто будь счастлив. — Но я, — он быстро мотает головой, совершенно с ней несогласный. — Всему своё время, детка. Я хочу, чтобы ты прожил свою жизнь без сожалений, потому что я уже прожила такую, — она улыбается так же широко, как и прежде, — а теперь мне нужно отдыхать. Позови ко мне своего отца. Намджун тут порядка пяти минут, а его уже выставляют. Мама всегда была к нему крайне чутка, но в этот раз, кажется, что дело просто в том, что она не хочет, чтобы её сын видел её такой. Её пальцы сжимаются в его ладони и она приободряюще кивает. Не плачет и не причитает, совсем ни на что не жалуется. Это разбивает сердце. Даже лежа тут, считая дни, она всё равно сильнее него. Честно говоря, он хочет просто убежать отсюда, а потом проснуться, будто это всё страшный сон. Он хочет быть рядом, но просто не может наблюдать как изо дня в день его родной человек медленно погибает. От мысли об этом кошки скребут его итак израненное сердце. Насколько это эгоистично? Очень. — Мам, пожалуйста, — Намджун роняет крокодильи слёзы, хочет сказать, чтобы она его не прогоняла, чтобы не говорила, что всему своё время, потому что её точно ещё не настало. Он хочет так много сказать, но слова застревают в горле, вырываясь жалким хрипом, — я-я просто... — Позови отца, — она все ещё улыбается, продолжая гнуть линию, но забирая у него свою руку, — и возвращайся домой. В дверях Намджун слышит заглушенный всхлип, не свой, и тело само несёт его прочь, как можно дальше отсюда. От этой пропитанной лекарствами атмосферы, от потускневших слезящихся глаз, от обветренной кожи и крика в своем сердце, на котором будто весит груз такой тяжёлый, что способен утянуть за собой прямо в ад. Папу он находит в гостиной, с руками Чонгука в своих и тоской в глазах обоих. Неловкий разговор и быстрые проводы. Мольба в глазах отца остаться, в ответ на отведенный пристыженный взгляд сына. — Хён, твоему папе нужна помощь, — Чонгук пытается поспевать за быстрыми шагами старшего, — я не понимаю, почему мы уходим? Только не вопросы. Только не чертовы вопросы, заставляющие его чувствовать себя плохим, ужасным человеком, которым он и является, покидая город так быстро, как может. Чонгук практически бежит, пытаясь сказать ещё хоть слово, но каждое из уже сказанных твердо проигнорировано Намджуном. Его ступни то и дело заплетаются и цепляются за мелкие камушки в земле, а гибрид всё не отстаёт, пока солнце всё так же, будто издеваясь, палит, ярко освещая такой серый мир, и, твою ж мать. — Хён, поговори со мной! — Чонгук берёт его за руку снова, которую старший тут же использует как рычаг, чтобы отшвырнуть как можно дальше от себя. Хорошо, что они уже вышли за пределы города, иначе вечно скитающиеся по улочкам стражи порядка уже бы забеспокоились от отлетевшего на два метра тела. И крика, вырывающегося из груди Намджуна. — Замолчи! — взрывается он, — Отстань от меня, это не твоё чертово дело! — волшебник стоит насупившись и тяжело дыша. Младший хлопает глазами всего секунду, прежде чем решительно встать, нахмурившись в ответ. Это не помогает. Это блять не помогает, потому что Чонгук заставляет его чувствовать себя виноватым, а он итак, он действительно знает, как сильно он виноват, и вся эта неугомонность друга только убеждает его в этих мыслях. Было бы неплохо, если бы Чонгук толкнул бы его в ответ. Действительно здорово, даже лучше, если бы он его ударил, потому что тогда Намджун имел бы весомый повод на него злиться, весомый повод вылить скопленный внутри яд, весомый повод просто убежать, топнув ногой. И когда Чонгук подходит с этим своим грозным взглядом, Намджун почти рычит, на самом деле, почти умоляя небеса, чтобы гибрид вышел из себя, но, конечно же, вопреки его мольбам, происходит самое худшее – на его напряженные, поднятые плечи ложатся мягкие объятия, и самым нежным голосом, который только есть у Чонгука в арсенале, ему на ухо опускается ласковый шепот. — Я не пытаюсь обидеть тебя, хён, — он сжимает крепче, зарываясь носом в мантию на плечах, — я всегда на твоей стороне, чтобы не было, чтобы не случилось, Намджуни-хён. И это просто нечестно. Закипающая ярость застывает в жилах, заставляя одеревенеть. Её некуда деть, она перемешивается с досадой и обидой, и борется в неравной схватке с разумом, который кричит остановиться, пойти на встречу, успокоить себя и быть, блять, хорошим другом. Хорошим человеком. Самим собой, в конце концов. Это непросто. Это намного сложнее эмоциональной ссоры, это намного сложнее, чем заткнуть уши, нагрубив друг другу, потому что ему самому в себе копаться противно до тошноты, так он ненавидит то, как долго и сильно жмурил глаза, и теперь открыться ещё и другому человеку – настоящая, блять, катастрофа. Он не хочет объяснять чувства, в которых нет смысла. Нет хорошего смысла, потому что, да, он поступает эгоистично. Да, он чертов кусок дерьма, отворачивающийся от проблемы, о которой ему кричит весь мир. — Хён, — Чонгук шмыгает носом, тыкаясь тут и там, пытаясь привлечь к себе внимание, пытаясь донести до застывшего, кипящего волшебника свои слова, — пожалуйста, позволь себе пережить это вместе со мной, потому что даже если ты не видишь, я, черт подери, всегда рядом! — Ч-чонгуки, — он всхлипывает тоже, чувствуя, как злость отступает вместе с накатившим с севера прохладным ветром, — я, — боже, он хочет сказать столько всего, слишком много всего, — я не знаю, что сказать. По спине скатываются капли пота, не смотря на пришедшую прохладу, а по щекам новые слезы. — Всё хорошо, хён, — Чонгук обнимает его настойчивее, прижимаясь всем телом, — всё хорошо, я знаю, ты стараешься. Намджун глупо кивает, обессиленными руками стягивая с себя шляпу, чтобы уронить голову младшему в грудь, ухватившись сжатыми кулаками за его кофту. И просто рыдая. Он даже не понимает, как они добираются домой. Ноги несут его куда-то, пока он плачет и говорит, плачет и снова говорит. Рассказывает всё, объясняется, как может, в попытке объяснить, почему он так плохо поступает. И Чонгук слушает, не выпуская его руку из своих. Просто на горизонте в какой-то момент появляется его калитка – он был поглощен настолько, что не заметил издалека ни своей крыши, ни забора. И даже не успев открыть замок, Намджун снова забывает о том, что они застыли рядом с его домом, стоит Чонгуку вновь его обнять. — Хён, ты не плохой, — он гладит отросшие выжженные солнцем волосы, — ты ни в чём не виноват, просто тебе страшно. Это чертовски, это просто ужасающе страшно, и ты ни в чем не виноват. Волшебник цепляется за его успокаивающий голос, будто это спасательный круг, тянущий его наверх из глубокой, тёмной пучины. Боже, Чонгук и правда всегда рядом. И его ярость, наконец, находит свою верную дорогу наружу, через все пролитые на пути к дому слезы. Через сбитый, торопливый шепот, то и дело прерывающийся мокрым носом, через крепкие объятия, через насквозь влажную ткань на плече Чонгука. — Я, блядь, должен успеть, Чонгук, — они так и стоят у нетронутой калитки, не обращая внимание на покрывшуюся мурашками на прохладе кожу. — Я не могу не спасти её, понимаешь? Гибрид немного отодвигается, чтобы взять голову старшего в свои ладони, обхватив ими подбородок и щеки. Его нос и глаза красные от слез, хотя, вероятно, Намджун и сам сейчас выглядит не лучше. Подушечки больших пальцев подтирают влажные дорожки и Чонгук делает глубокий вздох, прежде чем его взгляд преобразуется из разбитого в решительный, полный уверенности и огня. — Ты успеешь, — Чонгук кивает своим словам, смотря прямо в глаза напротив, — мы успеем. И что бы не случилось, мы обязательно создадим это ебучее противоядие, даже если для этого нам семерым придётся свернуть все в мире горы и дотянуться до небес, — его голос властный и твердый, и у Намджуна губы сворачиваются в трубочку, пока слезы высыхают на щеках, — всё получится. Ветер шелестит травой, дотягиваясь и до плюшевых ушей за спиной Чонгука, которые тут же немного покачиваются в стороны. Так тихо – только дикий ветер. И пылающие глаза гибрида – его протянутая рука помощи. И Намджун хватается за неё, улыбаясь уголками губ и хмуря брови. Скомканный, нуждающийся поцелуй, а Чонгук на вкус, как морская вода, а решительность его уст заразительна. — Намджун, я люблю тебя, — младший осыпает лицо поцелуями, крадя прервавшееся от признания дыхание, — пойдём и сделаем это, черт возьми. Намджун берёт его за руку, даря в ответ на чувства ещё один, последний поцелуй, и, кажется, ещё немного, и они оба полетят – так быстро и стремительно их тела двигаются, рассекая воздух. Поле, лес, дом Юнги, портал, лаборатория, портал и ещё один лес. Они не говорят, спеша в белоснежный замок, возвышающийся в равнине среди скал. Крепко сцепленные ладони потеют в успокаивающих друг друга объятиях. И Чонгук с ним. Он всё ещё рядом, когда они заходят на територию, игнорируя скачущих рядом с ними летяг, всё ещё, когда заходят в распахнутые высокие двери, и всё ещё, когда, наконец, стоят на пороге комнаты Джина, за которой не слышно ничего. Тишина, которую режет только удары быстро бьющегося сердца, раздражает, заставляя гадать, чего ждать, когда они откроют эту дверь. За ней либо разгадка, либо долгие часы терзаний, в очередной попытке её найти. Чонгук не стучит, открывая её перед волшебником. — О, ребята, вы уже вернулись? — встрепенается Юнги, когда Джин уже подлетает к ним с обезумевшим видом, — Мы как раз хотели послать за вами Чимина. Намджун задерживает дыхание, видя, как распахиваются пухлые губы старшего хена, который явно собирается что-то сказать, но прерывает сам себя только что пришедшей мыслью. — Боже, что с вам приключилось? — округляет глаза Джин, осматривая грязные штаны Чонгука, их заплаканные лица и их скрепленные вместе пальцы. — Хён, я потом всё объясню, — спасибо вселенной за то, что Чонгук может говорить за него, — пожалуйста, скажи, вы что-то нашли? Это сбивает обоих старших с толку, они выглядят немного потерянными внезапной осведомлённостью Чонгука, но Юнги, всё же, быстро смахивает с себя навождение, подходя тоже. — Нашли. Ладонь Намджуна сжимается в руке Чонгука. — Кровь, Намджун, — подхватывает Джин, — эта "m" в формуле – это обычная кровь. И у волшебника нет слов... Хотя, сделав глубокий вздох, всё же, находится парочка. — Какого черта, — он потирает свободной рукой уставшие веки, — кровь? — Да, — Юнги кивает головой, призывая следовать за ним, и они вместе подходят к широкому столу, на котором раскидана куча записей, — на самом деле, мы переживали, что недостаточно сильны во всём этом, поэтому можем упустить решение, но всё же решились зайти с обратной стороны, и мы обнаружили, что эту работу, — он тычет в ту самую книгу, на которую ориентировался Намджун, — написали даже не предки Джина. Брови волшебника ползут вверх от удивления. — Да, — Джин кивает, — помнишь, я рассказывал тебе о возлюбленном моего дедушки, которого убили собственные родители, узнав об их романе? — Намджун кивает, пока Чонгук возмущённо пыхтит, впервые слыша эту историю, — Ну, как оказалось, убили его вовсе не из-за ненависти на почве ориентации. Его семья боялась, что он раскроет их тайну моему дедушке, который, на тот момент, состоял в совете партии магов. Это мать того парня написала работу, написала эту книгу, — он трясёт ей в воздухе, пораженный их же открытием. — Как вы... Боже, — Намджун пытается унять дрожь в своём теле, — как вы всё это узнали? Как вы узнали про кровь? Я ничего не понимаю, — тараторит он. — Им повезло, — позади них раздаётся звонкий, родной уху женский голос, на который тут же оборачивается вся группа друзей, – потому что именно сегодня я решила вернуться, чтобы взять ещё несколько рубашек для своего растеряхи мужа, который, в спешке сборов, забыл свои самые любимые, — высокая женщина, стоящая в проёме, улыбается, — и, какое, совпадение, вам, ребята, как раз оказалась нужна моя помощь. — Тётушка! — Намджун тут же торопится подбежать к матери Джина, заключая её в объятия, — Как я рад вас видеть! — Мальчик мой, — она хихикает, качая головой, — я задержусь здесь, насколько потребуется, пока мы не закончим с этим зельем, — при этих словах сердце Намджуна ликует так громко, что, кажется, он сейчас просто выпрыгнет из своей кожи, — но при одном условии. Намджун, наконец, расцепляет руки, чтобы посмотреть чуть выше, в глаза женщины. — Что угодно, — решительно шепчет он. — Ты расскажешь мне, зачем всё это, — Намджун тут же морщится, отводя голову в сторону, — и не надо мне тут! — тут же воинственно прикрикивает она, — я для тебя уже раскрыла вот этим двум болтушкам такие тайны нашей семьи, и подняла такие архивы, что если кто-то из вас откроет рот чуть шире, чем следует, то вся наша династия канет в лету, заканчивая свою жизнь за холодной решёткой, так что я просто обязана знать, зачем мы всё это делаем. И, да, волшебнику на это возразить нечего. — Это справедливо, — подмечает Джин, подходя тоже, и кладя руку на его плечо, — я тоже хочу знать, Намджун-и. — Раз уж на то пошло, — кряхтя, лесник поднимается с кресла, — и я не возражаю знать, ради чего мы тут рвём жопу, но, честно говоря, — он подходит тоже, и вдруг Намджун окружен уже со всех сторон, — я продолжу её рвать, даже если это для уничтожения мира, раз для тебя это важно. Намджун хмыкает, глубоко вдыхая и выдыхая. Ему нужно собраться с мыслями. Открыть рот странно тяжело. Язык не слушается его, прилипая к нёбу, а голова гудит в нежелании рассказывать весь этот кошмар. Сказать что-то подобное своими устами – ему даже подумать об этом тяжело. Настоящее чудо, что он так легко открылся Чонгуку, там, в его теплых, надежных объятиях. Возможно, чуть меньше, чем чудо, потому что Намджун готов сделать это ещё раз, вспоминая полные любви глаза. — Кхм, — гибрид, стоящий всё это время у стола, прочищает горло, привлекая к себе взгляды. — Чонгук-и, малыш! — Женщина резко встрепинается, кидаясь на него с душащими объятиями, — Ох, я про тебя и забыла уже! Ужас! Какой ты милый, маленький, у-тю-тю! Кролик кривится, но быстро сдаётся, хихикая, пока его щеки ласково трепят. — Я тоже очень рад вас видеть, тётушка, мне стоит приходить в гости почаще, — она активно кивает в ответ, пока Джин тепло улыбается этой картине, — но сейчас нам действительно нужно поторопиться, — его взгляд переводится на волшебника, становясь серьёзнее. Он выискивает что-то в глазах Намджуна, прежде чем вновь открыть рот, — я всё вам расскажу сам, но прежде, нам нужно найти Тэхёна, Чимина и Хосока, — все в комнате удивляются тому, что Чонгук уже знает что-то. Всё, на самом деле, — и, я гарантирую, нам всем понадобится оздоровительный перекур, так что давайте заодно захватим трубки и табак нашего фея.