chosen

Зрение медленно возвращается, солнечный свет проникает сквозь неплотно закрытые глаза, заставляя его голову болеть. Дурной сон, думает он, и вслед проскакивает чувство вины — это же честь быть избранным для жертвоприношения. Жертвоприношение. Значит ли это, что… Вздрогнув, он садится прямо и моментально жалеет об этом из-за приступа головокружения и после — тошноты, из-за которой рот наполняется слюной. Зрение тоже не проясняется — всё ярко, размыто и искажено, — он сглатывает, борясь с рвотными позывами. Это не может — не может — быть жизнь после смерти, решает он. Отчаянно на это надеется, пока приступ тошноты отступает. Это точно не Золотая Палата, куда, как обещают, попадают все жертвы, вознесшиеся, чтобы быть подле Моракса. Он моргает от яркого света, кожа липкая и болит, когда он наклоняется вперед. Его ладони жжет, когда он сжимает… простыни? Кажется, они самые, ткань мягкая под его пальцами, но натирает… Когда он поднимает трясущуюся руку, символ бесконечности смотрит в ответ: агрессивно красная линия, врезавшаяся в кожу. Стоит недюжинных усилий перевернуть руку и уставится на символ приношения, выгравированный на коже. Струйка крови стекает по одной стороне, и его взгляд падает на кровать, на простыни, которые он сжимал в руках. Яркий красный расцветает на белоснежных простынях, и укол вины пронзает и так ноющее тело. Тело болит — каждый сантиметр, каждое мимолетное движение приносит боль по всей коже, заставляет мышцы будто скручиваться, а в ушах начинает звенеть. Его голова то кружится, то пульсирует, от чего его снова тошнит. На этот раз он сжимает простыни той рукой, которая ещё не кровоточит. Другую он прижимает к своей груди, прерывисто дыша, делая всё возможное, чтобы не потревожить порезы на спине. Через несколько долгих, болезненных мгновений он заставляет себя дышать. Требуется вся его сосредоточенность, все его усилия, чтобы даже начать думать о том, чтобы пошевелиться, даже просто осмотреться. Он начинает с малого, поднимает взгляд от кровати, не двигая головой — где бы он не находился, солнечный свет пробивается через щели деревянных реек, которые служат стеной. Проникает частично через окно около кровати, куда положили Аякса. Помимо этого, здесь минимум мебели — стул рядом с кроватью, фонарь подвешенный к потолку. Дверь, сейчас закрытая, но, насколько он видит, без какого-либо явного замка. Он медленно поворачивает голову, останавливаясь, когда порез на задней стороне шеи натягивается до боли. Небольшой стол стоит напротив кровати, всяческие растения лежат небольшими аккуратными кучками на нём. Тряпки, сложенные в углу, небольшая миска воды. Аякс поджимает губы, внезапно и болезненно ощущая сухость как во рту, так и в горле. Но у него хватает сил понять, что в воде с легкостью могут быть растворены любые из тех растений, а он уже избежал смерти однажды. Он не хочет испытать судьбу ещё раз. Даже если ему настолько хочется пить, что он готов испить целый океан и всё ещё хотеть большего. Именно в тот момент, когда он раздумывал, всё-таки не выпить ли той воды, чтобы вообще без неё не остаться, как дверь со скрипом старых петель открывается, заставляя Аякса вздрогнуть и посылая тем самым волны боли по его телу. Эти волны настолько сильные и всепоглощающие, что у него снова темнеет глазах — так что он не видит, кто открыл дверь. — Господин Чжун Ли! — но он слышит голос — маленький ребенок, судя по звучанию. Возраста Тевкра, если на вскидку. — Другой Зомби проснулся! — он хмурит брови, быстро моргает сквозь боль, надеясь таким образом заставить зрение вернуться. Головокружение как вторая волна накатывает после боли, и ему приходится приложить недюжинные усилия, чтобы оставаться в вертикальном положении и напоминать себе, что ему нужно дышать, чтобы не умереть. Дверь скрипит ещё раз, этот звук отдаётся в его ушах как какой-то страшный и жуткий хор, что наполняет его кровь отчаянием и паникой. Он стискивает зубы, скалит их в направлении двери и напряженно слушает, чтобы уловить каждую частичку информации о том, кто или что было призвано за ним. В течение нескольких долгих секунд единственным звуком было его собственное учащенное дыхание, граничащее с гипервентиляцией, в попытках вернуть зрение. Оно возвращается медленно, и он пристально всматривается в дверной проём и пытается понять, кто же там стоит. Только после осознания, что там стоят двое, картина наполняется смыслом, и Аякс, моргнув, смотрит на маленького ребёнка, а затем на мужчину подле нее. — Ци Ци, я должен напомнить тебе, что наш гость не зомби, — Аякс сглатывает, слыша голос мужчины, рассматривает его на предмет оружия. Но на нём широкие одежды, и нет ничего в меру облегающего, что гарантировало бы, что этот человек не опасен, и Аякс отшатывается назад, когда мужчина делает шаг вперед. Он тут же останавливается и поднимает руки в знак капитуляции. — Я не причиню тебе вреда. Аякс открывает рот, чтобы сказать, что конечно же он так сказал, как же ещё внушить Аяксу ложное чувство безопасности? Но слова не идут, только хриплый кашель, сотрясающий всё его тело и посылающий вездесущие волны боли. — Ци Ци, не могла бы ты сходить за водой? — говорит мужчина, голос мягкий, но ясный даже за кашлем Аякса. — Ци Ци сходит за водой! — повторяет девочка — Ци Ци, очевидно — и дверь скрипит опять, что означает её уход. В течение долгих, медленных моментов он концентрируется только на дыхании и на том, чтобы боль успокоилась прежде, чем он сможет поднять взгляд. Когда ему это удается, мужчина пристально смотрит на него, сжав губы, что может означать беспокойство. Но зачем, задается вопросом Аякс, случайному человеку беспокоиться о том, ранен он или болен? Очевидно, что это не проделки Царицы. Он точно знает, что не должен был выжить в ритуале. Отрывки воспоминаний проскальзывают в голове, и он тяжело сглатывает, чтобы предотвратить ещё один приступ тошноты. — Пожалуйста, будь внимательнее, кажется, что некоторые из твоих ран снова открылись, — мужчина смотрит на Аякса, шагая ближе, делая одно единственное медленное движение за раз. Но что, черт побери, должен с этим сделать Аякс? Если бы этот тип хотел, чтобы он умер, он бы уже был мертв к этому моменту. Но даже если он и жив, Аякс слишком сильно подавлен болью, чтобы представлять серьёзную угрозу. Он конечно попытается дать отпор, но… он не думает, что исход будет в его пользу. — Могу я посмотреть? — спрашивает мужчина, протягивая руку Аяксу. Медленно, прерывисто дыша, Аякс протягивает руку в ответ. Мужчина проявляет большую осторожность, держит его за пальцы, а не за тыльную сторону ладони, и не применяет никакой силы. Аякс следит за его выражением лица, ищет любой признак опасности. Но вместо этого находит только слегка нахмуренные брови и поджатые губы. Золотые глаза внезапно поворачиваются, чтобы встретиться с глазами Аякса. — Интересный символ, — говорит он, кивая на знак приношения, вырезанный на его ладони. Рот Аякса снова раскрывается, но он быстро останавливает себя — нет никакого смысла пытаться снова заговорить и рисковать открыть другие его раны ещё одним приступом кашля. Если мужчина не узнал символ, то он, может, и не знает о Мораксе, и, возможно, не знает и о деревне Аякса. О Царице. О жертвоприношении, где Аякс и был этим приношением. — Господин Чжун Ли, Ци Ци принесла воды! — Аякс втягивает воздух, слыша голос, бросает взгляд за спину мужчины, — точно, она назвала его Чжун Ли чуть ранее, не так ли? Он смотрит за спину Чжун Ли, чтобы увидеть как дверь скрипуче открывается снова, и Ци Ци проходит внутрь с чашей воды в руках. Та опасно хлюпает, когда Ци Ци останавливается возле Чжун Ли, и он принимает чашу с мягкой улыбкой. — Большое спасибо, Ци Ци, можешь идти, — несмотря на его слова, девочка остаётся на месте, переводя взгляд с Чжун Ли на Аякса и наоборот. И только сейчас — после того, как огромное количество информации, выброшенной на него, начало устаканиваться, — он заметил кусочек бумаги, прикрепленный к её волосам. Он моргает, определённо он как-то не так прочитал надпись на ней. — Господин Чжун Ли, с Другим Зомби всё будет хорошо? — Чжун Ли вздыхает, кажется, больше весело, чем как-либо ещё. — Он не зомби, Ци Ци. Когда мы его нашли, он был ещё живой, помнишь? — девочка моргает, наклоняет голову в сторону Аякса. — О! Теперь Ци Ци вспомнила, — говорит она с улыбкой, потом разворачивается и направляется к двери. На комментарий Чжун Ли у Аякса в голове стали возникать тысячи вопросов — как он сюда попал, как они вообще его нашли. Где они, черт подери, и кто такой Чжун Ли? И правда ли Ци Ци настоящий зомби? Но Чжун Ли протягивает чашу между ними, и Аякс решает отложить попытку заговорить на некоторый момент. — Сможешь держать её самостоятельно? — спрашивает он, и Аякс изгибает бровь в немом раздражении. Чжун Ли только лишь выдыхает, уголки губ приподняты в чем-то похожем на улыбку, и он протягивает чашу Аяксу, чтобы тот её взял. Аякс намеренно игнорирует дрожь в руках, пока тянется за водой — игнорирует также и прохладное прикосновение пальцев Чжун Ли к его собственным, слишком тёплым. Ему удается держать чашку в руках достаточно ровно, когда он подносит её к губам, и он старается не двигать теми частями тела, которые не так уж и нужны для того, чтобы попить. Вода прохладная и свежая, когда касается его губ, и от этого жажда заполняет все его мысли. Он запрокидывает голову слишком сильно, вздрагивая от боли в задней части шеи, и вода выплескивается через край чаши и стекает по его подбородку. Его щеки начинают гореть, когда он слышит короткий вздох от Чжун Ли — несомненно, это смех, — потом он опять пытается держать руки ровно. Боль… не невыносима, когда сосредоточена в одном месте, и он двигается осторожно в этот раз, делая ещё один глоток. — Пожалуйста, сперва допей, а потом говори, — тихо говорит Чжун Ли, — Но если ты можешь говорить и сейчас, то я бы хотел узнать, как я могу тебя называть. Имя «Тарталья» отметается сразу же — даже несмотря на то, что это имя могло бы привести его обратно к Царице, могло бы достичь его земляков и уведомить их о том, что он выжил, это не то имя, которое когда-либо принадлежало ему. Оно было дано ему по ошибке, «имя воина» — как она выразилась. Аякс так и не стал воином. Но так просто выдать своё настоящее имя кажется сродни ловушке, будто бы он должен быть умнее этого. Это имя тоже узнают, если кто-то из его деревни услышит его. Ещё одно имя, которое поставит его семью под угрозу. Он делает ещё один медленный глоток, не спеша осушает чашу до дна. Чжун Ли остаётся там, у края кровати, терпеливый и не собирающийся торопить Аякса. Он даёт себе несколько мгновений подумать, и делает это с некоторой ясностью и стратегией. Ему следует выбрать новое имя, такое, чтобы его никто не знал, и которое никогда не станет узнаваемым. Имя, с которым ему будет комфортно, потому что ничего другого у него уже нет — ни безопасности, ни вещей. Ни семьи, ни дома. Он осторожно опускает пустую чашку и не думает о том, как пальцы Чжун Ли касаются его, когда тот забирает чашку. — Чайлд, — его голос срывается, хорошо хоть скрипучий и слабый, но слово всё равно вылетает из рта. Чжун Ли хмыкает себе под нос, встаёт. — Чайлд — тот, кто ещё не достиг мастерства в выбранном деле, — он наклоняет голову, и Аякс — нет, лучше не думать о себе с этим именем. Безопаснее. Чайлд сжимает губы в тонкую линию, чтобы не дать появиться усмешке на губах. Он не ожидал, что Чжун Ли знает происхождение этого имени. — Очень хорошо, Чайлд. Меня зовут Чжун Ли, — он опускает голову, и Чайлд, не думая, копирует этот жест. Прежде, чем он успевает открыть рот и сказать, что это не было проявлением почтения или знаком уважения или чем-то ещё, Чжун Ли указывает на стол с травами напротив кровати. — Ты что-нибудь знаешь о травах, или мне поручить Ци Ци заживить твои раны? Неожиданно воспоминание о ножах, врезающихся во внутреннюю сторону его бедер, вспыхивает в голове Чайлда, согревая его щеки. Чжун Ли хмыкает, как будто бы видит обеспокоенность Чайлда, и его румянец сгущается — он ведь сказал, что нашел его, да? Скорее всего таким же обнаженным, каким он был в течение ритуала. — Я поручу Ци Ци сделать бальзам для твоих ран, и скажу, чтобы она позволила тебе нанести бальзам самому. Тебе, — запоздало добавляет он, — понадобится помощь с ранами на спине. На этом он поднимается, и Чайлд задерживает дыхание, пока тот не выходит из комнаты. Из того, что он узнал путем простого наблюдения, он может сказать, что ни Чжун Ли, ни Ци Ци не намерены причинять ему вреда. Дверь не заперта и, кажется, даже не может быть заперта — и помеха, и помощь в зависимости от того, что он будет делать. И делать он будет — со вспышкой раздражения предполагает, что... ничего. Волна боли сильно ударяет по нему, но она не имеет ничего общего со всеми его ранами на теле, — у него никого и нигде нет. Ничего. Его считают мертвым, насколько он может судить. Никто не скучает по нему и никто не ожидает его возвращения. Он тяжело ранен, едва ли он может двигаться без ещё более ослабляющей боли. Его тело трясет при любой попытке пошевелиться, его дыхание прерывается, когда он не может усидеть смирно, что невозможно. Даже сейчас по его руке течет кровь, кожа только что содрана и болит при каждой попытке пошевелить рукой. Он не хочет думать о том, какие же ещё действия снова открыли раны, какие из них снова окрашивают в красный очевидно заимствованную одежду на нем. Какие из них кровоточат на ногах прямо на кровать под ним. Нет, самое стратегически верное решение сейчас — это оставаться здесь так долго, пока он не почувствует опасность. Они хотят помочь ему выздороветь, и это то, что ему нужно, несмотря на то, что ему до жути хочется убежать от тех, кого он не знает, кому не доверяет. На этом моменте его мыслей возвращается Чжун Ли с Ци Ци подле себя, и девочка подбегает к столу и начинает что-то смешивать, что Чайлд не видит. Чжун Ли стоит в дверях, сложив руки за спиной, ожидая. Его взгляд случайно пробегается по Чайлду, но в основном он наблюдает за Ци Ци. Будь Чайлд способным нормально двигаться, он бы подошел к ней и посмотрел из-за плеча, что она там делает, — лучше знать наверняка, что кладут в этот бальзам, упомянутый Чжун Ли ранее. Но двигаться так невозможно, он проверяет это, аккуратно вытянув руку. Это посылает вспышку боли, которая заставляет его втягивать воздух, что — к сожалению, — привлекает внимание Чжун Ли. Уголки его губ опускаются, а на лбу появляется хмурая складка. — Не двигайся. Твои раны слишком свежие, — не просьба, а команда. Чайлд стискивает зубы, делает так как ему говорят, только потому что сделать иначе было бы полной глупостью и вызвало бы ещё больше проблем. Он дожидается, пока Ци Ци заканчивает делать, что она делала, передает миску Чжун Ли. Он забирает её, кивая с благодарной улыбкой, и она оборачивается, чтобы помахать Чайлду, идя к двери. — Пока, Другой Зомби! Ци Ци сделала для тебя лучший заживляющий бальзам, — Чайлд моргает, смотря на неё, перечитывает надпись на её голове, когда она выходит за дверь. Чжун Ли качает головой с всё ещё мягкой улыбкой на губах, садясь на край кровати. — Она… — начинает Чайлд, прерываясь из-за сухого кашля. В этот раз он не такой сильный, но это не останавливает вспышки боли на каждом из его порезов. Когда он снова смотрит прямо, Чжун Ли опять нахмурился. — Я принесу ещё воды, как только нанесу бальзам, — говорит он, — И да, она зомби. Ты — нет, — добавляет он, как будто бы разъяснения вообще требовались. Чайлд изгибает бровь, надеясь полностью выразить своё «нет, конечно же», но Чжун Ли либо не понял его, либо предпочел игнорировать это. Вместо этого он смотрит на Чайлда с нарочито нейтральным выражением. — Мне нужно снять твою рубашку, — паника зарождается в Чайлде под замедляющийся ритм сердца, возвращая его в состояние настороженности, — Если, конечно, ты не справишься с этим сам, — в его голосе слышится нотка неверия, и это мотивирует Чайлда — он двигается осторожно, медленно, каждую минуту проверяя, что боль всё ещё выносима. Когда его кожа покрывается холодным потом от попыток совладать с болью, когда его дыхание неровное и прерывистое и когда его рубашка наконец сползает с его плеч, он расслабляется. Смотрит на Чжун Ли, стиснув зубы. По крайней мере, он всё понимает, — и не упрекает Чайлда в его лишь наполовину успешной попытке. Он встает, направляется за спину Чайлда. Присаживается там на кровать, и все чувства обостряются, чтобы убедиться, что он не сделает что-то ещё, кроме как стянет с него рубашку. Забота, с которой он всё это делает раздражает — опять же, почему этого случайного человека интересует, ранен Чайлд или нет? Просто добрый самаритянин? Очень вряд ли, но он не может представить иное разумное объяснение. Он внимательно следит за рубашкой до самого пола и замечает следы крови на ней. Часть его сознания хочет посмеяться над Чжун Ли за его выбор дать ему белую одежду, прекрасно зная, что его раны могут вновь открыться и кровоточить. А потом его голова становится совсем пустой, всё из-за прохладных рук, проводящих легко по коже, посылающих острые уколы боли вдоль позвоночника всего на мгновение перед тем, как обратить эту боль в более тупую и немую. А ещё становится прохладно там, где Чжун Ли наносит заживляющий бальзам. Чайлд медленно выдыхает — это дается ему намного легче, чем было до этого. Он на пробу двигается, когда Чжун Ли отстраняется, выдыхает облегченно, находя боль терпимой. Прохладные пальцы возвращаются, проводят вдоль линии пореза на его грудной клетке. — Ещё один интересный символ, — замечает Чжун Ли, и мышцы Чайлда напрягаются под его руками, — Ах, — говорит он, и Чайлд стискивает зубы: не время оступаться, выдавать информацию, которая могла бы привести соплеменников обратно к нему, которая бы оповестила их о том, что он всё ещё жив. — Я либо надавил на больное, либо… — хмыкает он, осторожно касается позвоночника Чайлда, — Всё-таки надавил на больное, — Чайлд заставляет себя сконцентрироваться на дыхании, держать его ровным и спокойным, — В любом случае, кажется, я закончил. Я надеюсь, — добавляет он, вставая, — что если ты будешь аккуратен, то сможешь достать до ран на задней стороне шеи. Он ставит чашу с бальзамом — всё ещё почти полную — на кровать перед Чайлдом. — Я покину тебя на какое-то время, чтобы ты мог обработать оставшиеся раны в приватной обстановке, — щеки Чайлда зарделись от некоторого подтекста, тонкого намека, что Чжун Ли знает, о каких ранах идёт речь и где все они находятся. Но он больше ничего не говорит, с одной стороны он до сих пор не уверен, сможет ли сказать хоть что-то, а с другой он не хочет как-либо обидеть Чжун Ли. Как бы не была ненавистна эта мысль, но он всё ещё зависит от милости этого мужчины. Он ждёт, пока Чжун Ли покинет эту маленькую комнату, пока не убеждается, что за дверью тихо и никто спонтанно не ворвётся сюда. Затем он начинает со своих ладоней. Мазь успокаивающая и обезболивающая, справляется со своей задачей на ура: делает боль в его руках терпимой до той степени, что забота о своих же руках не кажется непосильной задачей. Это конечно трудно, требует от него терпения, неторопливости в движениях, пока порезы одной из рук полностью не покрываются бальзамом. Со второй рукой дела идут быстрее. Без раздумий он покрывает мазью созвездие Властелина Камня на своей груди, к его облегчению это не так ужасно больно. С задней стороной шеи всё получается куда медленнее, ведь даже мазь не полностью притупляет боль в его руках, пока он тянет их за голову. Но он справляется сам, потому что при другом раскладе пришлось бы звать Чжун Ли или Ци Ци, а он отказывается так делать. В этот момент он решает, что ему нужен перерыв — перерыв, который, к сожалению, подразумевает под собой только… спокойно посидеть. Позволить мази сделать своё дело и смягчить боль, какую возможно, и сильно не думать о том, какая ещё задача стоит перед ним. Он не совсем уверен, что сможет снять штаны без чрезмерной боли. Но опять же, мысль о других вариантах подталкивает его к действиям, и из-за этого теплеют щеки. Он не намерен позволять Чжун Ли снова видеть его обнаженным. Определённо не для того, чтобы нанести мазь… Нет, он не намерен даже думать о таком. Чайлд сосредотачивает всё своё внимание на том, чтобы аккуратно наклониться чуть-чуть назад и немного сдвинуть свободный пояс штанов. У него понемногу получается, ровно до того момента, пока съехавшая ткань вокруг его бедер не посылает свежую волну боли по телу, от чего он резко садится прямо и ждёт, переводит дыхание перед следующей попыткой. С коленями приходится повозиться, и он бесконечно рад, что бальзам притупил боль в его руках и ладонях — после нескольких попыток, ему, дрожащему и вспотевшему, удается опустить штаны до лодыжек и снять медленными и просчитанными движениями. И он опять прерывается, ждёт, когда дыхание успокоится, до тех пор, пока его руки не перестают трястись, чтобы ровно держать чашку без риска её уронить. Он начинает сверху, быстро обрабатывает порезы, ведущие прямо ко внутренней части его бедер, и игнорирует мысль о руках Чжун Ли в этом месте. Или вообще где-либо ещё. Он трясет головой, радуясь тупой вспышке боли от этого движения. Когда он закончил, осталась изрядная порция бальзама, и он накладывает ещё один слой на свои ладони для большего эффекта. Этим ранам, думает он, потребуется особое внимание. Именно в этот момент, когда он обнаженный, покрытый лечебной мазью, которую есть риск стереть, он осознает, в каком затруднительном положении находится. - Моракс помилуй, — ворчит он, радуясь, что слова не заставляют его легкие напрягаться. Особенно потому, что любой шум потенциально может привлечь внимание Чжун Ли или Ци Ци, и он не в состоянии что-либо с этим сделать. Он сглатывает, прикидывая, какие у него есть варианты. Первое — это, конечно же, попытаться накрыться. Но он рискует стереть всю мазь с себя, что в дальнейшей перспективе не очень хорошо. Выздоровление — сейчас его главный приоритет. Второе — это просто подождать. Вещество, кажется, высыхает в какой-то степени, судя по тому, что он уже нанес на руки, поэтому, возможно… — Чайлд? — стук в дверь, и Чайлд зажмуривается. — Не входи, — выдавливает он из себя, достаточно громко, — по крайней мере, он так надеется, — чтобы Чжун Ли услышал. После недолгого момента борьбы с собой, чтобы достать штаны, которые оказались у изножья кровати, он медленно выдыхает: дверь остается закрытой. Но всё же желудок скручивает узлами, и он задерживает дыхание, ожидая. — Я принес тебе ещё воды, — вода, в которой Чайлд так отчаянно нуждается. Его взгляд пробегается по комнате, как будто это даст ему хоть какое-то понимание того, как выпутаться из этой ситуации. — Я только немного приоткрою дверь, чтобы поставить воду. В груди Чайлда бьется паника, но он не может что-либо возразить: ему нужна вода, — а Чжун Ли не намерен входить. Не в силах что-либо ещё сделать, Чайлд стискивает зубы. — Хорошо, — наконец выдает он, когда становится понятно, что Чжун Ли ждёт его разрешения. Дверь открывается со скрипом, и появляется рука Чжун Ли. Он ставит чашку прямо за дверью, и затем медленно закрывает её, а из Чайлда вырывается рваный вздох. — Пожалуйста, попей, — говорит Чжун Ли через дверь, как будто Чайлд сделает иначе, — Ци Ци ещё приготовит немного еды, но ей поручено не входить к тебе без разрешения. Чайлд сжимает губы в линию, медленно выдыхает: даже учитывая, что их по сути ничего не останавливает от того, чтобы заходить к нему, когда вздумается, мысль о том, что они хотя бы пытаются дать ему немного личного пространства, немного обнадёживает. — Спасибо, — выдавливает Чайлд, и только после этого тихое шарканье шагов означает, что Чжун Ли ушел. Чайлд смотрит на чашку на полу, собираясь с силами, чтобы её поднять.