Взлетая выше облаков

Кучевые облака отражаются от водной глади грязной лужи, в которую по неосторожности ступает нога в лакированной туфле. Брызги пачкают натертый до блеска носок. Образ полной Луны, сияющей на самой верхушке небосвода, расплывается и исчезает под чёрной подошвой. Обладатель дорогой обуви и синих, как море на красивых картинах, висевших в коридорах приюта, брюк толкал перед собой маленькую инвалидную коляску, в которой, словно принцесса, восседала девочка лет пяти. Лимонное платье фасона золушки, русые волосы, спускающиеся воздушными кудрями до плечей, и плюшевый кролик во фраке без задней лапки. Рядом с лакированными туфлями, обходя каждую лужу на асфальте, элегантно вышагивала пара балеток цвета молочного шоколада. Я ни разу не видел настоящее море, но всерьез увлекался историями о мореплавателях. У меня никогда не было своей игрушки, ведь в приюте не существует понятий: «мое», «личное», «то, чем пользуюсь только я». Я никогда не ел молочный шоколад, и тем не менее был уверен, что он очень вкусный и сладкий, прямо как жизнь этой невысокой женщины в балетках. Такими я впервые увидел свою будущую семью: две с половиной пары обуви, двигающиеся по мокрой дороге в сторону парадного входа. - Адам, не отставай. Чёрный ход в другой стороне. - я продолжал смотреть на толпу богачей, что нескончаемым потоком блестящих нарядов тянутся в здание напротив. - А, вот в чем дело. Послушай, нам туда путь заказан. Ты ещё посмотришь на всех зрителей со сцены, не переживай об этом. Воспитатель хватает меня за запястье, утягивая за собой. Впереди бегут такие же, как и я, сироты, весело смеясь или взволнованно перешептываясь - в этот вечер наш приют хватается за тонкую ниточку, ведущую к горам богатства. Благотворительные акции проводятся не так часто, а потому попасть в число счастливчиков очень нелегко. Приюты, чьи воспитанники лучше всех проявят себя на концерте и больше остальных понравятся меценатам, получают чек с цифрой, название которой я даже не знаю. Каждому кандидату выделили по маленькой комнатке, где дети должны были оставить вещи, размяться, распеться, в общем, приготовиться к номеру. Я прижимаю колени к груди, пряча их в безразмерном растянутом свитере. Сидеть на полу холодно и неудобно, но ничего лучше этого сейчас не придумаешь. Кончиками пальцев я медленно веду по поверхности под собой: твёрдому шершавому бетону. По телу бегают мелкие-мелкие мурашки, начиная от копчика и заканчивая затылком. - Говорят, в первом ряду будет сидеть настоящая прима! - Бывшая. Не ври людям. Две кучерявые девочки, Энн и Сью, как зеркальное отражение друг друга, крутятся около меня уже пятнадцать минут. Невозможно вспомнить хоть раз, когда они сошлись бы во мнениях. Единственное, что объединяло девочек помимо внешности - это скрипка. Они были лучшими в приюте, ведь никто больше и не играл. Я слушал их в пол уха, опустив лицо вниз, а потому не заметил, как подошел воспитатель и грудным пугающим басом загромыхал над нами: - А, ну, шли отсюдова! Живо в свой угол и готовиться! - близняшки взвизгнули и тут же умчались в противоположный конец зала. Секунда и заросший бородой мужчина отвешивает мне подзатыльник, от которого на мгновение темнеет в глазах. Здесь нас не видят все эти толстосумы, так что никто не станет поддерживать спектакль заботы и ласки. - Паршивец, холодно ему, видите ли! Пшел вон на разминку, заодно согреешься. - он захохотал настолько громко, что казалось штукатурка сыпаться начнёт. Подобие лебединого озера - никак иначе наш номер было не назвать. От оригинала остались лишь музыка и построение в линеечку, остальное кубарём катилось коту под хвост. В танце участвовали все, кто не успел вовремя сбежать: мальчики и девочки, одетые в белые шорты и юбки соответственно, толстые и худые, высокие и низкие, совсем маленькие, для которых это мероприятие было сродни празднику, и рано повзрослевшие подростки, что мечтали только о скором конце мучения. Нас выстраивали в шеренгу не как следовало, - по росту - а наоборот, в разброс, делая нечто похожее на кривой забор. Это построение, также как и разномастность состава, играло особую роль: так руководители вызывали жалость публики и тем самым повышали шансы на выигрыш. - Эй, оборванцы! Пулей переодеваться и чтоб через минуту готовы были на сцене! - наша группа вяло поплелась в сторону сумок. - Я сказал: «Пулей!», сопляк! - в этот раз под горячую руку попал пухлый мальчонка. От пинка он споткнулся, с тяжелым стуком ударившись коленями об пол. - Вы там, с пиликалками! - Энн и Сью подпрыгнули на месте. - Ваш выход после птичек, не задерживаться! Зал, где проводился концерт, погрузился в полумрак и только первые два ряда, косо попадавшие в свет прожекторных ламп со сцены, можно было хоть как-то разглядеть с высоты помоста. Мы - бедные агнцы Божие играли радость и счастье, вызывали сострадание, чтобы заставить сердца сидящих внизу таять и желать стать спонсорами нашего светлого будущего. Жаль только, что они не знали или просто не хотели брать во внимание, куда на самом деле уходят их денежки. Свет. Музыка. Поскакали. Наш паровозик сирот прыгает вперёд-назад, туда-сюда, очерчивая нелепыми движениями зигзаги, которые должны быть прямыми. Я один из немногих, кто слышит такт и старается в него попадать. Но это скорее минус, чем плюс, потому что милый толстячок, неуклюжая долговязая девочка и другие им подобные личности отдавили мне каждый палец на ноге, основательно расплющили мои стопы, по несколько раз для верности толкнули локтями в бока… Отдушиной положения служила та самая семья, на которую я засмотрелся на улице. Они сидели в первом ряду. Среди одинаковых круглых столиков, где наигранно восхищенно хлопали длинными ресницами дамочки в золотых украшениях, в платьях, блестящих тысячами бриллиантами, эта семья выделялась своей искренностью. Зацепившись за них взглядом, я больше не обращал внимания ни на что. Девочка в инвалидной коляске с придыханием смотрела на то, как подобие лебедей делает невозможные, запретные для неё движения. В таком же воодушевлении была и мать, но ее взор следил лишь за мной. Только за мной и от этого хотелось выкладываться из-за всех сил, ведь никогда раньше я не чувствовал себя особенным, выделяющимся из этой серой, грязной массы обделённых, таким, таким… Таким счастливым… Но счастье всегда длится лишь мгновение. Музыка затихает, мы уходим со сцены и все возвращается: холодная реальность, крики ребятни, ругань воспитателя, безразмерный свитер и сборы обратно, в приют. Главный приз прошёл мимо, как, впрочем, и в прошлый раз: ни лебеди, ни скрипачки не удостоились максимальной зрительской симпатии, уступив коррекционной школе для глухонемых. - Сопляки, забудете хоть что-то - будете голодать неделю! Дрянные сироты! Лишили меня заслуженной премии! Воспитатель гневно отчитывает нас, затем кого-то в телефоне и приказывает разворачиваться кругом. Автобус подъехал со стороны главного входа, наотрез отказываясь огибать здание. Холл встретил высокими колоннами, толпой бизнесменов с семьями в темных пальто и ужасным смогом из смеси тысячи туалет вод. Сироты, раскрыв рты, уставились на свои отражения в потолке, а, попривыкнув, стали корчить туда смешные рожицы. - Милые, не отстаём, держим строй. Мальчики, прошу, помогите Энн и Сью со скрипками. Мужчина взял за руку первого попавшегося ребёнка, коим оказался получивший перед выступлением смачный пинок пухлый мальчонка, и улыбнулся проходящей мимо леди в изумрудном колье. - Нашла! Я нашла тебя! Передо мной останавливается пара балеток цвета молочного шоколада. Я отступаю на шаг, не в силах вымолвить ни слова, в то время как женщина стискивает меня в объятиях, обхватывает мои руки в кокон из своих тёплых ладоней, готовая в любой момент начать их целовать. Я косо поглядываю на удаляющуюся вереницу детей, не заметивших моего отсутствия. - П..простите, там… - О, Боже, я спасена! Я нашла тебя, нашла, нашла! Та самая бывшая прима, на пике своей карьеры сломавшая бедренную кость в трёх местах от падения с лестницы, вскоре усыновила меня. После травмы она впала в депрессию, но, к счастью, незадолго до этого на одном из званых вечеров познакомилась с будущим мужем, от которого через год забеременела. Когда на узи показали девочку, восторгу Мадам не было предела: она строила грандиозные планы, расписывала каждый год, нет, каждый день, каждую минуту ещё нерожденной дочурки, чтобы сделать из неё непревзойдённую балерину и довести до самой вершины славы. Безумная сладость предвкушения и такая же безумная любовь к собственному чаду испарились, стоило впервые матери взглянуть на Дину. Чёрная завеса, ещё гуще и непрогляднее, чем раньше, повисла над бедной женщиной. У Дины было все, чего она хотела: красивые платья, игрушки, сладости, но не было материнской любви. Отец, будучи на работе круглыми сутками, не мог даже при всем желании подарить недостающего чувства. В этом мы с ней похожи…