Взлетая выше облаков

Мы подошли к лестничному пролету, когда Филипп закончил.   - Адам тогда помог меня донести, так мы с ним и познакомились. И как можно догадаться, нас с Симой взяли. – парень засмеялся. Мне было не смешно ни капли.   - Тебя не наказали за драку?   - Никто не сказал, что я ее начал. Наверное, потому что меня первого уронили и только потом я оседлал этого ублюдка.   Филипп попал в мой класс лишь в старшей школе, так что я понятия не имела обо всем этом. Тем более, в тот период случилась трагедия с сестрой. Если внутри у нас была бы кинопленка воспоминаний, то те дни попали бы в засвет. Я училась с самого начала только с Ликой, ну, и Алексом, остальных знаю лишь поверхностно, так что нечего говорить о параллели. Хотя, я теперь немного жалею об этом.   - Марс! – Филипп снял одиноко сидящую игрушку и отряхнул от осевших пылинок. – И кто тебя сюда приволок? – парень подкинул красный комок в воздух и поймал. Повторил раза три, запуская Марса все выше.   - Филипп, можно еще один вопрос?   - Ась?   - Почему ты до сих пор не поговорил с Симеоной? Ну… О том, что к ней чувствуешь.   Мы направились обратно к актовому залу, а точнее к малому спортивному залу, вход в который был за кулисами сцены. Там нас должна красить мама Симеоны, там же висят наши костюмы и будет висеть мое шикарное красное платье.   - Не знаю, просто меня и так все устраивало. Мы учились вместе, живем рядом, видимся на репетициях через день. – танцор нес Марса на вытянутых над головой руках и смотрел только на него, шагая почти вслепую. – Да и нельзя с одноклассниками, сама знаешь.   Негласное правило: не заводи отношения с тем, с кем учишься. Проверено поколениями – ничего дельного из этого никогда не выходит. Все, кто пытался, расставались через пару месяцев максимум, и хорошо, если оставались друзьями. Лика – живой этому пример. Но Филипп уже два года как не одноклассник Симы, мог бы и попытаться. Впрочем, не мне рассуждать на эту тему. У самой то никогда отношений не было, да и не хочется пока что.   Я больше не стала мучить собеседника расспросами. Мы вернулись в актовый, Филипп раздвинул передо мной шторку кулис, за которой скрывалась белая деревянная дверь с приклеенным изнутри расписанием номеров. В малом спортивном зале стены выкрашены в насыщенный синий, как кожа китов на картинках в детских книжках. Вдоль ближней стены тянулась вереница окон с витиеватыми решетками, защищающими стекла от летающего здесь в учебное время мяча. На шведских стенках и передвижных станках висели чехлы с костюмами – мы их еще вчера перенесли сюда.   Помню, как в средней школе мы сдавались здесь нормативы, играли в вышибалы – я часто специально подставлялась, чтобы быстрее уйти на лавку, а вот Лика уклонялась до последнего. Иногда, когда на улице шел дождь или большой зал был занят какими-нибудь соревнованиями, в малом проходили торжественные линейки. Наш класс редко награждали, потому что активности в жизни школы мы проявляли немного, но уж если давали в руки грамоту, то шуму было на тысячу децибел.   В помещении нас было пока только трое: Симеона с покрасневшими глазами и кончиком носа, делающая хореографию у подоконника, потому что шведская лесенка была полностью завешена; женщина с русым каре, что сидела полубоком к окну и рисовала стрелки какой-то одиннадцатикласснице. Эта женщина, по всей видимости, мама Симеоны, хотя внешне они совершенно не похожи. У моей ровесницы европейский типаж, а у старшей – чисто азиатский: узкий разрез глаз, желтоватый оттенок кожи, маленькая ножка, не более 35 размера… Только нос был сильно схож. Возможно, цвет волос у Симеоны тоже от мамы, но из-за милирования я не могу сказать наверняка. Интересно, как выглядит ее отец? Наверное, она вся в него пошла.   - О возрадуйся! Блудный сын вернулся! – Филипп летящей походкой пересекает зал и протягивает Марса хозяйке. Он пытается погладить подругу по голове, но та сбрасывает чужую руку.   - Донь, ты бы хоть поблагодарила. Ай, смазала!   - Да не стоит, это даже не столько моя заслуга, сколько Эммы.   Меня наконец удостоили внимания. Симеона шмыгнула носом, развернулась, что-то поискала в рюкзаке и протянула мне. Плитка шоколада с печеньем.   - Спасибо. – тихо проговорила она.   - А мне? –вклинился Филипп. – Что мне причитается за помощь?   - Есть еще одна.   - Фу, я же не ем сладкое! Тебе то не знать! – Симеона пожала плечами и ухмыльнулась. За это время ее мама закончила макияж, отпустив сияющую довольной аурой девочку. Женщина повернулась к нам, а точнее ко мне, и кивнула на стул, приглашая присаживаться.   - Пошли репетировать. Мне нужно успокоиться и выпустить пар. – Симеона схватила Филипп за локоть, оттаскивая на центр. – Но помни, если вздумаешь дурить…   - Да-да, ты мне плечо доломаешь, я помню! – парень закатил глаза. – Давай с поддержки, мне лень шажманы прыгать.   - Ты же тоже в этом номере участвуешь? – спросила меня мама Симеоны. Я кивнула, откладывая шоколадку в сторону. От женщины пахло духами с цветочными нотками. У нее на шее я насчитала четыре родинки.   Мне наносили боевой раскрас около пятнадцати минут. На самом деле, вышло очень красиво: аккуратные поднятые чуть вверх на концах стрелки, подкрученные ресницы, серебряные блестки не только на веках, но и на висках. Мама Симеоны после макияжа сделала мне волны плойкой и зафиксировала все лаком.   Время близилось к вечеру, народ наплывал, ларьки на улице потихоньку закрывались. Но только те, у которых не нашлось сменщиков. Многие братья, сестры, младшие друзья с удовольствием перенимали главенство над развлечениями. Это и возможность заработать для них, и способ продлить праздник. После церемонии вручения аттестатов гуляния продолжатся даже активнее, чем днем. До восьми родители еще будут сдерживать своих выросших малышей фотосъемками, ностальгическими разговорами, но потом все равно уйдут, а их любимые чады пустятся во все тяжкие. Главное, чтобы никто с крыши не свалился, а то в прошлом году были смельчаки, что залезали туда – теперь выход наверх наглухо закрыт.     Нужно спускаться за платьем, его мне должны занести родители. Но только я протискиваюсь сквозь очередь на макияж к двери, как мне навстречу выходит Лика, несущая два чехла: фиолетовый – ее, черный – мой. Она выглядит немного измученной, но в то же время очень довольной.   - Встретила твоего папу, он мне передал. – Лика всучила мне платье. – Да уж, ну и очередь! Хорошо, что я сама накрасилась.   У моей подруги тени трех оттенков коричневого. У нее на веках получился переход из цвета темного шоколада в молочный. Платьем Лика похвасталась еще при примерке в магазине. Оно чуть светлее стен вокруг нас, свободное в пол с голубой блестящей сеткой поверх шелка. Моя подруга никогда не ходит на каблуках, хоть и комплексует по поводу роста, но сегодня особенный случай. Сегодня все не как всегда, сегодня все необычное, волнующее, а оттого ценное. Какой бы была моя сестра на выпускном? Наверняка одела б коктейльное платье, белое или черное, а может черно-белое, распустила бы свои горящие локоны в пол, постоянно смеялась бы, утащила бокальчик шампанского еще до начала празднества и танцевала б вальс с самым красивым мальчиком на параллели или даже отказала бы всем и выбрала папу. Ей бы признались в любви, скорее всего не один раз. Она получила б свой диплом с парочкой четверок, но мама не ругала бы ее, а наоборот, гордилась. Но этого не произойдет. Моя сестра застряла в семнадцати годах, так и не дождавшись выпускного. А я здесь и сейчас буду праздновать за двоих. Буду исполнять мечту каждого ребенка и становиться взрослой.   Я выторговала за подаренную Симеоной шоколадку место в очереди к плойке, делая это не для себя, но для Лики. Парней выгнали в танцевальный зал, давая всем выступающим девушкам спокойно приготовиться. Некоторых спровадить было сложно, но, когда пришла Мадам, их след мгновенно простыл. Я долго мучилась с портупеей и крыльями, которые какой-то гений согнул пополам и сложил в коробку, отчего каркас примялся и не хотел расправляться обратно. Симеоне не повезло точно так же. Только она это узнает гораздо позднее, когда переоденется в третий раз. Благо, у меня всего один номер.   Я вышла в актовый зал. Родителей еще не запускали, так что среди океана стульев было занято от силы пять-шесть островков. Эди настраивал музыкальную аппаратуру, микрофоны, какая-то девочка с параллели колдовала над светом. Том зевал, сидя около пианино, а рядом с ним стояла знакомая инвалидная коляска, развернутая ко мне спиной. Дина показывала пианисту свои рисунки. «Как там Персик поживает?» - мне хотелось выйти и поговорить с сестрой Адама, но я решила не показываться в костюме раньше времени и вернулась в синие стены.   - Ты разогреться не планируешь? – ангелок подошла ко мне, поправляя чокер у меня на шее, чтобы красный камушек лег точно на середину. – Скоро начало. И да, увидишь Адама, передай ему, что вальс будет с точки – там какая-то заминка в аппаратуре и включается только обрезанная версия.   - Хорошо, но ты же его раньше встретишь, на первом же номере.   - Ага, только мы с разных сторон выходим. Или предлагаешь во время танца болтать? – Симеона хмыкнула, но без злобы. – Я пошла к выходу, если циркач спросит.   За десять минут до начала в зал вернулся мужской пол. Я четко вижу Адама, Филиппа, мучающего Эди расспросами про кошачьи роды, Элизабет, повторяющую текст песни, Мишель, Макса, Саманту и конечно же кружащую рядом со мной Лику, беззвучно читающую в сотый раз собственную речь. Она нервничает, это заметно, но я успокаивать не умею, могу сделать только хуже. Фраза: «Забей и не парься» редко кому помогает.   - Внимание! Внимание!   Пока я отвлеклась, Филипп успел поставить стул на лавочку, взобраться на него, плохо балансируя в лакированных туфлях, и начать призывать нас к тишине. Адам молча подошел сбоку и взялся за ножку стула, не давая акробату свалиться.   - Минутная готовность! Всем занять свои рабочие места! – все стихло. Слышно было, как за дверью рассаживаются родители и другие зрители. – Убедительная просьба выходить в кулисы ровно за номер, не ранее и не позднее. И еще, самое главное сегодня это… - парень многозначительно замолчал, позволяя толпе продолжить за него.   - Повеселиться?   - Выложиться на все сто?   Филипп отрицательно покачал головой.   - Главное, - он назидательно показал указательный палец. – Устроить шоу! Все обязаны запомнить этот день! Ведь это первый и последний закрытый показ нашей труппы: «Самый лучший выпуск в истории школы!» Давайте же оставим свой след в истории!   По залу прошелся одобрительный гул. Кто-то смеялся, кто-то свистел, кто-то кричал – Филипп умел настраивать толпу на нужный лад.   «Кричали девушки: «Ура!» и в воздух чепчики бросали», - вспомнились строчки русской классики, когда над моей головой пролетели чьи-то белые колготки. Восемнадцатилетний оратор спрыгнул с самодельного пьедестала, выскальзывая за дверь и теряясь в кулисах. Старшеклассники развеселились, забегали, но вскоре вновь успокоились и поспешили приготовиться к началу. Мой номер одиннадцатый, до него еще минимум сорок минут, так что я возвращаюсь к шведской лесенке, выискивая свободный угол для разминки. Речь от лица всех отличников по расписанию четвертая. Лика разговаривает со всеми, кто плохо стоит, улыбается натянуто, а ее листок с речью уже весь измялся по краям. Моя подруга впечатывает невидимую маску все сильнее, тщательно скрывая собственное волнение. Когда на сцену ступает третий номер, - песня в честь учителей – я подхожу ближе к выходу. Лика делает глубокий вдох-выдох с закрытыми глазами, шепча себе под нос: «Все получится».   - Ну, что, готова, мелкая? – Алекс опускает ладони на плечи отличницы, отчего та вздрагивает, будто от холода. Но у парня руки всегда горячие, она мне сама об этом говорила.   Я подымаю глаза на подошедшего и замираю в изумлении. Алекс в белом костюме! В белом! Это выглядит странно. Ему идет, но эстетика очень необычная. Представьте себе бизнесмена, но не такого смазливого с обложки журнала Форбс, который трясется над каждой акцией, а такого, который приходит в офис и, если заметит, как сотрудник таскает скобы из степлера, пригвоздит этим самым степлером ногу нерадивого клерка к полу. Примерно так. Красиво, но пугающе. Если бы не знала Алекса, не подошла ближе, чем на десять метров.   - А..ага. – рассеянно кивает Лика. Да что с ней такое сегодня, в конце концов? Моя рыжая подруга всегда уверенная, но сейчас сама на себя непохожа. Из зала доносятся аплодисменты. Лика, подобрав подол платья, выходит на центр сцены и встает напротив микрофона, выжидая, когда ведущий опустит подставку на уровень ее лица. Мы с Алексом вышли в кулису, чтобы мысленно поддержать. Лика крепко сжимала микрофон в руках, но не могла начать. «Вдох-выдох» не помогал. Из моря зрителей доносится легкое покашливание, тихое шушуканье и растущее нетерпение. А рыжик просто не может. Она просто не может произнести ни звука! «Почему?! Почему я стою, как вкопанная?! Черт,черт,черт! Надо начать, надо только начать...» - я читаю это по ее лицу, вижу сквозь вновь треснувшую маску, что стремительно осыпается невидимой крошкой на пол. - Дело плохо… - шепчу практически неслышно, но Алекс кивает. Кивает и тут же поднимается по лестнице. – Ты куда?! Спортсмен уверенно ступает по сцене. Испуганный карий взгляд встречается с успокаивающим бездонным черным. Алекс подходит вплотную, и Лике становится легче. Уже не так страшен весь этот внимательно пялившийся зал, болезненная скованность постепенно сходит на нет. С ним безопасно, но только ей. Парень притягивает микрофон к себе, не вырывая из рук разволновавшейся отличницы. Даже на каблуках она на целую голову ниже. - Простите за задержку! С вашего позволения, поздравительную речь от имени всех отличников и атлетов мы произнесём вместе. – едва заметный румянец выступил на лице Лики. Алекс говорил весело и легко, будто ничего не произошло. Дальнейшее приветствие прошло гладко. Выступающие по очереди говорили в один микрофон заученные монологи. У них даже получилось так, что эти самые предложения сливались в единый текст, как будто это и было так задумано. Никто из всех присутствующих никогда не узнаёт, что Алекс придумывал текст на ходу, чтобы тот подходил по смыслу ко всему сказанному Ликой. Да это никому и не интересно. Я вижу, как кисть Лики дергается в сторону сопровождающего, но замирает в паре сантиметров до нее, так и не дотронувшись. Алекс идет как ни в чем ни бывало, крутя большим пальцем свое серебряное кольцо. Моя подруга тоже возвращает искусственную улыбку на лицо и, кивнув мне на удачу, скрывается в толпе и в ней же утекает на лестницу. Не думаю, что стоит ее останавливать, по крайней мере не сейчас. Одни старшеклассники в зале сменяются другими. Те, кто задействован в нескольких номерах, уже без стеснения переодеваются здесь, забившись в углы для приличия. Мне ничего не остается, как активно разогреваться, чтобы выложиться на максимум. Так хочется показать себя на все сто, не важно, оценит ли это мама или нет, будет ли видеть на моем месте сестру или же ее фантазии уступят на этот вечер позицию реальности. Я буду стараться ради себя и точка. В помещении небольшая суматоха: кажется, кто-то потерял очки. Хорошо, что я на концерт надела линзы, а мои окуляры в надежном чехле. Словом, Том еще ни разу не видел меня без них. Ну, все бывает в первый раз. Симеона вбегает в зал со скоростью пули. Она переодевается быстрее, чем солдаты на нормативах, и матерится, когда достает помятые крылья. Мне страшновато к ней сейчас идти, но девушка сама приближается, разворачиваясь спиной в двух шагах от меня, чуть не ударяя каркасом с перьями. Меня захватывает странное чувство, словно попала в вакуум. Будто все происходящее не по-настоящему, будто я героиня кино, это все не со мной, не здесь, не сейчас. Хватит одного нажатия на нужную кнопку, чтобы перезапустить этот день, этот момент. - Выправи эту ерунду и пулей на другую сторону. – не люблю, когда мною командуют, только нынче не до моих прихотей. – Боже, почему нельзя поставить здесь кулер?!   Я осознаю себя собой, только стоя за кулисой рядом с Филиппом. Он держит меня за руку, но смотрит в противоположную кулису на ангелочков. Внутри разливается трепет, который всегда присутствует перед выступлениями на публике. Я давлю его мыслями о проделанной работе, повторяя про себя почти тоже самое, что и перед экзаменами. - Получай удовольствие. Представь, что танцуешь с тем, кто тебе дорог. – шепчет Филипп, на секунду сжимая мою ладонь чуть сильнее. А кто, интересно, мне дорог? Ладно, узнаем по ходу жизни. - И ты. Вдох. Музыка. Шаг на сцену. Шаг, разворот на месте, шаг. Я замечаю, что мелодия играет не из записи, а это Том перебирает пальцами по пианино. Косится на меня, но его взгляд не сбивает, наоборот, я неожиданно понимаю, что хочу, чтобы он смотрел. Волна в сторону, подтянуть ногу к себе, кокетливо улыбнуться зрителю. Нет, моя энергия направлена не ко всем, как бы странно это не звучало. Я танцую только для себя и немного для одного «человека», потому что… А почему же? Я опьянена танцем и плохо соображаю. Мной завладели эмоции. Взлет по лесенке, прыжок, маленький прогиб. Я усвоила урок и теперь не боюсь потерять позвонки. Мелодия ускоряется, слова льются из акапеллы, Филипп кружит меня вблизи от пола, параллельно заглядываясь на Симеону. Теперь я точно знаю: это не роль и не реальность, это все вместе. Он пленен и как дьявол из истории, и как мальчик из одиннадцатого класса. Шаг, поворот, вдох, прыжок, поддержка, шаг, выдох. На словах, призывающих бросить самоконтроль, парни меняются местами, а мы с Симеоной прыгаем наверх с лестницы. Мы делаем кувырок назад, обернув полотна вокруг кистей. Повисаем на них, шагаем по воздуху, как по тропинке, а затем я спускаюсь. Ангел остается наверху, фантастическим образом закручиваясь и, отпустив руки, остается парить в полумосте. Медленная часть в середине танца - гениальная вещь, не устану этого повторять. Падаю вперёд, ощущая тепло чужих рук на своей талии. Адам спокоен, я тоже. Мой ангел дергает назад, и я резко задвигаю полотна. Теперь мы скрыты от глаз зрителей. У меня есть всего мгновение, чтобы перехватиться повыше, прежде чем грянет сильный аккорд и Адам подбросит меня. Давно я не чувствовала себя так хорошо, так свободно! Будто пластиковые крылья вмиг превратились в настоящие. Я взлечу, да, я стану птицей! Меня ничто не остановит! Адам кидает меня к потолку. Я зажимаю коленками свисающего монстра, откидываясь назад сначала в лопатках, затем плавно переходя в поясничную дугу, и запрокидываю голову. Перед закрытыми глазами фейерверк, но без боли. Я полностью контролирую себя: тяну руку голубоглазому ангелу, и тот… Он проводит по моей ладони своей от начала и до кончиков пальцев! Я ощущаю себя самой лучшей искусительницей, которой удалось добиться невинного создания. Адам впервые сделал так, но и я только сейчас чувствую в себе столько энергии и очарования. Это звучит самовлюбленно, цинично – плевать! Сегодня мне нет дела до фильтрации своих мыслей – я отпускаю свою душу в полет! Поющий голос захватывает все вокруг: нас, сцену, бесконечные ряды стульев вместе с моими родителями, родителями моих одноклассников, друзьями, знакомыми, братьями и сестрами, учителями, завучами… Здесь собрались все, все смотрят на нас, завороженные, проникшиеся историей. А я являюсь ее частью и это не описать словами! Я делаю тоже, что и Симеона; она - тоже, что и я. Мы закручиваемся и отпускаем по одной руке, чуть склоняясь к залу через бок. Парни на краю сцены крутятся синхронно, зеркально отчеканивают точные пируэты. Филипп заканчивает вращение отводом рабочей ноги назад, резким переносом веса на нее и мелким прыжком на лесенку. Том сбавляет темп, голос становится все тише – вот он, финал. Я не закрою глаз, нет, не хочу, не сейчас. Адам смотрит на меня, готовый ко всему, но я не вижу его. Мой взгляд направлен вниз, только вместо светлых волос и ясных голубых глаз передо мной: зеленая радужка в окантовке серого кольца, две бледные точечки на носу, так похожие на веснушки, белая полоска шрама на виске и очки в тонкой оправе. Я шагаю в пропасть, не боясь упасть. За моей спиной крылья, я легкой снежинкой спускаюсь в чужие обжигающие руки и замираю. Зрители аплодируют стоя. Я дышу часто-часто, как после марафона, Адам тоже, но мы продолжаем выдерживать последнюю точку еще некоторое время, прежде чем выйти из образа и поклониться. По возвращению в спортивный зал мне хочется кричать. На все здание, пусть все услышат! У нас получилось! Мы сделали это! - Адам! У нас получилось! Мы сделали последний элемент! - Угу. – парень кивает и улыбается уголками губ. – Пора переодеваться для церемонии. Сердце бьется, как бешенное, но остатки разума командуют идти искать тихий безлюдный уголок, чтобы привести себя в порядок. Конечно, я бы могла последовать примеру остальных и переодеться здесь, только я уже проходила это на бальных танцах: любопытные взгляды падают на область ниже ключиц, что невыносимо раздражает. Я не виновата, что родилась с таким «достоинством». Танцевальный зал соединен с малым спортивным узким переходом, куда я и ретируюсь вместе с чехлом. Здесь едва ли могут развернуться два человека, поэтому никого тут нет. Широкие вырезы в стене справа закрыты такой же узорчатой металлической решеткой, что и окна в малом. Через них виден большой спортивный, в который после ухода родителей мы спустимся и начнем выпускной бал. Назвать то, что там будет происходить, подобным высоким словом, естественно, на самом деле нельзя. Наши дрыгания под музыку едва ли имеют хоть что-то общее с вальсом и минуэтом, исполнявшимися на балах, а выпивка, не ограничивающаяся предоставленным взрослыми шампанским и пуншем, убивала в первые же полчаса всякие манеры. Я краем уха слышала, как одноклассники поговаривали о виски, абсенте, каких-то синтетических коктейлях и другой сомнительной жидкости, кою они собираются пить и спаивать остальных. Тогда я и пометила про себя, что из чужих рук бокалы брать не буду, да и вообще лучше обойтись одним-двумя бокальчиками шампанского. В голову ударит быстро, но зато отпустит рано, до того, как кого-то потянет на подвиги. И говоря «кого-то», я не имею в виду себя. В переходе есть одна-единственная дверь слева, окрашенная в один цвет со стеной, а потому сливающаяся с ней. Она всегда была закрыта, но я вижу тонкую полоску света внизу. Любопытство берет верх. - Эй, аккуратнее! - Терпи, нечего было в драки лезть. В коморке сидели Симеона, отбросившая крылья, и Филипп. Девушка осторожно перебинтовывала сидящему плечо. Филиппу из-за открытых костюмов пришлось снимать перевязочный материал, а теперь, когда можно снова скрыть все рубашкой, бинты возвращают на место. - Чего на пороге встала? – Симеона, на оборачиваясь, обращается ко мне, щепетильно накладывая слой за слоем. – Хочешь переодеться, так заходи. Я молча прохожу внутрь. В маленькой комнатушке метр на метр одна лавочка и мерцающая лампочка на потолке. На полу кто-то нацарапал слово «помогите», видимо, решив стилизовать это место под локацию в квесте. Я спокойно стягиваю с себя костюм демона, долго возясь с застежкой чокера сзади на шее и портупеей. Кожаные ремешки – вещь, конечно, красивая, но весьма неудобная. Филипп шикает, когда Симеона для проверки шевелит его плечом в разные стороны. - Ты болван. Как еще смог с таким растяжением танцевать, спрашивается? – обладательница гетерохромии завязывает узелок на бинтах и посильнее затягивает. - Я не мог тебя подвести. - Ты хотел сказать «нас»? – спрашивает Симеона, но Филипп мотает головой. Я ускоряюсь, почти впрыгивая в платье. - Я сказал то, что хотел сказать. Заскакиваю в туфли и в прямом смысле слова сбегаю оттуда. Я лишняя в том месте в это время. Пусть поговорят спокойно, без моих ненужных ушей. Через разминочный есть возможность незаметно проскользнуть в ряды стульев для зрителей. В нише темно, и глаза не сразу привыкают к смене освещения. Я скорее на ощупь нахожу свободное место у самого края, падая туда. Из интереса оглядываю собравшихся: вот там сидят родители Лики, рядом – мама Симеоны, а через ряд – мои. Я не верю собственным глазам, когда около входной двери вижу широкополую фиолетовую шляпу с искусственными цветами. Не думала, что тетушка придет сегодня, учитывая обязательное присутствие матери. Мы сталкиваемся взглядами. Тетушка восхищенно смотрит на меня с десяток секунд, а потом словно вспоминает что-то и делает мне знаки, которые я принимаю за просьбу не раскрывать ее присутствие родителям. Что ж, решение весьма логичное. Я киваю и возвращаюсь в нормальное положение. Вовремя, потому что ко мне подкатывает Дина. - Классно выступили. Маме понравилось. - Правда? - Ага. Она всегда, когда довольна, встает первая и начинает хлопать. А потом уже за ней все остальные. – девочка крепко держит в руках альбом с набросками. – Том, кстати, все-таки сбился в середине. Хотя я ему говорила не отвлекаться! - Я все слышу. Пианист, собственной персоной, садится рядом со мной. На нем белая рубашка, классические брюки бледно-серого оттенка и галстук, завязанный точно кем-то другим, потому что Том как-то сказал мне, что не умеет его завязывать и учиться из принципа не будет. Он переоделся, как и многие, перед концертом. Помимо нашей «войны», где музыка шатена сливалась с голосом Макса, профессионально занимающимся вокалом,  Том играет, кажется, еще вальс, но до него два номера. В сумме три до конца, а потом церемония вручения аттестатов. Надеюсь, Лика не опоздает, для нее это звездный час, как-никак. У нас отличников всего пять на параллель, а не зубрил – только моя подруга. Наверное, именно поэтому на ее плечи возложили речь… Как она себя чувствует сейчас? - Ты безумно красивая. – шепчет Том, кладя ладонь сверху на мою. Она у него больше в длину, чем у Адама, и менее горячая. Я отдергиваю кисть машинально, не потому что противно, а из-за страха быть застуканной родителями. Лицо у мамы сегодня не внушает мне уверенности, хотя, спрашивается, отчего? Но лучше предусмотреть больше, чем недосмотреть. - Ты не видел Лику? Боюсь, как бы она, дуреха, вручение не пропустила. - Нет, я не выходил из зала с самого начала. – Том недовольно фыркает, возвращая отвергнутую конечность к себе поближе. Неженка. - Как она выглядит? – Дина листает свой альбом, будто ища что-то. - Ну, маленькая рыжая в голубом платье. Она речь отличников читала, точнее, пыталась читать. - А! Это к которой еще такой жуткий парень вышел? – Устами младенца глаголит истина… Алекс, прости, пожалуйста. – Я видела, как они мимо кабинета математики на этом этаже шли. Смотри, я их нарисовала. Дина показывает мне быстрый набросок Лики и Алекса на сцене возле микрофона. Нет четких деталей и лиц, но узнать их нетрудно. У Дины однозначно талант, жаль, что Мадам на нее внимания не обращает. Единственная надежда на Адама – может, ему удастся уговорить отчима помочь юной художнице раскрыть свой потенциал. Том пересаживается обратно к пианино, и в то же время ко мне проскальзывает моя потерявшаяся подруга. Ее спасителя не видно. - Ты где пропала? - Да нигде. – Лика улыбается так, как улыбается всегда и всем: ярко, счастливо, не по-настоящему. – Филипп таким кавалером выглядит, аж не узнать! Смотри! Я перевожу взгляд на сцену, куда под плавную мелодию выходят пары. Симеона в бежевом платье в пол идет под руку с нашим циркачом, которого, и впрямь, не узнать. С прямой спиной, статный, с уложенными гелем волосами и взором почти короля. И девушка рядом с ним смотрится самой что ни на есть королевой. Симеона делает поклон, принимает приглашение партнера, и их пара начинает вышагивать квадраты. Среди неуклюжей массовки, а по-другому остальных на их фоне не назвать, не остается сомнений в профессионализме этих двоих. Глаз не оторвать. После громких аплодисментов все участники спускаются вниз и рассаживаются. Центр сцены занимает главная завуч – пышная шестидесятилетняя женщина с постоянной укоризной в глазах и ярко напомаженными губами. Она всегда красится чрезмерно вызывающе, будто только так на нее обратят внимание. Говорит женщина тоже необычно, а именно отдельными словами, делая большие паузы между ними. Наши организаторы всегда стараются сделать ее речь как можно короче, дабы не утомлять ни себя, ни учеников. Когда я пришла в первый класс, она только заняла пост, и никто не знал о ее особенности, так что приветственное слово затянулось аж на целых сорок пять минут вместо предполагаемых пяти-семи. Я почти уснула стоя, но меня, маленькую и несмышлёную в передней линии, все время тыкала в спину сестра, чтобы я не опозорила имя семьи в первый же день. - Добрый. Вечер. В этот замечательный день. Все собрались не просто так. – я сдерживаюсь, чтобы не зевнуть и не запустить цепную реакцию. Лика рядом со мной поступает точно так же. – Пора провожать во взрослый мир. Наших. Замечательных. Выпускников. Том зевает. Сволочь, сейчас же все начнут! И я права: подхватывает Дина, за ней Эди на музыке и так далее. Когда мучение заключительным словом заканчивается, нас по очереди приглашают за аттестатами. Лике к тому же вешают ленту почета. Я рада за нее и не завидую – нечему. Хочу посмотреть на лицо моей мамы, но не нахожу ее в толпе. Папа фотографирует, тетушка сняла шляпу, но мамы нет. Она ушла? Правда ушла? Внутри ощущаю слабый укол обиды. Том берет меня за руку сзади, этого никому не заметно, но я чувствую и становится немного легче. Мы поем последнюю песню, разбредаемся к родителям. Я подтверждаю у папы уход матери. Он мне сказал, что ей стало нехорошо от скопления людей и она ушла домой. Теперь тетушка смело подошла ко мне, расцеловала, оставляя следы бледно-розовой помады на щеках. Она хитро сощурилась, заприметив Тома в толпе, и похлопала меня по плечу. Снимаемся на память с учителями, родными, друзьями. Кто-то плачет, кто-то смеется, кто-то целуется. Все невинно и трепетно, все так, как и должно быть по всем канонам. Они разрушатся на дискотеке, стоит взрослым попрощаться и покинуть стены школы. Я спускаюсь в большой зал не сразу, в отличии от Лики, которую ураган эмоций унес одной из первых. Не скажу, что она любительница выпить, но иногда – я научилась эту маску вычислять интуитивно – что-то происходит такое и ее ограничители слетают. Сегодня, похоже, именно это «что-то» есть. Я уже успела мельком узнать, что подготовили к выпускной дискотеке, но в красках наблюдаю лишь теперь, окунувшись в этот омут с головой. По правой стене стоит ряд из шести поставленных паровозиком столов с закусками в виде сушеных морепродуктов, пиццы, тарталеток, мясных и сырных тарелок, многоярусных подставок с пирожными, фрукты и другие мелочи, которые призваны не дать взрослым детям улететь с первого же бокала. На этих же столах еще аккуратно стоят бутылки с вином, пунш, шампанское – от родителей. В противоположном от двери конце фуршета парочка выпускников выволакивает из-под длинных скатертей ящики с виски, абсентом, джином и токсичной дрянью в неоново-желтой, зеленой и розовой обертках. - Не смей даже каплю этой отравы в рот брать. – Том решил сопроводить меня вниз и теперь легко проследил направление моего взгляда. – Галлюцинации и жуткое похмелье обеспечены. - Ты пробовал? - Один раз с дури. Больше не в жизнь! – он смешно машет руками и в наигранном отвращении закрывает ладонями рот. – Ты танцевать будешь? - Не знаю. Смотря, что поставят. - А что, например? – я задумалась. Мне резко захотелось побыть одной, так что надо было придумать что-нибудь посложнее. Не трудно догадаться, что Том побежит сейчас к Эрику просить поставить мою музыку. - Zico Chain. Том с серьезным лицом кивнул и зашагал в сторону диджейского стола. Zico Chain – рок-группа, совершенно не та направленность, которую ставят на дискотеках, поэтому уговаривать Эрика моя псинка будет долго, а я могу спокойно закинуть в себя кусок пиццы «Три сыра», налить вина и затеряться где-нибудь вблизи тарелки с виноградом. Что, собственно, и делаю. Там же нахожу Лику, едва не соглашающуюся попробовать розовый коктейль, но быстро дергаю подругу к себе, давая нравоучительный подзатыльник. Нечего брать неизвестную жидкость из чужих рук! Где вообще Алекса носит? Почему этот мафиози недоделанный не следит за раздачей особо опасного снадобья, покупка коего с вероятностью сто из ста не обошлась без его участия. Мы с Ликой удобно устраиваемся около фруктов и бутылки красного полусладкого, которая очень медленно пустеет. Причем, скорее за счет иногда подплывающих к нам с середины зала. Мне очень хочется смеяться, когда Том, пробравшись через толпу танцующих, с раздосадованным видом сообщает мне, что мою заявку отклонили. Я деланно вздыхаю, а Лику пробирает смех, которым сразу заражаюсь и я, и ничего не понимающий пианист. Вскоре мою подругу утаскивают зажигать, Том пропадает сам по себе, а я продолжаю растягивать всего второй бокал за час. Не хочу напиваться, тем более что ребята с танцев предложили ближе к рассвету пойти к реке и встретить его там. Сказали, что могут еще люди подтянуться, но в этом я глубоко сомневаюсь. По прогнозам на настоящий момент, после полуночи на ногах останется процентов двадцать-двадцать пять, из которых домой уйдет две трети. Впрочем, это не плохо. Сегодня наш день, стоит отжечь по полной. Когда, если не сейчас? О, кажется, Алекс на горизонте показался. Он выпинывает из зала первого перепившего, пока за ним хвостом бежит девчонка с окулярами больше, чем линзы в телескопе. Эрик меняет треки, чередуя медленные и зажигательные, чтобы у смотрящих – старшеклассников, ответственных за соблюдение более-менее порядка – была возможность засечь тех, кому стоит пойти подышать свежим воздухом. Я зеваю, отлипая от стены, и слегка теряю равновесие. Третий бокал ушел несколько быстрее, чем положено. Мне скучно: Лика давно затерялась в толпе, Симеона в окружении своих одноклассниц, Филипп тоже развлекается в центре, раздобыв откуда-то темные очки и стул и танцуя прямо на нем, Адам ушел домой сразу же, но обещал вернуться к нашему походу, Алекс тоже занят, да и с ним я не особо хочу проводить вечер. Вот с Томом еще возможно, но эта высотка пропала с концами. «Перейти ли, что ли, с вина на что-нибудь другое?.. Так, нет, Эмма, хватит тебе на сегодня, раз такие мысли в голову лезут». Резко вспоминаю про салют и проверяю время. Как раз кстати, осталось всего десять минут до начала. Вот и проветрюсь. Но как только моя нога пересекает порог спортивного зала, меня из темноты хватают за руку. Я испугано дергаюсь и меня сразу же отпускают. Том выходит на свет, сама серьезность, и снова стискивает мое запястье. - Пошли. - Мы куда? Салют же вот-вот начнётся! - бурчу я, а Том тянет вперёд по темным знакомым коридорам, коим, кажется, конца и края нет. Церемония закрытия - одно и самых долгожданных событий этого дня. На красочные искры в иссиня-чёрном небе соберутся смотреть все, даже те, кто очень пьян и едва стоит на ногах от усталости. Их дотащат на улицу остальные, просто потому что так надо. - Будет тебе салют. Переходы сменяются последней лестницей, ведущей на крышу. Не помню, чтобы хоть раз гуляла в этой части школы, но Тому все равно. Он на ощупь движется своим маршрутом, обходя скрипучие половицы. Удивительно, что в таком пыльном и забытом месте на нас ещё не напал призрак неупокоившегося учителя или ученика-второгодки, завалившего в очередной раз экзамены. - Какого мы здесь вообще делаем? Парень не отвечает, и я уже хочу вырваться, пойти, нет, побежать обратно, но невидимый замок громко щёлкает, а в лицо ударяет поток летней вечерней свежести. Прямо как тогда, когда я в одиночку совершила вылазку к тетушке, когда впервые повстречала этого двухметрового щенка. Я стою не в силах вымолвить и слова. С крыши открывается вид, что не опишет ни один поэт: море огней, простирающихся до горизонта и за него. Сверкающее россыпью маленьких алмазов небо кажется таким далеким и близким одновременно. Только протяни ладонь - схватишь хвостик Луны. Ветер шуршит листьями, как фантиками от конфет, а внизу свистят, галдят, смеются нетрезвые, но такие довольные выпускники. Счёт на секунды, вот он: завершающий эпизод детства. А я не могу пошевелиться. Волосы летят во все стороны, меня обнимают со спины, смыкают кольцо тонких рук на моей талии. Теперь я понимаю, для чего еще закрыли крышу – этот вид может свести с ума любого. - Ты прекрасна, Эмма. – Том шепчет где-то над моей головой. – Ты невероятная, правда. - К чему ты клонишь? Голос парня, как фоновый шум. Я не воспринимаю его целиком, поглощенная магией искр в небе. Из-за алкоголя в крови у меня развилось туннельное зрение, и Том не попадает в область моего внимания. Он что-то еще говорит, кажется, очередные комплименты и ванильную сладость, на которой я не заостряюсь. - Можно тебя поцеловать? – я отрываю взгляд от фейерверка и нехотя перевожу его на собеседника. Лицо Тома в пятнадцати сантиметрах от моего сверху, а его руки по-прежнему кольцом лежат на моей талии. Я слышу легкий шлейф вина, но белого, и апельсиновые нотки, исходящие от дыхания парня. - Раньше тебе разрешения не требовалось. – а внизу свистят все громче, крики сливаются в один бессмысленный счастливый шум. Я ухмыляюсь, моему плохо соображающему мозгу идея с поцелуем пришлась по душе. Пожалею ли я об этом потом? Возможно. Даже много вероятно, но кого волнует это «потом»? Есть только здесь и сейчас. И я целую Тома. И последняя гигантская вспышка загорается над нами… Мы спускаемся на улицу, чтобы выцепить оставшиеся прелести фестиваля. После салюта все ларьки закрываются, их хозяева забирают выручку, бросают столы и довольные расходятся, оставив уборку и прочие прелести «после пати» на завтра, а то и позже. Народ потихоньку снова возвращается в школу, дабы продолжить танцы, но уже не в полном составе. Часть покидает территорию для поиска новых приключений, часть, чтобы не нарваться на этих самых искателей приключений, тихонечко ретируется домой, а оставшиеся из тех, кто не желает больше танцевать, зажимаются по углам. Я и мой личный любвеобильный щеночек гуляем по аллее, а впереди в компании из двух наших одноклассников, пошатываясь, идет Алекс. Через пару минут навстречу нам из коморки появляется трезвый охранник. Ключи, прикрепленные за брелок-кольцо на карман куртки, звонко бряцают. Алекс, завидев мужчину, резко выпрямляется, тыкает под лопатками своих товарищей, отчего те тоже вытягиваются в струнку, и кивает охраннику, получая одобрительный кивок в ответ. Метрополитенец проходит в таком состоянии еще пять метров, после чего падает в ближайшие кусты, спугивая притаившихся за деревом голубков. Застанные врасплох старшеклассники синхронно взвизгивают и чуть ли не бегом покидают наше поле зрения. Том ведет меня за руку. Я не отдергиваю, даже если кто и заметит, не запомнит, или я найду весомый аргумент быстрее, чем оппонент скажет слово эндоваскулярный. Да, иногда медицинские термины могут сослужить добрую службу и в повседневной жизни. - Эмма! Эммочка, я соскучилась! – Лика налетает на меня со спины и повисает на шее. От нее за версту несет спиртным. – Эмма, а где ты была-а-а? Все веселье пропустила! - Фу, отцепись, же ты! Ты чего налакалась то? Вот знала же, что нельзя тебя одну оставлять – споить как нефиг делать. - Эм-м-ма-а-а! Я тебя так люблю! И Алекса люблю, и школу люблю, и Луну люблю… - Да поняла я, что у тебя сердце без конца и края, но все же отпусти меня. Том! Не стой столбом, помоги ее снять! - Вуить! – Лика упала спиной назад на Тома. Тот поддержал ее под руками и поставил обратно на ноги. У моей подруги на уголках губ блестели остатки ярко-розовой жидкости. – Эммочка, пошли танцевать! - Хватит тебе на сегодня плясок. – я в миг протрезвела. Нашла в карманах влажную салфетку и стала оттирать засохшее с губ Лики. Она морщилась, хихикала, но не сопротивлялась. И на этом спасибо. Лику шатало, словно неваляшку, из стороны в сторону. Она еле как дошла до школы, падая то на меня, то на Тома и при этом глупо посмеивалась. Галлюцинации, которыми припугнули меня в самом начале, к счастью, подругу не настигли. Ее бред был обычным бредом пьяного, но никак не сумасшедшего мозга. Том как-то пытался поддерживать бессвязный поток слов горе отличницы, я же сдалась после трех минут болтовни про одинокие звездочки, которым грустно, потому что друг от друга их разделяют сотни световых лет.  К полуночи значительно похолодало. Я не рассчитывала на затяжную прогулку сразу после салюта, так что ветровка осталась в рюкзаке в малом зале. Когда мы вернулись в родные стены, Лика пожаловалась на тошноту. - Тебе лучше отвести ее в туалет. – посоветовал Том, подталкивая несчастную ко мне. - И без подсказок знаю. Вали искать воду или хоть что-нибудь без спирта в составе, потом сюда тащи. И чтоб сам в рот не брал ничего! Достаточно мне тут одной неподъемной. Да благословит Господь проектировщика школы за гениальную мысль о женском туалете на первом этаже! Здесь, конечно, не родильное отделение - помещение стерильностью далеко не блещет, и все же мне не придется затаскивать на своем горбу подругу до третьего. Заталкиваю Лику в кабинку с указанием не выходить, пока вся дрянь не покинет ее организм. Две близняшки-блондинки из нашего класса рисуют ярко-красной помадой сердечки на зеркале с разводами. Они совершенно не обращают внимания ни на меня, ни на отнюдь не приятные звуки из кабинки, целуя измазанное стекло. У них на щеках сверкают остатки зеленого коктейля. Я открываю окно нараспашку, выпуская удушливый воздух. На подоконник падают крошки от старой краски. Небо сегодня такое чистое и красивое, что даже Марс видно. Звезд так же много, как и веснушек у меня на теле, а они рассыпаны и по плечам, и по спине, и на груди, помимо лица. Слышала когда-то такую теорию, что люди после смерти превращаются в звезды. Атомы наших тел покидают пределы планеты, скапливаются в космосе, смешиваются с пылью и происходит гравитационный коллапс газовых облаков, что приводит к образованию новых звезд. Уверена, сестра была бы рада, если б это оказалось правдой. Она грезила о полетах на другие планеты, о путешествиях сквозь скопления газовых светил, читала гороскопы и верила в предназначения свыше. Я считаю это шарлатанством, потому что глянцевые журналы и карты Таро обещали ей светлое будущее. Спустя двадцать минут Лика выходит и тут же высовывается наполовину в окно. Придерживаю ее за талию, чтобы моя горе-подруга не вывалилась. Близняшки, изрисовав зеркала вдоль и поперек, попытались переползти на оконное стекло, но я свободной рукой отпихнула их. То, как они после этого переглянулись, больше походило на игру в «зеркало», когда два человека встают напротив друг друга и повторяют движения, только здесь это выглядело гораздо правдоподобнее. - Я больше никогда не буду пить… - Лика жадно хватала ртом вечерний воздух. - Добавь: всякую дрянь и много. Хороший алкоголь надо пить в умеренных количествах, а не брать непонятно что непонятно от кого! Ну, все-все, вылазь. Том воды принесет. - Эмма, что делать, если тебя целуют? - Насильно? Бить. – я осмотрела Лику – платье чистое и это вселенская удача. - А если ты сама спровоцировала? - В этом случае радоваться или плакать, смотря с кем и пьяная ли. Кого ты спровоцировала? Лика молча вышла из туалета, натыкаясь на Тома и выхватывая, быстрее чем тот успел среагировать, минералку из его рук. Из дальнего конца коридора доносились звуки музыки, уже более спокойной, скорее для вялого покачивания в парах, нежели для чего-то иного. Я не стала переспрашивать подругу. Все ясно как день, точнее, как сегодняшняя ночь, кроме одного момента: чем Лика заставила себя поцеловать?  Алекс тот человек, которого никогда насильно не убедишь что-либо делать, если это не несет для него выгоды. Хоть какой-нибудь маломальской, и все же… Нельзя, конечно, такое творить, мне будет потом очень стыдно, – а может и нет – но в голову затесалась мысль, что было бы неплохо напоить Лику снова, но на сей раз нормальным вином или шампанским, и все-таки узнать подробности. Мерзко, соглашусь, только вот слишком интересно. Мы возвращаемся в спортивный зал, где, как я и предполагала, уставшие парочки медленно перетекают из одной части помещения в другую. Свет приглушили, теперь лишь центр впитывает холодный белый поток с потолка, оставляя периметр в приятной глазу полутени. В самом дальнем и невзрачном углу нахожу Филиппа и Симеону, закинувшую руки тому за шею и периодически пинающую парня в колено, чтобы тот не тянул ее к центру. Я попыталась двинуться к ним, но Том, что за все время присутствия Лики не издал ни звука, останавливает меня. - Пошли танцевать? – черт дернул кивнуть, потому что меня сразу же потащили в эпицентр неумело вальсирующих.

Луна, ты хочешь быть матерью,

Но не можешь найти свою любовь,

Которая сможет сделать тебя женщиной.

Скажи мне, серебряная луна,

Что ты намерена делать

 С ребенком из плоти?

Том кладет руку мне чуть выше талии, а вторую – на плечо. Мои глаза на уровне его груди, но я не спешу их поднимать. Стоя так близко, всего на расстоянии одной ладони, я улавливаю остатки духов, оказавшиеся более стойкими, чем пары алкоголя. Мы качаемся в такт музыки, изредка задевая плечами других выпускников, и, признаться честно, все не так уж и плохо. Я вновь ловлю себя на мысли, что с этим высоким недоразумением мне нравится танцевать. Что тогда на репетиции, что сейчас – мне спокойно. Я не чувствую неловкости или неприятия, будто все так и должно быть: полумрак, музыка, красное платье, белая рубашка, сладкий аромат и легкая нотка усталости в теле. Шаг вперед, шаг назад, разворот под рукой, которую Тому даже не нужно поднимать, а лишь протянуть вперед, шаг вперед, шаг назад… Этот танец вводит в транс. Только когда песня закончилась, я заметила расступившихся людей: нам освободили площадку, и не меньше трех десятков глаз смотрели, как мы с Томом танцуем. Я не знаю, как реагировать на все это, так что просто отпускаю своего партнера и ретируюсь к Лике, удобно устроившейся около стола с остатками тарталеток и разговаривающей с Филиппом. За моей спиной, как из области с большей концентрацией в область с меньшей, подростки снова заполняют пространство. Время близилось к трем ночи. Моя совесть победила, и я не стала спаивать подругу ради получения информации, да и мне бы это не дали сделать: Том, проявив своего внутреннего недолюбленного щеночка, не отходил от меня ни на шаг. Ни угрозы, ни смущающие и заведомо ложные фразочки наблюдающего за нами трио не играли для него особой роли. В пять минут четвертого за нами пришел Адам. Вшестером мы отправились в сторону реки. Пешком до туда примерно двадцать, может, тридцать минут. Лика усыпала на ходу, и через треть пути она уже ехала на плечах у Адама, задремав, довольная, у него на плече. Том в приступе ревности попытался взять меня за руку и отвести от светловолосого танцора подальше, но я оказала сопротивление. Во-первых, что за глупое и нелогичное поведение, ведь я в собственность парня не метилась и не такие у нас отношения, чтобы ограничивать меня в чем-либо, а во-вторых, идти за руку с человеком, который выше тебя на тридцать сантиметров, чертовски неудобно. Также, как и танцевать, но Том умудрился нарушить законы физики в последнем случае. Место остановки выбирала Симеона. Признаться, сделала она это хорошо и из всех недостатков точки была лишь кучка разбитых бутылок в камышах. Осколки коричневого, зеленого и белого цветов были свалены туда специально, это заметно по почти идеальной горке, которую они сформировали. Я бы не обратила на это внимания, если б не отхлынувшая от лица Тома кровь. Парень выглядел так, словно увидел ожившего мертвеца или как минимум маньяка в тех самых зарослях. По немой договоренности было решено не спрашивать у шатена подробности, но разорвать один пакет, чтобы прикрыть злополучную гору. Адам – единственный полностью трезвый человек в нашей компании догадался взять фонарики. Ответственными факелодержателями были назначены я и полусонная Лика. В это время Том, Адам и Симеона расстелили пледы, разлили по стаканчикам чай из термоса (тоже заслуга Адама). Том сгреб меня в охапку, посадил к себе на сложенные бабочкой голени. Филипп сладостно-ехидно улыбнулся и попытался повторить этот трюк с Симеоной, но, к сожалению для него, получил грубый толчок в грудь и едва не обжегся чаем. Ночь продолжала быть ясной и звездной. Над нами, еще выше, если протянуть к небу руку, горела Большая Медведица. В темной траве стрекотали цикады, мелодично играл ветер в кронах плакучих ив и тихо бились о берег легкие волны. Мы почти ничего не говорили, сидя в приятной слуху тишине в ожидании рассвета. Что принесет нам новый день? Я не знаю. И, если честно, даже думать об этом не хочу. «Carpe diem!» или «Наслаждайся моментом!» - выведено на обложке дневника старшей сестры и выцарапано двенадцатилетней мной мелко-мелко в самом низу на задней стороне ее могильного камня. «Гораций ерунды не скажет!» Ее голос слишком ярок, ярче, чем пламя, вспыхивает в памяти. Я трясу головой, смахивая минутное наваждение. - Смотрите! Рассвет! – мы вяло оборачиваемся в сторону, куда указывает Лика, высунув половину руки из теплого кокона. За рекой на горизонте едва-едва розовеет. Над нашими головами еще темно, но там, далеко, чернота переходит в синеву, а синева в фиолетово-пунцовую полоску.