***
Открыв глаза, я тут же поняла, что не дома. Я лежала на чем-то мягком, а взгляд упирался в железные прутья, расположенные на расстоянии вытянутой руки и еще пары сантиметров сверху. Это была двухэтажная кровать, и я заняла нижний ярус. Перевернувшись на бок, нечаянно уронила оставленные около подушки очки на пол. Взявшаяся из ниоткуда рука протянула их мне. - Доброе утро, спящая красавица. - Надеюсь, принц не пытался будить меня поцелуем? Том хмыкнул и пересел на стул. Комната парня, я уже догадалась, что нахожусь у него, была светлой и по площади больше моей в два раза. Здесь очень, очень много оранжевого цвета: персиковые обои, апельсиновый балдахин на люстре, морковная спинка у стула на колесиках, тыквенные шторы, манговая корзина для игрушек, рабочая зона со столом, навесными шкафчиками и полками для книг под цвет охры…Отличными от яркого оттенка оказались лишь пианино, фикус в углу и железные прутья кровати. Даже постельное белье и то карамельное. - У тебя гипервитаминоза случайно нет? – спросила я с издевкой. Хозяин комнаты шутку не оценил. - Пусть мне надежды нет, пусть веры в сердце нет, вот — апельсинный цвет: не счастлива ль я ныне? - Что? - Эдгар По «Свадебная баллада». Вообще, это почти конец, а сам стих про девушку, обрученную с мертвецом. О, еще вот есть:Слюной тоски исходит сердце,
Мне на корме не до утех
Грохочут котелки и дверцы,
Слюной тоски исходит сердце
Под градом шуток, полных перца,
Под гогот и всеобщий смех.
Слюной тоски исходит сердце
Мне на корме не до утех.
Итифаллический, солдатский,
Их смех мне сердце запятнал;
К рулю рисунок залихватский,
Итифаллический, солдатский,
Прицеплен… Сердце мне по-братски
Омой, кабалистичный вал!
Итифаллический, солдатский,
Их смех мне сердце запятнал.
Том откинулся на спинку, закинув руки за голову. Он читал по памяти, за его спиной на полках стояло множество томов известных и неизвестных мне авторов. - А это кто? - Рембо. Мне он не очень нравится. Его искусство все переполнено нищетой и безнадежной страстью. Вот его партнер, – парень отчеканил последнее слово по слогам. – Верлен, мне ближе, хотя и он не сказать, чтобы в душу запал. Даже если попросишь, то вряд ли вспомню еще что-то у них. - Тогда кто в твоем вкусе? – чтец улыбнулся и прикрыл глаза. Вместо прямого ответа вновь начал зачитывать, но, если до этого в его голосе присутствовали нотки пафоса, то теперь стих полился тихо, будто парень боялся оскорбить слова своей интонацией: Прекрасны идеалы демократий, Когда подобен каждый — Королю, — Но я определенно не люблю Разгула нынешних крикливых братий; Монарх — достоин менее проклятий, Чем гнусных демагогов болтовня, — Анархией Свободу подменя, Они уже готовят нас к расплате; Мне мерзостно, когда над баррикадой Возносится позорный красный флаг, И хамство правит: под его громадой Дух гибнет, Честь мертва, молчат Камены, — И слышен лишь Убийства да Измены Кровавый и неторопливый шаг. Я сидела молча, скрестив ноги по-турецки. Узнать автора было не трудно, его я читала в центре, когда Лика не пришла на встречу, в день, когда я впервые узнала о Метрополитене, когда Том отвел меня в спрятанное от посторонних глаз кафе. Оскар Уайльд «Священная жажда свободы». - О, смотри, лисья свадьба! – неожиданно воскликнул шатен, кивая головой на окно. На небе ярко светило солнце, а по стеклу били мелкие капли дождя. Я впервые слышала, чтобы слепой дождь называли так, поэтому поинтересовалась об этом. - Ну, это название пошло от легенды про лисицу. Говорят, что если одновременно светит солнце и льет дождь, то это кицунэ – дух лисицы – идет к своему жениху через лес. Есть даже баллада, но ее я почти не помню. Там было что-то вроде: «Чего невеста жаждет: дождь иль солнце? О чем она мечтает, глядя в свое оконце?» А дальше лиса начала отнекиваться, мол, как можно угадать погоду и так далее. Жених разозлился, посчитав, что будущая жена сомневается в его всемогуществе, и устроил лисью свадьбу с солнцем и дождем. Правда, наверное, было не совсем удобно проводить церемонию, когда мокрый костюм липнет к шерсти, а у лисицы фата так вообще к лицу. - Разве лисы носят костюмы? - То есть, свадьба духов тебя не смущает? Только одежда? Том пересел ко мне. Предложил чаю, чем-нибудь перекусить, но я отрицательно помотала головой. Есть не хотелось. Зато на языке вертелся другой вопрос: - Сколько времени? И… Твои родственники не против моего присутствия здесь? Собеседник рухнул головой мне на колени. Край свободной футболки сполз на плечо, и мне открылся вид на розоватый шрам чуть выше ключицы. Рука потянулась туда непроизвольно. Я осторожно коснулась бледной полосы, но тут же отдернула кисть, словно обожглась. Чувство вины кольнуло подушечки пальцев. Чтобы убрать это ощущение, перевела свое внимание к мягким волосам, пропустила сквозь пальцы непослушные прядки. Шатен объяснил, что дядя уехал на дачу к знакомому, а младший брат отбывает срок на спортивных сборах. Лика как-то рассказывала о своем прошлом в синхронном плаванье, поэтому я знаю, что сочетание «отбывает срок» и «спортивные сборы» не беспочвенно. Словом, о Лике: я потянулась, стараясь не потревожить зевающего щенка на своих ногах, и взяла с тумбочки телефон. Написала подруге. Кружочек-индикатор показал, что она не в сети, причем, уже пятнадцать часов. Звонить было страшно. Я боялась услышать ее тихий бесцветный голос, сообщающий, что все в порядке. Для нее Алекс слишком важный человек, не тот, кого можно было бы вырвать раз и навсегда, как ненужный пластырь – больно, но быстро. - Эмма, что для тебя любовь? Том смотрит на меня снизу вверх, сдувает упавшую на глаза челку. Он хотел постричься, но я не дала, заявив: «Тебе и так хорошо». Не думала, что мои слова имеют для него больший вес, чем собственные желания. - Взрыв гормонов. Когда симпатическая нервная система берет верх: тело охватывает жар, учащается сердцебиение, расширяются зрачки. Физиологической процесс с выбросом адреналина, напоминающий организму опасность. - Как скучно. - Меня хотят отдать мед, чего ты еще ожидал услышать? Том лежит в задумчивости с минуту, потом резко вскакивает и в два шага оказывается около пианино. Откидывает крышку, хрустит костяшками и, будто пробуя, нажимает несколько клавиш. - Позволишь разбавить твои слова лирикой? – я поморщилась. Не люблю говорить о чувствах, их слишком сложно описать словами, да и в большинстве случаев это скорее во вред. Лучше выражать эмоции действиями – не ошибешься. – Просто слушай, а если вдруг станет совсем противно, сможешь в любой момент остановить, договорились? Я кивнула. Том заиграл нежную плавную мелодию. В музыке разбираюсь плохо, но это, кажется, зовут ноктюрном. Длинные пальцы эстетично перебирали черно-белые клавиши, скользили, словно по кромке льда. Он говорил размеренно, но в то же время вдохновленно: - Любовь – это когда ты сходишь с ума, ожидая встречи. Считаешь каждое мгновение, проведенное вместе, и забываешь обо всем. Окружающий мир перестает существовать. Ты дышишь вместе с этим человеком, дышишь им и начинаешь понимать, что все твои хорошие воспоминания так или иначе связаны с ним. А все остальное – ничто по сравнению с тем счастьем, которое ты ощущаешь теперь. - Мелодия, до этого наращивающая темп, стала затихать. - Запомни: не надо искать логическое объяснение любви. Просто лови любую возможность быть с любимым, чтобы потом не жалеть. После нескольких сыгранных отрывков меня все же оторвали от места и повели на экскурсию по дому. Было немного страшно вставать, ведь в ногах оставалась фантомная тяжесть, но усилием воли и с помощью протянутой руки я поднялась и через несколько неуверенных шагов отпустила экскурсовода в вольное плаванье. Квартира состояла из трех комнат, раздельных ванной и санузла, а также гардеробной, кухни, кладовки и длинной прихожей. Все помещения располагались на одной стороне и во всех за исключением кухни были деревянные со стеклянными вставками двери. На стенах не весело ни картин, ни фотографий. Парочка рамок с семейными снимками стояли на полках в гостиной, на них счастливо улыбались Том, его дядя и сводный брат. Я заметила, что все фото были свежими, каждому не больше двух лет. - А… Где мама твоего брата? – я проследовала за хозяином дома в кухню. Электрический чайник после одного щелчка загорелся голубым. - Натали? Ушла за помадой и не вернулась. Шучу. Уехала навсегда с бейсболистом в штаты. Я ее не застал, а подробности не выпытывал. Чайник закипел. Том налил в две кружки кипятка, кинул в них по пирамидке черного чая, извинившись за неимение лучшего. - Дядя пьет кофе, мелкий - колу, а я почти спортсмен – на воде сижу. - И все-таки у меня в голове не укладывается: как ты, музыкант с любовью к поэзии, живущий в такой роскошной квартире на попечении директора школы, оказался в Метрополитене и более того завел дружбу с его главой? - Помнишь, где мои родители? – невесело отозвался Том, делая глоток и обжигаясь. - И тем не менее… - Яблоко съедено, змей уполз обратно на дерево, сад зарос сорняками и колючками. Проще говоря, что было, то было. Прошлый я совершил кучу ошибок, но теперь я другой. Ты слишком многого обо мне не знаешь. Как, впрочем, и я о тебе. Но это поправимо. У нас ведь вся жизнь впереди! – парень снова повеселел. – Лучше давай грустное обсудим потом, а сейчас расскажи, как ты так научилась танцевать? На выпускном ты была бесподобна, особенно в образе демона! Я хитро прищурилась. Том не первый раз увиливает от данной темы, но кто я такая, чтобы заставлять его выворачивать душу наизнанку и ходить с метлой по всем ее темным углам? За первой чашкой последовала вторая, потом бутерброд с сыром, овощной салат, снова чай, печенье... А мы все болтали о любимом, цитировали: Том стихи, а я прозу и иногда, плюясь, абзацы из учебника по физиологии. Когда телефон завибрировал, я обнаружила, что до окончания смены матери осталось три часа. - Пора. – вздохнув, произнесла я, не отрывая взгляд от экрана. Том замочил посуду в раковине, смел крошки со стола. - Кто пишет? Лика? – я кивнула, набирая сообщение. – Какие новости? - Алекс в реанимации, но стабилен, а ее выперли сразу по приезду. Точнее, пытались сначала направить к психологу, но Лика на то и Лика, чтобы убедить всех и вся в своей стабильности. - На ее месте я бы все же поговорил с кем-нибудь. - Она не такой человек. – я выключила телефон и засунула его в карман. – Пошла бегать, дабы выпустить пар. Главное, чтоб сама от истощения в обморок не упала где-нибудь. - Вы давно с ней знакомы? – спросил Том, закрывая дверь. Проверил наличие ключей от байка, звякнул брелком с совой. - С начальной школы дружим. Ездить по дневному городу гораздо скучнее, чем ночью. Да, ветер развивает волосы вне шлема, да, мы мчимся на скорости шестьдесят километров в час, да, я держусь за Тома, но при солнечном свете в крови не плещется столько адреналина, в глазах не мелькают сотни огней, а ощущение свободы, мнимой свободы, становится настолько тусклым, будто и не существует вовсе. - Знаешь, я тут кое-что поняла… Я вернула водителю шлем, пригладила волосы и запрокинула голову вверх, вглядываясь в высокую крону. - У меня нет сил лезть по дереву. - И, что предлагаешь? - Не знаю. – грустно отозвалась я. Прошла минута, другая – мы переводили взгляд с дерева на дверь, с двери на балкон. - Не хотел я этого делать. Ладно, пошли. От подъезда ключи есть? - Есть. А ты что, дверь ломать собрался? - Не ломать, а вскрывать. Не смотри на меня так! Я ж говорил, ты многого обо мне не знаешь. Поднявшись на второй этаж, мы остановились перед моей квартирой. Том огляделся, нет ли камер или выходящих соседей, и отстегнул от края штанины скрепку. Заглянул в замочную щель, согнул проволоку странным образом и осторожно просунул в отверстие. Почти как в кино. Только я это видела своими глазами. С первой попытки у юного взломщика ничего не вышло. Он выругался, в шутку посетовал на отсутствие практики, согнул конец скрепки в другую сторону и вновь повторил махинации с замком. Дверь поддалась. - С ума сойти! А пентагон взламывать умеешь? Или кошельки красть в автобусах? Может, вы и банки грабили? - Не перебарщивай. – Тому явно не по нраву такие шутки. – Это мой личный навык. Никто из Метро в такое не замешан. Я прошмыгнула вперед первая. Мой спутник мялся в коридоре, опустив голову и поджав воображаемые собачьи уши. Еще немного и он заскулит, как нашкодившая дворняжка. - Что такое? – спросила я и, приподняв очки, потерла переносицу. - Эм, можно воспользоваться уборной? Тяжелый вздох. Почему, когда не надо, Том рвется напролом, а когда нет ни каких препятствий, то сам придумывает их себе? - Разувайся и вперед. Вторая дверь справа по коридору. Шатен благодарственно кивнул и со скоростью пули рванул в указанном направлении. Я прошла следом, но свернула в первую дверь, где находились раковина и душевая. Вымыла руки, умылась. Холодная вода не смогла смыть неприятное липкое чувство вчерашних событий и все же дышать стало немного легче. «Как там Лика? Стоит ли еще ей написать или оставить пока в покое?» - думаю, все-таки лучше не тревожить. Я не умею поддерживать людей, а Лика ненавидит жалость к себе. Любые слова сейчас только еще больше раскачают неустойчивые качели эмоций. Она, конечно, отмахнется, мол, все в порядке – проходили уже. В средних классах у Лики умер дедушка. Родители, беспокоясь о ней, не дали сидеть дома и отправили в школу. Первые несколько уроков даже я не видела в ней изменений, хотя она и сказала мне о трагедии. Лика отвечала как обычно, смеялась, ходила от одной компании к другой. Но на английском, стоило учителю раздать задания для самостоятельного решения – маленькие задания, где моя подруга справилась за пару минут, она бесцельно уронила голову на руки. Многие не заметили, что что-то у нее случилось, ведь рыжая отличница вела себя как всегда. Но все закончилось тем, что Лика отпросилась с урока и до конца учебного дня ее не видели. То, что она никуда не ушла из школы, доказывал оставленный портфель вместе с телефоном и деньгами. Лика вернулась вместе с Алексом, улыбаясь, как ни в чем не бывало. Так никто и не узнал, где они были. - Ты там скоро или… Мое возмущение оборвалось на полуслове. Я услышала копошение за входной дверью, и уже через секунду она распахнулась. В квартиру вошла мама. - П-привет… Ты сегодня рано… - В отделении все было тихо и моя сменщица пришла пораньше, так что отпустили. А ты чего в уличной одежде? – мама скептически оглядела меня с ног до головы. Я видела ее повышенную настороженность по поводу того, что второй замок был не заперт. Она наклонилась, чтобы расстегнуть застежку на босоножках, и взглядом наткнулась на пару мужских кроссовок, которые уж точно не принадлежали уехавшему в командировку отцу. Ни я, ни мать не успели открыть рот – тишину дома прервал шум слива, а в коридоре появился Том. Он лишь на миг опешил, но затем смело шагнул вперед, становясь передо мной и закрывая своим правым плечом мое левое. Сделай парень еще шаг вправо, то получилось бы, что он огородил меня от собственной матери. Том не шагнул. - Добрый день, меня зовут Том. – вежливо начал он. Я уже мысленно успела попрощаться со всеми, причем и за бесстрашного шатена тоже, представила, как падаю вниз, в разверзшуюся твердь, где температура магмы тысяча градусов по Цельсию. Но далее произошло то, чего я уж точно не ожидала. Мама натянуто улыбнулась и пригласила Тома отужинать с нами. Молчание может ранить, а тишина – убить. Я сидела рядом с Томом, напротив матери, а перед нами стояли тарелки с разогретым вчерашним жаркое, нарезанные овощи и салат. Мои пальцы, как беспокойные хорьки, бегали, стучали по коленкам. Через какое-то время – оно для меня перестало существовать в привычном плане – шатен взял под столом мою руку. Не знаю, правда, кого это должно было успокоить в первую очередь: меня или его самого? За окном начался дождь. Занавес стеклянных бус, разбивающихся об асфальт. - Так, как давно вы дружите? – мама наткнула кусок мяса на вилку, неотрывно вглядываясь в Тома, словно ища в нем изъян на молекулярном уровне. - Мы учились в параллельных классах, но особо не пересекались. А когда началась вся эта суматоха с выпускным, разговорились на одном из собраний. Так и подружились. – я кивнула головой, поддакивая спасительной лжи. – Эмма столько о вас замечательного рассказывала! - Не стоит лести, я ее терпеть не могу. Расскажите о себе. Должна же я знать о друзьях своей дочери, тем более что их совсем немного. Я пыталась сделать вид, что ем, но кусок в горло не лез. Бессмысленно гоняя картошину по тарелке, я получила замечание от мамы и все же не смогла заставить себя съесть даже тонкую пластинку огурца. Отложила прибор и стала делать маленькие глоточки воды, то и дело косясь на прямую спину сидящего рядом. Том имел привычку сутулиться, так что сейчас каждая мышца была напряжена, чтобы удерживать хозяина в таком положении. - Не знаю с чего начать… - дежурные фразы растягивали немую паузу. У меня все не уходило ощущение, что мать пытается что-то высмотреть в Томе и даже, вполне возможно, уже высмотрела, но теперь ищет подтверждение своей находке. – В моих планах на будущее учиться на маркетолога, связать свою жизнь с экономикой. - А как ваши родители относятся к такому выбору? - Я сирота. - Вот как, прошу прощения. – мама убрала волосы назад. Не смотря на произнесенную фразу, с ее лица не сходила дежурная улыбка. – Но у вас же есть опекун? Какие у вас взаимоотношения? - Хорошие. – натянуто произнес Том, чуть не поперхнувшись кусочком курицы. – Эббер его фамилия. - Так вы пасынок директора? Том Эббер, значит… Хорошо звучит. – парень покачал головой. - Нет-нет, я не менял фамилию. В память о своей крови. - Замечательно, что вы цените свои корни. Тогда как вас звать? - Вэйст. Том Вэйст. Улыбка на лице матери свернулась и упала. Звук скатившейся на пол алюминиевой вилки в повисшем тяжелом молчании эхом разлетелся по кухне. Всего секунда и все пришло в движение: - Мама!!! Нож, брошенный в нашу сторону, пролетел в миллиметрах от уха Тома, ударился о стену и рухнул вниз. - Т-ты… - прошипел женский голос. – Ты, дьявольское отродье! Как ты посмела привести в наш дом сына убийц?! Хочешь забрать у меня ещё одну дочь?! Маму трясло. Она бегала взглядом по комнате, отступая назад до тех пор, пока не уперлась спиной в угол гарнитуры. В пальцах у нее был крепко зажат еще один нож. Голову пронзила резкая боль, словно в нее выстрелили «цветком смерти». Пулей, которая, попадая в мягкие ткани, раскрывается, подобно расцветшему бутону. Я, слыша на периферии топот убегающих ног, рухнула со стула. Перед глазами стояла лужа черной густой крови на бетонном полу, кою я видела совсем недавно. Она соотнеслась с кадром из воспоминаний: темным пятном, растекающимся по поверхности бассейна, и, как единственно подходящий пароль, открыла выброшенный на задворки памяти файл. В нем была одиннадцатилетняя я и то, что изменило меня. Ответ на вопрос, почему год жизни выпал из пленки в моей голове. Засветился. Засвеченные фотографии вернуть очень сложно, но не невозможно. Вот и мне удалось отредактировать, пусть и бесконтрольно, пару таких снимков. На одном из них я сижу в коридоре с бежевыми стенами перед дверью с надписью «Психолог». Это дочернее здание суда, где меня, как единственную свидетельницу, опрашивали. Рядом со мной через два стула, нервно закусив губу, расположился мальчик одного со мной возраста. Кудрявые спутанные волосы, опущенный подбородок, очки, совсем как у меня. Он был здесь всякий раз, когда у меня назначался прием и заходил следующим. Один раз мальчик поднял голову – лицо с парочкой ярких родинок было все красное от слез. Но у меня оно не вызывало жалости. Я вообще ничего не чувствовала. Следующий снимок: моя спальня. Я сижу на полу, а вокруг меня пляшут цветные пятна. Они похожи то ли на пьяных людей, то ли на тающие на солнце шоколадные фигурки. Существа всех цветов радуги хозяйничали в комнате, словно в своей, а я никак не могла их остановить. Когда я ела, они были со мной, когда читала, они вырывали страницы, когда ложилась спать – дергали за волосы. Странные существа не говорили, но всегда, всегда находились рядом. Я кричала по ночам из-за того, что они сдавливали горло. Родители перевели меня на домашнее обучение, только от этого стало лишь хуже. Все длилось около года: походы к специалистам, радужные создания, бессонные ночи, изоляция, таблетки успокоительного… А потом все прошло. В один прекрасный день я проснулась и вокруг никого не было. Я забыла очень многое: лица убийц, фамилию, которую неоднократно слышала на суде, мальчика в коридоре, яркие тени, бесконечно однообразные дни. Наш мозг удивителен – он защищается самыми разными способами: искажая, подменивая или закидывая далеко-далеко на задворки травмирующие факты. Громко хлопает входная дверь. Я медленно поднимаюсь, схватившись за угол стола. Боль потихоньку отступает, оставляя после себя неприятную слабость. На ватных ногах я подхожу к маме, поднимаю ее и увожу в спальню. Закрываю дверь. Ей, как, впрочем, и мне, нужно прийти в себя. На кухне беспорядок. Недоеденное жаркое, разлитый чай, брошенные на пол вилки и два ножа. Я все сгребаю и закидываю в раковину. Включаю воду. Монотонные движения успокаивают, вводят в легкий транс. Спустя три тарелки кисти начинает пощипывать. Кожа покраснела, а от небольшой струи тянется вверх белый пар. Чтобы это осознать мне требуется секунды три, чтобы отдернуть руки – еще две. Кипяток наполняет кружку, подкрашенная вода выливается через края и светлеет. Том был в тот день, когда сестренку убили. Именно он играл ненавистную им теперь Лунную сонату, пока его родители искали деньги. Том участвовал в худшем кошмаре наяву! Как он посмел вновь появиться в моей жизни?! Как он посмел претендовать на мою любовь, зная все?! Апатия сменилась гневом. Я резко выкрутила кран на холодную и подставила обожжённые руки под сильную струю. Холодная вода отрезвляла не меньше горячей. Когда посуда закончилась, я поплелась в комнату. Проходя мимо прихожей, наступила на Сложенный пополам клетчатый тетрадный листок. Неразгибающимися пальцами развернула его. Чувство дежавю охватило меня. Первым же порывом было разорвать бумажку на тысячу кусочков, но взгляд зацепился за многократно повторяющееся слово «Прости» и я повременила с уничтожением. «Прости-прости-прости! Мои действия не оправдать, я знаю, но все равно прошу прощения. За все время ты не подала ни одного признака, что помнишь меня, а я не решался сказать об этом. Прости. Теперь я понимаю,что все будет как прежде, но все же надеюсь, что ты выполнишь мою эгоистичную просьбу... Мне так жаль, и все же я хочу еще раз увидеться с тобой. Можешь убить меня при встрече, но, пожалуйста, давай поговорим с глазу на глаз. Я не хочу, чтобы все закончилось вот так...
Я буду ждать тебя у школы в 7.
Если не придешь сегодня, то я пойму.
Я буду ждать каждый день»
Перечитав еще раз, я тихо вздохнула. Посидев с полчаса в полной тишине, я успокоилась. Гнев сменился на милость. В самом деле, Том же был таким же ребенком, как и я. Что он мог сделать? Сбежать от родителей? Умер бы с голоду. Настучать на них в органы? Попал бы в детский дом, а это не намного лучше бродяжничества. Том немного рассказывал о детстве, но из того, что я все-таки слышала, не заметила жалоб на нищету. Бедность оставляет слишком большой отпечаток на человеке, но у Вэйста не было привычек, которые остаются у людей с тяжелым детством. Он не забирал еду за собой, не покупал лишнего, не носил под сердцем все самое ценное. Значит, родители его не пропивали награбленное, а даже если да, то точно не все. Без пяти семь я вышла из дома. Не переодевалась, только накинула сверху легкую кофточку. Мама спит, так что я оставила записку на холодильнике, где сообщила, что пошла проветриться и через час-два вернусь. На самом деле я не планирую общаться с Томом даже пятнадцать минут, но мало ли. В последнее время все происходит слишком резко и неожиданно. Шатен с видом провинившегося щенка стоял под деревом около главных ворот. Солнце блестело в стеклах его очков, зайчиком прыгнуло по земле, когда парень помотал головой, сдувая надоедливую мошку. Смотрю на Тома сейчас и, даже зная все, не могу увидеть в нем убийцу. Только вот можно ли называть его таким грубым словом? Детская ручка не держала оружия, не нажимала на курок. Он лишь создавал прикрытие, играл аккомпанемент жестокому спектаклю, но не был главным злодеем. Имею ли я право сваливать всю вину на его душу? Конечно, нет... - Ты пришла... - О чем ты хотел поговорить? - сухо начала я. - Давай пройдемся? Я хочу показать тебе одно место, а там уже можешь делать со мной все что пожелаешь. Я коротко кивнула и зашагала за Томом, но на сей раз расстояние между нами было не меньше полутора метров. - Чего молчишь? Позвал поговорить, так говори. - Я хотел бы оставить главное на тогда, когда мы дойдем. Скажи, как там Лика и Алекс? - Живы. - процедила я сквозь зубы. Не могу говорить о них, только не сейчас. Мы прошли перекресток, оживленную четырехполосную дорогу и забрели в соседний микрорайон, состоящий в основном из дворов-колодцев. Высокие здания стояли вплотную друг к другу, образуя узкие щели, в которые может пройти лишь один человек. Во внутренних дворах было всегда холоднее и темнее, чем снаружи, и мир там замкнутый - каждый знает каждого. Заходить туда неловко, чувствуешь себя, словно зверь, забретший на территорию врага. Жмешь несуществующие уши и хвост, ползешь по стенке, опасаясь, как бы не влезть лапой в капкан. В такие моменты я брала Тома за руку, но теперь... Нет, я не могу простить его за ложь. В одном из «колодцев» мы завернули в старую арку грязного ацетиленового цвета с потрескавшейся краской и пробелом в несколько железных прутьев. Она была неприметна, невзрачна и расположена в самом темном отдаленном углу, в который, чтоб добраться, нам пришлось перелезать через кусты и обломки сарая. Я несколько раз зацепилась одеждой за острые ветки и засадила занозу. Но то, что я увидела после... - Вау... - Это мое логово. Прятался здесь от родителей в детстве. Правда красиво? Зеленый шатер смыкался над нашими головами. Редкие лучи, пробивающиеся сквозь крону вкусно пахнущих листьев, шахматной доской падали на землю. Высокая колючая трава служила забором, так что арка - единственный вход, никак иначе сюда не пробраться. Все так похоже на сказочный сон, на горную шахту, в которой есть рубины - красные бутоны, алмазы - блестящие на солнце гладкие камушки, сапфиры - кружащие бабочки... Я ходила кругами, задрав голову, и нечаянно наткнулась на Тома. Он улыбался своей дурацкой щенячей улыбкой. - Ну, привел ты меня сюда и что? Думаешь красивым видом искупить вину? - парень тяжело вздохнул, но взгляда не отвел. - Эмма, да, я виноват, что не сказал тебе раньше, и да, я намеренно искал тебя. Помнишь нашу первую встречу? В баре, ты еще жаловалась на неволю. - Как такое забудешь! - невесело усмехнулась я. - У тебя шрам на всю жизнь, а для меня открытие, что пьянею я на раз-два. - А помнишь, что я тебе тогда сказал? - я исподлобья глянула на вновь улыбающегося шатена. - Курильщики мечутся от одной марки табака к другой, пока не найдут ту единственную, которую будут просить в любимом ларьке на кассе и оплачивать вместе с коробкой конфет и бутылкой вина. Я обжигался слишком много. Меня обманывали, отвергали, но я все же не оставил поиски. Я искал тебя, Эмма. Девочку, чью сестру убили мои родители, нет, девочку, чье счастье забрал я вместе с ними. Изначально я хотел вернуть долг, простого прости не хватило бы, но тогда я не понимал этого, а потом, когда увидел тебя в школе... - Погоди! Наша первая... То есть первая спустя столько лет встреча была не в баре? - Конечно нет. Я хожу в эту школу с тех пор, как дядю сделали директором, а это уже два года. Тогда же я нашел тебя и бросил Метрополитен. Но в тот момент я был не тем, кто мог бы показаться тебе на глаза. Как же я рад, что ты не видела меня тогда! - Том сконфуженно опустил взгляд, но всего на миг, и продолжил. - Я изменился, но потом просто не решался подойти. Я незаметно наблюдал за тобой, пытался узнать, как сложилась твоя судьба и сам не заметил, как влюбился. Да, я люблю тебя и готов повторить это хоть сотню раз! Но в мае ты исчезла. Я испугался, что своей мнительностью упустил шанс все исправить. Не хмурься, я не следил за тобой. То, что я оказался в баре в ту ночь совпадение, не более! Но этому совпадению я благодарен сильнее, чем чему бы то ни было! - Все сказал? - Почти. В ту ночь я еще предлагал взаимопомощь. «Может, поможем друг другу исполнить мечты?» - как-то примерно так. Ты уже исполнила мою, но я не выполнил свою часть. - Выполнил. - говорю я, чувствуя как на душе теплеет от воспоминаний прошедшего месяца. Сколько всего произошло: экзамены, результаты, первый поцелуй, первая прогулка по центру, последний школьный вечер, ночные поездки, прикосновения, взгляды... Июнь стал отдельной жизнью внутри жизни. Наполненный радостью, слезами, страхами, сомнениями, ненавистью и... - Ты подарил мне свободу, которую когда-то забрали. Я никогда не смогу простить твоих родителей, но тебя не полностью, но прощаю. Потому что... - я закусила язык, шаркнула ногой по земле и крепко вцепилась пальцами в край кофточки. - Потому... - глубокий вдох... - Потому что я люблю тебя, черт возьми! Вот, доволен?! Температура поднялась на несколько градусов, воздух накалился, а мое лицо - красное-красное, еще немного и сольется с волосами, даже зеркала не нужно, я знаю. Том - живая статуя с непониманием в глазах. От этого становилось более неловко, но сказанного вслух не воротишь, да и я не жалею о произнесенном. - Ты, правда, меня любишь?.. - Нет, блин, шучу! Конечно правда! И делай с этой информацией, что хо... А ну опусти меня на землю, болван! Том подхватил меня на руки и стал кружить, кружить, кружить... Я колотила его по плечам, а он смеялся, да так, что его смешинка прилетела и ко мне. Мы, два идиота, счастливые до ужаса, одни под сказочным куполом. Мы танцевали под музыку с телефона, валялись на диком газоне, целовались, гонялись за бабочками, снова лежали в обнимку, говоря о прошлом, о тайном и понимая, что на самом деле это уже не имеет никакого значения. Нет раньше, нет потом - только здесь и сейчас. Том вновь читал стихи По, Ленгстона Хьюза, Есенина, Верлена, любимого Оскара Уальда... Невидимы руки, сжимаясь до боли На шее в тугую петлю, Лишают последней, лишают без воли Надежды, что все ещё сплю.
Рассветы встречаю в пустынной квартире
Один, наслаждаясь вином.
И там же я вижу закаты, как в мире
За плотным беззвучным стеклом.
Не точенным лезвием крылья обрезал,
Туша сигарету ногой.
Уж некуда падать - мне ангел поведал,
Здесь я и ни свой, ни чужой.
На белой рубашке останутся пятна:
«Так жалко, любимой была...»
Мелодия ветра легка и приятна,
И пусть очень быстро прошла...
Свободы уж боле не надобно сердцу, Давно я ее не ищу. Отдайте «мое» же исконну владельцу, Тогда, может быть, я уйду?.. - Чей это стих? - тихо спросила я. - Угадай. - Том накрыл тыльную сторону моей ладони своей. - Задание повышенного уровня сложности, понимаю, так что не тороплю. - Твой. - без раздумий выпалила я. - Э...Как? Что меня выдало?! - парень аж подскочил. - Как угадала?! - Глаза. Голос. Темп. Все выдало. Ты будто жил в этой истории и говорил так, как недавно рассказывал о своих чувствах ко мне. - Но... Тебе понравилось? - Я не хочу давать такую субъективную оценку. - я, по прежнему лежа на траве, подняла руку вверх. Она на зеленом фоне из листьев смотрелась совсем иначе, чем на той же земле или на столе, или просто в воздухе. Словно это вовсе не моя рука, а кого-то другого. Телефон завибрировал в кармане - мама написала скромное «ок». Время близилось к половине девятого, нужно было собираться домой. - Как ты нашел это место? - поинтересовалась я, подымаясь с земли и отряхивая с себя пыль. - В моем детстве логово еще не было заброшено. Тогда оно даже логовом не являлось. Здесь стояли лавочки, гуляли старушки, мамочки с детьми, а старого сарая и в помине не было. Меня сюда отец водил, когда мы жили неподалеку, но потом переехали, всего на квартал вперед, но жизнь сделала такой кульбит, будто сменили планету. - Том протянул мне руку, которую я без возражений приняла. - А потом новый сторож соорудил сарай, арка заросла травой и мусором в виде сигаретных окурков (за сарайкой часто местные мужики собирались поболтать) и это чудо приобрело статус личного логова имени Тома Вэйста. Парень ностальгически улыбнулся и бросил быстрый взгляд через плечо на природную цирковую арену, на которой главными артистами были пестрые бабочки. Вылезти оттуда оказалось не легче, чем залезть, но уже ни новые царапины, ни проткнутая насквозь шипом кофта не вызывали такого дикого раздражения. Мы шли с Томом за руку. Из-за разницы в росте нам ужасно неудобно так идти, и все же никому не хотелось отпускать чужую ладонь. Мы немного попетляли среди серых многоэтажек, купили в ларьке апельсиновой газировки и наконец подошли к перекрестку. Машины носились туда-сюда гудящим потоком, но вот зеленый человечек быстро засеменил ножками и пешеходы не в меньшем количестве двинулись расческой в разные стороны. Мимо нас пробежала, забавно цокая длинными когтями по асфальту, маленькая дворняжка золотисто-коричневого цвета с чипом на правом ухе. Словом об ушах, у собачки они были перепачканы в зеленой краске. Я не удержалась и, ткнув в нее пальцем, сказала, обращаясь к Тому: - Это ты. - носком кеда я пнула валявшийся на дороге камушек. - Не-е-е, слишком уж маленькая. Я на африканскую борзую больше похож. А вот кое-кто... - Ты смотри, в чей огород камни кидаешь, породистый! - Ладно-ладно, дюймовочка, вот, лапки кверху. - и Том в шуточной жесте поднял ладони, но нарочно не отпустил моей руки, отчего я подпрыгнула на месте. - Ах ты ж!.. Том? Лицо парня за секунду стало серьезным. Он смотрел поверх меня на дорогу, которую мы только что пересекли. Я вывернулась и увидела дворнягу, остановившуюся посреди пешеходника и жавшую к себе правую переднюю лапу. Только что трехцветный светофор переключился на желтый. - Ты что задумал?! - крикнула я вслед подорвавшемуся парню. - Том, стой! - Я успею, еще не зеленый! Я смотрела, как шатен приседает, подхватывая несчастную животинку на руки, и... То было последний раз, когда я видела Тома живым...