Взлетая выше облаков

Холодно… Я кутаюсь в тонкую простынь, поджимая под себя ноги. Ни кофта с длинными рукавами, ни белые штаны, достающие почти до пола, не спасают. Отопления нет, а возможность прислать мне тёплые вещи я самолично отвергла два дня назад. Послать бы хоть раз к черту свою гордость, может, жилось бы мне на этом свете лучше? После заключения пари прошло три дня. У меня конфисковали книги, карты, фломастеры и ту тетрадь, наличие которой я не скрывала. Теперь я существую от утреннего подъема с процедурами до завтрака, от завтрака до обеда, от обеда до сон-часа, от подъема до полдника, от полдника до ужина, а там и до отбоя рукой подать. Все три дня я оказалась вынуждена ходить за едой в столовую, и, это повергло меня в шок, большая часть из того, что приносила мне Мари, была куплена за ее деньги, ведь больным полагалось первое-второе, которое и едой то сложно было назвать. То, что я ела, предполагалось персоналу, продавалось в специальном автомате, а медсестра специально для меня ходила в ординаторскую, использовала, принесенные из дома тарелки, а порой бегала в магазин за маленькими вкусностями наподобии шоколада, фруктов и печенья. Как только я это узнала, меня изнутри начал не то, что грызть, а пожирать червь сожаления.    Но пища - меньшее зло. Походы за лекарствами - вот сущий ад. Конечно, я как и все «граждане» прятала антидепрессанты под языком и выплевывала их, что раньше не позволял мне присмотр Мари, но эти длинные очереди, где ты видишь сумасшедших во всей красе... Им то хорошо, они свободны от навязанных норм морали, приличия, они не чувствуют ответственности и сожаления. Мне же еще до этого далеко, хотя в последнее время, несмотря на холод и многочасовую скуку, дышать стало как-то легче. В перерывах между едой, таблетками и сном всем обладателям белых костюмов полагалось общаться друг с другом в просторном холле или на улице. Считается, что это неотъемлимая часть терапии и что так больные быстрее пойдут на поправку. В первый день я даже попробовала посетить столь сомнительное мероприятие. Ничем хорошим это не закончилось: я сорок минут слушала рассказ одной из «плакс» о том, что по ночам у нее замерзает мозг, еле как ушла оттуда, попыталась сыграть в шахматы, но моим оппонентом оказался «маньяк» и уже через пару минут в меня полетел деревянный слон, попав точно в лоб. При воспоминании об этом, я непроизвольно потерла шишку костяшками. На подоконнике одиноко стоят увядающие глоксинии. С наступлением холодов я перестала находить в себе силы выползать из одеяльного кокона за водой, а новой надсмоторше - как я ее называю - совершенно все равно на умирающее растение. Эх, Мари, Мари... Как я по тебе скучаю... В коридоре кто-то ходит. Двухкратный стук в дверь. Он означает, что настало время лекарств и нужно тащить свое бренное тело в холл. Я нехотя поднимаюсь, бросая печальный взгляд на поникшие цветы и мысленно давая установку сходить за водой после. Общий зал - просторный, светлый и единственный заполнен хоть чем-то. Здесь есть два стеллажа с книгами, правда, весьма скучными, по большей части детскими, и один с мелочью для разнообразия досуга: краски, бумага, пазлы, журналы, головоломки... Три дивана и несколько кресел, круглые столы с рисунком шахматной доски, приклеенные к полу стулья, куллер с водой и стаканчики. Здесь имелся даже телевизор, но от него невозможно было отогнать особей женского пола лет сорока-пятидесяти, смотревших мелодрамы круглыми сутками подряд. Глядя на них, сразу вспоминается Брэдбери с его знаменитой утопией: говорящие стены, жужжащие ракушки, искусственные семьи... В конце зала расположен пункт раздачи лекарств. Мы встаем в длинную очередь, подходим к окошку, показываем код, вышитый на внутреннем крае рукава, и нам дают несколько таблеток. На выходе караулит дежурная медсестра. Она проверяет, проглотили ли мы положенные миллиграммы барбитуратов, антидепрессантов и антипсихотиков. Под язык не спрячешь, они знают этот древний и избитый трюк. Наша хитрость так же проста, но ее пока, слава богам, еще не вычислили. Вся суть в том, чтобы, когда стоишь перед чутким надсмотром и запиваешь таблетки, выплюнуть капсулу в последний глоток, а затем быстро смять пластиковый стаканчик или же успеть перевернуть его перед тем как бросить в мусорное ведро. Ловкость рук - никакого обмана.   Я стараюсь ни на кого не смотреть, пока жду, ни с кем не общаться. В первый день я заработала себе не только шишку на голове, но и фобию быть зарезанной ночью после того, как поговорила со стоящим впереди парнем. Этот тихий с виду юноша убил собственного отца. Он не скрывал это, говорил прямо и отрешенно, словно такое происходит с ним каждый день. Меня внутренне передернуло с подобных откровений, но только внутренне. С психами, как с животными, нельзя показывать страх, иначе загрызут. Мой номер А9025. Мне положена одна синяя и одна белая таблетка. Я не знаю названий препаратов и не имею необходимости в этом. Здесь, конечно, есть пациенты, которые разбираются в названиях и даже составе каждой капсулы, потому что торгуют ими. Их изредка можно услышать в запертых кабинках туалета, шепчущих формулы соединений, будто заклинания или матры и ждущих время выдачи, как второе пришествие Христа. - Что такое, собственно, наша жизнь? Второсортная пьеска в замшелом театре. - раздался хриплый старческий голос где-то над моей головой, когда я наклонилась налить воду в кулере. - Игра одного актера, танцующего или поющего свою историю от звонка до занавеса. - И что нужно сделать, чтобы добраться до главной сцены? - выпрямляюсь, оглядывая низкорослого мужчину, решившего почитать мне философский монолог. Он смотрит одним глазом на меня, другим в сторону двери. Морщинистые пальцы судорожно держат потрепанную корочку книги. - Ничего, прелесть моя, ничего. Нам туда никогда не подняться. - Очень жаль. - Все во власти мойр. Они спрядут нашу жизнь и оборвут нить, а мы и не заметим. Вот ваша шляпа. - дедушка протягивает мне Оливера Сакса. Я уже ничему не удивляюсь. Поблагодарив и попрощавшись, забираю «шляпу». Дожидаюсь, когда собеседник отойдет подальше, и возвращаю книгу на полку. С двумя пластиковыми стаканчиками иду к выходу, где надсмотрщица жует жвачку, рассматривая что-то на желтых ногтях. В коридоре за ее спиной, в самом конце плетется Сьюзан. И катит перед собой коляску, на которой сидит Ангел. Я не поверила своим глазам. Я вглядывалась вдаль, как могла, и от этого совсем забылась. По инерции воткнула в пустой стакан из левой руки полный, выполнила трюк с таблеткой и тут же смяла белый пластик. Я не видела Ангела с того рокового дня. Слышала, что ее перевели в одиночную палату, но ни номера, ни хотя бы примерного расположения комнаты не знала. Она не ходила за лекарствами, в столовую, а на улице уже было слишком холодно для прогулок. - Показывай. - сухо отчеканила санитарка, и я широко открыла рот, продолжая смотреть в уже пустой коридор. - Свободна. Свободна, я сказала. Я кивнула и отправилась к себе. Пока дошла до комнаты, успела замерзнуть, поэтому сразу же нырнула под покрывало. Где-то через полчаса-час должен прийти Флейд. Все-таки я очень рада, что мое лечение не предусматривает групповые сессии. Будь еще и они, я бы точно сдалась. А так, мысли о том, что страдания ради Ангела и тетушки не напрасны, продолжают поддерживать меня. Я выиграю и мое солнце с кататоническим синдромом вырвется из этого жуткого места, да, так все и будет. Я ненадолго задремала. Проснулась от того, что кто-то легонько трепал мое плечо. Флейд шутливо пожелал доброго утра, попутно садясь на стул. На нем неизменные темные очки, водолазка, плотные черные брюки и белый, контрастирующий со всем остальным халат. На правой руке в свете лампы поблескивало обручальное кольцо. - Быстро дело развивается. - зевая, сказала я и поправила очки. Но принимать сидячее положения пока не спешила. - Нежданное пополнение аль иные причины? - Читаете других не хуже обученных психологов, юная леди, но увы, здесь вы ошибаетесь. Это не обручальное кольцо, а простая ювелирка. Правда, вылитая, действительно, на заказ и на внутренней стороне отчеканено мое имя. Подарок на два месяца знакомства. - Очень мило. - я поежилась. - Когда уже включат отопление? - В шкафу есть шерстяной плед, почему не возьмете? - Он слишком высоко. А стул... - мы синхронно посмотрели на ножку стула, которую к столу теперь приковывала железная цепь. Длины ее хватало, чтобы отодвинуть стул на два шага и развернуть на 90 градусов, но не более. Доктор вздохнул и поднялся. Открыл шкаф, где на самой верхней полке лежал полосатый плед, и стал тянуться к нему. Даже Флейд едва доставал до туда. Но у него в отличии от меня был козырь в рукаве: черные паучки, выползающие из-под халата. Маленькие приспешники Черной вдовы потянули на себя угол одеяла, позволяя предводителю закончить начатое. Впервые за три дня я ощутила разливающееся по телу тепло. - Не готовы сдаться? - Нет. Я признаю, что до спора мне жилось гораздо лучше, но игра стоит свеч. - Вы похудели. И выглядите очень уставшей. - обеспокоенно отметил врач, скрестив руки на груди. - Сплю из-за холода плохо. А еще кормят здесь, оказывается, отвратительно. Скучаю по апельсиновому соку и шоколадкам, которые приносила Мария. - «И по разговорам с ней, и по книгам, и в целом по ней самой...» - О чем сегодня поговорим? - Почему вы так стараетесь ради другого? Альтруизм весьма похвален, но он не присущ вам. - Это не альтруизм, а замаливание грехов. Я стала очень религиозной после заточения сюда, не заметили? - я ухмыльнулась, хитро прищурившись. Флейд хмыкнул и покачал головой. - Да и к тому же, отсюда не выходят. Ан... То есть моя бывшая соседка - исключение. - Почему вы не хотите тоже стать исключением? - Исключение на то и исключение, чтобы быть в единственном экземпляре. Ей есть зачем и теперь и к кому возвращаться. Меня же и здесь неплохо кормят! - Я улыбнулась, задрав по-детски ноги в одеяле. Паучки ходили строем от кровати до стула Флейда, сидевшего, словно каменное изваяние. Мы еще немного поговорили о моем настроении, я пожаловалась на походы за лекарствами и общение с обитателями лечебницы, в ответ получив длинный монолог-тираду о необходимости социума в жизни человека. Пробурчав: «И вы туда же», я постаралась уйти от неприятной темы в сторону чего-то нейтрального. И тут мне в голову пришла идея отравить тепло одетого доктора за водой для умирающих глоксиний. Он охотно согласился, а еще принес из лаборантской мне шоколадку. Только я отказалась. Она не положена мне по уставу, а я хочу выиграть в честной борьбе. - Почему мы сегодня не обсуждаем мою болезнь? - бросила я в спину поливающего цветы Флейда. - Потому что вы не в состоянии на рефлексию в данный момент. Он просто бессмысленна. Я попрошу добавить в перечень медикаментов снотворное. - Паук кашлянул в кулак и повернулся ко мне. - Думаю, на сегодня хватит. Скоро ужин, постарайтесь поесть хоть немного. Хотя я понимаю, еда здесь как и во всех больницах мало съедобна. - Вы приносите обед с собой? - Чаще всего да. Точнее теперь да, раньше я покупал что-нибудь готовое в супермаркете или здесь в автомате. Признаться, я очень плохо готовлю. - в последней фразе промелькнула нотка смущения. - А в юности вообще жил за счет кофе и сигарет. Но это я по секрету рассказал, так делать никому ни в коем случае не советую. - он посмеялся и зашагал к выходу. - До свидания, доктор Флейд.