"He's not perfect,
but he's all I want."
Мори придётся убить его.
Наконец.
Спустя столько лет.
И всем страданиям придёт конец. Он убьёт свою вторую личность.
Он убьёт чёрного человека.
Тьма.
Она колышется из стороны в сторону. Обволакивает тело. Заставляет окунуться с головой в свою нагую личность и.. Раствориться.
Тьма была безмолвной и густой как камень. Она дарила свободу. Но..свобода – это рабство. А рабство и раболепие, это и есть истинный признак
человека. Каким бы он ни был: умным, тупым, богатым, бедным. Это всё одно. Каждый кому-то подчиняется и пляшет на руках. Лишь бы получить то, что
ему надо. Но точно ли это его воля? А не того, перед кем он поклоняется...
"Но человек никогда так просто не подчинится другому человеку. Раб и тот, кто старается одержать победу хотя бы ценой низкого раболепия. Вот почему люди, чтобы выжить, не могли придумать ничего лучше, кроме как
перегрызть друг другу горло. На словах ратуют за что-то великое, но цель усилий каждого – "я" и снова "я". Проблемы общества – это проблемы каждого "я".".
Но это ложь.
Гнетущая, страшная,
тёмная. Всё взаимосвязано. Тьма – это ложь, ложь – это тьма. Остаётся лишь тот, кто выше. Выше боли и радости, выше слёз и смеха, выше страданий и
спокойствия.
И лишь тогда он познает истинную
свободу. Не ту, что человечеству преподносят только под её предлогом. Внутри оказывается ни-че-го. Настоящая свобода – это... С М Е Р Т Ь.
Тот, кто потерял смысл жизни несчастен, но тот, кто его даже не обретал, несчастнее. И лишь только тот, кто его не искал и не терял, становится
человеком.
Белый.
Белый – это не цвет.
Это отголоски прошлых цветов, что поблекли со временем. Все картины однажды станут белыми. И великие, и никому не известные. Как хочется взять краски, что никогда не поблекнут в руки и нарисовать... Его красивое тело, черты лица. Через цвет попытаться передать голос... Красивый, надёжный, смелый. Но почему... Почему в руках только красный цвет? Цвет крови. Такой натуральный... От него исходит горький запах.. А на вкус... Железо.
Нет, нет, нет. Это не кровь. Она не может быть
такой. Он нарисует. Пусть и этим алым цветом крови. Но только не белым.
Стоп.
А что если..
Да! Кровь никогда не выцветает на холсте! Значит, он нарисует свою любовь
алым кровью.
Штрих. И ещё. Ещё..ещё...
Он разворачивается, хочет свериться. Но. Дорогой ему человек лежит в луже крови.
Своей крови.
Нет!
Это не он. Он не мог такого сделать...
Для верности он ещё раз проводит кисточкой, вырисовывая первый глаз. Сзади слышится крик. Он разворачивается, смотрит. Видит. Самурай лишился одного глаза.
Его глаза округляются. Это он.
Он убил свою любовь!
Но он ведь просто хотел нарисовать портрет. Тот, что никогда бы не изменился.
Он хочет стереть всё нарисованное.
Но кровь никогда не сотрётся и не выцветет на холсте.
Он падает на колени. Кричит. Он убийца.
Жалкий убийца.
Всё, это конец.
Фукудзава умер. Точно умер. От его собственных рук.
Но почему. Этот голос чудится ему даже после смерти?..
Он хочет вспомнить лицо погибшей любви. Но не может.
Он видит лишь белый цвет. А на нём кровавый крест.
Нет. Нет. Нет! Нет!
Хватит. Пожалуйста..хватит.
Проснулся Огай на смятом с его стороны пледе и мокрой от слёз подушке. Юкичи спал рядом крепким сном. Он всегда спал крепко после алкоголя, но никогда не пьянел (в отличие от самого Мори).
Мафиози стремительно встал и вышел из комнаты на кухню. Он боялся. Боялся убить Фукудзаву, сделать ему больно. Не удержаться и показать себя настоящего...
Ему страшно. Он ничего не понимает.
Все тринадцать лет он убеждал себя в ненависти или хотя бы равнодушии по отношению к Юкичи.
А сейчас...
Бутылка с вином была стремительно открыта. Сейчас он всё поймёт. А утром уже решит, уйти ему или остаться с самураем.
Но сердце рвётся на мелкие куски. Даже если он признаёт свою ложь и говорит правду.
Но как же...
Да, Фукудзава прекрасен. Его подтянутое тело, руки. Ах, эти руки. Они столь красивы, на них видна каждая венка. Его ладони такие грубые, шершавые, тёплые. А шрамы. Они есть везде. И на пальцах, и на запястьях... Они идут по всей длине, прямо до локтя. Конечно, нельзя было сказать, что все его руки были усыпаны шрамами, но и нельзя было отрицать факт их существования. Тем более они такие красивые и лишь дополняют эти шикарные руки. Огай всегда мечтал о том, чтобы только эти руки к нему прикасались.
Прикасались всю жизнь.
Его голос... Он был бархатным, журчал, словно ручеёк. Хотелось слушать его вечно, когда просыпаешься и засыпаешь. Всегда. Тембр был словно маятник, и это успокаивало.
Стоило лишь раз услышать. И остановиться не представлялось возможным.
Уже две бутылки безвозвратно опустели. Но хмель его никак не брал. Рассуждать на трезвую голову было всё сложнее. А потому теперь в руках был коньяк, а бокал оставлен где-то в стороне. Мори хлебнул алкоголя из горла. Взгляд медленно поплыл. Но не застелился белой пеленой полностью.
Каждая мысль отдавалась тупой болью в черепной коробке и колющим сердцем. Но зато каждый новый глоток давал мелкое спасение.
Хотя..
Нихрена.
Почему так плохо?
Он босс мафии. Ему не должно быть плохо, больно, страшно. Почему. Почему.
Почему?
Он кричит совсем тихо, почти безмолвно. Захлёбывается от слёз и заложенного носа. Рвёт волосы на голове. Сердце сковывает отчаянье.
Это он виноват.
Зачем постоянно всем всё портить? Что это за особенность такая?!
Ему не хочется умирать. Он просто хочет избавиться от боли в сердце. Но знает, что для этого надо решить. Не признаться и страдать, или признаться, но страдать будет не только он, но и Юкичи.
Его милый Юки.
Нет. Лучше подохнуть в какой-нибудь подворотне, чем опять заставить страдать этого человека. Опять. Прямо как двенадцать лет назад.
Ну зачем? Зачем он сказал тебе слова. Надо было хотя бы дослушать. А уже потом говорить о риске.
Но не перебивать. Не говорить об этих чёртовых чайках. Нет.
Какой же он идиот.
Почему постоянно всё портит...
За ещё один глоток Огай осушил полностью бутылку коньяка. Он недовольно скривился, а после улыбнулся краешком губ.
Наконец. Он начал пьянеть. Перед глазами всё наконец-то поплыло и двоилось. Он встал и, неловко покачнувшись, опёрся на стол. Но, постояв так ещё немного, он пошёл к окну. Мори открыл форточку и оперся на раму, глядя в даль Йокогамы. Было так красиво. Ночная Йокогама – это лучшее, что могло придумать человечество. Хотя, наверное, это даже единственное достойное творение человека.
Ветер щекотал кожу, заставлял открыть уставшие глаза. Мешки под ними ощущались всё сильнее, а про синяки и говорить нечего. Глаза так и молили закрыться. Но он противился.
Он резко развернулся, и мир его пошатнулся. Огай ели удержался на ногах, но невозмутимо взглянул на часы. Полвторого. Кошмар.
Почему-то лишь сейчас, проведя рукой по лицу, он заметил, что голова болела, и боль эта шла от глазных яблок. Какого чёрта у Юкичи на кухне есть зеркало? Хотя сейчас это даже на руку. Он медленно, шатаясь, подошёл и взглянул на себя. Всё как он и представлял. Только. Белок глаза был красный. Да и радужка поменяла свой цвет на алый.
Сейчас его глаза полностью были красными. Это слегка пугало.
Он отпрянул от зеркала, но почувствовал, как спина упирается во что-то твёрдое и холодное.
Мори медленно повернул голову назад и увидел
его.
Чёрный человек.
Он стоял перед Огаем и высокомерно смотрел на него. Бывший врач округлил глаза, хотел отступить назад. Но он схватил Мори за плечо, не позволяя этого сделать.
Огай хотел что-то сказать. Но остановился. Ведь его опередили.
-Молчи. Сейчас говорить буду только
я.
Мафиози шумно сглотнул, но послушал.
-Знал я одного человечка. У него было доброе сердце. Он даже мечтал людей начать спасать. Выучился на врача. Служил. Как сейчас помню, 26 лет. Пехотная дивизия сил самообороны. Слушай, слушай, представляешь он боялся громких звуков и боли..Идиот. После войны, проработав 4 года доктором, он занял высокую должность босса одной опасной организации. Для этого ему надо было убить предшественника. Он боялся. -Чёрный человек громко засмеялся. -Боялся убить! -Сквозь смех произнёс он. -И тогда ему на помощь пришёл я. Он надел маску бесчувственной сволочи и убил. Но после этого маску пришлось носить всегда. И мы стали с ним единым целым. До определённого момента. Видите ли, влюбился он. -Чёрный человек закатил глаза и изобразил тошноту.
-Этот человек...
-Естественно! Его имя Мори Огай Ринтаро.
Мори покачнулся и упал на колени.
Вот почему.
Почему он не считал чёрного человека собой до конца.
Это и не был он...
Это его маски и образы, что так приелись за года...
-Посмотри-ка!
Огай испуганно поднял взгляд наверх. И увидел.
Он увидел Юкичи. Самурай был одет в платье, что сильно настораживало. Оно было шёлковым, длиной до пола. Правая сторона была белой, гладкой, непорочной. А вот левая сторона была чёрной, кружевной. Декольте было откровенно открыто. На левой руке у него была такая же кружевная чёрная перчатка. А на голове была большая чёрная шляпа, украшенная алой лентой. На шее Фукудзавы был чёрный длинный шарфик.
Он стоял с закрытыми глазами.
-Какого чёрта, -прошептал Огай.
-Моя милая! Согласны на вальс? -Крикнул чёрный человек и взял Юкичи за руку.
Что за хрень? Какая "милая"? Юкичи мужчина! В голове медленно всплыл образ старой книжки.
"И какую-то женщину,
Сорока с лишним лет,
Называл скверной девочкой
И своею милою."
Что тут вообще происходит?
Стоп.
Если это чёрный человек, а это Юкичи "милая" то...
-Оставь Юкичи в покое! Тебе нужен я, а не он! Можешь убить меня, но не его!
-Ох, нет.. Я, конечно, мог бы так сделать, но... Это было бы слишком скучно! Не находишь? -Саркастично насмехался он над Мори.
Они начали вальсировать. Огай надеялся, чтобы чёрный человек отказался от своих слов. Но внутри он прекрасно осознавал, что тот никогда не передумает.
Мори только и оставалось с отчаяньем смотреть на это всё.
Как чёрный человек кружит Фукудзаву в танце, как поднимает на руки, как ставит на стул, целует ему руку. А Юкичи прижимается к нему, обнимает, думает, что это Огай.
Чёрный человек берёт шарфик Фукудзавы в свои руки. В этот момент Мори понимает – это конец. Шарф кружится с ним вокруг самурая, а тот, как зачарованный, стоит и просто смотрит вперёд. Чёрный человек обвил всего Юкичи, отчего из белого цвета на нём теперь виднелся лишь маленький кусочек на бедре.
-Готов? -Обратился он к Огаю, но продолжил без ответа. -А мне и неважно.
Он дёрнул за шарф и цвет, что ранее был белым, стал алым от крови. Самурай качнулся, стул опрокинулся, а он замертво упал прямо в руки чёрному человеку. Тот лишь брезгливо взглянул на бездыханное тело и бросил его на пол.
Мори закричал. Юкичи умер по его вине.
Это не сон, всё взаправду. Он чувствует...
А чёрный человек смеялся так холодно, звонко.
Огай хотел убить его. Хотел отомстить за Фукудзаву.
В голове его начали появляться воспоминания о прошлом.
Как Юкичи лечил его однажды от простуды. Как они ходили по магазинам за одеждой для Элис. Как он однажды пришёл в поликлинику и увидел в стельку пьяного Мори. А всё из-за того, что со дня, изменившего всю его жизнь, прошло ровно 20 лет. Но разделить печаль с наставником не вышло.
Фукудзава тогда ничего не понял, но потом как-то попытался помочь Огаю.
Он хотел помочь!
А Мори его просто убил!
"-Ну и... В честь чего такая пьянка?.." -Это были его первые слова, прежде чем спохватиться о плачевном состоянии врача.
В памяти они отдались болью в сердце. Впервые он вспоминал о таком прекрасном совместном прошлом со слезами на глазах.
Кровь стучит в висках, отбивая ритм прямо в такт сердцу. В ушах стоит звон. Он стремительно закрывает их руками, прижимает сильнее, лишь бы ничего не слышать.
Смех.
Холодный, злобный. Сумасшедший...
Страшно, страшно, страшно!
Хватит!
Хватит!
Хватит!
Это всё не правда! Враньё! Жалкая ложь!
Он кричит, зажимает уши сильнее, не желая слышать и капли звука. Но вновь и вновь слышит смех. Такой страшный.
Кажется, что он сходит с ума.
Он борется с чем-то невидимым. С чем-то неизведанным. И это пугает. Он боится.
Он проигрывает.
Руки медленно перемещаются на глаза. Оставляя уши в покое. На устах появляется улыбка.
Сумасшедшая улыбка.
-Ну вот и всё. Мы вновь один и тот же человек, -резко сказал чёрный человек, прекратив смеяться.
Он с подозрением смотрел на Мори, что был на коленях и уже сам хохотал.
Он смеялся.
Холодно.
Отстранёно.
Злобно...
В душе мечта о покое, а на устах только сумасшедшая улыбка. Разрушала эти глупые мечты с каждым новым смешком.
Что-то внутри него хрустнуло.
Треснуло.
И это что-то не возможно вернуть.
Он пропал.
Навсегда.
Нет
Нет
Нет
Нет
Этого не должно было быть. Это просто случайность. Ошибка.
Нет!
Это не он!
Кто-то Что-то внутри него!
Чёрт!!!
Хватит!
Рука ударила по чему-то острому. Огай шелохнулся и посмотрел в сторону.
Зеркало.
Оно было разбито.
А в осколках виднелось его отражение.
Оно больше не улыбалось.
Лишь смотрело на него
пустым уставшим взглядом.
Боль внутри угомонилась. Смеха больше не было.
Был лишь покой и кровоточащая рука...
Вы помните,
Вы всё, конечно, помните,
Как я стоял,
Приблизившись к стене,
Взволнованно ходили вы по комнате
И что-то резкое
В лицо бросали мне.
Вы говорили:
Нам пора расстаться,
Что вас измучила
Моя шальная жизнь,
Что вам пора за дело приниматься,
А мой удел —
Катиться дальше, вниз.
Любимая!
Меня вы не любили.
Не знали вы, что в сонмище людском
Я был как лошадь, загнанная в мыле,
Пришпоренная смелым ездоком.
Не знали вы,
Что я в сплошном дыму,
В развороченном бурей быте
С того и мучаюсь, что не пойму —
Куда несет нас рок событий.
Лицом к лицу
Лица не увидать.
Большое видится на расстоянье.
Когда кипит морская гладь —
Корабль в плачевном состоянье.
Земля — корабль!
Но кто-то вдруг
За новой жизнью, новой славой
В прямую гущу бурь и вьюг
Ее направил величаво.
Ну кто ж из нас на палубе большой
Не падал, не блевал и не ругался?
Их мало, с опытной душой,
Кто крепким в качке оставался.
Тогда и я,
Под дикий шум,
Но зрело знающий работу,
Спустился в корабельный трюм,
Чтоб не смотреть людскую рвоту.
Тот трюм был —
Русским кабаком.
И я склонился над стаканом,
Чтоб, не страдая ни о ком,
Себя сгубить
В угаре пьяном.
Любимая!
Я мучил вас,
У вас была тоска
В глазах усталых:
Что я пред вами напоказ
Себя растрачивал в скандалах.
Но вы не знали,
Что в сплошном дыму,
В развороченном бурей быте
С того и мучаюсь,
Что не пойму,
Куда несет нас рок событий…
Теперь года прошли.
Я в возрасте ином.
И чувствую и мыслю по-иному.
И говорю за праздничным вином:
Хвала и слава рулевому!
Сегодня я
В ударе нежных чувств.
Я вспомнил вашу грустную усталость.
И вот теперь
Я сообщить вам мчусь,
Каков я был,
И что со мною сталось!
Любимая!
Сказать приятно мне:
Я избежал паденья с кручи.
Теперь в Советской стороне
Я самый яростный попутчик.
Я стал не тем,
Кем был тогда.
Не мучил бы я вас,
Как это было раньше.
За знамя вольности
И светлого труда
Готов идти хоть до Ла-Манша.
Простите мне…
Я знаю: вы не та —
Живете вы
С серьезным, умным мужем;
Что не нужна вам наша маета,
И сам я вам
Ни капельки не нужен.
Живите так,
Как вас ведет звезда,
Под кущей обновленной сени.
С приветствием,
Вас помнящий всегда
Знакомый ваш
Сергей Есенин.
