Целуют всегда не тех

Свет от вновь зажженной лампы отбрасывал неясные тени на стены, все так же закрытые плотными ширмами, чтобы ни день, ни туман, ни ветер не могли потревожить покой уютного гнездышка. Потянувшись, словно довольный кот, Махиро расплылся в благодарной улыбке, разрешая другу помочь с одеждой и волосами: будучи невероятно строптивым, Куросаки редко принимал чужие услуги, предпочитая самостоятельность пускай и вынужденному, но подчинению. Однако с Джунджи все было иначе: с ним Махиро мог позволить себе ненадолго расслабиться, поэтому сейчас младший воин спокойно сидел спиной к товарищу, покорно отдавшись заботливым рукам. А те, мастерски орудуя резным деревянным гребнем, осторожно расчесывали непослушные волосы, черные, как вороново крыло, обладавшие не менее дерзким нравом, нежели их владелец. - Иногда мне кажется, что ты вообще не заботишься о них, – устало вздохнул Джунджи, аккуратно разделяя прядки и спуская чуть ниже очередной колтун, чтобы если не распутать его, то хотя бы попытаться вычесать из взъерошенной копны. - Забочусь, – возразил друг, морщась и тщетно пытаясь тряхнуть головой, – но они вновь превращаются вот в это. - Такие же вредные, как ты, – Токаи улыбнулся, а его умелые пальцы с нежностью погладили обиженную огнем и безжалостно обрезанную, словно оборванную, прядь. Джун закусил губу. – Жаль, красивые ведь, а хозяин не ценит. - Вырастут, – Махиро закрыл глаза, в его голосе струилась беспечность. Какое-то время вокруг царила тишина, нарушаемая лишь еле различимыми звуками мерного расчесывания упрямой гривы. Огонь в лампе горел ровно-ровно, и могло справедливо показаться, что время вовсе остановилось. Наконец, Куросаки заворочался, чтобы негромким, но четким «слушай» вернуть убаюканного собственными методичными действиями Джунджи в сегодня и сейчас. - Что? – не отвлекаясь, осведомился Токаи. - Мне нужно сказать тебе нечто важное, – былое лукавство сошло на нет, тон бархатного голоса стал серьезным, заставив старшего товарища насторожиться. – Наверно, следовало открыть все раньше, но так не хотелось мешать... – разрываясь в сомнениях, Куросаки все-таки решился рассказать правду: лучше сейчас, чем мучиться дальше. Несомненно, лучше сейчас. – Сам узнал лишь вчера. Всю ночь глаз не сомкнул. - Что-то случилось? – нахмурился Токаи, прокручивая возможные варианты: поход? поручение? у Махиро снова потерялся любимый щекастый кошак? - Отец нашел для меня невесту, – мрачно отозвался Куросаки, виновато опустив голову. Сильная рука, сжимавшая резной гребень, вздрогнула и замерла над недочесанной прядкой – все мысли старшего воина вмиг перемешались, а сердце, сорвавшись, рухнуло в прожорливую бездну. Имя он расслышал точно через туман. – Исшики Хиёри, единственную дочь и наследницу знатного феодала, – пауза. Слышно, что Махиро очень трудно об этом говорить. – Дуру недобитую... - И вовсе она не дура, – облизав губы, Джунджи приложил все усилия, чтобы голос не дрогнул. Впору было бы промолчать, но молодой самурай не терпел, когда на кого-то возводили напраслину. – Хорошая девушка. Поздравляю. - Не с чем поздравлять, – друг дернулся и повернулся, сверля товарища испепеляющим взглядом. «Лиловоокий», – как-то не к месту пронеслось в голове старшего. – Разве не понимаешь, Джу-кун: она мне не пара! - Хиёри-сан – красавица, – воин прикрыл веки, чтобы не смотреть в обжигающие родные глаза: лгать другу действительно не хотелось. – Образованна, ценит литературу, а как искусно играет на сямисэне... – память издевательски нарисовала в темноте нежный образ милой Хиёри, неспешно прогуливающейся вдоль берега под руку с Махиро. Ее беззаботный смех похож на перезвон колокольчиков, мягкие волосы хранят лучи ласкового солнца, а очи – чайную глубину. Тонкий стан, светло-розовый тент зонта, ленты на фарфоровых запястьях... Прекраснейший цветок в саду старого Исшики. – Более покорной и изящной жены тебе не сыскать, Хиро-кун. У вас будут замечательные дети. - Заткнись, – злобно бросил Куросаки, вновь поворачиваясь спиной, словно не желая лицезреть друга. И Токаи был искренне рад этому. Пожав плечами, он вернулся к волосам товарища, чтобы хоть как-то отвлечься, заглушить в душе свербящую боль. - Лучше бы посочувствовал, а то поздравляет, – принялся бурчать Махиро, не ища ответов, а стараясь высказаться, прекрасно понимая, что дома к его мнению все равно никто не станет прислушиваться. Ему – гордому, смелому самураю, своенравному, упрямому воину – было невыносимо принимать чужие правила, от бессилия хотелось выть в голос, и парень еле сдерживал чувства: – Из-за сей «чудной» новости я всю ночь провалялся без сна. Самое забавное, что меня даже не спросили – поставили перед фактом: вот супруга твоя, получай! Превосходно! Великолепно! Дожили! Поговаривают, сама-то наследница приняла новость с превеликой радостью... - Кто же не хочет выйти за тебя? – Токаи усмехнулся, не в силах избавиться от ясных картин, всплывающих из памяти. «Незнакомка, в чьих волосах душистые цветки апельсина, девушка-сон, живущая у горной долины, как ваше имя?» – уставший с дороги воин спрашивал путь, но чарующие очи вынудили дерзнуть, озвучив на один вопрос больше. – «Зовите меня Хиёри», – переливы колокольчиков и скромно опущенные ресницы. Случайно встретившихся разделяет бурный ручей. – «Хиёри-сан, я запомню». – Она улыбается, поправляет прядь, выбившуюся из сложной прически, нежное лицо окрашивает легкий, едва заметный румянец. Откуда-то издали слышны голоса: ее уже ищут, и она, поклонившись, уходит, а он долго смотрит ей вслед, думая, что раз судьба подарила встречу с очаровательной незнакомкой, день прожит не зря... Еще не зная, что через неделю о ней мимоходом упомянет мать, назвав «завидной невестой». А спустя несколько быстротечных лет ее выдадут замуж за его возлюбленного. - Все хотят выйти за мои деньги, земли и власть. Не за меня, – подчеркнуто заметил Куросаки, бесцеремонно вторгаясь в светлые воспоминания друга и нагло сминая их. – Хиёри-сан прекрасна, спору нет, но, – выдохнул с нескрываемой горечью, – у нас с ней ничего общего. Ее душа хрупка, как цветок, это нежное создание достойно любви и заботы... Я же принесу ей одни несчастья. - Ты себя недооцениваешь. - Я себя переоцениваю: всегда думал, что хозяин жизни своей, а на деле... - Все у вас сложится, – тихо проронил Джунджи, стараясь проглотить неприятную истину: однажды это должно было случиться. Уходить следует достойно. – Рядом с Хиёри-сан бунтарь станет мудрей и взрослее, обретет покой. Родители будут гордиться, что у тебя такая замечательная жена... - Не нужна мне никакая жена!! – прорычал Махиро, теряя остатки терпения и с силой вырывая пряди из родных рук. Больно. Ну и пускай, сердцу больнее. – Мне нужен ты! Цепкие пальцы впились в плечи Токаи, а ирисовые очи выжгли на сердце любимого пылающее клеймо едкого слова «мой». Джунджи даже опешил, выронив гребень: слишком уж безумным, даже для самого себя, ныне выглядел Куросаки. Всклоченные волосы, мокрые глаза, чуть подрагивающие губы... Махиро напоминал загнанного зверя, которому в затылок холодно-беспристрастным дулом дышала смерть. Ему тяжело, ему больно, но... Джунджи не мог помочь возлюбленному. И себе не мог. Поэтому он просто потрепал товарища по голове да улыбнулся, правда, улыбка вышла какой-то грустной. - Тише. В следующую секунду любимый сумасброд уже сжимал Джуна в крепких объятьях. - Мне нужен ты, сильный и храбрый, лишь с тобой я могу быть настоящим, ты сдерживаешь меня в порывах ярости, понимаешь, как никто! Джунджи-сэмпай, я пошел бы за тобой хоть на край света, ради тебя умылся бы кровью твоих врагов, отдал жизнь. Почему, боги, почему нам приходится скрываться?!.. - Успокойся, Махиро-кун, – Токаи ласково погладил друга по спине, чувствуя, как ком подкатывает к горлу – только этого не хватало. К счастью, Куросаки быстро выпутался из родных рук. - Я спокоен. Я просто... дурак какой-то, прости, – он потупился, изучая кольцо с агатом на своем большом пальце. – На пустом месте драму закатил. Хоть выговорился... Дома ведь все равно не расскажешь. - Понимаю, не винись. - Спасибо. - Это тебе спасибо, – мудро заметил старший, погладив любимого по плечу и заодно привычно поправив чуть-чуть сползший рукав кимоно: заботиться о Махиро давно превратилось для него в нечто само собой разумеющееся. Фиалковые глаза с непониманием воззрились на Джунджи. - Мне-то за что? - За годы, проведенные вместе, – главные слова сами вырвались на свободу – и всегда сдержанный Токаи не смог не подарить возлюбленному ответные объятия. – За чувства, за рассветы, за наши встречи у озера. Я никогда не забуду тебя, Махиро... Сердце воина обливалось кровавыми слезами, а глаза оставались сухими – нельзя иначе, невозможно, да, впрочем, и не нужно. Никому. Но младший самурай не позволил другу насладиться минутой тишины, тут же строптиво высвободившись и фыркнув. - Джу-кун, не неси околесицу. Для нас с тобой ничего не переменится. Этот брак всего лишь политический союз, – подобрав оброненный гребень, деловито вручил его товарищу, снова поворачиваясь спиной. – Ключ к наследству. - Однако... – Джунджи потупился, погладив узорчатые углубления на гладкой деревянной поверхности. - Нет. Никто у тебя меня не заберет, – уверенность заставила консерватора вздохнуть и продолжить процесс вычесывания. – Наша семья видит выгоду в родстве с домом Исшики: в последнее время некоторые соседи стали чересчур агрессивны, так что союзник не помешает, плюс – укрепление влияния на смежных землях. - Неплохой тактический прием: отныне доблестный род Сакаи лишний раз подумает, прежде чем нападать на ваши южные границы. - Заодно их молодой глава Митсуки хоть чему-то научится, – кивнул Хиро. – А то отдали в его руки бразды правления – и возомнил себя малыш важной птицей. - Не грех подрезать орленку крылья, – улыбнулся Токаи, завершая уборку в темной копне и мастерски собрав чужие волосы. - Вот именно, – повернувшись, Куросаки поклонился и проронил: – Спасибо. - Не за что. Помолчали. Нужно было сказать что-то еще, но отзвуки неприятного известия все так же отдавались в раненой душе старшего, и самурай понимал: это утро острым клинком разрезало его жизнь на две половины. - Мне пора, – вздохнул Хиро. Поднявшись на ноги, друзья быстро убрали разбросанные вещи и, отодвинув ширмы, впустили в комнату дневной свет. Туман, к счастью, уже почти истаял, оставив на гибких стеблях и листьях ирисов капли хрустальной влаги. Невысокий мужчина в фиолетовом кимоно набросил на плечи простую накидку, призванную сокрыть дорогие ткани и украшения, повязал на поясе верный меч и уже собирался уходить, когда внезапно нахмурился, о чем-то вспомнив. Глубоко вздохнул, будто бы сомневался в принятом решении, и, похлопав по плечу друга, уверенно произнес: - Не печалься попусту, Джу-кун, и не вздумай считать дни до ничего не значащего обряда: я никуда от тебя не денусь, наши встречи будут так же часты, как ныне. - Хиро-кун, – Токаи горько усмехнулся, – о чем ты? Это же предательство. - Ничуть, – хмыкнул упрямец. В его лиловых очах вспыхнули лукавые демонические искры. – Ни к чему жене знать, куда отлучается муж ее, глава знатного рода... – И вдруг выпалил: – Завидую я тебе белой завистью: не будь я наследником, тоже жил бы своей жизнью да горя не ведал. - Хиро... – покраснел Джун, но ершистый приятель перебил его: - Не бери в голову. Я справлюсь. - Ты не понимаешь, – боясь потерять последний шанс высказаться и образумить друга, Токаи все же остановил его. – Негоже лицемерить. Коли так распорядилась судьба, я готов отпустить тебя. - Я больше не нужен сэмпаю? – резкий вопрос. - Нужен, – искренний ответ. – Но ложь... - Это не ложь, – Куросаки никогда не дослушивал речей старших. – Между нами нет и не будет лжи. Запомни: Махиро любит лишь Джунджи, а целуют всегда не тех. Сиреневатый огонек в глазах блеснул как-то недобро, и Токаи невольно подумалось, что глупые слухи все же таят в себе зерно истины: несомненно, что-то еще, помимо нечеловеческого оттенка радужки, роднило Махиро с демонами. Махнув на прощанье рукой, наследник рода Куросаки сбежал по ступеням и легкой поступью направился вниз по поросшей травой дороге, насвистывая под нос веселую песенку, коих в его взъерошенной голове водилось предостаточно. А Джунджи, проводив взглядом удаляющуюся фигуру, только тихо вздохнул, усевшись на пороге старого дома и прислонившись спиной к колонне. Последние слова Махиро не могли не задеть его разбитого сердца, но умом самурай понимал прекрасно: это не выход. Наоборот, это скорее вход – вход в бесчестье. Но как объяснить сию истину непокорному другу? И как... как заставить себя забыть его? Пожалуй, последнее представлялось Джунджи совсем уж плохо. «Мне тебя из души не вытравить. Даже смерть не сотрет твой образ, выгравированный на изнанке сердца. Лиловоокий демон. Лиловоокий... Когда-то давно я подарил тебе сие прозвище – ты злился, говорил, что такого слова нет, а я до сих пор не могу подобрать другого. И не подберу». Словно читая мысли, умытые росой ирисы закивали в такт невысказанным словам. Молодой консерватор вздохнул. Воспитанный в лучших традициях, будучи послушным сыном и честным воином, он совершенно не принимал дерзких воззрений младшего товарища, но неестественно фиалковые очи не раз убеждали преступить общепринятые догмы. Однажды он уже поддался на уговоры чарующих глаз и собственного сердца, которому, увы, нельзя приказать: не отвернулся от взаимной, пусть и неправильной любви. И ежели близкие отношения со старым другом еще возможно оправдать хотя бы перед самим собою, перспектива в скором времени стать любовником женатого мужчины была бы неприкрытым позором для воина. Дослужился, называется! Нет, прежде он даже и не помыслил бы, что придет день, когда ему придется выбирать между счастьем и честью... «Куросаки... Демон во плоти, что же ты со мной делаешь?..» ...Откуда-то сверху тихо играла музыка. Очнувшись от тяжких дум, словно стряхнув с себя налипшие комья снега, Джунджи вскочил на ноги, ошарашено оглядевшись по сторонам. Не может быть. Ему не мерещится: таинственный флейтист вернулся, и ныне, когда туман рассеялся, зоркие глаза самурая должны заметить... Токаи похолодел. Рука, лежавшая на рукояти верного меча, замерла, точно ее приклеили, воздух вокруг вмиг сгустился и стал невдыхаемым, кто-то незримый властно остановил бег часов. Джун не верил своим глазам: прямо перед ним, с комфортом устроившись на толстой ветке ближайшей сосны, сидел тот, кого воин так жаждал узреть. Разодетый в сиреневые и черные шелка, загадочный дух смотрел прямо, дерзко и смело, его голову покрывала белоснежная ткань явно неземного происхождения, а в руках поблескивала поперечная флейта, корпус коей украшали витиеватые диковинные узоры. Призрак улыбался. Неестественно фиалковые очи невежливо сверлили Джунджи, в них плясали дьявольские огоньки, горела презрительная насмешка. Сквозь тело потустороннего музыканта можно было просмотреть и лес, и ветви, но больше всего пугало совсем не это: дух как две капли воды походил на Махиро. Точь-в-точь. Пару смолисто-тягучих секунд они смотрели друг на друга не отрываясь, затем Токаи вздрогнул, сморгнул – и видение исчезло, точно его не было вовсе. Мелодия смолкла. - Эй!.. – только и успел крикнуть воин, протянув руку, но ответом послужила лишь глухая тишина лесной чащи: у дома возле старого озера Джунджи остался совершенно один.