Целуют всегда не тех

Утро выдалось прохладным и обесцвеченным, будто бы его ночь продержали в бочке с водой, и теперь все краски стекли, размазались, обратив мир в блеклое подобие самого себя. Воздух был неподвижен и густ, словно сметана, искажая звуки просыпающейся земли, он окутал округу непроглядной творожной пеленой. Туман. Эту ночь молодой самурай из зажиточного рода Токаи провалялся без сна, лишь к рассвету забывшись в недолгой и нездоровой дреме – хоровод мыслей, заслонявших друг друга, кружил в воспаленном сознании, волнения не давали покоя, заставляя вновь и вновь переживать прошлое. Знакомая обстановка спальни почему-то больше не выглядела уютно, несмотря на плотно закрытые ширмы, по комнате беспрестанно гулял сквозняк, а постель казалась непривычно холодной, хотя здесь, под сводами дома Токаи, друзья ни разу ее не делили. И как только ночь, свернув потрепанные шатры, покинула долину, унося с собою клочки сонливости, Джунджи оставил попытки забыться в спасительной темноте беспамятства. Дом, отдыхавший от минувшего празднества, еще почивал на ее коленях, затаившись в неподвижной молочной пелене, подобно молчаливым горам за лесом. А Джун, устроившись на пустом крыльце, без особого интереса наблюдал, как медленно приближается первый день его новой, выцветшей жизни – жизни без маленького шального «демона с лиловыми очами», без его верных рук и лукавой улыбки. Там не будет ничего прежнего: встреч, радостей; вчерашний день окончательно станет всего лишь воспоминанием, а для истинных чувств в нем не найдется места. Все изменится. Вот-вот. Помешать этому невозможно, можно только смотреть... Смотреть и слушать, как твой мир, разрушаясь, беззвучно падает в пустоту. Поручение от отца навестить соседей и передать главе рода поздравления вместе с деловым предложением, от коего негоже отказываться, Джунджи воспринял буднично, даже равнодушно, поскольку хорошо знал: отныне посещение шумного дома Куросаки станет для него простой формальностью. Там больше не ждут старого друга, не жаждут выяснить, что творится на западных границах, не просят сестру встретить гостя, пока кое-кто наскоро оденется и притворится, точно не он сегодня до неприличия разоспался... Джунджи чужой для них, не брат и не сват, кто-то сторонний, лишний. Товарищ по играм и тренировкам, давний приятель Куросаки-младшего, сын друга его отца. Никто. Влажный прохладный воздух, забираясь под воротник, лишь усиливал чувство одиночества. Привычный путь казался Джуну скучным, серым, набившим оскомину, и все вокруг виделось таким же седым, как молоко неподвижного густого тумана, всю дорогу обнимавшего за плечи, убеждавшего понять и простить. Но уже у самых ворот Токаи внезапно помедлил, ощутив, как пугающий холод стремительной волной прокатился по спине: знакомый с детства двор, вмиг опустевший, точно осиротевший, отнюдь не блистал свадебной пышностью. Ничто, абсолютно ничто не напоминало здесь о том, что лишь вчера знатная семья отмечала столь долгожданное событие – женитьбу наследника рода. Словно торжество состоялось не днем ранее, а много-много лет назад – настолько разительно изменился за ночь гостеприимный дом! Вместо оживленного шума и святочной суеты – давящая тишина, вместо буйства красок – серость и пустота, вместо праздничной красоты и ощущения счастья – скупое траурное убранство. Сердце Джунджи предательски сжалось, а рука машинально легла на рукоять верного меча... Прищурившись, самурай заметил у порога хрупкую сгорбленную фигуру и, вздохнув, поспешил подойти, выяснить, что все-таки тут случилось. Дурные предчувствия, зашевелившиеся в душе, он умышленно отодвинул. - Момоко-сан, – окликнул Токаи, приблизившись и вежливо поклонившись. – Мир вашему дому. Что здесь стряслось? Почему вокруг тихо, никто не встречает гостей? - Этот дом больше не ждет гостей, Джунджи-сан, – негромко проронила девушка, – и мира в нем отныне не будет. Она подняла взгляд, и молодой воин невольно вздрогнул – казалось, сестра Хиро за одну ночь постарела лет на десять: под глазами залегли тени, первые морщинки появились на бледном лице, скрытая боль наложила на светлый образ тяжелую печать скорби. Догадки, громоздясь одна на другую, наперебой всплывали в сознании Джуна: после его ухода в сих стенах произошло нечто страшное, и ныне жители дома, понимая неизбежность событий, просто не в силах принять свершившееся. Сомневаться не приходилось: траур вывешен по главе рода. Что будет теперь? Внезапная кончина Куросаки-старшего перевернет привычный уклад жизни благородного семейства, потревожит как союзников, так и неприятелей, что спят и видят, как оттяпают от земель феодала лакомый кусок, а Махиро... Джунджи едва не задохнулся от осознания горькой истины: при всей горячности, бесстрашии, браваде наследник не способен взять в свои руки бразды правления столь обширными территориями. Он не удержит власти. - Момоко-сан, – набрав в легкие больше воздуха, самурай осторожно тронул девушку за плечо. Не зная, что говорить, он решил перейти сразу к делу. – Я могу увидеть Махиро? В ответ Момоко посмотрела на Джунджи так тяжело и пугающе, что того неминуемо охватила удушающая паника: во взгляде родных глаз можно было легко захлебнуться – сокрытая боль, отчаяние, безысходность струились в нем. Воин похолодел: еще никогда ему не приходилось сталкиваться с такими взорами, даже враги, умирая, не смотрят столь страшно. Губы девушки скривились в ненастоящей улыбке – нездоровой, изломанной. - Нет, Джунджи-сан, – голос Момоко не дрожал, но в нем тугой струной звенела натянутость, словно бы его хозяйка еле сдерживала рвущиеся наружу чувства. – Вы не можете увидеть его, не положено. И никогда не сможете, ведь Махиро-чан... – здесь она запнулась, отвела взгляд, произнося на выдохе, тихо, но отчетливо: – Махиро убит. Последние слова взорвали сознание, покрыв прежний мир толстым слоем черного пепла. Кажется, Джунджи мгновенно позабыл, как дышать, как думать – мысли оборвались и вместе с сердцем рухнули куда-то в бездну, в пропасть, в ту самую пустоту... Момоко – добрая сестра его лучшего друга, его возлюбленного, его избранника – стояла напротив самурая, ее правильное лицо было белее снега, а под глазами лежали темные тени, но девушка не плакала. Девушка говорила. А Джунджи мерещилось, будто бы это сама судьба вещала ее устами, в холодном густом тумане методично рассказывая о том, чего нельзя изменить. В доме, где еще вчера слышались поздравления и хвалебные речи, сегодня поселилась смерть. Жуткая правда, в которую не верилось, которая не укладывалась в голове, напоминая чей-то нелепый предрассветный кошмар, открылась родственникам новоиспеченной четы с приходом нового дня, что ни для младшего Куросаки, ни для его супруги так и не наступил. Служанка, после длительных споров все же дерзнувшая потревожить покой «чересчур разоспавшихся молодых», обнаружила обоих мертвыми. Красавица Хиёри, в чьих мягких волосах пряталось солнце, лежала рядом с неживым Махиро, ее чайные очи были закрыты, а на бледных губах все еще играла безмятежная, светлая улыбка. Даже страшная рана, перерезавшая тонкую шею, не портила образа, словно в своей смерти девушка наконец-то обрела желанное счастье. Возле ее руки покоился окровавленный клинок, рукоятку коего украшали витиеватые борозды изящных узоров, – острозаточенный атрибут наследницы дома Исшики. При девушке нашли и письмо, в котором она каллиграфически ровным почерком подробно описывала причины свершившейся драмы, отвечая на все вопросы. С каждым словом в этой дикой истории Джунджи все сильней убеждался в справедливости древней истины: самая страшная опасность таится там, где мы ее даже не замечаем. Кто мог допустить, что хрупкая, милая Хиёри – прекраснейший цветок, кроткий ангел, завидная невеста, та, кого Куросаки выбрал в пассии единственному сыну, та, о которой местные женихи лишь грезили и которую никогда не любил Махиро, утверждая, что принесет девушке муки, – окажется в итоге его палачом? Смерть пришла к дерзкому наследнику не на поле брани и даже не на виселице иль плахе, как пророчили недоброжелатели, – в образе невесты явилась. Кто мог подумать?.. *** Скромница-дочь старого Исшики была далеко не так проста, как полагали соседи и даже родственники: не первый год она хранила сокровенную тайну, не открывая ее никому на свете, даже матери и отцу. Как-то по весне случай свел юную красавицу с загадочным самураем Куджо, выходцем из дикого северного края. Его звали Такемаса, о доблести и бесстрашии этого воина слагались легенды, впрочем, неимоверной силой духа мог похвастать любой представитель непокорного рода. Отчаянный, гордый, благородный северянин с первой встречи запал в душу нежной красавице, выросшей в трепетной заботе, а та, несомненно, одним взмахом длинных ресниц похитила его сердце. Правда, молодые люди, искренне полюбившие друг друга, не могли соединить судьбы: отношения их семей нельзя было назвать теплыми, а потому Такемаса и Хиёри терпеливо дожидались подходящего момента, продолжая встречаться тайно и мечтая о том счастливом времени, когда они смогут больше не скрывать своих чувств. Но беда пришла раньше. Скоро выяснилось, что Хиёри не повезло влюбиться в политического врага воинственных Куросаки – жестоких и алчных захватчиков, в своем тщеславии не знававших ни устали, ни предела. К несчастью, Куджо придерживались таких же взглядов. В погоне за расширением границ оба рода с недовольными не церемонились, и горе было тому, кто осмеливался встать на их кровавом пути. Однажды Такемаса не явился в назначенный срок к лесному водопаду, месту тайных свиданий, и девушка сразу же заподозрила неладное. Вспомнив вчерашние слова, сказанные ей на прощанье, – отряды Куджо собирались напасть на северные владения соседей, и Такемаса обещал вернуться с победой, – Хиёри, не теряя ни секунды, бросилась искать вести о возлюбленном. Правда оказалась ужасной: накануне вечером молодой самурай был убит возле собственного дома. По прямому приказу Махиро – вздорного наследника рода Куросаки, обладавшего не менее жестким нравом, нежели его отец, и с давних пор люто ненавидящего вольного Такемасу. Она могла отчаяться, поставить крест на несчастливой судьбе, но гордая дочь Исшики не поддалась малодушию: даже в самые тяжелые времена ее предки рук не опускали, и святой постулат бороться до конца она впитала с молоком матери. Хиёри не сдалась, поклявшись отомстить проклятому демону за любимого, и сделала для этого все. Прежде всего, робкий ангел разработал план, не посвятив в него никого, даже собственную родню, так ничего и не узнавшую ни о Такемасе, ни о горе Хиёри вплоть до кровавой развязки. Наследница состоятельной семьи прекрасно понимала, что рано иль поздно Куросаки-старший будет искать невесту несносному сыну, а в ближайшем окружении ее кандидатура наиболее привлекательна: девушка богата, красива, у нее нет ни братьев, ни сестер, чтобы делиться нажитым, и все владения рода Исшики однажды по праву наследования перейдут к ней и ее супругу. Оставалось лишь убедить родителей, что она больше не считает «бесноватого» отпрыска соседей недостойным невежей, заслуживающим исключительно холодного презрения и порицаний. Она сделала все, чтобы выйти замуж за своего врага и подобраться к нему как можно ближе. До последней секунды свадебной церемонии задумчивая Хиёри беспрестанно повторяла, что идет на все это только ради своего Такемасы. И осталась верна ему до конца. Когда празднество отшумело, ночь разложила потрепанные шатры, а молодая чета уединилась в самом укромном и живописном месте пышного сада, дабы именно здесь, вдали от сторонних глаз, свершить священное единение тел и душ, Хиёри уже избавилась от последних сомнений – в сердце девушки ровно горела решимость и убежденность в правильности ее поступков. Скоро она вновь увидит своего возлюбленного, и он будет гордиться ею – вот все, о чем она думала. Махиро же о коварных планах столь кроткого существа даже не подозревал, как не подозревал он и о том, что, привычно устранив с пути очередного неприятеля, давно подписал себе смертный приговор. Любовь его невесты к Такемасе оставалась полнейшей тайной, сокрытой от Куросаки, и открылась она ему лишь за секунду до гибели. Хиёри так и не разделила ложе с Махиро – воспользовавшись моментом, она выхватила постоянно носимый с собою верный клинок и нанесла резкий, точный удар. Внезапность позволила покончить с врагом без лишнего шума, но, прежде чем забрать его жизнь, девушка не преминула открыть супругу истину, сообщив, что свершает месть во имя Куджо, убитого людьми Куросаки. В свой последний миг истекающий кровью «демон» успел проклясть женщину, но дотянуться до нее не сумел, рухнув к ее ногам и утратив сознание. А та, улыбнувшись и убедившись, что дело сделано, произнесла краткую молитву и совершила самоубийство, окропив своей кровью холодное ложе вымышленной любви... *** ...Момоко замолчала. В ее голос прорвалась дрожь, поэтому отмечать еще что-то, пусть даже мельком, девушка не решилась. Покачав головой, она тяжело вздохнула и снова посмотрела на Токаи – спокойно и тяжело. - Вот и все, Джунджи-сан. Я прочла ее письмо четыре раза, но до сих пор не могу поверить. Знаю только одно: я никогда не прощу ей смерти Махиро. На глазах Момоко впервые за утро блеснули слезы – незаметные, но обжигающие и едкие, пробирающие своей искренностью, своей раздирающей болью. Джун вздрогнул и, не отыскав подходящих слов, попросту обнял девушку, как будто старался оградить ее от окружающей пустоты. Момоко не противилась. Какое-то время они молчали, вокруг неподвижно висела болезненная нездешняя тишина. Возведя взор к небесам, плотно затянутым низкими облаками, Джунджи растерянно уставился в их светло-серую вату, не пытаясь контролировать невольно раскручивающийся поток мыслей, наконец-то вновь рождавшихся в сознании после ударной волны. Они были разными, эти мысли – умными и не очень, простыми и сложными, горькими и безвкусными, точно льдинки на языке. Больше всего дум цеплялось за жгучее слово «месть», совершенно не вязавшееся у Джуна с милой и кроткой Хиёри – девушкой-сном, жившей у горной долины. В пышных волосах юной незнакомки путались душистые цветки апельсина, в голосе слышались переливы колокольчиков... Картинка как будто из прошлой жизни. Хиёри была так хороша, она должна была забрать у него Махиро – и забрала, но не в жизнь, а в смерть. Насмешка судьбы? Происки демонов? Кажется, вечность назад на берегу бурного ручья молодой воин думал, что их случайная встреча – всего лишь маленький лучик солнца в суете однотипных дней, ничего не дарящий, кроме ничем не омраченного, светлого образа прекрасной незнакомки, подсказавшей дорогу и исчезнувшей в глубине леса... Как же это неправильно. Месть женщины свершилась и была жуткой, но страшнее всего в ней зиял даже не сам факт кровавой развязки: Махиро не дали исполнить священный долг самурая – достойно принять смерть. «Погибнуть так глупо и так позорно – разве этого заслужил ершистый «лиловоокий демон»? Да, он нередко поступал необдуманно, попирал устои, невежливо отзывался о старших... Но сия кара чересчур жестока. Так быть не должно», – Токаи вздохнул, наконец разжимая объятья. - Вы ведь пришли к отцу? – Момоко дождалась утвердительного кивка. – Он не примет вас сегодня... – и поспешила добавить: – Не утешайте меня. Вам лучше на какое-то время оставить этот дом, все равно горю вы не поможете, только еще больше всех расстроите: для нас вы, близкий друг Махиро, одним присутствием всегда будете напоминать о нем, а значит, и о его безвременном уходе. Прошу, не сочтите за грубость, Джунджи-сан, и поймите верно. Джунджи не стал перечить мудрым словам девушки, лишь вежливо попрощался с ней да и покинул печальную обитель. За воротами его немедленно окружил вездесущий туман, и самурай, оставшись наедине с обрушившимся на него горем, понял, что вернуться к своим с плохими вестями он не сумеет. Нужно побыть одному, вдали ото всех... Ноги сами повели Джуна к старому заброшенному дому у озера – месту их тайных свиданий. Впервые петляющая дорога, поросшая травой, нервировала путника, заставляя вспоминать и раз за разом прокручивать в памяти безрадостные, досадные факты. Подобно закипающей лаве в жерле пробудившегося вулкана, негодование переполняло душу воина, с каждым шагом в сметанной пелене все приближая встречу с тем, кто наверняка ожидал самурая в отныне навсегда опустевшем пристанище – со странствующим духом. «Почему я не уговорил упрямого Махиро прислушаться к предзнаменованиям, отчего не настоял на своем?! – спрашивал Джунджи сам себя и не мог отыскать ответа. Ясно было одно: он так и не сумел защитить своего любимого, – но от сей ясности легче не становилось, ярость лишь крепче затягивала петлю на шее. – Проклятый призрак... Я призову тебя к ответу, явись мне только!» У потрескавшегося от времени и влаги порога правила бал равнодушная тишина. Оглядевшись, рассерженный самурай, готовясь в любой момент выхватить меч, грозно окликнул потустороннего гостя, затаившегося, по его расчетам, среди ветвей: - Где ты, бродячий дух?! Твое чертово предсказание сбылось. Скажи теперь, кому это было нужно? – ответа не последовало, лишь растущие рядом ирисы, последние из еще не отцветших, грустно кивнули печальными головками. Одним движением выхватив оружие, Токаи с силой разрезал воздух, в отчаянии взвыв: – Кому?!.. Голос Джунджи сломался, а злость вместе с болью впиталась в творожную пелену, поглощавшую и искажавшую все звуки. Мелкие птички, почивавшие в ближайших кустах, пробудились и испуганно разлетелись в разные стороны. Лишь сейчас, тяжело дыша, воин уяснил, что обращается к пустоте: таинственного флейтиста нет, музыкант больше никогда сюда не явится. Возле старого дома у стоячего озера Джун был совершенно один – некого призывать к ответу. Пару минут Токаи вслушивался в безмолвие чащи, а потом, медленно вернув меч в ножны, горестно вздохнул и опустился на низкую ступень подгнившего крыльца. На смену гневу пришла усталость, отбирающая последние силы, а мысли бесконечной рекой текли по извилистому руслу сознания – бороться с ними было бы тщетно, поэтому самурай смиренно поддался. Перед глазами все еще стояли дикие картины, составленные из обрывков рассказа Момоко, всплывали эпизоды вчерашнего торжества: взволнованная Хиёри, извиняющийся взгляд Хиро... Сердце не желало принимать случившееся. Но вместе с отчаянием и пустотой, разрастающейся в душе, Джунджи не мог не понимать очевидного: все это не пройдет бесследно – дерзкий поступок Хиёри разломал на две части жизни не только отдельных людей, но и целых семейств. Куросаки никогда не простят Исшики потерю сына, Исшики же, в свою очередь, лишившись единственной дочери по милости жестоких соседей, решат поставить на место взрастивших «демона во плоти». Между кланами вспыхнет междоусобица, о хрупком мире можно будет забыть, как о прошлогодних снегах, реки крови снова затопят обширные земли мстительного Куросаки... А он, Джунджи, молодой воин из семьи Токаи, не сумеет даже защитить честь бесславно погибшего товарища: их род должен сохранять нейтралитет, дабы не растерять в чужой войне силы и богатства... Отец Джунджи – хозяин опытный: дружба дружбой, а внутренние распри даже главного союзника его не касаются. Впрочем, Куросаки на месте друга поступил бы в точности так же, а потому не станет винить его, ежели тот отстранится. И значит, как бы ни было больно и тяжело, Джуну придется тоже остаться равнодушным. Просто смотреть, как рушится былая власть, не в силах изменить хоть что-то... Как всегда, впрочем. «Махиро боролся с устоями, пытаясь доказать свое право самому выбирать судьбу – а что в итоге? Пал от руки женщины, одержимой местью, – Джун горько вздохнул, поднимая глаза к низкому небу. – Нам не дано ничего решать, Хиро-кун, мы всего лишь пешки в чужой запутанной игре. И, как бы мы ни дергались, ни возмущались, ни кричали, что создадим новую жизнь на новых законах, ничего не изменится. Мы сломаемся – через нас переступят и продолжат путь. Люди, скованные традициями, – те же светлячки, обреченно устремляющиеся в последний полет к пламени ручного фонаря, где сгорят все, каждый в свой срок... В этом мире нет места любви, Махиро. Твое счастье, что небо уберегло тебя от подобной участи, вовремя забрав в свою обитель. Смутьян и невежа, сеющий раздор и разврат, истинный сын свободы, мой маленький ручной демон. Лиловоокий демон... прощай», – в памяти Токаи невольно возник светлый образ лукаво улыбающегося Махиро, а по щеке сама собой поползла скупая слеза. «Что мне делать теперь, дружище?» – Джунджи бессловесно обратился к бесславно погибшему товарищу и даже вздрогнул, когда услышал такой же подсознательный ответ: «Жить». Воина передернуло. Мысль о самоубийстве уже навязчиво крутилась в его голове, исподволь отодвигая прочие идеи на второй план и принося в душу пьянящее чувство облегчения... или сей путь был бы чересчур прост? Джунджи знал: время лечит любую боль, и пусть раны бесследно не заживают, прошедшие годы затягивают их, оставляя кровавые рубцы, с которыми сложно, но все-таки можно жить. И ждать новой встречи там, где виднеется край колеса перерождений... Однажды все утрясется, ушедшие обретут покой, оставшиеся утешатся, жизнь вернется в привычное русло. Что делать дальше, спустя много дней и не меньше ночей? Можно отвернуться ото всех и удалиться в горы, посвятив остаток жизни молитвам, единению с природой... А можно посидеть, поразмыслить и отправиться просить руки Момоко: спору нет, Куросаки-старший отдаст дочь не постороннему человеку. Все же Джунджи и Махиро дружили с малых лет, проводя вместе едва ли не все время, а за прошедшие годы отец Хиро проникся к рассудительному парню уважением, считая Джунджи едва ли не собственным сыном. Несомненно, он с легким сердцем согласится обрести в его лице зятя, да и Момоко вряд ли откажет: ей сейчас как никогда нужна поддержка, к тому же, у нее с другом младшего брата всегда были замечательные отношения, правда, исключительно дружеские... но разве крепкая семья должна строиться исключительно на страсти? Нет, конечно. Скорее наоборот. Этот брак сулил молодому Токаи расширение владений и светлое будущее собственного рода, однако поддержал бы ли сей поступок Хиро?.. Джуну не стоило сомневаться, что тот, при всей братской ревности, был бы только за, если бы после его ухода сестра получила в мужья не чужеземца, а человека, которому Махиро доверял и которого искренне любил. Но сам Джунджи, воспитанный на традициях и высоких представлениях о долге и чести, терзался сомнениями, спрашивая себя, не предаст ли он тем самым избранника? Покусывая сухие губы, сжимая пальцы, Токаи смотрел в небо и думал, думал... Он еще не знал, что однажды под утро «ручной демон с фиолетовыми глазами» явится к нему во сне и поддержит, наказав Джунджи заботиться о его любимой сестре. «Отныне мы вдвоем будем оберегать Момоко», – уверенно скажет ясноокий Куросаки, улыбнется привычной улыбкой, вручив товарищу щедрейший дар – надежду на светлое завтра. И, когда придет срок, своего старшего сына Джунджи наречет именем Махиро. Внезапно налетевший ветер разбросал по плечам растрепавшиеся пряди, остудил сознание. Джунджи печально улыбнулся, стараясь подавить горечь и боль утраты нужными мыслями. Глядя в плотно затянутое тучами небо, самурай обратился к другу, и ему показалось, – отчетливо так – будто тот его сейчас слышит: «Мы мечтали всю жизнь пройти рука об руку, но нам не нашлось места в этом нелепом мире. Махиро-кун, не сердись на меня». Новое дуновение, прокатившись по густой траве, всколыхнуло дорожную пыль, а в воспоминаниях воина настойчиво прозвучала мудрая фраза, произнесенная когда-то Куросаки-младшим: «Целуют всегда не тех». Токаи ухмыльнулся: как все-таки точно. «Я никогда не перестану любить тебя, мой маленький лиловоокий демон, – поднявшись на ноги, самурай наклонился и решительно сорвал один из ирисов, любимых цветов Махиро, чтобы забрать с собою в память о друге. Давящее чувство вины за случившееся все еще терзало душу Джунджи, но он знал, что младшему товарищу не понравилось бы, если б он поддался слабости. – Пускай в следующей жизни, встретившись вновь и, наконец, обретя друг друга, мы снова услышим, как откуда-то сверху льется тихая музыка. Но на сей раз это будет не предостережением странника, а игрой духов леса в честь нашей любви». Затем он поклонился опустевшему дому и неспешно проследовал вниз по поросшей травой дороге, петляющей по холмам. Совсем скоро его шаги стихли, а фиолетовые ирисы, последние из цветущих в то лето, проводили самурая легким покачиванием листьев, на которых поблескивали хрупкие капельки осевшего тумана. В округлых небесных слезинках отражался насыщенный, теплый пурпур лепестков, настолько же завораживающих, как и демонические глаза славного Куросаки.

Конец первой части