Карамельки с иголками

      Не прошло и недели, как после Дезире и Делла, в Цирк снова заявляется незваный гость. Точнее гостья. Девушка представляется Мэгги Эсмеральдой и селится в одной из палаток, напрочь отвергнув предложение жить в трейлере с Амазон Ив.       Все до единого уроды сошлись на том, что Мэгги не выглядела как одна из них: идеальная фигура, прекрасные волнистые светлые волосы, усредненный рост, руки-ноги на месте, даже всего одна голова. Так что же с ней не так, гадали они, пока Эльза не вышла из шатра с какой-то странной блаженной улыбкой и не объявила, что Мэгги может остаться с ними, потому что она прорицательница.       — Ну да, как же, — пренебрежительно фыркнула как всегда скептически настроенная Дот, ей уж слишком явно не нравилась Мэгги. Бетт сразу же постаралась усмирить пыл сестры, лишь бы они обе не вышли на очередной конфликт.       — Все-таки она такая же как и мы, просто… Чуть красивее? — промямлила неуверенно Бетт, и близняшки удалились с инициативы Дот, не желая больше оставаться в обществе Эсмеральды.       Та только проследила взглядом за сестрами Таттлер, скромно сжимая в руках сумочку. Джимми, в отличие от Дот, не видел в Мэгги ничего странного. Ее ангельская внешность и спокойный тихий голос внушили доверие, которое не разделили многие из труппы. Ив и Пол сошлись на том, что она слишком сладкая для их шоу. Дезире хмыкнула, гордо задрав голову и кинула лишь, что Джимми просто пубертатный мальчишка и ему перевозбуждение ударило в голову. Было обидно, конечно, но препираться с Дезире себе дороже, это он уяснил за прошедшую неделю совершенно ясно.       Вымученно вздохнув после нелестных комментариев Дезире, Джимми принял решение вернуться в свой трейлер. После конфет с иголками он почему-то замкнулся, предпочитал скорее оставаться в стороне, не влезать куда не просят. К сожалению, этот случай с сестрами Таттлер никак не выходил из головы, ежедневно портил настроение Джимми, а обсуждать с ними… В общем-то он считал это чем-то унизительным, неправильным. И от того становилось еще паршивее.       — Эй, Джимми! — привлекла его внимание Мэгги, которая, как оказалось, шла все это время чуть позади. Прорицательница поравнялась с мальчиком-лобстером и растянула накрашенные ярко-красной помадой губы в слабой улыбке. Джимми кивнул ей, интересуясь, чего хочет Эсмеральда. — Я тут подумала, может… Побудешь со мной, пока что только ты вроде не настроен совсем уж плохо.       — Мэгги, — Джимми секунду раздумывает, хмурясь. — Прости, но я хотел бы сейчас остаться в одиночестве…       Эсмеральда косится на него, скривив лицо в гримасе отвращения. Эта реакция показалась Джимми настолько странной, что он опешил, не в силах хоть что-то сказать. Но она уже через секунду меняется в лице, будто бы одергивая себя. Мэгги вновь улыбается ему, так же солнечно и приятно как и раньше, но это казалось куда менее естественным, чем то презрение, которым она была преисполнена до этого. Скомкано прощаясь, она разворачивается и убегает в совершенно противоположном направлении.       В трейлере как всегда холодно, Эльза даже после болезни Джимми не взялась за то, чтобы латать дыры в расшатанных жилищах своих уродов. Но он на нее за это совершенно не злился, попросту не имел права злиться на того, кто дал хоть какую-то крышу над головой, накормил и напоил, да еще предоставил работу. Конечно, много с такой работы и не соберешь, но Джимми получал небольшой аванс, усердно складывая сбережения в металлическую банку, изрядно потрепанную, но за последние пять лет ставшей неотъемлемой частью интерьера его трейлера.       Может Марс и хороша как певица, но как управляющая она была чуть более чем бездарна. Неспособность предоставлять своим уродам надлежащее жилье с лихвой, казалось бы, должно было компенсироваться переполненными зрителями шатрами, но… После Моттов у них ни разу не заполнялся зал больше чем на одну треть, это вполне объяснялось чередой крайне жестоких убийств и похищениями.       Закинув руки за голову, Джимми размышлял обо всех этих преступлениях. Убийца, конечно, вряд ли заявится в их Цирк Уродов, но чем черт не шутит… С одной стороны, их много, а он один, все-таки Эльза не просто так главенствовала над Шоу, она сплотила уродов в одну большую семью, готовую разорвать глотку любой внешней угрозе.       С другой стороны, будет ли Эльза долго горевать и искать их, если кто-то из труппы пропадет? Да, она их „Мать”, но, несмотря на это, каждый из них все еще оставался уродом, мог рассказать свою крайне печальную историю и в один миг озлобиться на весь мир. Потому, побеги из Цирков Уродов не были так редки, а искать пропавшего урода дело куда более затратное, чем нового.       Мысли, мысли, мысли… Их нескончаемый поток становится все более неразборчивым и бессмысленным, когда очередной беспокойный сон выцепляет Джимми острыми когтями и окунает в беспощадный и полный неоправданного насилия кошмар.       Визги отчаяния, разрывающий сердце и душу напополам детский плач, а может и не детский совсем, сложно разобрать в общей вакханалии. Ужасно громкий хохот, назвать который нельзя никак иначе как сардоническим.       Наконец-то, вещи вокруг приобретают четкость, он видит близняшек Таттлер на операционном столе. Он не может двигаться, даже моргнуть, лишь смотреть на Бетт и Дот и предпринимать несильные попытки к осознанию происходящее.       Вот, к столу подходит молодой парень. Он стоит спиной, поэтому виднеются лишь идеально уложенные черные волосы и белый халат. Джимми почему-то думается, что у этого врача, должно быть, красивые глаза. Мысль тут же теряется, когда неизвестный просит ассистентку надеть на близняшек кислородные маски и хватается за болгарку. Крючковатые когти кошмара сжимаются последний раз, впиваясь воплем о помощи Дотт в разум Джимми и тут же отпускают его, заставляя проснуться.       Сердце бьется в бешеном ритме. Весь в поту и с отвратительным послевкусием сна, Джимми сидит на кровати и моргает, осматривая полутьму своего трейлера и тщетно пытаясь отдышаться. Такие кошмары для него редкостью не были, но каждый пытался быть изощренней предыдущего, что тоже сказывалось на повседневном состоянии Джимми.       На улице зной, то самое время между полуднем и четырьмя часами, когда время будто бы замирает, и это пугает. Уроды затихают, разбредаясь по своим углам, и Цирк кажется совсем пустым. Нелюдимым и вымершим, каким и должен быть, ведь их единственная цель — развлекать нормальных, в очередной раз позволить убедиться, как же этим людям повезло не родиться уродами.       От разглядывания неба за грязным окошком Джимми отвлекает громкий стук в дверь трейлера. Он нехотя скидывает ноги с дивана и только посидев полминуты, находит в себе силы подойди к расшатанной годами двери.       — Кто? — грубо спрашивает Джимми и надеется, что тот, кто его потревожил, по тону голоса поймет, насколько тот не настроен на разговоры. Пять секунд, десять, пятнадцать… Ничего не происходит. Дарлинг распахивает скрипучую дверь и никого не обнаруживает.       Он интуитивно смотрит вниз и натыкается на еще одну коробочку. Опять?! Джимми морщится, захлопывая дверь и думает сесть за стол, заняться одним из своих хобби — вырезать из дерева небольшие фигурки. Это помогает поддерживать мелкую моторику его клешней и получается с каждым разом все лучше и лучше…       Сил на это совершенно нет. Слабость остается даже после отдыха, потому Джимми снова валится на диван, скрещивая руки на груди. Вперив тусклый взгляд в потолок, он желает лишь глухого сна, без хороших или плохих сновидений, простое ничего.       Но этому желанию не суждено сбыться, во всяком случае сейчас. Дверь распахивается и Этель врывается в трейлер, радостно напевая себе под нос. Ее совсем не смущает темное выражение лица Джимми, Этель ставит коробку на стол, и это последнее, что он хочет видеть в любом случае.       — Опять близняшки? — вздергивает бровь Джимми и сталкивается с недоумением на лице Этель.       — Что ты, они уехали сегодня на пикник с нашим уважаемым гостем Ричардом Спенсером!       — С кем?       — Эх ты! — щелкает его по лбу подошедшая поближе Этель, чем вызывает только тихое «ай!» от Джимми. Она с укором качает головой, — меньше дрыхнуть надо.       — Так кто такой этот Ричард? — не рискует продолжать спор Джимми, потирая зудящий лоб.       — Он обещал Эльзе свое телешоу! Представляешь, нашу мисс Марс увидят миллионы людей одновременно!       Джимми удивленно распахивает рот, потом захлопывает, раздумывая, но все же говорит.       — А что станет с нами?.. — Его голос чуть слышно дрожит, но Этель чувствует это, одаривая сына жалостливым взглядом. Он ненавидит жалость. Этим чувством описывают больных, убогих, а он не такой. Всеми силами старается быть не таким.       — Не волнуйся, Эльза заберет нас с собой.       — Ты шутишь, мама?! — взвыл Джимми, — она не сможет забрать всех нас, мы останемся здесь, пока Эльза будет тешить свое самолюбие!       Хлесткая пощечина нисколько не отрезвляет от гнева, только еще больше угнетает, вгоняет в тоску. Джимми сжимает кулаки, чуть ли не скрипит зубами, тщетно пытаясь сдержать слезы.       — Неблагодарный мальчишка! Где бы мы сейчас были, если бы не Эльза?! Подумай о своем поведении и отношении к нашей спасительнице, Джимми… Я разочарована.       Слова ранят куда больше действий. Хлопок двери, Джимми снова остается в одиночестве. Звон в ушах мешает сосредоточиться, и он импульсивно хватает коробку, одним яростным движением разрывая бант и отшвыривая вместе с крышкой.       Опять сладости и эта чертова записка. Ее Джимми откидывает на пол вслед за ошметками упаковки и сует в рот сразу две конфеты. Он ждет, когда с головой накроет боль, неприятная и режущая. Он хочет этой боли, почувствовать себя ничтожным, не заслуживающим чего-то хорошего, таким, каким и должен быть настоящий урод.       Но секунды идут, конфеты тают во рту и ничего не происходит. Недоумение и детская обида захлестывает Джимми. Он нагибается к выкинутой записке и судорожно разворачивает. «Дорогой Джимми,

Извини за казус с конфетами! Это был брак, все виновники получили по заслугам, потому что никто не смеет так обращаться с тобой! Надеюсь, эти смогут загладить мою вину.»

      Дарлинг одеревеневшими клешнями складывает записку вдвое. И еще раз вдвое. Он вздергивает голову и быстро моргает, совсем забывая жевать, отчего сладость прилипла к небу и зубам. Но от этого хуже не становится. Джимми роняет записку и наконец-то ломается. Он смотрит в этот черный потолок и содрогается в рыданиях, не в силах сдерживаться еще хоть секунду.       Во рту так сладко, что сводит челюсть, и это приятное чувство кажется совершенно чуждым. Он не заслуживает этих конфет, этого незнакомца и тех мягких слов, которыми с лихвой одарили Джимми уже в двух записках.       Может, незнакомец просто не видел его рук, не знает, насколько Джимми безвольный и бесполезный, не говорил с ним никогда? Наверное, так и есть, и при первой же встрече этот некто передумает, заберет свою ласку и исчезнет навсегда, растворившись во тьме.       Но все-таки внутри теплится надежда, что это все не просто так, не ради потехи. Иначе… Это разобьет сердце Джимми уже окончательно.