По стопам империй, повторяя их ошибки

      Третий Рейх стоял в окопе в уже ставшей привычной для него позе, пригнув голову. Было раннее утро. Тусклые солнечные лучи безуспешно пытались продраться сквозь густые пепельные облака. Холодный ветер, не прекращаясь, дул в спину. Пропитанная потом форма заледенела и неприятно липла к телу. Рейх слышал собственное дыхание. Громкое, звучное, отчётливое. Каждый вдох и каждый выдох сопровождались свистом пуль над головой. Толстые линзы слегка сужали угол обзора. Рейх не видел, что творилось вне окопов, он видел лишь солдат, таких же, как он, облачённых в такие же, как у него противогазы. Было приятно наконец не чувствовать запах пороха, сырости и крови в воздухе. Рейх несколько раз моргнул, чтобы собраться и вновь сфокусировать свой взгляд на руке, что до боли в пальцах сжимала вентиль.       Очередной порыв ветра ударил в спину. А за ним послышался пронзительный свист, сигнал. Солдаты открыли вентили, и ветер понёс на противника густое зелёное облако. Всю равнину заволокло токсичным туманом, клубы которого со скоростью ветра мчались вперед, покрывая собой всё большую площадь. Все затаились в ожидании. Рейх ещё раз оглянулся на своих сослуживцев, которые тоже переглядывались, опасаясь высунуть голову из окопа и посмотреть на происходящее. Наконец, спустя какое-то время, выстрелы начали стихать. В течение нескольких минут они стихли окончательно. Солдаты начали один за другим с опаской вылезать из окопов. Рейх крепче сжал винтовку, проверил патронник, зафиксировал штык и последовал примеру остальных. Ветер утих, и слегка рассеявшийся зелёный туман медленно двигался вперёд. За ним шли солдаты. Вскоре перед ними предстала картина опустевших вражеских окопов. Обороняющиеся солдаты лежали замертво, не успевшие и не готовые защищаться от газа. Их тела валялись тут и там в неестественных позах. Кто-то ещё шевелил руками, пытался цепляться за жизнь. Их тут же добивали штыком.       Блуждая в едком тумане, Рейх отстал от остальных. Чавкая ботинками по мокрой грязи, он внимательно осматривал тех, кого обходил и перешагивал. Откуда-то снизу раздался громкий кашель. Рейх спустился к его источнику, в окоп, что превратился в тёмную хлорную реку. Рейх поднял винтовку штыком вперёд, готовясь добить врага. Кашель затих. Рейх остановился, вслушиваясь. Внезапно, ему в голову прилетел камень. Третий упал на пол, выронив оружие. На него накинулся солдат, который стал яростно, из последних сил, бить Рейха по маске. Немец сбросил с себя ослабленного напавшего, и тот вновь разразился кашлем. Рейх поднялся, нащупал свою винтовку и, забыв про штык, со всей силы ударил прикладом лежачего, словно дубиной. Затем ударил ещё раз. Враг замолчал. Ещё удар. Рейх закричал и ударил ещё раз. Затем снова и снова. Он остановился лишь тогда, когда его дыхание сбилось, и закружилась голова. Враг лежал с пробитой головой. Куски черепа разлетелись на полметра, а кровавая каша смешалась с мокрой грязью. Рейх отвернулся, почувствовав приступ тошноты. Выбравшись из окопа, он медленно поплёлся вслед за своими. Он ощущал лёгкий металлический привкус на языке. Измотанный битвой, Рейх встал на колени, отдышаться, и закашлялся. Только сейчас до него дошло. Рейх упал лицом в грязь. Сукин сын повредил противогаз.                            Советский Союз сидел в своей комнате. Сложив руки в замок и уперев локти о стол, он тёр лоб большими пальцами. Взгляд Союза был сосредоточен на единственной вещи на столе – на старенькой фотографии в потрёпанной рамке. На ней был изображён Российская Империя и ещё маленький Союз верхом на лошади. Это была их единственная совместная фотография. Взгляд совета был мутным, задумчивым, метался от фото к небольшой деревянной шкатулке, что стояла на коленях. Он размышлял.       Союз вернулся от старшего немца уже пару недель назад, и всё это время его мысли были об их разговоре. Российская Империя не заметил ни исчезновение сына в тот день, ни его возвращение. Империя был на себя не похож. Он запирался в своём кабинете, проводил там дни, внешне сильно ослабел. Ему сильно досталось от Германской Империи, он далеко отступил, но не был готов сдаться. Он жертвовал здоровьем в угоду принципов. Он вёл в никуда и себя, и Союза.       – Глупец.       Совет поставил шкатулку на стол и лязгнул позолоченными замочками. Из шкатулки на него глядел револьвер, подарок от отца после первой семейной охоты на соколов…              Дверь с тихим скрипом отворилась, заливая полумрачный кабинет светом коридорных ламп. Закрытые шторы задрожали от сквозняка. В этой темноте Союз даже не сразу заметил отца. Свет от открытой двери освещал массивный стол, но не Российскую Империю, сидящего за ним. Его руки тряслись и судорожно рисовали стрелки на карте. Занеся ручку над картой, Империя замер, будто бы задумавшись. Чернильные капли падали одна за другой, образовывая чёрную кляксу, которая постепенно расширяла границы.       – Ты что-то хотел? – Империя поднял уставший взгляд на стоящего в дверях сына. Совет сразу заметил, как последние события подорвали отца. Его ранее сипловатый голос сейчас звучал хрипло.       – Не хочешь принять неизбежное? – Спросил Совет, мысленно удивившись, что отец не начал кричать и выгонять его из кабинета, за вход без разрешения.       – Нет.       – Будешь продолжать терять земли и людей?       Империя посмотрел на сына. Если из сердитого взгляда убрать все силы на испытывание эмоций, получится именно этот взгляд, вызывающий больше сочувствие, чем страх.       – Сними это убожество. – Он проигнорировал вопрос и махнул на так ненавистный им серый бушлат, в который сейчас был одет Союз. – Выйди.       – Ты знаешь, что Рейх при смерти?       – Он враг. – Империя махнул рукой. – Мне всё равно.       – Германская Империя - твой враг, а не он! – Союз приблизился к столу. – Я был у него недавно, и меня врагом он не считает! – Союз возвышался над отцом. В нём кипели эмоции. В них обоих. Совет позабыл о последних нотках сожаления перед тем, что собирался сделать. Он вынул револьвер из-за пазухи и нацелил на Империю. – И я могу всё это закончить.       – Какого чёрта ты делаешь? – Империя вскочил с кресла.       – Занимаю законное место. Давно пора.       – Ты не готов. Идёт война. Что ты вообще об этом понимаешь?       – Ты проиграешь, если продолжишь. – Совет сжал рукоять оружия до побелевших костяшек. – Твоя слепая вера, жажда удачи или чего ты там надумал, убьёт всех.       – Австро-Венгрия мёртв, мы почти победили.       – Ты уверен, что доживёшь до финала?! Ты хочешь спасти свои владения, хочешь спасти меня? Тогда ты примешь это.       – Что ж. – Российская Империя стряхнул пыль с мундира и сел обратно в кресло. – Тогда стреляй. – Он поднял руки. – Ты убьешь безоружного? Пристрелишь собственного отца? Того, кто вырастил тебя и всему научил? Я не помню, чтобы учил тебя такому.       – Есть ещё кое-что, чему ты меня не научил. Состраданию.       – Ты совершишь самую глупую ошибку в своей жизни. – Империя криво улыбнулся.       – Ты уже совершил.       Союз нажал на спусковой крючок. Последовавшая за единственным выстрелом тишина оглушала сильнее, чем сам выстрел. Империя утонул во тьме неосвещённой части комнаты. Совет не мог разглядеть очертаний тела, но так было даже лучше. Он знал, что осознание сделанного поступка придёт не сейчас, знал, что пожалеет. Но это всё было на благо всех, ради будущего. Так он думал.