По стопам империй, повторяя их ошибки

      Солнце находилось в зените. Была непривычно ранняя для весны духота, которой позавидовал бы любой самый жаркий июльский день. В такие дни Рейх жалел о том, что его любимым цветом был чёрный, а вследствие этого и форма его была того же цвета. Выходя из машины, немец натянул фуражку на лоб, пряча глаза от солнца под козырьком. Перед ним находился довольно богатого вида загородный дом такого размера, будто бы был рассчитан на несколько крупных семей. Сразу бросались в глаза выкрашенные в золотистый цвет дощатые стены, треугольная крыша из карамельно-коричневой черепицы и резные оконные ставни. Не вилла, конечно, и уж тем более не особняк Российской Империи, но домик действительно выглядел неплохо. Рейх приблизился к входной двери, над которой был изображён серп с молотом. Интересно, что же случилось с домом его отца? – Думал немец, вспоминая печальную судьбу имений Германской Империи.       Постучав в дверь, Рейх принялся терпеливо ждать ответ. Вскоре внутри послышалась возня, и дверь открыл мальчик, одетый в шорты и рубашку без рукавов, которые делали его похожим на уменьшенную копию Союза.       – Вам кого? – Спросил мальчик, с недоверием оглядывая Рейха.       – Чёрт возьми, Россия, да впусти ты его уже! – Послышался приглушённый бас откуда-то изнутри дома.       Мальчик пробубнил себе под нос что-то типа «да, папа» и отошёл от двери, пропуская немца в дом.       – Проводи его на кухню, я скоро приду. – Звучал тот же голос из соседней с прихожей комнаты.       Россия отвёл Рейха на кухню. Помещение хоть и было довольно просторным, но из-за большого стола с двумя десятками стульев и парой кресел, кучи шкафчиков и каких-то коробок находиться здесь большому числу людей было бы неудобно. Помимо новоприбывших немца и русского, на кухне уже кто-то был. Около раковины, стоя на одной табуретке, о чём-то спорили ещё двое детей. Худой паренёк с ромашкой в волосах и девочка с яркими веснушками на щеках и плечах то ли мыли посуду, то ли старались забрызгать мыльной водой как можно больше вокруг себя. Россия проводил Рейха до одного из кресел и поспешил поскорее убраться к себе, видимо, не желая попадать под горячую руку от скорой неизбежной ругани. Двое детей даже не заметили появление немца, продолжая опасно раскачивать табурет.       – Что здесь происходит?! – Гаркнул появившийся в дверях Союз, заметив на полу воду.       Двое ребят от неожиданности подпрыгнули и оба повалились на пол, утягивая за собой стопку тарелок. На мгновение в ушах зазвенело от грохота бьющейся посуды, но последовавшая за этим тишина, казалось, длилась бесконечно долго.       – Украина… Беларусь… Марш к себе в комнаты… – Процедил Совет, поднимая за шиворот детей, потиравших ушибленные локти и колени. Лицо мужчины пылало не столько от гнева, сколько от стыда перед гостем. – Россия! Быстро сюда! Прибери этот беспорядок! Извини за это, дружище. – Обратился он к Рейху резко утихшим тоном, падая в соседнее кресло. – Не ожидал тебя сегодня встретить. Ты по какому-то конкретному делу? Будешь чай или кофе?       – Кофе, благодарю. – Ответил Рейх, внимательно наблюдая за тем, как Россия аккуратно собирал осколки в ведро.       – Россия, брось пока эту посуду. Сделай нам две чашки кофе. Побыстрее.       – Да, я по делу. Я не застал тебя на празднике.       – Ты там был? – Слегка шокировано спросил Союз. – Я-то не ходил. Думал, и ты не станешь.       – Не поверишь, но мне предложили сходить. Тебе - нет?       – Да-а… я бы и так не пошёл… – Совет задумчиво почесал затылок. – Детей, как видишь, ни на минуту нельзя одних оставлять. Да и ссор бессмысленных мне и здесь хватает. Ещё и праздник портить людям всякой руганью. Ты же знаешь, что меня не сильно кто поддерживает. Особенно после брата твоего, ну…       Россия поставил на стол две чашки с кофе и после одобрительного кивка отца ушёл.       – Куда?! – Остановил его Союз. – Осколки прибери, потом уходи. Серьёзно, Рейх, мне правда неудобно от того, что ты застал это всё.       – Как скажешь. – Немец выглядел невозмутимо. Он просто медленно потягивал кофе. – Как я уже говорил, я по делу. Я хочу, чтобы ты кое-что подписал.       Рейх вытащил из внутреннего кармана кителя несколько сложенных втрое листов бумаги и протянул их Союзу. Тот стал бегло их просматривать.       – Ничего серьёзного. – Пояснял Рейх. – Просто раз уж мы теперь оба у руля, то мы могли бы возобновить сотрудничество. Я слышал, ты сдружился с Веймаром, я в отличие от него планирую чуточку больше, чем просто строительство училищ.       – Это можно. – Улыбнулся Союз. – Инвестиции мне нужны.       Улыбка СССР дрогнула, а глаз нервно задёргался, когда из одной из комнат раздался детский плач. Рейх без видимых внешних признаков удивился тому, что помимо тех троих у Союза были ещё дети. Совет тяжело вздохнул, поднялся с кресла и устало поплёлся к источнику рыданий, так и не притронувшись к своему кофе. Было видно, что несколькими минутами спокойствия мужчина не успел насладиться.       Рейх остался в кресле. Бесячий детский плач вскоре начал стихать. Немец терпеливо ждал возвращения Союза, так как выданные ему бумаги тот унёс с собой, но Совета всё не было и не было, даже когда плач стих вовсе. Наконец, Рейх решил пойти за ним, благо он видел, куда тот пошёл.       – Я ненавижу детей. – Выдохнул Союз, склонившись над детской кроваткой и проследив за её содержимым последние минут двадцать. Фраза была обращена вставшему в дверном проёме немцу, хотя и была сказана себе под нос. – Детей такого возраста, я имею в виду, если позволишь немного пооткровенничать. Люди должны приносить пользу, а в таком-то возрасте… Если бы можно было как-то пропустить этот этап.       – Выглядишь уставшим. – Союз промолчал. Рейх прошёл к кроватке и встал рядом, заглянул внутрь. – Что-то он у тебя узкоглазый какой-то, а? – Удивился Рейх, рассматривая младенца.       – Ну, да, есть такое. – Пожал плечами Союз. – Он… от другой женщины. Я со своей прошлой разошёлся. Уставший-то я не только из-за домашних хлопот.       – Строишь семью с человеком, значит. Это интересно, друг мой. Ты же знаешь, что роман человека и государства не особо… почитаем.       – Это раньше он был «не особо почитаем», Рейх. – Огрызнулся Совет, отодвигая от друга кроватку с ребёнком. – Посмотри сколько в мире стран, а сколько людей. Сейчас уже и нет таких государств, в которых не было бы человеческой крови.       – Это-то меня и пугает. – Рейх устроился на диване, закинул ногу на ногу и с интересом уставился на товарища. – Кровосмешение - это вещь серьёзная. Из-за этого у новорожденной страны появляется слишком много человеческой сентиментальности и слишком мало государственного духа.       – Хочешь сказать, что нашёл себе в партнёрши страну? – Союз улыбнулся, как будто Рейх рассказал какую-то шутку. Слишком хорошую, чтобы искренне улыбнуться, но недостаточно, чтобы в голос рассмеяться.       Рейх в ответ лишь ухмыльнулся, но сделал это настолько притворно горделиво, что это действие говорило само за себя. Союз склонился над немцем и весело, по товарищески, похлопал друга по плечу.       – Ты мне лучше скажи, зачем тебе столько детей?       – Ну-у… – Протянул Союз, плюхнувшись на диван рядом с немцем. – Земель у меня много, сам видел. Хочу дать детям несколько регионов, чтобы облегчить себе работу. Поначалу будет лишь труднее, я знаю, но когда они вырастут, то я смогу не беспокоиться по поводу разбитой посуды, как минимум.       – Играешь с огнём, друг мой. Вырастут, независимости захотят, будут для тебя как Штаты для Британии.       – Нет, сплюнь. – Союза передёрнуло. – Я их правильно воспитаю. Англичанин-то этот - отец никудышный. Капиталистическое воспитание развращает и ставит перед тобой неправильные цели. Уж меня-то это не коснётся. Дети по глупости своей не понимают важности социализма, но, повзрослев, научатся уважать друг друга, как меня самого.       – Конечно. – Пришёл черёд Рейха точно так же многозначительно улыбнуться.       – Выпить не хочешь? – Внезапно спросил Союз, уставший вид которого начал улетучиваться от одного только предложения.       – Давай.       – Отлично. – Совет поднялся с дивана и направился обратно на кухню. – Расскажешь мне о своей новой стране-подружке, а я тебе твои документы подпишу.       Рейх прищурился, но не без радости в голосе согласился.