Испытание

      Как же люди ошибаются, когда боятся чьих-то криков и слёз! Паша тоже поначалу боялся, что кошмар станет кричать и обвинять его, плакать, вскрикивать во сне, а три дня спустя понял, что это не самое страшное. Самым страшным было видеть его отсутствующий взгляд, когда Паша обращался к нему, и слушать тишину, которая воцарялась, когда сам Паша переставал производить какие-либо звуки.       Паша разговаривал с ним, кормил его, ухаживал за ним каждую секунду — подтыкал одеяло, расчёсывал ему волосы, водил на прогулку. Балор не сопротивлялся, но и не поощрял никаким действием. Ел, одевался, умывался — будто в этом теле Балора больше не осталось.        — Я так виноват перед тобой, — говорил Паша, гладя его руки и заглядывая снизу вверх ему в глаза. — Они следили и за тобой, и за мной каждую секунду, я не мог позволить им помешать мне и назначить тебе нового палача. Я должен был спрятать тебя от них. Прости, что пришлось напугать тебя, — я хотел, чтобы они тоже поверили, что я собираюсь тебя убить.       Балор закрывал глаза, будто, закрыв их, переставал слышать.       Паше позарез нужно было вернуться в Москву (вторая часть плана, включавшая в себя мучительную смерть "миллионера", навредившего Балору, требовала его нахождения в городе), но пока он не мог себе этого позволить. Балор не выживет один в таком состоянии, а он — всегда на первом месте.       На четвертый день за завтраком кошмар уронил ложку с овсянкой, не донеся до рта, и закрыл лицо руками. Паша дёрнулся от резкого звука и тут же услышал, что Балор всхлипывает. Паша вздохнул с облегчением.        — Котик, — он по обыкновению опустился на колени у его стула и коснулся его плеча, — ты готов поговорить со мной?       Балор кивнул.        — Родной... я не знаю, что ещё сказать, — Паша действительно растерялся, ведь целых три дня он говорил и говорил, объясняя, что произошло, и...        — Я думал, ты собираешься... Господи, Паша, я так боялся! — произнёс Балор срывающимся голосом. — Я до сих пор боюсь!        — Я знаю. Я хотел бы, чтобы ты не боялся, родной. Прости меня. Тебе больше никогда не будет со мной страшно, обещаю.        — Да я... понимаю всё. Просто... Я думал, это всё. Я умру. Я доверял тебе! — Балор убрал ладони от лица и глянул ему в глаза. — У меня... сил больше нет чувствовать. Я могу теперь только думать, и то... Не знаю. Расскажи мне, где мы. Я теперь здесь пленник?       Паша уже рассказывал, но стал терпеливо повторять:        — Настя помогла мне связаться с той рыжей ведьмой из Питера, Улей... То есть она не совсем ведьма, но не важно. Она подготовила для нас этот дом, тут кругом заклинания и печати, на заборе — тоже. Здесь чекисты тебя не увидят, а потом... придумаем что-нибудь. Уля считает, что мы могли бы сделать тебе татуировку защитную, как у Яны...        — А что произошло на границе?        — Помощники Ули помогли заколдовать пограничников, а Разумовский сделал для нас финские паспорта. Официально никто из нас не покидал Россию, да и ты был не в том состоянии, чтобы следить за происходящим, так что через тебя МЧК тоже ничего не знают.       Балор медленно кивнул и вытер глаза тылом ладони.        — Мне теперь работу искать надо заново, с новым-то паспортом, — попытался усмехнуться он.        — Можешь начать с прополки огорода.       Балор всё-таки рассмеялся.       ***       Паша шёл по темным коридорам подвалов МЧК. Ночью тут всегда царила суета, а вот к раннему утру наступало затишье — демоны и прочая нечисть в это время снижали активность, и чекисты отправлялись на отдых. Сейчас — в пять утра — самый мёртвый час.       Даже дежурный на посту задремал. Паша ожидал этого, однако решил перестраховаться — Настя сварила для него какое-то зелье, и он на время стал похож на Александра Аркадьевича Тура, который в данный момент ловил красивые галлюцинации в компании самой Насти. Времени у Паши было в обрез.       Для начала он воспользовался ключ-картой Тура, чтобы попасть в хранилище артефактов, где хранился глаз Балора. Забавно, туда далеко не все имели доступ, а Тур — имел. Паша скрипел зубами от злости.       В хранилище ожидаемо никого не оказалось, и капсулу из горного хрусталя с едва светящимся в ней бирюзовым глазом Паша забрал без проблем. Сигнализация не сработала благодаря карте Тура.       Следующим пунктом, конечно, была лаборатория, в которой держали эмбрионов разных немыслимых созданий. О том, что там нерождённый ребенок Балора, Паша сначала догадался, а потом уже узнал наверняка. Одно то, что сотрудники проводили над эмбрионом опыты, делало их в глазах Паши достойными смертной казни, и лучше бы никто из них ему сейчас не попался — сдерживаться он не собирался.       В лаборатории не было ни души. Паша усмехнулся недобро и достал из сумки своё оружие — огнемёт, созданный в аду — спасибо Бесобою, подогнал.       Плавились даже сейфы из жаропрочной стали.       Паша ретировался только тогда, когда самой лаборатории эмбриологии не осталось. Пожарная сигнализация заработала не сразу, впрочем, Паша и так её не слышал. В его мыслях пылало, ревело пламя, и оно должно было сжечь дотла ещё один объект.       Паша покидал здание в толпе эвакуирующихся сотрудников всё ещё в виде Тура, и внимания вовсе не привлёк.       Настя дождалась его и выпроводила настоящего Тура, внушив ему, что он побывал утром на работе, ровно к тому моменту, как Паша запарковался на стоянке у его дома.        — Ты точно решил? — спросила Настя скорее для вида, пока Александр Тур, немного растерянный, садился в машину. Паша не рассказывал ей, чем провинился именно этот индивид, но она должна была понимать, что уровень провинности достиг предела "недостоин ходить по земле".        — Точно.       Паша не стал снимать на телефон, лишь оставил камеру наблюдения на ближайшей стене (доступ к видео он собирался предоставить Разумовскому). Сначала он думал, что хочет видеть, как этот выродок сгорит заживо, но потом решил, что хватит с него смерти и боли. Он шёл рядом с Настей, положив руки в карманы (в одном из них лежала прохладная капсула с глазом Балора), и невольно улыбался: он вне закона, ему нужно срочно покинуть страну, чтобы жить в глуши под одной крышей с ночным кошмаром, он только что убил человека — и чувствовал он себя отлично.       "Как раз в стиле Чумного Доктора! Одобряю!" ответил Разумовский.       ***       Жизнь на хуторе текла своим чередом. Паше со временем даже начало нравиться: тихо, и никаких лишних глаз, и какая-никакая цивилизация в пятидесяти километрах всего, и даже удобства в доме.       Они с Балором купили вторую кровать и больше не ютились на старой узкой койке вдвоем, провели в дом быстрый интернет, установили генератор на случай обрыва линии (зимой здесь такое случалось часто) — казалось бы, живи да радуйся. А Паше почему-то не хватало ощущения нужности. Ближайшую работу можно было найти в городе, и Балор каждый раз начинал ворчать, когда Паша поднимал эту тему.        — Я зарабатываю достаточно, чтобы ты не ездил по заметённой снегом дороге несколько десятков километров ради каких-то копеек, — говорил кошмар, и Паша возмущался бы, если бы в этот момент Балор не улыбался ему мягко и нежно.       Кстати, о снеге: его была прорва, начиная со второй половины сентября. Дорогу к бане и к воротам приходилось раскапывать несколько раз за день, иначе они рисковали оказаться в снежном плену... и это была единственная Пашина работа на время зимы, кроме приготовления еды и растопки печи.        — Я чувствую себя содержанкой, — жаловался он Балору, когда они забирали в отделении почты в городе какую-нибудь очень нужную, но безумно дорогую вещь, купленную кошмаром через интернет для Паши.        — Теперь, когда ты содержанка, ты хотя бы стал выглядеть лучше, — мурлыкал Балор, поправляя на нем теплую куртку или новый свитер.       Пашу почему-то эта перемена статуса подспудно беспокоила, но не тем, что он живёт за чужой счёт, а тем, что он чувствовал себя запертым. Дел в городе у него не было, дела дома быстро заканчивались, а искать приблуды для выпечки тортов по сайтам он себе запрещал, потому что ему психологически тяжело было просить для оплаты карту друга.       А ещё Балор много работал, часами не отлипая от ноутбука. День укоротился настолько, что трудно было уловить течение времени, и иногда Паше приходилось заставлять Балора лечь спать, потому что наступала ночь.       Кошмар целыми днями был рядом и то же время посвящал всего себя ноуту и строчкам кода (а иногда и онлайн-собраниям по видеосвязи) — Паша нервничал от одиночества. В остальное время они не отлипали друг от друга — смотрели фильмы и передачи, тренировались, строили снеговиков, парились в бане...       Паша нервничал всё больше.       Создавалось впечатление, что он (или его тело?) реагирует на кошмара не как на друга. Паша успокаивал себя тем, что это всего лишь сказывается воздержание, вот только дрочка в туалете или в наконец отремонтированной комнате на втором этаже (они с Балором утроили там кинотеатр) вообще не помогала, особенно когда Балор ластился к нему, как кошка весной.       Кошмар вообще был очень тактильным и готов был прижиматься-прикасаться-обниматься в любой момент времени и с кем угодно (когда Лёша приехал сделать ему татуировки, он полез обниматься даже к Лёше). Паша, и так паникующий дальше некуда от реакций своего тела, сходил с ума, когда Балор настойчиво помогал ему потереть спину в бане или укладывал голову ему на колени.        — Знаешь, я раньше боялся, что люди скажут... Ведь это как-то ненормально, если лезешь к кому-то обниматься или трёшься щекой о плечо, — делился Балор, валяясь рядом с ним на пушистом ковре, который они купили на зиму. — А теперь... один раз живём! Ты же не против, Паш?       Паша помотал головой. Невероятного цвета глаза кошмара глядели на него нежно и преданно, черные локоны разметались, смешавшись с белым ворсом ковра в причудливые узоры.        — Хорошо. Обожаю, когда мне можно об тебя греться, — мурлыкнул Балор.       Паша давно собирался задать ему этот вопрос, и вдруг решился — как в омут с головой:        — Слушай, а... твоя тактильность зависит от фазы цикла?        — Да, — без раздумий согласился Балор и перевернулся на живот, томно прикрыв глаза. — В овуляцию я прям сам не свой — хочется трахаться с кем — или с чем — угодно. А тут ещё ты рядом, так что... Мне ведь мужчины нравятся, поэтому я буквально теку, если честно.       Паша поблагодарил бы его за честность, но у него пересохло во рту — буквально. Он очень надеялся, что его не соблазняют или, того хуже, не тащат в постель без права на отказ (да он и не смог бы отказаться, у него низ живота сводило от такого вот Балора). Себя-то он никогда к геям не причислял, а оправдываться, как другие мужчины, спящие с интерсексуалами, что он спит с женщиной, Паша намерен не был. Его, по правде, даже не особо интересовало, что у Балора между ног (хотя мельком он видел, конечно). В паре-тройке горячих снов, в которых фигурировал Балор, даже не было секса как такового, — в них были объятия, поцелуи и прикосновения.       ***       Балор предложил отметить шутливую дату — ровно полгода с момента их переезда в финскую глубинку.        — Наша миссия в полгода длиной наконец завершена! — провозгласил он. — Теперь мы ничего не должны МЧК, и комитет торжественно идёт нахуй!        — Поддерживаю!       Они чокнулись ледяными стаканами с каплей мартини — Паша заранее нашел технологию производства ледяных стаканов и решил её опробовать, а в планах у них был просмотр фильма, так что сильно напиваться было нельзя. Правда, их развеселило, как пальцы и губы примерзают к стаканам, потом то, как стаканы должны исчезнуть, став лужицами воды.        — Бармен, где мой стакан?! Я хочу добавки! — требовал Балор.        — Подождите пару часов, я заморожу вам новый! — официальным тоном ответил Паша.        — Но я хочу свой!        — Тогда будьте добры, соберите воду со стола!       Они смеялись и, конечно, не дали стаканам растаять полностью. Правда, сил вытереть стол у них не достало — они повалились на пушистый ковер и принялись отрабатывать друг на друге приемы. Балор в силу возраста и опыта знал немало, Паша иногда диву давался, насколько он умелый противник. Но на Пашиной стороне была физическая сила и многочасовые тренировки, а в бою больше значения имеет именно моторный навык, а не знание приемов.        — Что ж вы так, Балор Буарайнехович? Не можете отразить простую атаку! Придется вас разжаловать! — шутливо сетовал Паша, очередной раз скрутив его на полу в бараний рог.        — Ох, Павел Олександрович, можете меня хоть вовсе с позором уволить из МЧК, только отпустите, — кряхтел Балор, выворачиваясь из его рук.       Они рассмеялись, скатываясь друг с друга.        — Как там твои щупальца, не атрофировались ещё? — спросил Паша задорно, повернув к нему голову и глядя на него с улыбкой.        — Да вроде в порядке, но щекотать тебя я буду пальцами! — с этими словами кошмар накинулся на него, оседлал и принялся щекотать.       Паша не столько боялся щекотки, сколько близкого контакта — его член уже давно был напряжён из-за адреналина схватки. Балор не должен был этого почувствовать, поэтому Паша рывком перевернулся, подмял его под себя и сам принялся щекотать. Щекотал, пока кошмар не начал задыхаться.        — Сдаёшься? — спросил он, отстраняясь.        — Давно уж сдался, Паш, — проговорил Балор тише, чем было нужно.       Они всё ещё соприкасались телами — теплое и уютное чувство, от которого у Паши кружилась голова, а в брюках становилось тесно.       Паша оттолкнулся от пола и подорвался, осознав, что сейчас близок к тому, чтобы кончить. Чёртово тело, чёртовы гормоны... и у кошмара ведь ещё далеко не овуляция, у него только закончились...       Паша кинулся к выходу — только бы выскочить на кухню, а там уже до улицы близко, прыгнуть в сугроб, да что угодно, лишь бы остыть!       Балор успел ухватить его за плечо у двери в кухню, развернул к себе, с неожиданной силой впечатал спиной в дверной косяк.        — Сколько ты будешь бегать от меня, как мальчишка? — возмущённо рявкнул он Паше в лицо. — Таешь под моими руками, дышишь моим запахом, обнимаешь, с ума сходишь, а как только доходит до дела... Хватит уже! Не убегай от меня!        — Балор. Балор, котик, я не могу, — Паша отцепил от себя его руки. — Это же всё... только тело. Я сейчас кончу в штаны, как мальчишка, это неправильно, это что-то инстинктивное. Я не должен...        — Почему? — Балор освободил руки и снова взял его за грудки́. Прижался к нему, и Паша почувствовал, что у кошмара тоже стоит, а ведь это неправильно, они ведь друзья, они...! Это случайность!        — Ты мой друг. И я...! Так нельзя! Это гормоны, это всего лишь тело, оно предаёт меня. Мне стыдно, я не должен тебя хотеть.        — Ты взрослый мужчина, я взрослый мужчина, мы можем друг друга хотеть, — Балор гневно говорил это близко-близко от его лица, хотелось поцеловать его, обнять, но стояло у Паши до боли, ему бы закопаться в сугроб и оттуда слушать эти разумные доводы. — Или тебя смущает то, что я неправильного для тебя пола, Очередько? Отвечай!        — Нет, нет, что ты! Балор, я... я не могу так.        — Как — так?!        — Я люблю тебя, я не могу просто взять и... Это всё гормоны!        — Что ты несёшь?        — Я... это всё твой запах, твои...        — Ты слышишь себя, Очередько? Ты только что сказал, что любишь меня!        — Люблю, — выдохнул Паша, только в этот момент осознавая, что, наконец, дал своим чувствам правильное название.        — Ты идиот, Паша, — с чувством ответил Балор. И поцеловал его так, будто изголодался по поцелуям и хочет насытиться на год вперёд. Паша бездумно коснулся его волос, спины, боков, прижал к себе, обмирая от нежности.        — Иди сюда, — Балор оторвался от его губ и потянул на себя. Паша поддался и слишком поздно сообразил, что Балор тащит его обратно на ковёр — кошмар уже неловко повалился и уронил Пашу на себя.       Балор чуть отстранил его от себя и начал стаскивать штаны вместе с бельем. Паша ошалело уставился на него, не в состоянии поверить, что это происходит.        — Ну? — требовательно произнес Балор и вцепился в пуговицу на Пашиных джинсах (свои штаны он стянул только с одной ноги).        — Ты уверен? — спросил Паша тихо. У него перед глазами неожиданно ярко встала воображаемая картина, где на кошмара набрасывается его насильник.        — Паша, Пашенька, — Балор оставил в покое его штаны и взял в ладони его лицо, — я никогда ещё не был так уверен. Я люблю тебя, я так долго ждал этого, боялся, что ты не ответишь на мои чувства... Ты ведь тоже хочешь, правда? Скажи мне, прошу.        — Конечно, — Паша дотянулся и поцеловал его в лоб, прижал к себе его голову. — Котик, я очень этого хочу. Только... не знаю...       Возбуждение мешало думать. Паше казалось, что он ещё никогда в жизни не был так заведён.        — Чего ты боишься? — мягко прошептал кошмар, всё-таки дотянувшись до его ширинки.        — Не хочу, чтобы тебе было больно, — Паша нервно сглотнул от охватившего его жара вперемешку со страхом.        — Мне не будет больно. Ох, я так давно мечтал об этом!.. Хочу тебя в себе, слышишь?       Паша застонал, услышав это. Ловкие пальчики Балора приспустили его джинсы вместе с бельем, Паша вздохнул с облегчением, но всё же его рассудка хватило на ещё одну связную мысль:        — У нас нет презерватива. Когда я ехал сюда, я не собирался...       Рука Балора легла ему на губы.        — Чёрт с ним. Понимаешь? Просто сделай меня своим. Немедленно.       Паша наклонился и поцеловал его тонкие губы, укладываясь на него сверху. Обрывки здравого смысла в голове ещё трубили, что всё это — плохая идея и что он не знает даже, что делать, но вот Балор обхватил его рукой и направил в себя, и застонал в поцелуй.       Пашу охватила горячая влажная глубина, он шумно выдохнул — вот бы не кончать ещё какое-то время. Тщетно. Балор всхлипнул, запрокинул голову и сжался на нём, шепча его имя и изливаясь себе на живот.       Паша отпустил себя, кончал в него бурно и долго, касаясь губами его лица и шеи. Балор, раскрасневшийся и едва дышащий, обвил его ногами и не отпускал, пока их дыхание не выровнялось.        — Пойдем на кровать? — предложил кошмар, и Паша с облегчением заметил, что из его голоса пропали эти задиристые нагловатые нотки. Балор снова стал его хорошим любимым кошмаром.       На кровати они продолжили — и повторили — начатое, только на этот раз разделись до конца и неспешно, со всей возможной нежностью исследовали тела друг друга. И — боги! — это было прекрасно.