***
Чтобы преподнести общественности в хорошем свете тот или иной бизнес и сделать завлекающую рекламу, необходима информация о самом бизнесе и его статистика. Обычно ради этого приходилось часами сидеть в интернете, однако в этот раз у меня и Дианы была информация из первых рук. — Сначала их обследуют, затем на две недели сажают на карантин, чтобы исключить возможность заражения здоровых животных, — объясняла Диана, показывая небольшую комнату с парой занятых котами ячеек. Мы договорились, что в субботу она проведёт мне экскурсию, чтобы я лучше понимал схему работы приюта. А она была чётко выверенной. Приют брал только бездомных животных, тех, о ком больше некому было заботиться, если же звонили люди, которые хотели отдать некогда своё домашнее животное, им отказывали, напоминая, что они в ответе за того, кого приручили. И если по какой-то причине не могут о нём больше заботиться, то должны сами пристроить в другие руки. После карантина котов переводили в одну из двух комнат. В них стояло несколько стеллажей, у каждой ячейки которых имелась решетчатая дверца. Это были «квартиры» котов, которые сейчас бегали, прыгали, гоняли яркие маленькие мячики или лежали на мягких ковриках, раскиданных по полу помещения. — Здесь находятся те, кто готов к общению. У нас есть гостевые часы, люди могут прийти, понаблюдать за животными, поиграть, — она обвела рукой многоуровневые домики, когтеточки и прочие элементы «игровой», — и присмотреть себе кого-то. Я почувствовал что-то мягкое, упавшее на ступни, опустил голову и заметил нагло развалившегося на выданных тапочках рыжего кота. В обуви к животным не пускали, чтобы они не подхватили от грязи инфекцию, и просто чтобы держать помещение в чистоте. В следующий миг ко мне, чуть припрыгивая, подбежала пушистая белая кошка, у которой ампутировали переднюю лапу, и принялась кружить вокруг, пока пятки обнюхивал одноглазый британец. Не успел я опомниться, как около меня пристроилась уже половина из «постояльцев». — А ты им нравишься, — довольно заметила Диана. — Сам не ожидал, — сказал я и попытался сделать шаг в сторону. Коты волной двинулись следом и вновь пристроили около меня на новом месте. Только британец продолжал обнюхивать пятки, а потом неожиданно укусил за одну из них. Я невольно вскрикнул и приподнял ногу, чтобы потереть больное место. Диана поспешила обезвредить нападавшего, взяв его на руки. — Прости, у Разбойника бывает. — Я думал, его зовут Пират. Британец хитро глянул на меня уцелевшим глазом, будто говоря: «Я до тебя ещё доберусь». — Мы тоже хотели так его назвать, но он ненавидит воду. И кусает только тех, на ком есть золото, а в другое время ведёт себя нормально. — Я уставился на кольца, а затем, не веря, глянул на Диану. — Не спрашивай, как он его распознаёт. Видимо, в прошлой жизни был карманником. Британец громко мяукнул пару раз, и в этом звуке словно послышалось: «Кошелёк или жизнь!» Вторая комната была поменьше, но сделана по тому же принципу: вдоль стен стеллажи, посередине — игровая. В отличие от первой, в ней были выпущены не все коты. — Привет, Настя, — поздоровалась Диана с девушкой, что мерно водила привязанным к палочке искусственным пёрышком по полу, заставляя двух котов гоняться за ним. — Привет, — она перевела взгляд с Дианы на меня и радостно произнесла: — О, кто-то пришёл за котиком? Мне было жаль её разочаровывать, но куда деваться? — Я Артём. Мы с Дианой вместе работаем над курсовой. Настя поджала губы, накрашенные тёмно-фиолетовой помадой, но быстро пришла в себя и спросила: — Хочешь поиграть с ними? — Пока не рискну. Меня только что цапнули за пятку. Настя засмеялась и понимающе произнесла: — Ох, Разбойник. Считай это посвящением или типа того. Когда вчера Диана сказала, что есть некая Настя, поглощающая запасы чая со скоростью света, мне стало любопытно, что это за человек? Почему-то столь маленькая, несущественная деталь подстегнула небывалый интерес, и, как оказалось, далеко не только безумная любовь к чаю делала Настю необычной. Она выглядела так, что её хотелось разглядывать. И сама она тоже этого хотела, потому что спокойно позволяла скользить взглядом по интересно выкрашенным волосам: с внутренней стороны белые, снаружи чёрные, абсолютно прямые, спускающиеся чуть ниже талии. Из-за них Настя напоминала мне маленькую обезьянку похожей расцветки — кажется, они назывались капуцин — и была такой же невысокой, вытянутой, с длинными ногами и прыткими руками, что резво водили туда-сюда пёрышком. Двое из котов продолжали охотиться за игрушкой, но третий чуть спрятался за ногу Насти и настороженно смотрел на меня жёлтыми испуганными глазами. — Кажется, он не слишком доверчив, — заметил я. — Как и все здесь, — в голосе Дианы проскользнула грусть. — Они даже между собой не очень ладят, поэтому мы выпускаем их группами, по очереди. А когда успешно проходят психотерапию, переселяем в первую комнату. Я удивлённо уставился на Диану. — Психотерапию? У них есть психолог? Кошачий? Я много чего знал, но о подобном слышал впервые и даже представить не мог, как выглядит эта психотерапия. Как поживаете? В вашем мяу-мяу я слышу тревогу. Вы хорошо едите? Надеюсь, регулярно бегаете за бантиком и срыгиваете шерсть? Нет? Тогда я выпишу вам молока и почесушки. — Да, это я, — развеял мою фантазию голос Насти. — Я — зоолог. Точнее, учусь на него. И параллельно прохожу курсы зоопсихологии. Я ещё раз взглянул на кота, жавшегося к её ноге, и почувствовал тоску и сожаление. Питомцы моих знакомых были игривыми и неугомонными или, наоборот, заносчивыми недотрогами. Они не вздрагивали от каждого шороха и не смотрели таким напуганным взглядом, не ждали беды в любой момент. Что же ему пришлось пережить, чтобы потерять доверие к людям? Я невольно возвращался к этой мысли весь следующий день, а в понедельник, когда после пар отправился с Дианой в приют, составлять статистику данных, зачем-то попросился к котам. В первой комнате они вновь закружились вокруг меня и волной двигались следом, стоило мне перейти в другой угол. Я поддался безумному порыву и принялся бегать по периметру, коты, цокая когтями по плитке пола, погнались следом, и вскоре помещение наполнилось топотом мягких лапок и моим смехом. Я не был особо выносливым, поэтому в какой-то момент пришлось остановиться, чтобы отдышаться. Коты неотрывно смотрели на меня, недоумевая от внезапной паузы и прося продолжить играть. Послышался тихий стук. Это Разбойник спрыгнул с ячейки и вальяжно направился к моим ногам. — Эй! — я покрутил руками, показывая, что сегодня на мне нет ни грамма золота. Кот недовольно фыркнул и разлёгся на полу. Настя ещё не пришла, поэтому во второй комнате гуляло только два кота, которые, завидев меня, тут же поспешили спрятаться в многоуровневом домике. Остальные сидели по ячейкам и настороженно следили за тем, как я прохожу мимо стеллажа. — А этого не припомню, — сказал я, остановившись возле ячейки с дымчатым котом, некогда пушистая длинная шерсть которого скаталась, пошла колтунами и кое-где была острижена. — Она вчера вышла из карантина, — сказала Диана, подойдя ко мне. — Конфисковали у хозяев после жалобы неравнодушных соседей. Её держали чисто для развода, бедняжка рожала без передыху. Я не удержался и приложил руку к решётке дверцы, лишь после осознав, что кошка может испугаться и забиться в угол. Но вместо этого она тяжело поднялась, подошла и уткнулась вытянутым носом в середину ладони, а затем вновь легла на подстилку, всё продолжая прижиматься ко мне. Её глаза закрылись, а некогда напряжённая мордочка расслабилась. Меня накрыло волной новых, неудержимых чувств. К горлу подступил комок, но не такой, как когда вот-вот хлынут слёзы. Эта была смесь сочувствия, понимания, боли и вместе с тем осознания собственной силы. Я не был любителем животных, не испытывал к ним ненависти, конечно, и не желал зла, но не приходил в восторг, не начинал говорить странным тонким голоском, как Стас, стоило ему только увидеть видео или изображение лисы: «Ути-пути, какая сладкая, какая рыженькая!» И сейчас тоже не было описываемого многими щемящего чувства в груди, вызывающего умиление. Нет. Меня переполняло осознание того, что я большой и сильный, а эта кошка — маленькая и слабая, и если лишь одно прикосновение возымело такой эффект, то что же произойдёт, приложи все силы? Я хочу помочь. И я могу помочь. — Можно мне, — начал я, повернувшись к Диане, — попробовать стать волонтёром?***
Папа заботливо поправил воротник моей рубашки и внимательно заглянул в глаза. — Что такое? Ты поникший такой. — Мне просто не очень хочется идти. Нас пригласили на банкет по случаю дня рождения одного из знакомых, и в целом я не возражал против подобных мероприятий, вот только к концу недели успел сильно вымотаться. Днём были занятия в универе, после мы шли с Дианой в приют, где уделяли время животным, потом оформляли график проанализированных данных и размышляли над тем, как лучше подать в рекламе приют. Из-за того, что нам не только хотелось хорошо выполнить курсовую, но и пристроить с помощью рекламы котов, мы подходили к делу вдвойне серьёзно и уставали тоже в разы больше. Кроме того ужасно утомляла внезапная ответственность: новая серая кошка стала моей подопечной, а это значило не только банальную уборку её ячейки, но и приём лекарств, уход и времяпровождение. У меня в жизни не было питомца, я не знал, как себя нужно вести, и от того было сложнее. А кошка, как назло, оказалась не так проста. Лекарства я прятал в еду, причём делал это не при ней, а в другой комнате, тщательно скрывая маленькую абсолютно безвкусную таблетку без запаха в кусочке мяса. Но каким-то образом кошка вычисляла тот самый кусочек и съедала всё, кроме него. Тогда Диана усадила её на руки, надавила на челюсть и закинула таблетку прямо в рот. Она проделала всё это так быстро и легко, что я наивно предположил, будто и у меня получится. Но на следующий день кошка стала вырываться, а потом подняла голову и посмотрела на меня таким несчастным взглядом, что я чуть не расплакался. Диана, завидев эту картину, лишь покачала головой и согласилась первое время давать лекарства сама. Моя подопечная оказалась представительницей породы ангорских кошек и обладательницей длинной пепельно-белой шерсти, которой требовался качественный уход, чтобы новые волоски хорошо отросли и вновь не пошли колтунами. Вот только расчёску она ненавидела больше таблеток. Обычно вялая и тихая кошка, стоило к ней только приблизить расчёску, превращалась в сущего дьявола. Она угрожающе рычала, а когда я попытался проигнорировать это и сделать хотя бы пару движений по шерсти, серый комок вдруг подорвался и принялся яростно бить расчёску лапой. Однако даже тогда я решил не отступать. Бой с таблетками уже был проигран, нельзя было потерпеть поражение и в этом. Мне удалось пару раз провести по пушистому боку, но это точно не стоило тех царапин на руке, которыми меня одарила кошка. Хорошо, что за рукавами рубашки их было не видно. — Невежливо будет отказываться, — напомнил папа, выводя из воспоминаний. — Я знаю. Просто устал. — Папа ласково провёл по волосам, приободряя. — И, знаешь, я тут подумал, что это так странно: вроде праздник, но все идут только ради вежливости. Так бездушно. Много званных, но мало избранных. — Ну, зато одеты мы подобающе. — Папа взял мой пиджак и расправил его. Я повернулся, принимая помощь и просовывая руки в рукава. — Так что плача и скрежета зубов не будет. Я был так утомлён, что сильно сомневался в последнем. Мне уже хотелось сесть на пол, плакать и просить остаться дома. Но благоразумие и гордость не позволяли. — Взбодрись, — папа слегка приобнял меня, стараясь одновременно поднять настроение и не помять костюм, а затем отстранился и продолжил: — там будет симпатичный сын одного из представителей наших магазинов. Папа нередко пытался заманить меня на банкет каким-нибудь симпатичным парнем. Знал бы он, что мне только и остаётся, что любоваться кем-то приглянувшимся, потому что далеко не все симпатичные сыновья — геи. Но он неизменно пытался приободрить меня подобным образом, а я ему ни слова не говорил. В конце концов, много ли в этом мире отцов, которые мало того, что примут ориентацию сына, так ещё и относиться к этому будут, как к чему-то само собой разумеющемуся? Первую часть банкета я провёл с несменным бокалом шампанского, поднимая его во время очередного тоста и делая совсем малюсенький глоток. Меня и так клонило в сон, лишний алкоголь в такой ситуации точно неуместен. Зато Катя, которая всегда куда легче переносила спиртное, допивала уже третий бокал. Мы устроились на двухместном диванчике, обитом серо-розовым бархатом, около которого стоял круглый стол с выставленными на него этажерками с закусками, и развлекали себя тем, что разглядывали гостей. — Гляди, это он? — Катя указала пальцем со свежим зелёным маникюром, в тон изумрудам в её серёжках, на парня в центре зала. — Вроде. Высокий, крепкий, русоволосый молодой человек в броском костюме от «Луи Виттон»: основной цвет светло-серый, а брюки и низ пиджака, будто расписанные баллончиком, были выкрашены в голубой, о чём-то разговаривал со своей компанией. Это был тот сын одного из представителей наших магазинов, про которого говорил папа. — Ничего такой, — сказала сестра. — Ага, — лениво отозвался я. Наша с Катей солидарность была вполне естественной. В конце концов, вкусы касательно внешности мужчин у нас всегда совпадали. Как-то в шутку мы с ней заметили, что это по Фрейду, мол, дедушка, с которым мы проводили много времени, был крепкий, вот нас и тянет на схожих мужчин. А потом поняли, что, может, это и не шутки. Папа был вытянутым, стройным, лощённым, будто породистый пёс левретка, что выиграл все возможные выставки. Ни у кого даже сомнений не возникало, что он занимается ювелирной сетью, настолько внешность и деятельность подходили друг другу. Зато люди часто задавались вопросами, как у крепкого, могучего мужчины, коим был дедушка, мог появиться столь хрупкий сын? Внешне дедушка напоминал героя греческих мифов. На пенсии он стал жить в уединённом коттедже недалеко от пруда и с камином почти в каждой комнате. И хоть к нему было проведено отопление, а артрит не тронул кости, и дедушка мог спокойно водить машину и съездить магазин, в большинстве случаев он ловил рыбу в пруду, а дом топил дровами. Заказывал дерево в таком виде, чтобы его можно было колоть самому, благодаря чему блистал крепкими мышцами до самой смерти. Он знал миллион захватывающих историй, курил трубку и мог одновременно взгромоздить меня и Катю на плечи до наших четырнадцати лет и кружить, кружить, кружить пока мы уже не взмолимся о пощаде, предупреждая, что нас вот-вот стошнит. Он был не просто дедушкой, он был легендой. И хоть мы видели, что отец нередко расходится с ним во мнении, ссорится, меня и Катю это не сильно волновало. Если и было между ними что общее, так это любовь к спорам, которые чаще всего возникали по волшебству, буквально из ниоткуда. Но что печальнее: одной из черт, которые мы от них унаследовали, были как раз эти глупые споры. — И каков вердикт? — спросила Катя. — Да натурал он, — отмахнулся я и потянулся к столу за тарталеткой. — В следующий раз повезёт. — Знаешь, на самом деле мне всё равно. Сейчас голова другим забита. Сестра хотела было отпить из бокала, но вдруг замерла и уставилась на меня удивлённым серым взглядом. — Ты серьёзно? — не удержалась она. — Хочу сделать хорошую курсовую. — Говоришь как типичный отличник. Вот папа порадуется. — Катя таки отпила из бокала, а потом продолжила: — Ты так и не рассказал ему? Я невольно провёл ладонью по рукаву в том месте, где покрылись коркой тонкие царапины от когтей. Они были пустяковые, но учитывая мой низкий болевой порог, доставляли немало хлопот. — Не вижу смысла. Катя не стала продолжать эту тему. С папой у нас были тёплые отношения, он всегда давал нам достаточно свободы и принимал такими, какие мы есть. У него было не так много требований, но все их надо было жёстко соблюдать. В отце таилась мощная настойчивость. Она лишь изредка пробуждалась, но пересилить её было невозможно. Поэтому я и Катя предпочитали эту настойчивость просто не будить. Я знал, что моё волонтёрство не придётся папе по вкусу. Он не возражал против благотворительности, мы регулярно отправляли пожертвования в некоторые фонды, и этим она и ограничивалась. Делать непосредственно что-то самому папа считал лишним. В его понимании у каждого было своё место, дело и работа, на которой и нужно сосредоточиться, ибо только так возможно быть продуктивным и качественно выполнить то, что от тебя требовалось. И в глазах папы моё место было точно не в приюте. — Вы уже придумали что-нибудь? — спросила Катя. — Пока изучаем аналоги, может, подчерпнём что-то из этих примеров. — А так можно? — Да, главное понять, что именно подходит под наш случай и подстроить идею под него. — Правду говорят, что всё новое — хорошо забытое старое или смесь нескольких идей. — Точно. Твоё платье — это тоже переработанный опыт Коко Шанель, — намекнул я на красное платье-футляр Кати. — Вот только они не учли, что эта молния будет жутко натирать. — В подтверждение словам сестра завела руку за спину и остервенело почесала её. — Поскорее бы свалить домой.***
Были заведения, в которые хотелось возвращаться. В них царила приятная атмосфера, красивый интерьер или вкусная кухня, но лишь бар, в котором работал Лёша, стал родным местом, почти вторым домом. И так считал не только я. Тут разом повлияло множество аспектов, начиная от интерьера в стиле рустик, о принципах которого мне как-то рассказал Стас, заканчивая людьми, работавшими здесь или посещавшими бар. Тут очень редко случались конфликты, было много завсегдатаев и вкусные коктейли, в каждый из которых бармены вкладывали частичку собственной души. Для Стаса бар стал местом перевоплощения, точкой отсчёта, после которой он смог стать собой. Ещё здесь работал Лёша, а Золотко любил всё, что так или иначе связано с возлюбленным. Для меня же бар был символом свободы. Я приходил сюда обсуждать мелодрамы или жаловаться на неудавшиеся свидания, в шутку строил глазки некоторым посетителям и невинно флиртовал с кем-то из них. Мне никогда не приходилось фильтровать поведение, даже мои самые нетипичные для парня манеры почему-то никогда не связывали с «голубизной», скорее с состоянием семьи и стилем жизни, но только здесь я мог разойтись на полную. — Теперь эти руки свободны! — Стас радостно вскинул руки, а потом от счастья опустошил сразу половину бокала. Со стуком поставив его на стол, он принялся поглаживать сидевшего рядом Лёшу по щекам, плечам и спине, довольно приговаривая: — Только твои. Только для тебя. Ты рад? — Очень, — не сопротивляясь, сказал Лёша. Сегодня он вместе с нами сидел за столом, а не находился по ту сторону бара. Я не знал людей, которые добровольно посещали бы работу в выходной, и то, что Лёша устраивал здесь посиделки, в очередной раз доказывало, насколько волшебным являлось это место. Мы собрались, чтобы отпраздновать долгожданную покупку посудомоечной машины. — Спорим, больше всего он рад тому, что не придётся перемывать за тобой сковородки, — задорно сказала Катя. — Ты ничего не понимаешь, то была экономия на масле, — выкрутился Стас, а затем перешёл в наступление: — И вообще, сама, небось, полчаса кружку после чая мыла бы. — С чего я вообще должна мыть посуду? — Катя грозно свела брови. — Действительно, ты ж ей и не пользуешься, — не удержался я и в следующую секунду вскрикнул от боли. Бешенная мышь со всей силы укусила ниже плеча, отчего самообладание вмиг покинуло меня. — Сумасшедшая! Через два года двадцатка, а ведёшь себя, как в пять лет! Ты меня до старости кусать будешь?! Тебя точно волки воспитали, теперь ещё уколы от бешенства делать, чтобы не стать такой, как ты! — на одном дыхании выпалил я, а Катя всё это время гримасничала и передразнивала меня прямо в лицо. — Мне от котов там царапин хватает. — Значит им можно, а мне нельзя? — уперев руки в бока, возмутилась Катя. — Как твои успехи? — спросил Лёша, явно намереваясь перевести тему и успокоить мои с сестрой препирательства. Денис, поняв его план, принялся за Катю и притянул её к себе, обнимая за плечи и тем самым обезвреживая. — Думаю, неплохо. Хотя я там всего неделю. Но мне разрешили дать имя подопечной. — Я невольно улыбнулся, вспоминая ангорскую кошу. К нам подошла Лиза — одна из барменов, приветливо похлопала Лёшу по плечу и принялась убирать пустые бокалы, ставя их на поднос. Я протянул ей свой и поблагодарил. — Они так и называются: твои подопечные? — спросил Денис. — Да, но пока у меня только одна кошка. Вот, смотрите. — Я протянул друзьям «Айфон», на котором была фотография спящей кошки. — Назвал Золушкой. — Теперь вы знаете, какая его любимая диснеевская принцесса. Я хотел было сказать Кате, что причина в серой шерсти, и придумать достойный ответ, но радостный возглас Лизы отвлёк: — О, так вы котиков обсуждаете! Покажи-ка, — я протянул Лизе телефон и она тут же с умилением протянула: — Мила-а-ашка! Это твоя? Лиза была невероятной кошатницей. В её внешности всегда мелькали усатые-полосатые, будь то чехол на телефоне, серёжки, принты на одежде или всё сразу. И, насколько я знал, у неё с парнем были два кота, одного из которых они не планировали, но не удержались и приютили котенка с улицы. — Не совсем. Я волонтёрю в приюте. — Я думала они все там зашуганные и нелюдимые, но эта выглядит вполне мирно, — сказала Лиза. — Не без этого. Но с ними работает зоопсихолог, и немало вполне дружелюбных. Лиза задумчиво возвела глаза к потолку, на котором виднелись массивные деревянные балки, а затем внимательно посмотрела на меня. — Знаешь, моему двоюродному брату нужна кошка или кот, он планировал взять у кого-то котёнка, но раз пока всё равно не нашёл, может, к тебе заглянет? От таких слов я почувствовал небывалое воодушевление. Лиза — кошатница, её брат, пусть и двоюродный, вероятнее всего тоже их очень любит. Одно то, что он решил завести питомца, это доказывает. Если удастся пристроить кого-то в добрые руки, это будет прекрасно! — Конечно, если ему кто-то понравится, мы только рады будем!