***
Блюда на ужин выбирала Катя, поэтому у нас была паэлья с морепродуктами, цезарь с креветками и кальмар, фаршированный грибами, яйцом и сыром. Сестра обожала морепродукты, поэтому я удивился, почему они ещё не плавают в соке, раз уж ей выпала возможность полностью руководить сегодняшним меню. Обычно мы ограничивались одним блюдом, совсем небольшой порцией, в основном предназначенной лишь для Кати, поскольку я и мама предпочитали разнообразие в еде, а папа не признавал морепродукты. Он говорил, что эти существа его пугают, особенно мидии. На них он мог спокойно смотреть только в том случае, если створки ракушек были плотно сомкнуты. Но папа сильно задерживался на работе, поэтому мы дали Кате возможность разойтись на полную. — Ты чего, аппетита нет? — спросила мама, заметив, что я уже минут пятнадцать борюсь с салатом. — Я объелся блинчиков у бабушки. — Она пекла блины?! — воскликнула Катя. — Блин! — Да, он самый, — сказал я. — Тупой универ, тупые преподы, надо было им назначить сдачу лабораторной на завтра! — бесновалась сестра, крепко сжимая вилку. — Теперь неизвестно, когда она испечёт их вновь! Мы редко когда с Катей посещали бабушку и дедушку по отдельности, но в этот раз она не смогла составить мне компанию из-за какого-то задания, которое требовалось сделать до завтра. Сестра уже как пару дней спала максимум по четыре часа, что сильно сказывалось на её настроении. — Сама виновата, — строго сказала мама. — Зачем откладывала её на последний момент? — Мам, не надо. Мне папы хватает. — Это чтобы ты хватку не теряла, — сказал я и, наконец, решился наколоть на вилку креветку и кусочек салата. Если вдруг Кате не повезёт и это задание, курсовая, лабораторная или что она там ещё делала, будет с оценкой, то в случае неудовлетворительного результата ей придётся объяснять папе, как же так вышло. Он ещё в начале учебного года сходил в её деканат, подтвердил, что является тем лицом, которое оплачивает обучение, и попросил присылать успеваемость сестры на почту. — Ой, а я весь такой молодец, мальчик-медалист, ради курсовой пошёл работать в приют, — начала гримасничать Катя. А я ей говорил, чтобы поступала на направление, подразумевающее бюджетные места. Тогда бы деканат не смог распространяться об её успеваемости. — Я делаю это не ради курсовой. А потому что у меня душа светлая. — И кто тебе такое сказал? — Бабуля. Пока я блинчики ел. Катя яростно засопела. — О чём ещё болтали? — спросила мама, чтобы перевести тему. Но вышло не очень. — О том, что Катя во грехе живёт. — Господи, зачем я вообще ей рассказала? — Катя устало спрятала лицо в ладонях и облокотилась локтями о стол. — Ну, всё, родная, теперь следи, чтобы папа не узнал, — посоветовала мама, — а то он ради такого скооперируется с бабушкой, и будешь на каникулах вместо того, чтобы отдыхать — искать свадебное платье. — Или гроб, — вставил я. Мама строго посмотрела на меня. — Что? Я сам этого не хочу, Денис — душка, но кто знает, как отреагирует папа?***
Прихрамывая, я спускался по лестнице. Глупо было надеяться, что Разбойник не почует золотой крестик и не начнёт охоту на пятки. Между его зубами и стопой преградой служил лишь носок — такой себе щит, так что страдать мне до ночи как минимум. Всё можно было бы решить легко, даже не доводить до такого, но я сказал бабушке, что надену крестик, и не мог нарушить обещание. Не знаю, почему. Потому что люблю её или потому что понимаю, что это не столько набожный каприз, сколько искреннее беспокойство за мою душу? А может, всё сразу. Я миновал вестибюль и толкнул дверь в зоомагазин: сухой корм закончился, и надо было принести пару упаковок наверх, а ещё встретиться с Максимом и обсудить, когда я могу прийти в роли ревизора. Поскольку Золушка была моей подопечной, проверить нынешние условия её проживания тоже поручили мне. Учитывая то, что я почти ежедневно получал фотоотчет от Максима, можно было бы без сомнений отметить в журнале, что всё хорошо, но мне очень хотелось повидаться с кошкой. — Я думал, животные дружелюбны со сказочными принцессами. Максим стоял возле одного из стеллажей, на котором был выставлен кошачий корм, и как всегда вместо приветствия решил выдать какую-то колкость. Чуть прихрамывая и стараясь несильно наступать на пятки, я подошёл к нему, присел на корточки и начал искать нужный корм. Максим опустился рядом, взял одну из упаковок и повертел её в руках. — Если я приду в понедельник вечером, тебе будет удобно? — спросил я. — По понедельникам я хожу в зал. Зал? Я невольно посмотрел на его крепкие руки, что всё вертели упаковку сухого корма. Зал — это хорошо. Мой взгляд скользнул вверх, остановился на мускулистых плечах, обтянутых неизменной чёрной косухой. Очень хорошо. Зал пропускать нельзя. Я задумался. В остальные дни у меня то было много пар в универе, то нужно было одному волонтёрить в приюте. Разве что сегодня… — А если через полчаса? — спросил я. — О’кей. Могу подождать тебя, вместе пойдём. — Тогда уж поедем — я сегодня на машине. — Я взял по трёхкилограммовой пачке в каждую руку и выпрямился. Пятки коснулись тапочек, губы скривились от боли, что не утаилось от Максима. — Разбойник, — коротко ответил я на немой вопрос и направился к кассиру. Он отметил взятый мной корм в тетрадке и пробил небольшую упаковку Максима. — Можешь подождать в нашей комнате, — предложил я, когда мы оказались в вестибюле. — Девочки всё равно уже ушли. — А если бы были, не пустил бы меня? — Ты пугаешь Диану, а Настю раздражаешь. — Понятно. — Понятно? И ты не намерен как-то принять это к сведению и изменить? — М… — в притворной задумчивости протянул Максим. — Нет. Коты не заняли много времени, всего-то и надо было, что насыпать им корма перед уходом и проверить, хорошо ли заперты ячейки, поэтому очень скоро я достал из внутреннего кармана тренча кольца, надел их обратно, накинул плащ и сказал Максиму, что можем выдвигаться. — Уверен, что сможешь жать на педали? — спросил он, когда мы вышли на улицу. — Ну… — Я прислушался к ощущениям. В тапках было не то чтобы нестерпимо больно, скорее просто неприятно, а вот туфли сидели плотно и давили на следы укусов. — А до тебя долго ехать? — Нет. Если хочешь, могу повести. Я немного поразмыслил и согласился. Максим водил аккуратно, у меня уже была возможность в этом убедиться, так что беспокоиться не стоило. — Правда, я никогда прежде не управлял каретой. Я показательно упёр руку в бок. — Ничего, с моей справишься. Когда мы дошли до изящной «Ауди» светлого цвета, который гордо назывался «Белый ледник», с неба начал моросить дождь. Его капли красиво блестели на автомобиле, будто и не вода это была, а драгоценные камни. Максим присвистнул. — Мда, кто кому тут одолжение делает? — Передумал? — я протянул ключи. Максим хмыкнул, принял связку, и мы обошли автомобиль с двух сторон. Было непривычно идти к пассажирской двери собственной машины, но в тоже время во мне зарождалось какое-то детское предвкушение. — Не думаю, что за такое развлечение смогу рассчитаться с вами, Ваше Величество. Или вы принимаете натурой? Максим глядел на меня поверх крыши уже ставшим привычным задиристым взглядом. Я открыл дверь и, прежде чем усиливающийся дождь успел доставить хлопот, залез внутрь со словами: — Ваша натура вот-вот изрядно намокнет. Мои слова будто послужили приглашением, и вот начался самый настоящий ливень. Максим оказался в машине уже в следующую секунду и, недовольно глядя за стекло, принялся регулировать сидение. — Хорошо, что он решил пойти под вечер, никому не мешает, — сказал я. — Да конечно, сейчас все только с работы домой засобираются, будут вызывать такси, и город опять встанет, — тут же поспорил Максим. — Не завидую тем, кто сейчас в центре. Я всё чаще думал, что мне даже нравятся его ехидство и сарказм. Своеобразный юмор хоть немного разбавлял укоренившийся в нём пессимизм. Максим не говорил этого прямо, но большинство его мыслей сводились к тому, что всё — тлен, и мы всё равно умрём. Но при этом он не ложился в ожидании неизбежного конца. Чувствовалось, что у него есть какие-то увлечения и вёл он пусть и интровертную, но приятную жизнь. Его тлен распространялся не на всё существование в целом, а только на то, что о Максиме подумают посторонние. Раз жизнь коротка, а конец неизбежен, то зачем тратить время на расшаркивание перед другими? Максим всегда снисходительно поглядывал на то, как я подвожу разговор к просьбе. «Ты ещё заранее гонцом оповести о своём приходе и приди с дарами». «Это элементарная вежливость. Но если она тебе не нравится, по отношению к одной туче я не буду её применять». В прошлый раз я не особо задумывался о том, где живёт Максим: мы ехали к нему после бара не в том состоянии, в котором можно было бы порассуждать, а домой он вёз меня, когда голова от лишних мыслей грозила разболеться лишь сильнее. Дорога от приюта заняла не больше пяти минут, пешком Максиму, наверное, надо было потратить около пятнадцати, так что не удивительно, что он так часто приходил во время гостевых часов и продолжал периодически заглядывать. В прихожей Золушка нетерпеливо закружилась около наших ног, не давая нормально разуться — увидела новый корм и ждала, когда миска наполнится им. — Ох, — выдохнул я с наслаждением, стоило только стянуть туфли. — Как так вышло? — спросил Максим, протягивая плечики для тренча. Золушка уже встала на задние лапы и облокотилась об ногу хозяина, не понимая, почему мы тратим время на разговоры вместо того, чтобы покормить её. — Разбойник же кусает только тогда, когда на ком-то золото, а ты снимаешь кольца перед тем, как идти к ним. — На мне крестик. — Я потянул за цепочку, спрятанную под воротником рубашки, и вытащил нательник. Максим взметнул чёрные брови вверх, и я вновь понял всё без слов. — Я пообещал бабушке надеть его, когда был с ней в последний раз. — Дай угадаю — в церковь ходили? — усмехнулся Максим, а затем перевёл взгляд на Золушку. — Сейчас, сейчас всё будет, не делай вид, будто я тебя до голодного обморока ежедневно довожу. — Максим вновь взглянул на меня и сказал, тыча пальцем в кошку: — Она всё врёт. Золушка посмотрела на меня несчастными зелёными глазками, будто вот-вот расплачется. Но я тоже слишком хорошо её знал. — Я вижу в твоей миске остатки свежего корма, — облокотившись о дверной косяк между кухней и коридором, сказал я. Золушка вмиг переменилась и обижено прошла мимо, но на полпути обернулась, чтобы проверить, где там хозяин и новый корм. — Не угадал, — обратился я к Максиму, который, несмотря на все слова, уже вскрывал пачку. Даже куртку не снял, прямиком за Золушкой пошёл. — Я просто был в гостях и ел блинчики. — Молчи, если не хочешь, чтобы вместо нормальной еды я угостил тебя кошачьим кормом, — сурово велел Максим, насыпая в миску тот самый корм, но его тон был мягче обычного, поэтому не составило труда догадаться, что он несерьёзно. — Моя бабушка готовит самые вкусные блинчики. — Я встал позади и продолжил сладким, соблазнительным голосом, полным восхищения: — Тонкие, пористые, с хрустящей корочкой… Максим внезапно выпрямился, пулей развернулся ко мне, закинул руку на шею и мощной хваткой прижал к себе, но я вовремя успел заметить в его ладони пару кусочков корма и прикрыл рот. — Это подлая дуэль! — голос звучал приглушённо, говорить сквозь пальцы было неудобно, но меня переполняло негодование, и я не мог сдержать эмоций. — Неравный бой! Мы с тобой из разной весовой категории! Максим игнорировал мои доводы и всё пытался отнять ладони от лица, но тщетно. Для этого ему требовалось приложить все силы, что значило бы упустить корм или воспользоваться второй рукой, что ослабило бы хватку. Я вертелся туда-сюда, и это тоже не облегчало задачу. Несмотря на возмущение, на моём опыте было много драк (в основном с Катей, а она была подлой и внезапной), так что застать меня врасплох являлось непростой задачей. Кроме того я знал, как действовать, поэтому в подходящий момент, когда Максим уже чуть подустал, отнял одну ладонь от лица и ущипнул его за бок. Он вскрикнул от неожиданности и ослабил хватку, я легко высвободил голову из захвата, но не остановился на этом. Моя душа, доблесть и честь жаждали отмщения! Игнорируя боль в пятках, я облокотился на одну ногу, а второй поддел щиколотку Максима, заставляя чуть потерять равновесие, после накинулся на него и повалил спиной на пол. Корм выпал из рук, разлетелся по полу, но мне удалось дотянуться до одного кусочка. И вот охотник стал жертвой. Я захохотал, Максим скинул меня с себя, но было поздно. Он уже вкусил запретный плод. — Фу, мерзость! — сокрушался Максим, полоща рот. Золушка подошла к нему и уставилась непонимающим взглядом, затем глянула на меня. Она пребывала в глубоком негодовании от того, что мы решили подраться из-за её корма. — Скажи хоть, на что похоже? — спросил я, сидя на полу и пытаясь сдержать всё ещё периодически рвущиеся смешки. — Возьми и сам попробуй. Вон, — Максим кивком указал куда-то на середину кухни, — рядом с тобой как раз тот, что я выплюнул. — Предпочту положиться на опыт старшего подлого поколения. — Я поднялся с пола и принялся отряхивать штаны. — Которое пало под силой света и добра. — Я просто поддался мелочи вроде тебя, а то ещё расплачешься и пожалуешься маме. — Да, да, дедуль, а теперь пойдём, примем твои лекарства, — удачно вспомнил я популярный мем. Максим встряхнул мокрыми пальцами в мою сторону. — Эй, у меня на рубашке потом пятна останутся! — Правда? Прямо как привкус корма во рту. — Научись проигрывать! — Только после того, как плюну тебе в чай. Когда чайник на плите засвистел, я стоял рядом и пристально наблюдал за тем, чтобы лицо Максима было максимально далеко от моей кружки, пока он заливает заварку кипятком. — Знаешь, на самом деле ты был не слишком далёк от истины. Было время, когда бабушка пыталась водить нас на службу в церковь, — сказал я, сидя на горчичном диване и потирая гудевшую пятку. — Причём на самую раннюю. Хуже воскресенья и не придумаешь. Поднимет в пять утра, в шесть стоишь там в духоте и засыпаешь под проповедь батюшки, ни слова не понимая. — Зачем они вообще так говорят? — Максим отпил чай. — Я не верю, что их кто-то понимает. Какой тогда в этом смысл? Я пожал плечами, сам не зная ответа. Полагаю, дело было просто в традициях. — Мы однажды с Катей устроили соревнование: кто из нас больше слов разберёт. Но кроме «аллилуйя» и «славься» ничего так и не поняли. — И сколько это длилось? — Хм… не больше года. Но там были интересные моменты. Нам разрешали подниматься на колокольню. Знаешь, я бы и сейчас впечатлился, а тогда, будучи ребёнком, и вовсе приходил в восторг. Мы стояли прямо возле колоколов, наблюдали за тем, как какая-то женщина играет на них. Бить в большой колокол явно было непросто, она держала верёвку двумя руками и помогала себе собственным весом, сгибаясь, но делала это таким отработанным движением. И звон… — я попытался воспроизвести в памяти те чувства, как можно лучше описать их: — Он разносился повсюду, заполнял собой всё вокруг, кроме него ничего не было слышно, как будто даже воздуха в этом мире не существовало, только бам, бам, бам. Звон заполнял нас изнутри, расползался эхом. Это было… это было нечто, — выдохнул я. Максим задумчиво молчал. Я наблюдал за тем, как Золушка вылизывается, развалившись на ярком ковре, и на фоне её пепельной шерсти и стилизованных синих цветов видел тот самый колокол. Не знаю, сколько мы так сидели, но почему-то воцарившаяся тишина не напрягала, наоборот, ласково обволакивала и дарила умиротворение. Золушка поднялась, изогнулась дугой, потягиваясь, и побрела к валявшемуся в углу фантику из-под конфеты. — Но чаще всего мы сбегали и гуляли по кладбищу, — вспомнил я. — Что? — удивился Максим. — Вот уж не думал, что ты из тех, кто шатается по кладбищам. — А где ещё бродить? Нам нельзя было далеко уходить. Но это было интересно. Кате нравилось щекотать себе нервы атмосферой, а я разглядывал надгробия. Как в музее. — Тебе не было жутко среди покойников? — Тогда я был ребёнком, воспринимал это иначе. Смерть… я не мог до конца понять, что это. У меня даже хомяка никогда не было, на примере которого можно было прочувствовать потерю. Я оторвал одну руку от кружки и вновь потянулся вниз, к пятке. Глупо, но будто если прижимать к ней ладонь — становилось легче. Рядом зашуршал фантик, и Максим пнул его, ознаменовав этим новую арию мягкого топота кошачьих лапок. Он мог бы не сидеть со мной, не угощать чаем или орехами, что покоились в салатнике на табуретке, заменявшей нам стол. За пять минут показать, как поживает Золушка, и выпроводить. Он имел на это право, это было бы даже в его духе. Но каким-то удивительным образом мы находили, о чём поговорить. Максим был хмурым, пессимистичным, излишне задиристым, обычно я старался избегать таких людей, с ними у меня не было ничего общего, а моя энергичность их утомляла. Но с ним оказалось иначе. Ему, судя по всему, даже нравилась моя болтливость и непоседливость, а мне… почему-то было приятно вызывать у него какие-то другие эмоции, кроме ехидства и недовольства. — Жёстко он тебя покусал, походу, — Максим кивнул, показывая на сжатую в ладони пятку. — Он как будто только и ждал, когда я крестик надену. Правая нога ещё неплохо, а левую он первой атаковал, да с такой силой, будто в него бес вселился. Но, может, в действительности всё не так уж и плохо. — Почему? — Я довольно чувствителен к боли, мне и небольшая царапина дискомфорт долго доставляет. — Тогда зачем ты надел крестик? — Сказал же: я обещал. — Вот бы все дети были такими послушными, — упёршись локтём в подлокотник и устроив голову на ладони, сказал Максим. Прежде чем я нашёл, что сказать, он добавил: — Хочешь — оставайся. Если Вашему Величеству удобно спать на диване и вы успеете собраться завтра до одиннадцати, а то у меня потом дела. — Не думал, что ты любишь гостей. — Ты очень аккуратный гость и не доставляешь проблем. — У тебя всё сводится к тому, доставит что-то проблемы или нет? — В основном. Но так не только у меня. Все мы рано или поздно черствеем и стремимся к комфорту. Это просто факт: сначала мы любим всё новое и готовы перестраиваться. А потом взрослеем, новых знакомых становится всё меньше, рядом остаются лишь проверенные люди, потому что так удобней. Ведь им не надо ничего объяснять, к ним не нужно притираться. — Разве я твой старый знакомый? — Я тут же прикусил язык, боясь, что это прозвучало грубо, но Максим ничуть не обиделся. — Нет. Но тебе не нужно объяснять, почему я живу один, не женат и как вообще моя жизнь сложилась так, как сложилась. А ещё ты рассказываешь забавные вещи. И тебя приятно слушать, потому что ты делишься, а не убеждаешь. Я задумался. Комфортнее всего мне было ночевать в своей кровати, но мы так хорошо говорили, и идея остаться подольше выглядела соблазнительно. — Мы можем посидеть, сколько будет настроение, а потом я просто поеду домой. — Как хочешь, — Максим пожал плечами, и в следующий миг его голос вновь наполнился задорными нотками: — Если так будет спокойней вашему батюшке… — Боже, дело не в этом. — Ты меня реально удивил тогда. — А твои не знают? — Нет, и не узнают. Думаю, даже не догадываются, повода нет. К твоему сведению, так у большинства. — К твоему сведению, я в курсе, — передразнил я. — И кроме родителей и сестры из родственников никто не знает. — Ну, твоей набожной бабуле точно лучше не говорить. О, здравствуйте, — Максим снял с орешка кошачью шерсть. — Диана говорит, что это как приправа. Даже у нас в комнате отдыха летала шерсть, хотя котов там в помине не было, и я то и дело дотошно вытаскивал её из чая, ужина, рта… — Я не против безумных вкусовых сочетаний, но это слишком даже для меня, — Максим дунул на руку, и волосок полетел куда-то в сторону. — Тогда зачем тебе кошка? — спросил я на автомате, уже зная, что Максим или посмотрит уничтожающим взглядом, или пустит в ход острый язык, а то и всё сразу. Но он задал встречный вопрос: — А зачем кому-то вроде тебя волонтёрить в приюте, когда есть вечеринки, гольф-клуб и фешенебельные рестораны? Я закинул ногу на ногу и уставился на табуретку, всем видом показывая, что не собираюсь отвечать. Тишина заполняла пространство, проникала в каждый уголок, становилась вязкой, тягучей, удушающей. Самое время было говорить: «Доброй ночи, ещё увидимся». — Она не совсем для меня. Сначала я не поверил ушам, затем медленно перевёл взгляд на Максима и всё равно долго не мог принять случившееся. — Кошка, — на всякий случай пояснил он, махнув ладонью в сторону Золушки. — О… Он так долго не хотел говорить, что даже крохи информации стали неожиданностью. Я понимал, что расспрашивать дальше бессмысленно, это хорошо считывалось по тому, как Максим вертел орешек между пальцев, хмурил брови и дёргал ногой. Но я бы и не смог спросить: удивление заставило онеметь, а несформулированные слова застряли где-то в горле. В основном Максим глядел на орешек в руке, однако периодически бросал на меня выжидающий взгляд. Ждал взаимное откровение. — Это мой способ отвлечься. — От бывшего? — довольно спросил Максим, будто был близок к решению ребуса. — Опять ты заладил. — Дай угадаю, он был абьюзером? Это сейчас модно. — Не было никаких абьюзеров. — Хм, тогда… Что там ещё есть?.. Зависимые отношения. Сейчас столько терминов. Раньше всё это входило в понятия «ублюдок» и «стерва». — Да нет у меня бывших! — не выдержал я. Максим откинулся назад, устроился между подлокотником и спинкой дивана и разочаровано посмотрел на меня. — Почему ты выглядишь так… — я остановился, чтобы подобрать наиболее подходящее описание. — Как? — Как будто твой персонаж в «Симс» выполнил не ту команду, которую ты хотел. — О, Симс, я так любил строить в нём домики, — Максим мечтательно поднял взгляд к потолку. — На этом, как правило, всё и заканчивалось. — Тем не менее, выражение твоего лица это не меняет, — напомнил я. — Просто… Когда ты плохо знаешь человека, у тебя о нём крайне субъективное мнение. Кто-то говорит: «У меня есть парень или девушка», а ты смотришь на него и не веришь. Другой же утверждает, что у него никого нет, и это вызывает обратное удивление: «Как так? Да за тобой очередь должна стоять!» Вот ты из числа последних. Я просто не верю, что к тебе никто не подкатывает. Плюс ты общительный и сам выходишь на контакт. Я старался, чтобы моё лицо выглядело максимально невозмутимым, но на самом деле размышлял, аккуратно подбирал слова. — Ко мне нередко подходят знакомиться. — Обычно об этом говорят с хвастовством, — заметил Максим. Я облокотился о подлокотник и принялся выводить на искусственной замше узоры. — Сначала это было… забавно. — Я провёл по ткани ладонью, разглаживая её, и начал рисовать заново. — Но раз за разом ждало только разочарование. И я устал. Максим ничего не ответил. Видимо, ему не всегда хотелось выдавать что-то едкое, и раз он не мог подобрать других слов, то решил промолчать. Благоразумие тучам не чуждо, уже хорошо. — А ты? — аккуратно спросил я. — У меня никого нет. Уже очень давно. Это слишком проблемно. Я не удивился. С Максимом было непросто, не все смогут сладить с таким человеком, а его квартира хоть и источала уют, ясно показывала, что он живёт один. Мы не стали больше обсуждать это, негласно решили, что достаточно откровений на сегодня. Я предложил заказать что-то, а то орехами сыт не будешь, плюс было неловко уже второй раз сидеть у Максима с пустыми руками. Он кинул мне брошюру с ближайшей пиццерией и велел выбирать. — А тебе всё равно? — спросил я. — В целом — да. Люблю острые. Я скривился, будто мне только что под нос сунули соус-чили. Максим разочарованно закатил глаза. — Закажем две, — сказал я, набирая номер. Максим пытался взять меня на слабо, заставить хотя бы откусить от острой пиццы, но я просто покорно соглашался с его провокацией: да, я принц зефирной страны, ем только зефир, да, сам сделан из мармелада, совершенно верно, настолько слаб, что этот перец меня уничтожит. — Это странно, мы знаем, что не переносим увлечения друг друга, но в равной степени хотим ими поделиться. — Рассказывал я про Катю. — Я упрашиваю её посмотреть со мной мелодраму, а она носится ко мне с комиксами. — О, а что она читает? — Её любимый — «Ходячие мертвецы». — О-о-о, — одобрительно протянул Максим. — Как я рад, что она его дочитала. Столько крови и ужаса… — Тебе не нравится? — Не-е, — сказал я, для убедительности отгородившись руками. — У меня есть привычка переносить на себя, и когда вижу это… — я выделил последнее слово и покачал головой. — Боже, я бы умер в первой главе на первой странице. Максим негромко засмеялся, по-доброму, чуть обнажая ряд идеально-ровных зубов в улыбке. Каждый раз, когда он так делал, мне казалось, будто я вышел победителем из какой-то замысловатой борьбы. Что только я и мог бы победить. — Ну, раз она дочитала, ты можешь выдохнуть, — сказал Максим и откусил приличный кусок от пиццы. — Ага, как же, — иронично произнёс я. — Теперь она хочет, чтобы я поиграл в игру, на которую она с парнем подсели. Видите ли, вдвоём скучно и не всегда возможно выполнить все задания. — А ты не любишь играть? — Дело не в этом, она страшная! — Воспоминания о том, как Катя то и дело вскрикивала в соседней комнате и орала: «Атака! Атака! Дениска, прячемся!» вмиг встали перед глазами. И даже несмотря на то, что потом испуг сменялся истерическим смехом, вызванным тем, что она или Денис умерли в какой-то нелепой позе, лучше мне от этого не становилось. — Там нужно играть за паранормального детектива или что-то вроде. Целая команда организуется. — Охотники за приведениями? — Нет, ловить призрака не нужно. Команда приезжает в дом, где завёлся призрак, и главная цель — определить его тип: демон, полтергейст… А определяешь на основании доказательств, которые собираешь во время игры, например, оставляешь блокнот, и если призрак что-то написал, ставишь галочку, нет — вычёркиваешь доказательство. В конце остаётся пара вариантов, а если удалось проверить все признаки, то и вовсе один конкретный тип. Но проблема в том, что ты не можешь ходить по дому и спокойно искать улики, призрак может атаковать, и это самое жуткое! Он и до этого пугает: вещи бросает, на пианино играет, песенки напевает или внезапно в ухо дышит… Забыл сказать, ужас в том, что в игру как будто идёт полное погружение. — Там режим VR? — Нет, играешь в наушниках, общаешься с командой по рации, но проблема в том, что призрак тебя тоже слышит и может как-то отреагировать. — Звучит охренительно! — Ничего подобного! Это ужасно! И Катя хочет, чтобы я играл в эту жуть. Максим смеялся уже во весь голос, задрав голову. — Теперь хочу посмотреть с тобой ужастик, — признался он. — У всех такая реакция, никакого сопереживания, — недовольно пробормотал я, принимаясь за свой кусочек пиццы.***
Домой я так и не поехал. Максим одолжил футболку, которая на мне висела, и шорты на резинке, которую удалось затянуть так, чтобы они не спадали. Выслушав комментарии о своём нелепом виде, я потребовал устроить мне комфортное ложе. — Только помни, что надо завтра до одиннадцати собраться, — сказал Максим, кинув на подлокотник второй плед, на случай, если под одним мне будет прохладно. У него в квартире и вправду было довольно свежо. — Хорошо. Спокойной ночи. — И тебе, — сказал он, выходя из комнаты и махнув рукой. Перед тем, как выключить свет, я взглянул на Золушку. Интересно, она останется со мной или пойдёт к Максиму? Но сопение кошки не могло дать ответ, поэтому я решил не закрывать дверь, чтобы Золушка могла выйти сама. Но было кое-что ещё, вызывавшее интерес. Я подошёл поближе к креслам, что стояли у окна, но в этот раз не обнаружил плюшевой собачки. Спрятал. А то и вовсе лежит сейчас с ней в обнимку. С этой весёлой мыслью я лёг спать.