Огранка моих чувств

      Я уже несколько раз успел убедиться на чужом опыте, что чем сильнее ты что-то скрываешь, тем больше вероятность выдать себя с головой самым глупым образом.       Вчера после празднования Хэллоуина Денис проводил нас до дома, и если я сразу направился внутрь, то Катя ещё какое-то время ворковала с ним у ворот.       Несмотря на то, что ворота и забор были кованными, разглядеть двор всё равно не удавалось благодаря высаженным по внутреннему периметру высоким туям. Из-за них же не виднелось и того, что происходило на улице. Но так только с первого этажа. Если же подняться наверх и подойти к окну в кабинете, то можно разглядеть всё, что происходит у ворот, а фонарь рядом ещё и подсветит картину как надо. А уж если обладать таким хорошим зрением, как у папы…       В общем, несмотря на наше позднее возвращение, он не спал, услышал нас и выглянул в окно. И теперь его главной целью было узнать о Денисе всё, даже самые мелкие подробности.       — Почему ты его прячешь? Так поступают только тогда, когда хотят скрыть что-то нехорошее.       Я оторвался от полдника и взглянул на вошедших на кухню Катю и папу.       — Ничего я не скрываю, он отличный парень!       Сестра нервно открыла холодильник, папа встал рядом и облокотился о столешницу кухонного гарнитура. Катя целый день старалась скрыться в комнате, но что поделать, голод не тётка, ей приходилось порой спускаться вниз, где караулил папа. Сначала она пыталась уговорить меня таскать ей еду, но я отказался, потому что пока она пряталась за дверью, папа подсаживался ко мне и принимался выпытывать информацию. И, если честно, я был даже рад, что Катя выдала Дениса. Меня уже порядком утомило удержание чужого секрета, постоянно надо было следить за словами, чтобы не сболтнуть лишнего. А ведь и своих тайн хватало: папа до сих пор не знал, что я волонтёрю в приюте.       — Тогда почему ты отказываешься от совместного ужина? — спросил папа.       — Потому что не вижу в этом смысла. Господи, нам всего ничего, я просто хочу хорошо проводить время и не париться, — Катя раздражённо махнула рукой и, пыхтя, направилась к полочке с мисками. Молоко в её руке громко плескалось о стенки пластиковой бутылки.       — Это обычное знакомство… — ласково начал папа, но Катя перебила его:       — Нет, я знаю, что это будет не обычное знакомство. Ты будешь его проверять и думать о перспективах, а я хочу наслаждаться тем, что есть, а потом следующим этапом, а потом другим, и не забивать голову вопросом: а что будет через десять лет?!       Она поспешно высыпала хлопья в миску и принялась как можно быстрее заливать их молоком, чтобы поскорее убраться прочь.       — Ты моя дочь и мне важно знать, с кем ты проводишь время. И что плохого в том, чтобы хоть немного поразмыслить о будущем?       Катя не выдержала, всплеснула руками и воскликнула:       — Да вдруг я сдохну завтра?!       Папа тут же сурово произнёс:       — Не смей так говорить.       Катя ничего не ответила, схватила миску и поспешила к выходу. Папа не отставал. Через пару секунд я услышал его донёсшийся издалека голос и рычание Кати:       — Жду его завтра на ужин.       Вот поэтому я старался не спорить с папой. Какой смысл тратить время и силы, если в конце всё равно будет так, как скажет он?       Вечером родители отправились на романтический ужин в ресторан, и я гадал: какова вероятность, что мама отговорит папу от его затеи? Дело серьёзное, вряд ли у неё получится. Наверное, Катя пришла к тому же выводу, потому что когда она заглянула ко мне в комнату, вид её был обречённым.       — Не стой в дверях, проходи, — сказал я, откладывая журнал со снимками Николаса Бруно и двигаясь на кровати.       Катя, полусидя, устроилась рядом, почти вплотную ко мне. В детстве она имела привычку падать на пол во сне, поэтому ей довольно скоро купили двуспальную кровать, и с тех пор она спала только на такой. В моей же комнате стояла полутороспальная, и вдвоём на ней было не так просторно. Но это никогда никого из нас не напрягало.       — Это же у него сонный паралич и он им вдохновляется? — спросила Катя, глянув на журнал.       — Да.       Я знал, что она пришла не для того, чтобы обсудить, как фотограф сплетает ужасающие переживания сонного паралича с сюрреалистическими автопортретами. Катя уставилась на своё широкое кольцо с двумя маленькими голубыми сапфирами, которые будто две капельки дождя блестели на золоте, но вскоре повернула голову ко мне и с надеждой спросила:       — Ты ведь побудешь завтра с нами?       Я кивнул и спросил:       — Почему ты не скажешь, что Денис занят? Одно дело, когда мы слушаем папу, он же, в конце концов, наш отец, а ему-то что? Денис не обязан подстраивать свои планы под чью-то прихоть.       — Я тоже думала об этом. Но это просто отсрочит неизбежное.       Да, Катя была права. Если она скажет, что Денис завтра занят, папа предложит следующие выходные и так до бесконечности, пока сестра просто не сдастся.       — Денис хороший. Он понравится папе, — попытался подбодрить я.       — Знаю, просто… — Катя устало сжала пальцами переносицу и зажмурилась. — Просто это слишком… не так, как мне бы хотелось. Иногда он просто нереально упрямый. Неудивительно, что дедушка Ян постоянно с ним ссорился.       Дедушка и папа действительно препирались куда чаще, чем просто разговаривали. Казалось, что они расходятся во мнении даже в самой бессмысленной мелочи. Восстань дедушка Ян из могилы, все бы удивились, и только папа вместо вопросов нашёл бы, о чём с ним поспорить.       Когда кто-то видел это впервые, то не мог поверить глазам, ведь папа всегда был сдержанным, спокойным, элегантным и учтивым. Но его способность избегать конфликтов и маневрировать среди слов заглушалась упрямством, когда рядом появлялся дедушка. О, какая это была полемика! Пока окружающие пытались их утихомирить, мы с Катей слушали, разинув рты.       Но как бы забавно и захватывающе это не выглядело со стороны, совсем невесело становилось, когда упрямство папы было направлено на нас. Он проявлял его редко, но метко, и за прошедшие годы мы так и не смогли понять, откуда это взялось и почему ему было жизненно необходимо знать о близких всё?       Да, нам с Катей и маме не нравилось такое его поведение, но мы так же ясно видели, что папа делает это не со зла и не ради забавы. Это была не просто прихоть. Это было то, что позволяло ему ощущать крепкую почву под ногами.       Именно поэтому мы хоть и были недовольны, гневались, как Катя недавно, но не разжигали войн и в результате соглашались.       Воскресенье предстояло насыщенное: мы с Дианой планировали запустить нашу рекламу, а вечером должен был прийти Денис. Перед уходом я ещё раз заверил Катю, что к ужину обязательно буду, и поехал в приют.       Мы сохранили нынешнюю статистику соцсетей и опубликовали новые посты, а потом репостнули их везде, где только можно. И не только мы: Диана предложила заранее договориться с друзьями и знакомыми, чтобы они помогли нам.       — Ну, всё, теперь я целый день только и буду делать, что обновлять страницу, — сказала Настя.       — Не будешь, если займёшься котиками, — сказала Диана.       Настя быстро допила остатки чая, отставила кружку и со словами: «Тяжкий труд» зашагала к двери.       — Ой, не жалуйся, — беззлобно сказала Диана, — ты не так часто таскаешь корм или убираешь, это на нас с Артёмом, а ты играешь с ними.       — Это — психотерапия, — подняв указательный палец, важно сказала Настя и скрылась в коридоре.       Мне тоже нужно было заняться своим новым подопечным, поэтому я снял кольца, убрал их в карман тренча, надел фартук и сказал Диане:       — Пойду к Фризу.       Она лишь махнула рукой, сочувственно посмотрев на меня.       Вчера к нам поступил новый кот: вялый, с заплывшими глазами, ссадинами то ли от других котов, то ли от людей, исхудавший и не способный передвигаться сам. Ему диагностировали калицивироз, второй диагноз оставался под вопросом и для его подтверждения требовались повторные тесты.       Я открыл клетку Фриза, протёр его грязно-белую мордочку, ласково провёл по голове и прошептал пару ласковых слов. На руках он не сопротивлялся и всегда повисал тряпочкой, когда я вытаскивал его. Разжать челюсть и напоить из шприца тоже не составляло труда, особенно в сравнении с Золушкой. Теперь предстояла капельница и лекарства. Я закутал Фриза в небольшой плед — так он чувствовал себя заметно спокойней и уютнее, и перенёс на металлический стол в углу комнаты. Через пару минут подошла ветеринар, с которой мы заранее договорились о времени, подключила капельницу в установленный ещё вчера катетер и сказала, что ещё зайдёт, чтобы вколоть антибиотик.       Фриз выглядел измученным, лежал, уставившись глазами-щёлками в стену напротив, и почти не реагировал на лёгкие прикосновения к сухой, будто у дешёвой игрушки, шерсти на голове.       Мне было тяжело. Хотелось помочь и вместе с тем убраться отсюда. Я пытался отвлечься мыслью, что Фризу сейчас куда тяжелее, так что нечего жаловаться, возьми себя в руки! Помогало лишь в первые минуты. Потом в голову лезло кое-что совершенно неуместное, я даже не мог понять: откуда оно взялось и почему изводило каждый раз?       Что, если бы это был человек?       Думая над этим вопросом, я представлял не работника травмпунка, которому привозили людей с самыми страшными увечьями, и не хирурга, от которого зависела чья-то жизнь. Нет. Что, если бы это был близкий человек? С которым надо было бы сидеть. Помогать. Быть свидетелем его мучений.       До пенсии дедушка работал геологом, а бабушка — медсестрой. Но маму не привлекали эти профессии, ей не прельщало ездить в экспедиции, жить в палатках и следить за тем, как бы к лагерю не подкрался медведь. Что касалось медицины, то она просто боялась крови. А Катя, как назло, вечно где-то набивала ссадины, порой довольно страшные. Бедная мама еле держалась, и когда я подрос достаточно, чтобы понять, что ей страшно, то стал успокаивать Катю сам. Это было малоприятное зрелище: раны, синяки, сопли и слёзы, раскрасневшееся лицо, громкий плач… Но когда Катя успокаивалась благодаря мне, а мама говорила: «Спасибо», я чувствовал себя таким сильным.       Однако то была лишь разодранная коленка или порез на маленькой девочке, которая плакала больше в силу возраста, а не серьёзности произошедшего. Но есть ситуации, когда ты не в силах помочь, когда от тебя ничего не зависит. Когда никакое слово поддержки не уничтожит болезнь, как бы этого ни хотелось.       Это была одна из них. Я мог лишь носить Фриза туда-сюда, сидеть рядом во время капельницы, гладить по головке, менять пелёнки, поддерживать чистоту. Может быть, духовно ему становилось легче, мне хотелось в это верить, но физически я не мог ничем помочь.       И это сводило с ума.       Потому что на самом деле больше всего на свете я боялся собственного бессилия.       

***

      Денис был уже знаком с мамой, рядом сидела его любимая девушка, и я в роли друга тоже присутствовал. Но это не спасало. Для него всё произошло слишком внезапно, отчего он выглядел немного притуплённым.       Если бы мы знали, чего папа от него ждёт, то подсказали бы Денису, но у нас не было никакого сценария, плана, даже намёка на тот результат, который необходимо было достигнуть. Потому что для всех без исключения нынешняя ситуация была нова.       — Так вы познакомились через Артёма? — спросил папа.       — Да, мы подружились с ним весной, а когда в очередной раз собрались компанией, он пригласил и Катю.       На самом деле они встретились на вечеринке, которую я устроил, воспользовавшись тем, что родители катались по области и проверяли сеть наших магазинов. Но об этом им лучше не знать. Как не стоило говорить папе про приют, а Денису — о моей ориентации. Может, кто-то здесь скрывал что-то ещё, что прибавляло сложностей и без того непростой ситуации. Но пока всё шло хорошо и такие общие ответы без лишних подробностей вполне устраивали папу.       — Получается, познакомились весной. И встречаетесь примерно с того же времени? — но папа всё же нашёл, за что зацепиться.       — Эм… да, — ответил Денис и поспешил сунуть в рот кусочек стейка.       Папа недовольно посмотрел на Катю, та ответила ему хмурым взглядом, я запил нервный комок соком. Даже не представляю, чем могу здесь помочь.       — Провести лето с любимым человеком — что может быть лучше? — воодушевлённо сказала мама и продолжила чуть громче, чтобы никто даже не вздумал её перебивать: — Особенно последнее лето. Оно и так было у Кати напряжённым из-за экзаменов и поступления, потом вместо трёх месяцев у неё на отдых будет только один с половиной, а затем лишь отпуск. Я рада, что всё сложилось наилучшим образом.       Мама пару раз кивнула собственным словам, отрезала от мяса кусочек и выразительно посмотрела в сторону папы.       — Да, мы отлично провели время! — Катя взяла Дениса под руку и прижалась к его боку. — Мы жарили шашлыки со Стасом и Лёшей, — она принялась загибать пальцы, — помогли им переклеить обои…       — Точно! — подхватил я с широкой улыбкой. — Мы сто лет уже этого не делали.       — Вы порисовали на обоях перед этим? — спросила мама.       — Конечно! — Катя всплеснула рукой, подняв её вверх. Денис ласково взглянул на неё, а потом опустил взгляд и неловко произнёс:       — Я никогда не рисовал на обоях. Ну, может, только когда был совсем маленьким и мне наверняка за это потом досталось.       Дедушка Ян любил всё делать сам, это касалось и смены обоев, а нам очень нравилось ему помогать. Какому ребёнку не понравится с позволения взрослого сдирать их со стен, а потом прыгать в образовавшуюся кучу бумаги? Но что было особенным, навсегда оставшимся в памяти — он давал нам фломастеры, карандаши, мелки и позволял разрисовывать старые обои.       Папа заметно оттаял, поддаваясь нашим весёлым воспоминаниям. Может, он часто спорил с дедушкой, но всегда ценил его отношение к внукам и то насыщенное детство, которое у нас было благодаря ему.       — Ещё мы все вместе ездили в наш коттедж у озера, — вспомнила Катя. Я усиленно закивал, но резко замер, поймав перемену в папе.       На первый взгляд это было незаметно, но я знал его достаточно, чтобы в плотно сжатых губах и замершем взгляде разглядеть быстрый мыслительный процесс, ведущий к неутешительным выводам. Если мы ездили в коттедж, значит, оставались там на ночь. И в нём было достаточно места, чтобы каждому выделить по комнате: мне одну, Стасу и Лёше вторую, Денису и Кате третью.       Страшная истина пронзила отцовское сердце: Денис спит с его дочерью. Я смог понять это по тому, как папа разом осушил полбокала вина.       — И всю ночь сидели у костра! — Я быстро бросил взгляд на сестру. — Так весело было, что мы, кажется, даже и не спали.       Катя, быстро поняв, что к чему, махнула рукой и непринуждённо произнесла:       — Да куда нам было спать? Столько историй хотелось рассказать.       Мама вдруг вспомнила о нашей весёлой поездке и принялась рассказывать про неё Денису, порой обращаясь то к нам, то к папе со словами: «А помните?..» и это позволило вернуть разговору расслабленную атмосферу.       — Чем занимаются твои родители? — во время десерта спросил папа.       Я заметил, как Катя осторожно глянула на Дениса, но тот вроде пока был спокоен.       — У нас сеть супермаркетов. Папа следит за этим.       — А мама?       Денис помрачнел и пожал плечами.       — Раньше — ничем. Сейчас не знаю, они в разводе, так что мы мало общаемся.       Папа тоже переменился, и в его лице я разглядел понимание, настолько сильное, что было даже неожиданно.       — Прости, для тебя это неприятная тема, — сказал он.       — Ничего, — тихо ответил Денис, и Катя потянулась к его ладони, чтобы ободряюще сжать.       С дедушкой Яном мы проводили очень много времени, но ничего не знали о бабушке и даже ни разу не видели её, хоть она и была жива. Дедушка отзывался о ней холодно, будто бабушка была не его бывшей супругой, а заклятым врагом, папа же всегда мрачнел, стоило только начать задавать вопросы. Поэтому мы с Катей быстро поняли, что лучше об этом не говорить.       Даже мама знала не так много, лишь то, что дедушка с бабушкой развелись, когда папе было года четыре, и с тех пор они не виделись. Она даже не пришла на свадьбу родителей. Думать об этом не хотелось, но всё упиралось в то, что бабушка изначально не любила ни дедушку, ни папу.       — Я видел новость, что в декабре будет выставка Пола Брунса. Может, в этот раз со мной кто-нибудь сходит?       Увы, но в семье никто не разделял моей страсти к фотографиям или мелодрамам, и каждый раз приходилось уговаривать их, чтобы они составили мне компанию.       — Я посмотрю по загруженности, сынок, — ответил папа.       — Дорогой, ты же знаешь, что я ненавижу что-то планировать, — с улыбкой напомнила мама. — Подойди ко мне за день и предложи, и я наверняка соглашусь.       — Ну, не знаю, смотря какие у меня будут планы, — важно сказала Катя.       — И какие же у тебя планы? Опять играть в эту вашу жуть?       — Присоединись к нам уже, — подключился Денис.       — Ни за что! Мне хватает ваших криков.       — Кстати, во что вы там играете? — спросил папа. — Я в последнее время только и слышу странные возгласы.       — О, папа, это обалденная игра! — воодушевилась Катя и принялась рассказывать то, что я и мама слышали уже раз двести.       Ужин прошёл относительно неплохо, однако Денис не стремился задерживаться, а Катя не останавливала его, из чего я сделал вывод, что ещё какое-то время они продолжат сидеть у нас дома только в папино отсутствие.       Перед сном я попросил Диану скинуть нынешнюю статистику соцсетей и долго обсуждал с ней хороший результат. Она сказала, что пара человек даже написали и спрашивали, какая помощь нам может понадобиться, и не требуются ли нам волонтёры.       Довольный проделанной работой, я уснул.       

***

      Обещание, данное бабушке, я держал. И Разбойник это знал, поджидал, затаивался, чтобы в самый неподходящий момент кинуться на пятки. Но на Бога надейся, а сам не плошай, поэтому я давно сменил тапки на старые туфли из жёсткой кожи, которые не могли прокусить даже острые зубы.       — Ха! — уперев руки в бока, довольно воскликнул я, когда чёрный одноглазый кот после неудачного нападения разочарованно побрёл к одной из лежанок.       Но мне было мало его проигрыша, поэтому я нагнал Разбойника, поднял и принялся любовно прижимать к себе. Он ненавидел, когда его брали на руки, тут же принимался вырываться и царапаться, но я ловко держал передние лапы вместе и довольно крепко прижимал кота к груди.       — А ты что думал, всё тебе? — спросил я у Разбойника, и в ответ послышалось утробное рычание.       Когда его лапы вновь коснулись пола, кот поспешно отряхнулся и ринулся прочь, в ближайший многоуровневый домик.       Щиколотки что-то коснулось. Это оказалась Венера — белая кошка с ампутированной передней лапой. Она тёрлась об меня головой, порой поднимала взгляд наверх и томно смотрела прямо в глаза, прося поднять и уделить ей внимание. В отличие от Разбойника, Венера обожала сидеть на руках, а ещё сильнее она любила, когда её укачивали, будто ребёнка. Поглаживая брюшко, я исполнил её желание, а потом положил уснувшую кошку на одну из лежанок. Но на этом работа не закончилась, потому что остальные коты и кошки смекнули, что сегодня проходит особая акция, и принялись крутиться вокруг, мяукая и строя глазки.       Детей надо любить одинаково, и мне пришлось уделить внимание всем желающим.       К концу дня я так устал, что чуть не забыл переобуться и почти поехал домой в старых туфлях. Однако, как оказалось, из виду было упущено не только это.       — Сынок, что это на тебе? — спросил папа, когда мы столкнулись с ним в прихожей. Он тоже только вернулся домой.       Я проследил за его взглядом и заметил, что тёмно-зелёная водолазка сплошь покрыта шерстью самых разных оттенков. Внутри всё заледенело.       Как опрометчиво. А я ещё думал, что Катя глупо себя выдала.       — Я сегодня был в приюте, работал над презентацией вместе с Дианой, — ровным голосом ответил я.       В комнате отдыха волонтёров находилось много липких роликов, которыми можно было счистить шерсть. Обычно я изводил как минимум один из них и домой возвращался без единого волоска, но в этот раз забыл.       — Я думал, вы работаете в отдельной комнате. Или там повсюду кошки? — всё разглядывая шерсть, спросил папа.       — Нет, не повсюду, но они такие хорошие, что иногда я их глажу. И для рекламы нужно много фотографий котов, — поспешно добавил я, поняв, что этот аргумент звучит лучше.       — Ну, ладно, — сказал папа, и я уловил в его голосе лёгкое сомнение.       — А у тебя как дела? Сегодня ты успел к ужину, — я старался говорить бодро, радостно и как можно скорее перевести тему.       — Да, сегодня всё прошло хорошо. Тот новый ювелир… — начал папа, и я мысленно облегчённо выдохнул.       

***

      На следующий день я надел светлые вещи, на которых шерсть не так бы выделялась, и поставил напоминание на телефоне, что нужно обязательно, даже под страхом смерти воспользоваться липкими роликами.       На половине работы меня отвлёк звук нового уведомления. Максим писал, что подошёл к приюту, и попросил спустить корм, который я купил по его просьбе. Золушка и другие коты подсели на новинку. Приют и покупатели расхватывали её так быстро, что каждая новая поставка исчезала в мгновение.       Мне не очень хотелось переобуваться, поэтому я предложил Максиму подняться, а сам направился в комнату отдыха, где и лежал корм.       — Привет, — послышался тусклый голос.       Максим возник на пороге незадолго после того, как я сам пришёл. Он выглядел как всегда хмурым и немного недовольным, но сейчас кроме этого в его взгляде и голосе царила печаль.       Я подошёл к нему с большой упаковкой корма, внимательно оглядел и спросил:       — Всё в порядке?       — Не бери в голову, — спокойно сказал Максим. Он уже давно не огрызался, как прежде. — Скажи, сколько мне тебе перевести?       Он забрал корм и, удерживая его одной рукой, другой вытащил из кармана телефон. Но я не спешил отвечать. Вместо этого подошёл ещё ближе, почти вплотную и, задрав голову, спросил:       — Я могу чем-то помочь?       На лице Максима отразились мысленные метания. Мы долго просто смотрели друг на друга, прежде чем он сказал:       — Я подумаю.       Он перевёл деньги и ушёл, а во мне зародилась лёгкая печаль. Было неприятно, что у Максима что-то случилось, а ещё взгрустнулось от того, что нам не удалось хоть немного поболтать.       Я вернулся к котам и Диане, и мы вместе принялись чистить ячейки, а затем уселись за ноутбук, чтобы закончить презентацию к завтрашней защите курсовой.       — Даже не верится, что всё началось с неё, — сказала Диана, оторвавшись от экрана и посмотрев на меня. — Ты как будто всегда был с нами.       — Мне нравится здесь, — улыбнувшись, сказал я.       — Как думаешь, стоит писать о том, что некоторые изъявили желание попробоваться на роль волонтёров? — спросила Диана.       Пальцы замерли над клавиатурой, и я невидящим взглядом уставился в монитор, задумавшись.       — Не думаю. Они ведь ещё не приходили, мы не знаем, останутся ли.       — Давай тогда просто напишем, что получили много обратной связи, но прошло мало времени для её анализа?       — Давай, — я принялся быстро стучать по клавишам. — Думаю, так сойдёт. В конце концов, мы ведь вообще не должны были включать это в курсовую.       По заданию нужно было выбрать тему, площадку для рекламы, объяснить своё решение и придумать саму рекламу. Проверять задумку на практике никого не обязывали.       Но, как оказалось во время защиты, ещё две пары тоже решили поработать над рекламой для реального бизнеса и показали статистику за короткий период. Однако и тех, чья компания существовала лишь в воображении, было интересно слушать, смотреть на то, какой способ подачи информации они выбрали. Были фотографии: обработанные как у нас и обычные, несколько комиксов, немало пар сделали видео и аудиозаписи.       Почти все в качестве площадки использовали интернет, что неудивительно: реклама здесь была относительно бюджетной. А ещё интернет позволял охватить любую целевую аудиторию.       Наша защита, если судить по заинтересованным лицам одногруппников, проходила успешно. Не только благодаря хорошей подаче. Причиной были котики. Кто их не любит? Среди всех животных в интернете они до сих пор занимали лидирующую позицию. А наше сравнение питомцев с героями мультфильмов, сказок и знаменитых историй вызвало ещё большее расположение у аудитории.       Завершив презентацию, мы с Дианой довольно переглянулись. Но радость и удовлетворение быстро пошли на спад, когда препод принялся задавать вопросы. Сначала по делу, но затем… Затем один страннее другого, я и Диана старательно пытались извернуться, выкарабкаться, ответить достойно, но очень быстро стало ясно, что нас просто-напросто пытаются завалить.       — У вас очень много информации о кошках, — выдал Сталин.       Я опешил, не удержался и повернулся к Диане, что стояла чуть позади. Её рот был немного приоткрыт от удивления.       — Но ведь… это кошачий приют, — послышался голос Миши. Ну, если даже он встал на мою сторону, то в поведении препода точно что-то неладное!       Сталин всегда относился ко мне нелестно, стоило ждать чего-то такого. Но меня поражало то, что ради удовлетворения глупого желания испортить мне жизнь он ставил под удар и Диану, которая не имела абсолютно никакого отношения к ситуации между нами.       — Мы рассказывали о статистике пристраивания котов, о затратах на их содержание и лечение, о том, сколько ежемесячно попадают в приют и в какое время года — потому что это и есть то, что составляет работу приюта, — собрав всё своё хладнокровие, спокойно сказал я. Не позволю вывести себя и не дам этому мудаку насладиться моим замешательством.       — Мы знаем это, как его работники, — бросила козырь Диана.       — Вы должны были сказать о том, что получат люди, взяв животное. Есть много примеров подобной рекламы. Вы наверняка заметили, что она успешна, когда речь идёт о спасении.       — Но это не спасение, — сурово сказала Диана. — Каждый случай индивидуален, все берут животное по своей причине: кому-то одиноко, у кого-то дети просят, а кто-то желает потешить эго, ждёт от животного благодарности за спасение.       — Но для животного это не спасение, оно мыслит иначе, и не стоит ждать от него благодарности, — вспомнил я слова Насти.       — Иногда животное возвращают, потому что у него и хозяев не складываются отношения. Мы не можем гарантировать, обещать, что, взяв кота или кошку, кто-то будет счастлив, что их ждут только приятные лёгкие деньки. Давить на благородство — действенно. Но это было бы обманом. А это неэтично. А о рекламной этике нам говорят на многих парах.       — Возможно, в твоих словах есть смысл. Но у меня после вашей кампании не возникло желания взять кота, «приобрести товар».       — Но цель рекламы — познакомить, а не продать. Продавать — это цель маркетинга, — поспорил я.       — Да, но действительно хорошая реклама побуждает и купить. И поскольку ваша этого не делает, плюс подана только, скажем так, со стороны котов, я не могу поставить что-то выше «удовлетворительно».       По аудитории прошёлся удивлённый шёпот. Я сжал распечатку с речью и постарался не сильно хмуриться. Было ясно, что «отлично» с таким отношением нам не видать, но чтобы снизить оценку настолько!       — Погодите, что? — воскликнула Диана и сделала пару шагов к преподу, который, кажется, уже выводил оценку в журнале. — Мы проделали не меньше работы, чем остальные!       — Да, но мы ведь оцениваем результат, — невозмутимо сказал препод.       — У меня после такой рекламы возникло желание взять кого-то. Например, Молнию Маккуина, — уверенно произнесла одна из подруг Дианы.       — Я бы тоже подумал над тем, чтобы взять котика, — поддержал её одногруппник.       — После рекламы автосервиса с полуголой женщиной у него тоже есть клиенты, — важно заметил Сталин, а Диана чуть побагровела, поняв, что нашу работу сравнивают с чем-то таким низким, — но мы ведь тут стараемся судить с профессиональной точки зрения.       Диана уже не знала, что сказать, а я понял, что говорить бесполезно. Он уже поставил оценку и исправлять не собирался. Оставалось только уйти достойно.       — Три так три, — начал я, вздёрнув подбородок и стараясь смотреть на сидевшего за столом препода как можно более сверху вниз. — Нашей главной целью было привлечь внимание к приюту и пристроить животных. И, судя по растущей день ото дня статистике, нам удалось.       После пары Диана сидела на скамейке в коридоре и лила редкие слёзы обиды, зло поджав губы. С одной стороны к ней пристроились подружки и успокаивали, рядом стояла парочка парней и говорили, какой препод ублюдок, а с другого бока сидел я, скрестив руки на груди и устремив взгляд в стену напротив.       — Ты всё годно сказал. Не твоя вина, что этот препод реально гнида. — Миша ободряюще похлопал меня по плечу.       В другое время я бы удивился, что он меня подбадривает, но сейчас был переполнен обидой от задетой гордости. Мы ведь действительно старались.       — Если бы мы делали это не ради приюта, я бы решила, что больше незачем париться над заданиями, если это всё равно никто не ценит, — будто прочитав мои мысли, сказала Диана.       Я лишь кивнул и краем глаза заметил, как Миша толкнул Эрика в бок и кивнул в сторону Дианы. Но тот лишь недовольно нахмурился и остался на месте.       Я тяжело прикрыл глаза и откинул голову назад, упёршись затылком в стену. Паршиво. Я уж думал, что этот учебный день закончится хорошо и можно будет довольным уйти домой… За тройку было обидно, но что важнее — если о ней узнает папа…       Лишь одно радовало: эта пара была последней. Оказалось, не только у меня, потому что при переходе из одного корпуса в другой ко мне навстречу вышли Стас, Денис и Гриша.       — О, смотрите, кто здесь! — Денис радостно закинул руку мне на шею и прижал к себе, из-за чего я закашлял и постучал его по груди, прося пощады.       — Дэн, когда же ты уже поймёшь, что твои медвежьи лапы — оружие массового поражения, — сказал Гриша, оттянув меня от Тедди Беар.       — Какие вы нежные, не можете вынести силу моей дружбы. То ли дело Стас! — Денис по-братски приобнял друга и проделал с ним то же, что и со мной.       — Я стойкий, стойкий оловянный солдат, — хрипел Стас, держась изо всех сил.       Я слабо улыбнулся, никак не в силах выбросить из мыслей случившееся, что не утаилось от друзей.       — Эй, ты чего такой кислый? — спросил Гриша.       Я принялся рассказывать о ситуации с курсовой, чувствуя, как начинаю распаляться, яростно жестикулировать, чем вызвал удивлённые взгляды ребят: нечасто меня можно было видеть таким, обычно сильнее всех злился Стас.       — Больше всего меня злит не оценка, а его отношение.       — Хочешь, подсунем в его дипломат тухлое яйцо? — предложил Денис.       — Или обоссым машину? — подключился Гриша, предлагая ещё более безумную идею. — А ещё лучше — проткнём шины. Посмотрим, как далеко он уедет.       — Ты шутишь? Там же камеры, — напомнил я.       — Если ты про серый «Фольксваген Поло», то он паркуется как раз там, где плохой обзор, — сказал Стас. — И окон на той стороне корпуса, к слову, тоже нет.       — Когда камера поворачивается, — Гриша повернул ладонью, как будто она была той самой камерой, — она захватывает только часть машины, потом её угла обзора не хватает. А дальше в закутке их вообще нет.       — Откуда ты знаешь? — спросил я.       — Гриша там в своё время траву курил и кокс нюхал, так что мы наверняка знаем, — ответил Денис. Гриша кинул на него недовольный взгляд, но свои старые привычки отрицать не стал.       Стас подошёл ко мне, чуть наклонился и, заговорщицки улыбнувшись, спросил:       — Ну, так что? Хочешь?       Я не был мстительным человеком, а Библия велела подставлять вторую щёку. Вот только к глубоко верующим меня никогда нельзя было причислять, а если ещё и особенно сильно задеть…       — Хочу, — решительно произнёс я.       Блаженны плачущие, ибо они утешатся. Так что я поплачу о своих грехах потом. Может быть.       Мы проверили расписание препода, чтобы убедиться, что следующие полтора часа он будет на паре и ему не взбредёт в голову пойти к машине. Затем я и Гриша, как самые щуплые и незаметные, на карачках, чтобы нас не заметила камера, проползли среди машин к нужному автомобилю, а Денис и Стас в это время стояли на стрёме. Скрывшись в закутке, к которому бампером была припаркована машина, я предупредил Гришу:       — Давай только сделаем так, чтобы он заметил это сразу, как подойдёт к машине, а не на дороге. Он, конечно, ублюдок, но смерти или травм в аварии я ему не желаю.       — Учитывая то, что у меня с собой только канцелярский нож, иначе и не будет, — сказал Гриша и достал из кармана заранее подготовленное «оружие».       Лезвие блеснуло на свету, я в ожидании уставился на шину, друг взмахнул рукой и резко сделал надрез сбоку, недалеко от диска. Послышался внезапный хлопок, от которого мы невольно вздрогнули, и колесо мгновенно просело.       — Вот это мы с тобой очканули, — тихо смеясь, сказал Гриша, когда испуг на его лице прошёл. Круглые глаза с азартом смотрели на меня, а я что-то всё никак не мог отойти. — Такое он точно заметит. И в шиномантажке уже не починят.       — Ага, — глухо сказал я, глядя на внушительный разрез, из которого шустро выходил воздух. Наверное, туда легко пролезли бы два пальца. — Не думал, что этим можно оставить такую дырку.       Гриша убрал канцелярский нож в карман и пополз обратно. Я двинулся следом, стараясь не касаться коленями асфальта, чтобы не испачкать штаны.       — Парни, это было громко, — сказал Стас, когда мы вернулись к нему и Денису. — Повезло, что тут рядом никого не было.       — Вы бы видели! — восторженно сказал Гриша, как будто преподу мстил он, а не я. — Она мгновенно просела!       — Откуда у тебя вообще с собой канцелярский нож? — спросил Денис, резво шагая подальше от парковки. Мы старались от него не отставать.       — Помогаю одной девчонке с реставрации клеить макет. Случайно взял с собой, когда мы виделись в последний раз.       — Не знал, что ты любишь клеить макеты, — сказал я. Гриша дружелюбно толкнул меня в плечо и, смеясь, сказал:       — Нет, Артём, я люблю думать, что она меня потом отблагодарит за помощь.       

***

      Однажды в детстве, когда папа в мгновение раскрыл мою нелепую ложь, я спросил:       — Как ты догадался?       — У тебя на лбу написано.       В следующий раз я предусмотрительно прикрыл его ладонью, чем вызвал у папы смех, а потом он ещё долго рассказывал этот случай родственникам.       Мало что изменилось с тех пор. Как Катя не утаила самый важный секрет — Дениса, так и мне в особенно серьёзных случаях не удавалось скрыть правды. Папа будто видел меня насквозь и за ужином спросил лишь ради приличия:       — Что случилось? Ты грустный.       Будь на его месте кто другой, я сказал бы: не могу выкинуть из головы одну мелодраму, друг поделился печальной историей, по пути домой увидел мёртвого голубя, которого сбила машина. Это сработало бы на ком угодно, но не на папе, поэтому я обречённо произнёс:       — Препод поставил нам за курсовую три. Завалил.       Ковыряясь вилкой в салате, я чувствовал на себе взгляды всех присутствующих.       — Завалил? — зацепилась Катя, благородно пытаясь меня спасти. Точно, нужно сделать хоть что-то, не сдаваться и объяснить ситуацию.       — Да. Он всегда ко мне придирается, по любому поводу. В этот раз его не остановило даже то, что у нас с Дианой оценка одна на двоих.       Катя хотела что-то сказать, но папа перебил её:       — Это потому что ты тратил время не на учёбу, а работу в приюте.       Глупо было надеяться, что он не догадается.       — Благодаря этой работе мы сделали хорошую рекламу, нам даже позвонили и предложили помощь, — попытался я. — Ему просто хотелось придраться.       Папе до этих нюансов дела не было, он вёл себя так, будто я не тройку схлопотал, а, по меньшей мере, ограбил банк.       — Да, некоторые придираются и занижают, но не на два балла же.       — Погоди, ты думаешь… думаешь, тут есть какое-то правило? — уставившись на папу, спросил я.       — Некоторые люди ведут себя, как гондоны. Наша ли это вина? — спокойно, будто хвалила чей-то наряд на званом ужине, сказала Катя.       Мама посмотрела на неё удивлённо, папа недовольно. Слова сестры эффекта не возымели, но я всё равно был безумно рад, что она встала на мою сторону.       — Есть только одно условие, с вас больше ничего не требуется, — папа поднял указательный палец и перевёл взгляд с меня на Катю и обратно, — хорошо учиться. Стать образованными людьми, профессионалами в том деле, которое вы выбрали. Мы не давим на вас, вы сами распоряжаетесь своим временем, сами решаете, сколько посвятить учёбе, а сколько отдыху. Но ты потратил всё ценное время на какой-то приют…       — Я помогаю!       — Это не твои приоритеты. Я всё к тому, что если бы курсовая была на пять, он снизил бы максимум до четырёх, значит, на пять она точно не была.       Я остолбенел от этих слов, того, что скрывалось за ними, а затем меня резко поглотили обида и злость. Они смыли всё: хладнокровие, сдержанность, способность думать наперёд. Я с грохотом кинул вилку в тарелку и наклонился чуть вперёд, к сидевшему напротив папе.       — Ты думаешь, это я виноват?! Что это только моя вина?! — Я стукнул себя ладонью в грудь. — Может, с рубашкой тоже виноват был я?! Ну да, конечно, тот мудак имел полное право избить меня за её розовый цвет, это же логично!       — При чём тут… — начал было папа, но я не позволил ему продолжить:       — Ты что, не понимаешь, что кому-то просто нужен повод?! Он поставил мне три, не потому что курсовая была плохой, а потому что он хотел поставить три! — Я подорвался с места, сжал ладони в кулаки и, тяжело дыша, уставился на папу. — Защищай её кто другой, у него была бы пять, его бы ещё и похвалили, в пример поставили. Но это был я — человек, которого препод почему-то ненавидит!       Гробовая тишина заполнила кухню, слышалось лишь моё шумное дыхание. Сердце бешено колотилось в груди, но я смог разжать пальцы, опустить напряжённые плечи и, развернувшись, спокойно сказать:       — Пойду в комнату. — У лестницы я остановился, немного поразмыслил, обернулся к обеденному столу и добавил: — И я продолжу волонтёрить в приюте.