Папа сказал, что я могу забыть про универ и пропускать его столько, сколько захочу. И сначала казалось, что так и будет, однако дома становилось лишь невыносимей: любая вещь, каждый безобидный предметик, витавшая в воздухе пылинка, всё кричало о том, что произошло. Поэтому, несмотря на то, что за выходные мне так и не удалось поспать, я пришёл на пары, чтобы хоть как-то отвлечься.
Выглядел при этом, конечно, ужасно, что не утаилось от Эрика. Но я не смог ответить ему, что же произошло. Эти слова никак не лезли, отказывались звучать и заставляли губы неметь.
— У тебя дома что-то случилось?
Я только кивнул, но другу этого было достаточно.
Голоса преподавателей звучали фоном, я не мог в них вникнуть и только бездумно смотрел в тетрадь, но никто меня не трогал, потому что перед каждым занятием Эрик подходил к преподу и объяснял причину, за что я был ему безмерно благодарен.
— Если что, мы с Настей позаботимся о котиках, так что не думай об этом и отдыхай, — подойдя после первой пары, сказала Диана и так и не решилась спросить, что же случилось.
Я чувствовал себя странно, тело было чужим, непослушным, и казалось, что происходящее вокруг касается кого угодно, но только не меня. Где же при этом я сам — неизвестно. Эрик и Миша чуть ли не за руку водили меня от аудитории к аудитории, пока в середине дня Миша не сказал строго и недовольно:
— Ты бледный, как поганка или кровосос, сейчас грохнешься где-нибудь. Иди лучше домой и отлежись.
Я опять лишь кивнул, даже не пытаясь объяснить, что и так почти все выходные пролежал без возможности сомкнуть глаза хотя бы на минуту.
На улице было прохладно, навязчивый ветер забирался под не застёгнутое пальто, но мне почему-то не хотелось этого менять. Я так и стоял, чуть трясясь и вбивая в приложение такси адрес, но знакомый голос отвлёк:
— Артём.
Я поднял взгляд и увидел веснушчатое лицо. Оно было всё таким же угловатым, бледным, а тонкие губы, как и в большинстве случаев, сведены в почти ровную линию. Но в зелёных глазах ясно различалось сочувствие и… понимание.
— Хочешь в гости? — спросил Лёша. Его голос прозвучал особенно мягко и умиротворённо. Или мне так лишь показалось на фоне всего мрака и несчастья, что происходило?
— Хочу, — без промедления ответил я, позволяя ему застегнуть пуговицы на пальто.
Мы шли молча, неторопливо, лишь иногда Лёша тянул меня в сторону и предупреждал об особенно глубоких лужах, которые я не замечал.
Он знал. Ничего не спрашивал. Наверное, Денис рассказал, потому что я слышал, как вчера Катя разговаривала с ним.
Квартира Стаса, которую он с весны делил с Лёшей сначала в роли соседа, затем парня, была маленькой, однокомнатной и старой. Прошлые жильцы криво выложили плитку в коридоре и кухне, что раздражало Стаса, но ещё больше он ненавидел старые бумажные обои в цветочек, которые мы все вместе переклеили, стоило Золотко получить первую зарплату. В комнате была новая икеевская мебель: тахта у самой дальней стены, у окна боком стоял письменный стол без ящиков или полочек, рядом с ним — серый диван, а напротив белый шкаф и стенка с новым телевизором, который друзья купили совсем недавно. Но на полу всё ещё виднелся старый, тёмный, потёртый паркет, у которого то тут, то там проглядывались широкие щели, а некоторые плашки ходили ходуном.
Квартира отличалась от моего дома и домов, в которых я бывал. Но здесь всегда было уютно, светло и тепло. Благодаря часто распахнутым окнам пахло свежим воздухом и чистотой, а ещё цветами, которых на подоконнике становилось всё больше и больше.
Вот и сейчас там появилась цветущая фиалка, которой точно не было, когда я приходил в последний раз.
— Утром знакомый отдал, Стас ещё не видел. Я понимал, что у нас их и так много, но стоило её фотки увидеть, и не устоял, — сказал Лёша, проследив за моим взглядом.
Он отодвинул стул, давая мне возможность поставить на него сумку, сложил на стол ключи, айкос и телефон, и мы направились на кухню.
Я механическими движениями помогал заваривать чай, не в силах даже понять, хочу ли его? Но делать что-то незамысловатое, занять этим голову было приятно. Может, поэтому Лёша и не стал спрашивать, что именно я буду пить и буду ли вообще?
— А что будете делать, когда на подоконнике не останется места? Займёте балкон?
— Не знаю. Но Стас сразу сказал, чтобы на балкон я даже не смотрел. Да и им там холодно, наверное, будет.
Мы сидели на диване и смотрели «В мире дикой природы», на львов, антилоп, мангустов. Слова диктора пролетали мимо ушей, а кружка с чаем в руках уже успела остыть. Я ни глотка не сделал. Замер вне времени и пространства, в вакууме, наполненном бормотанием телевизора и теплом сидевшего рядом Лёши, который забрался на диван с ногами. Вот бы забыть путь обратно.
Я лениво заскользил взглядом по комнате, остановился на фиалке. Красивые яркие бутоны возвышались над толстыми пушистыми листьями. Наверное, пахнет тоже потрясающе. Я невольно вспомнил о цветах бабушки, новых астрах, подумал, что Лёше они наверняка бы понравились, и сказал:
— Бабушка тоже любит цветы, может быть мне вас позна…
Страшное понимание когтистой рукой сжало сердце и заставило задержать дыхание. Что я несу?
Лёша забрал из моих дрожащих рук кружку чая, поставил её на стол рядом, а когда развернулся обратно, я обессилено уткнулся ему в плечо. Тонкие пальцы прошлись между прядей моих чуть отросших волос, опустились на спину. Я крепко обнял его, боясь, что он исчезнет, растворится в воздухе, покинет меня раз и навсегда. Лёша откинулся на подлокотник, удерживая меня в объятиях, я сполз чуть ниже, закинул ноги на диван. Под щекой чувствовалась его мерно вздымающаяся грудь. Странно, казалось, что Лёше будет тяжело: я наполовину лежал на нём, был на полголовы выше и не таким худым, но он ободряюще гладил по спине, вытянув ноги по обе стороны от меня, и не выражал никакого дискомфорта.
— Это нормально, — сказал Лёша. — Первое время ты будешь неожиданно забывать, а потом так же неожиданно вспоминать.
Я бы хотел забыть всё это навсегда, вырвать из памяти с корнем. Особенно забальзамированное, застывшее в какой-то неестественной, несвойственной ей эмоции, лицо.
Это был инсульт. Но папа не смог понять сразу, потому что бред был не совсем бредовым, всё звучало логично: завтра бабушке предстояло печь блины, и она решила посчитать, сколько сковород сможет использовать. По её лицу тоже ничего нельзя было разобрать, потому что она жаловалась на мигрень, самую обычную мигрень, которая сопровождала её всю жизнь, и прижимала к правой части лба смоченный в холодной воде платок, что вместе с рукой скрывал как минимум половину лица. Только когда приехал дедушка, и она попросила его освежить платок, он заметил, что что-то не так.
А дальше счёт пошёл на секунды. Которых не хватило.
— Когда я умру — кремируйте меня, — голос прозвучал так, будто я уже мёртв.
Лёша вздрогнул, но произнёс ровно и спокойно:
— Тебе ещё рано о таком думать.
Он неторопливо водил ладонями то по волосам, то по спине, а я, всё так же прижимаясь к нему щекой, смотрел в телевизор. Началась передача про ярких экзотических птиц, краски сменяли друг друга, сливались в калейдоскоп, а потом уступили место тьме.
Тишина прервалась приглушёнными голосами, что звучали надо мной. Я медленно открыл глаза. Телевизор был выключен, солнечный свет больше не проникал в комнату, а в коридоре сквозь дверной проём виднелась одинокая жёлтая лампочка.
Среди двух знакомых голосов я различил голос Стаса. Он уже пришёл с работы? Уже вечер?
Я сел на диване и понял, что всё то время, что спал, лежал на Лёше. И как не раздавил?
— Привет. Хочешь пиццу?
Стас сидел за письменным столом, переместив мой рюкзак со стула на него, и внимательно смотрел на меня. Я чувствовал его взгляд, но не мог спросонья разглядеть в сумраке комнаты лицо.
— Она ещё тёплая, Стас только-только принёс, — сказал Лёша.
Мы разложили диван, чтобы комфортно уместиться на нём втроём, и устроились вокруг коробки со свежей пиццей, которую Стас поставил прямо на диван, перед этим проверив, чистая ли она.
Я не чувствовал аппетита, но после первого кусочка понял, что не ел все выходные. После такого ожидаемо было бы кидаться на еду, но почему-то меня не одолевал дикий голод, так, смутный дискомфорт, который я не ощутил бы, если бы не пицца.
— Это что? — спросил Стас, держа кусочек пиццы на полпути ко рту и уставившись на подоконник. Заметил фиалку.
— Я ещё не придумал имя, — спокойно сказал Лёша, сосредоточившись на еде, будто всё было ровно так, как надо.
— Какое имя? — Стас положил пиццу обратно в коробку и резко указал в сторону подоконника. — Они туда уже не лезут!
Лицо Лёши изменилось, рыжие тонкие брови сошлись на переносице. Видимо, он понял, что прошлая тактика не сработала и надо менять подход.
Одна из вещей, которая меня в нём удивляла и вызывала некое восхищение, это хитрость, с помощью которой он… Говоря прямо, умело вертел Стасом. Но осторожно, беззлобно, только по особым случаям. Случай с цветами как раз был первостепенной важности.
— Ну, Стас, ну он такой хороший был, — печальным голосом начал Лёша, чуть подползая к парню. — Посмотри, как он цветёт. Так красиво. Ты же знаешь, как я их люблю, они там стоят и не мешают. Или мешают?
Стас старался выглядеть сурово, но под натиском тоскливо поджатых губ и пристального несчастного взгляда его баррикада неумолимо и очень быстро рушилась.
— Вот ты всегда делаешь, а потом смотришь на меня жалобным взглядом и думаешь, что это сработает. Правильно думаешь.
— Прости, мне, наверное, и вправду стоит себя сдерживать…
— Я не злюсь, просто их реально уже некуда ставить. Давай часть пересадим в мамин сад?
Лёша взгрустнул уже по-настоящему. Я наклонился через коробку пиццы и протянул к нему руку, чтобы ободряюще сжать плечо.
— Тот, у которого листья желтеют, — продолжал Стас. — Раз ему тут всё равно плохо. Может, на улице получше станет.
— Хорошо, ты прав, — приходя в себя, согласился Лёша. — В следующий раз, когда поедем к ним, возьмём его с собой.
Я невольно посмотрел на цветок с пожелтевшими листьями, о котором они говорили, а потом перевёл взгляд на окно, за которым было уже совсем темно. Наверное, стоило уже собираться, но так не хотелось покидать уютное место, друзей и возвращаться в наполненный горем дом.
— Хочешь остаться? — будто прочитав мысли, спросил Стас. — Посмотрим какую-нибудь комедию.
Не стоило злоупотреблять гостеприимством, к тому же я знал, что Стасу надо завтра идти на работу, он наверняка планировал отдохнуть перед этим. Но от его предложения я почувствовал такое облегчение, что просто не смог отказаться.
Комедия была на троечку, но Стас постоянно что-то комментировал, это смешило, а ещё не позволяло уйти с головой в собственные мысли. Во мне даже проснулся забытый аппетит, и я доел специально припасённый для меня ребятами кусочек пиццы.
А потом они постелили диван, на котором не спали с тех пор, как починили раскладывающуюся двуспальную икеевскую тахту, и даже отыскали где-то для меня подушку. Лёша одолжил вещи: свободную футболку, которая обычно висела на нём, но мне оказалась впору, и шорты, чью резинку пришлось ослабить почти на максимум.
И стоило выключить свет, как я забылся сном.
Не знаю, сколько времени прошло до того момента, как ненавязчивая темнота сменилась перекроенными воспоминаниями. Я вновь оказался в том сентябрьском дне, вновь меня пробрало тем ужасающим предчувствием, вот только в этот раз оно было в сто крат сильнее, просто вопило об опасности. Если тогда всё показалось лишь странным наваждением, то теперь стало чётким пониманием, ясной картиной предстоящего будущего, великодушно посланной мне кем-то неизвестным. И внутренний голос злобно кричал: «Идиот! Раз ты знал, то мог остановить это, предупредить! Но ты ничего не сделал!»
Сознание, пытаясь спастись, вытолкнуло меня в реальность так, что я вздрогнул и с глубоким громким вдохом подскочил на диване. Но чувство вины не хотело отступать, как и отголоски упрекающих слов. Я ведь и вправду ничего не сделал, чтобы спасти её…
Тело задрожало, будто в нём бесновалась душа, то тут, то там ударялась о нутро, и я ничего не мог поделать, кроме как уткнуться в колени и всхлипывать.
— Артём. Артём… — позвал кто-то, и только когда чьи-то руки сжали плечи, я вспомнил, где нахожусь. — Ох, Артём, — пробормотал Лёша, когда я взглянул на него.
Друг смотрел, не моргая, на веснушчатом лице застыла тревога, и даже дышал он, казалось, через раз, видимо, размышляя, что же предпринять. Я попытался стереть слёзы и подавить всхлипы, чтобы не беспокоить его так, но ничего не получилось, а когда Лёша прижал к себе, они потекли только сильнее.
Он ничего не говорил, не успокаивал, знал, что слова будут бесполезны, но его неосязаемая поддержка придавала сил, и вскоре мне удалось выровнять дыхание.
— Хочешь, я посплю сегодня с тобой? — спросил друг, уложив меня обратно.
Я кивнул, Лёша посмотрел в сторону тахты, и вскоре к нему прилетела подушка.
Смесь самых отвратительных чувств всё ещё лежала где-то на дне разума, но благодаря тонким пальцам, сжимавшим плечо, и теплу рядом, этот ядовитый кокон можно было игнорировать.
Я не верил в полном понимании этого слова ни в одну из религий, но в шутку звал Лёшу кармическим братом. И если нечто такое действительно существовало, то мне бы очень хотелось, чтобы в следующей жизни мы и вправду ими стали.
***
Наш светлый радостный дом превратился в обиталище теней и призраков. Но если я, Катя и папа хотя бы внешне ещё напоминали людей, то мама, казалось, замерла где-то на грани двух миров.
Она почти не выходила из спальни, а если это и случалось, то длилось лишь пару минут: тонкая невысокая фигура в халате тяжело ступала по ступеням, крепко сжимая перила, затем скрывалась на кухне, но вскоре возвращалась с ведёрком мороженого, кусочком торта или мясного пирога. В общем, тем, что первое попадалось ей на глаза и не требовало особых усилий в подаче: максимум разогреть в микроволновке. Из-за этого папа попросил домработницу готовить какие-нибудь сбалансированные салаты и раскладывать их по мисочкам, чтобы мама не питалась чёрте чем.
В эти короткие перебежки я пытался поговорить с ней, но стоило столкнуться с бледным лицом и потухшим взглядом, смотрящим сквозь всех и вся, как меня сковывало, в горле пересыхало, а все слова вмиг улетучивались из головы.
Ночи тянулись неумолимо долго, и ладно, если бы меня мучила только бессонница. Когда, наконец, удавалось уснуть, мне снилась бабушка, точнее не она сама, а важное поручение, связанное с ней. Нужно было достать пустяковую вещь, которая во сне имела невообразимо большое значение, и хоть никто не говорил этого прямо, я знал, что если не смогу принести её вовремя — случится что-то плохое. И как назло ни в одном магазине не находилось платка, чашечки, рахат-лукума или ещё чего-то, что было всегда и везде. Я носился по городу, копался в интернете, чтобы сделать заказ, но даже если в онлайн магазине было то, что нужно, при оформлении заказа мне всегда писали, что он придёт через неделю, месяц, год, слишком поздно!
Самым ужасным стал сон, где я искал красную сковороду. После него идея вновь закрыть глаза была решительно отринута, и я до утра просидел в гостиной, чтобы потом пойти в университет.
— Артём, ты в диалог группы заходил? — тихо спросил Эрик на одной из пар. — Там почти все темы для курсовой разобрали, тебе надо выбрать поскорее, а то уже конец недели, скоро ничего нормального не останется.
Я растеряно посмотрел на друга. Какие темы, какая курсовая? Когда это было? Но что поразило сильнее, так это слова о конце недели.
— Что… что у нас сегодня? Какой день недели? — нахмурившись, спросил я.
— Пятница, — сказал Эрик, стараясь выглядеть как можно спокойнее, однако удивление на его лице не укрылось от глаз.
Да я и сам был удивлён. Время стало неосязаемым, из-за бессонницы дни сливались в один, но, оказывается, с того злополучного дня прошла уже неделя.
Я последовал совету друга и достал смартфон, который уже неизвестно сколько носил просто по привычке. В последний раз я разблокировал его, наверное, когда оставался у Стаса с Лёшей и собирался предупредить об этом папу. Экран загорелся, и высветилось бессчётное количество уведомлений. Странно, почему их не было слышно? Повертев «Айфон», я заметил, что кнопка звука на боковой панели была опущена вниз, видимо, случайно задел её.
Проигнорировав множество пропущенных звонков и сообщений, я зашёл в диалог группы и принялся искать файл с темами. Эрик подсказал, какие ещё остались. И вправду, варианты не впечатляли, но что-то сносное ещё можно было отыскать, и я быстро набрал в диалог номер темы, чтобы занять её, а затем принялся перебирать пропущенные звонки.
И каково же было моё удивление, когда среди них оказалось имя Максима. Он звонил всю неделю. И писал о том, что хочет поговорить, что погорячился. Я напрягся, чтобы понять, о чём он. Ах да, тройка и его слова о том, что это пустяк. Боже, сейчас на фоне всего это действительно было пустяком, как и наша ссора.
Решив не откладывать, я написал Максиму, что не злюсь и попросил прощение за то, что не отвечал. Он спросил, всё ли в порядке и почему меня давно не было в приюте. Максим приходил туда? Искал меня? Я не знал, как реагировать и что ответить. Поэтому решил не акцентировать на этом внимания.
«Просто кое-что случилось, не беспокойся».
Подумав немного, я добавил:
«Это не связано с тобой».
О случившемся с бабушкой знали только родственники, Денис, которому рассказала Катя, и Лёша со Стасом, которым известие передал Тедди Беар. Остальные могли лишь строить теории, ведь я не решался произнести такое вслух. Казалось, что если сделаю это, то мир окончательно рухнет.
«Позвони мне, как будешь свободен», — пришло новое сообщение.
Неужели тот случай настолько его встревожил? Или дело в том, что я долгое время не отвечал?
Последние минуты пары я провёл в раздумьях над тем, как реагировать. Максим не казался мне тем, кто после ссоры будет так настойчиво мириться с малознакомым человеком. Не удивился бы, если бы на этом всё и закончилось. Или я плохо его разглядел? Или нас уже можно было считать не просто мельком знакомыми?
Не придя к чётким выводам, я поднялся после звонка вслед за Эриком, но тут же сел вновь, ощутив головокружение.
— Ты в порядке? — спросил друг.
— Да, — ответил я, подперев голову рукой и прикрыв глаза.
Прежде со мной не случалось подобного, я не очень понимал, что делать, поэтому решил просто подождать. Сработало. Эрик посоветовал во второй раз встать медленнее, благодаря чему головокружение не вернулось.
Махнув другу на прощание и заверив, что всё в порядке, я подошёл к пустому подоконнику в коридоре, подальше ото всех, и приложил телефон к уху.
— Привет.
— Привет.
Повисла напряжённая пауза. Я не знал, что сказать, а Максим, видимо, как.
— Послушай, — начал он, — я погорячился тогда. Не следил за языком. Это моё обычное состояние, но… В общем, ты этого явно не заслужил. Прости.
— Максим, всё нормально, я уже давно забыл про тот случай.
Вновь неуютная пауза. Я даже предположить не мог, о чём он думал, о чём следовало думать мне? Просто стоял и смотрел в окно, на заливающий внутренний двор дождь, и ждал.
— Ты… будешь сегодня в приюте? — спросил Максим.
Я опешил. Боже, я не появлялся там неделю, взвалил всё на девочек. Диана говорила, что они справятся, но всё равно нехорошо так неожиданно оставлять их. На это, конечно, были веские причины, однако было бы полезно заглянуть туда: как для приюта, так и для меня.
— Думаю, да, — пробормотал я, а затем добавил более уверенно: — Да, буду.
— Как всегда до восьми?
— Да, скорее всего.
— Я зайду к тебе?
— Зачем? — вырвалось у меня, что прозвучало, возможно, грубо. Но мне правда было непонятно. Вообще казалось, что за последние дни я знатно отупел.
— Я хочу убедиться, что всё нормально. Просто… — в голосе Максима вдруг прозвучало лёгкое смущение. Это было так неожиданно и непривычно, что я облокотился о подоконник и уставился в стену напротив, не веря ушам. — Ты, правда, не тот человек, с которым мне хотелось бы ссориться.
После такого отказать уже было невозможно.
Выискав глазами Диану, которая как раз прощалась с подругами, я позвал её и сказал:
— Я думаю вызвать такси до приюта, поехали вместе?
***
Пушистая шерсть, мягкие лапки, цокот когтей по плитке, мяуканье и мурканье — кто бы знал, что я так соскучусь по ним? Коты и кошки кружились вокруг, бегали за пёрышком или просто лежали, прижавшись ко мне. Я уселся прямо на пол и наслаждался коконом неповторимого тепла и радушия, которым меня окружили пушистые собратья. Даже Разбойник просто бегал за игрушкой и не намеревался кусать за пятки.
Но помимо кошачьего дружелюбия я чувствовал умиляющийся, радостный взгляд девочек. Они смотрели на меня так, будто их потерявшийся сын, наконец, вернулся.
— Хватит, — чувствуя их за спиной, беззлобно сказал я, — уверен, у вас есть, чем заняться.
— Мы котов видим каждый день, а тебя — нет, — важно произнесла Настя.
— Но у тебя и вправду ещё много дел, — заметила Диана.
— Хитрюга! Сама-то здесь останешься с Артёмом.
Диана довольно засмеялась, Настя сказала, что ещё вернётся, и отправилась во вторую комнату.
Я уже успел отвыкнуть от таких радостных моментов, было очень приятно, что девочки переживали и скучали по мне, настолько, что сердце бешено стучало в груди. А, может, оно билось как обычно, просто это я перестал его чувствовать?
Диана рассказала, что у нас появился новый доброволец, который теперь будет брать котиков на передержку. Это оказался Фёдор, о котором как-то упоминала Настя.
— Вроде, неплохой, — сказала Диана, рассыпая корм по мискам. — Сказал, что жуткий кошатник, но из-за работы порой уезжает на месяц, вот и не может держать кого-то на постоянной основе. Шутил про то, что надо было в своё время жениться хотя бы ради того, чтобы было, на кого кота оставлять. В общем, забавный дядечка.
— Хорошо, что для него нашлась альтернатива, — сказал я, поглаживая Венеру по голове, а правой рукой продолжал водить пёрышком, чтобы неугомонный Ржавый мог за ним носиться.
— Ага, — согласилась Диана, а потом недовольно сказала: — Корм закончился.
Я повернулся к ней и заметил, как несколько котов, чьи миски остались нетронуты, в ужасе уставились на пустую упаковку. После недолгого молчания они в панике замяукали, будто говоря: «Мы все погибнем!»
— Давай схожу, — предложил я и собрался было подняться, но тут же вновь присел, чувствуя головокружение.
— Что с тобой? — забеспокоилась Диана.
Я сказал, что всё в порядке, и предпринял более медленную попытку. Получилось, только сердце забилось чаще. Видимо, слишком много эмоций за день.
Продавец в зоомагазине тоже был рад меня видеть, мы чуть поболтали и я направился обратно к лестнице, подъём по которой занял неожиданно много времени, а потом мне понадобилось постоять и отдышаться. Пора перестать прогуливать физру, а то совсем посыплюсь.
Коты были спасены от голода, а Диана — от их восстания. Обычно после ухода и игр с котами мы шли в комнату отдыха, чтобы поболтать или разобрать документы, но в этот раз вместе с вернувшейся Настей решили провести остаток времени с пушистиками. Я жутко соскучился и было приятно просто посидеть в окружении котиков. Девочки расположились на полу неподалёку и то водили пёрышком, то кидали мышек. Я лишь наблюдал, чувствуя усталость, благо коты не требовали от меня какой-то активности.
Настя предложила пойти попить чай и подхватила несопротивляющегося Разбойника, чтобы отнести его в ячейку. Мы с Дианой присоединились к ней и принялись растаскивать котов по «комнатам». Девочки справились с большей частью, в то время как я успел отнести лишь трёх.
— У тебя всегда были такие бледные губы? — обеспокоенно спросила Диана.
Я невольно коснулся губ, будто это могло помочь посмотреть на себя со стороны.
— У кое-кого нехватка чая в крови! — Настя дружелюбно похлопала меня по спине, и мы вышли в коридор.
Головокружение при резком подъёме стало уже немного привычным, и справляться с ним было несложно. Но я никак не ожидал, что мир может завертеться ни с того ни с сего. С телом происходило что-то странное, под кожей будто образовался иней, а снаружи стоял жар, и в этой смеси тепла и холода по кончикам пальцев прошлись разряды тока. Я схватился за стену, думал закрыть глаза и прийти в себя, но испугался и не рискнул, потому что белая плитка под ногами вдруг стала жутко неустойчивой, словно меня посадили на безумную карусель, которая кружилась, качалась, вертелась, и велели удержать равновесие. Это было за гранью возможного. Я сполз вниз по стене, слыша сквозь писк в ушах обеспокоенные голоса девочек.
— Чёрт, ты даже не представляешь, как вовремя! — удалось разобрать слова Насти.
Всё начало тускнеть, и последнее, что я увидел — это забитые татуировками руки.
